В итоге, Фриск и Санс решили проведать лабораторию, где стоял его портал. Каково было удивление Санса, когда тот увидел свой портал посреди комнаты почти законченным:
— Сука…
— Что?!
— Портал… он почти закончен! — Санс подбежал к нему, — Тут буквально осталось… — н начал осматривать его, — Серьёзно?! Этот мудила практически сделал портал в Мир Мёртвых?!
— То есть…
— Зачем…? Зачем ему нужен был портал?!
Фриск молчала.
— Какого вообще хрена?!
Санс попытался включить портал. Ввёл свой пароль.
— Даже пароль не поменял. Так… Посмотрим.
Фриск продолжала молчать, лишь наблюдая за Сансом.
— Блять, его уже хоть сейчас запускать можно и отправляться за Гастером.
— Ты серьёзно?!
— Да, но ты же не подумала, что я пойду за ним прямо сейчас?
— Ты едва чуть не умер!
— Именно. Я должен подготовиться.
И только теперь Санс посмотрел на Фриск.
— Санс, — более скромно произнесла она, — может не надо?
— Что «не надо»?
— Ну… этого Гастера твоего спасать.
Санс укоризненно посмотрел на Фриск.
— Поясни?
— Ну… он умер… всем суждено рано или поздно умереть. И…
— Умер слишком рано.
— Всё равно! Санс, даже ты когда-нибудь погибнешь. Это может произойти завтра, а может через десять лет. Жизнь — это очень непредсказуемо. И пытаться возродить кого-либо — равносильно тому, что ты наплевал на свою жизнь и на жизнь других. Да, альтруизм это хорошо, но всё же Санс… я не вижу смысла в этом. Умер — и умер… Никто не хочет, чтобы ты шёл в этот мир.
Санс выключил портал.
— Альфис, по моему скромному мнению, наоборот, только за. Как только она узнала про Гастера — она сразу же сказала, что я — герой. Ты сама это слышала. И Андайн тоже.
— Да Альфис ебанутая! Андайн, например, против! И ты это тоже слышал!
— Андайн — алкаш со стажем, ей плевать на научное будущее этого мира. Ей лишь бы закинуться чем-нибудь этиловым, сесть где-нибудь и начать бредить.
— Папирус тоже против, жопой чую.
— У Папируса не было родителей в детстве. А я послужил ужасной заменой.
— Господи, Санс, он уже большой мальчик и сам может за себя постоять, он в родителях давно не нуждается…
— Он отца в жизни не видел.
— Но ты сам говорил, что у вас не совсем отцовские отношения! И Папирус родился… как ты выражаешься: «Случайно».
У них был разговор о семье Санса.
— Ты думаешь, дело только в том, что он мой отец? Я же говорил, он как отец долбаёб, но как учёный — это наше всё. Ты слышала меня, ты слышала Альфис.
— Санс, это идиотизм. Ещё появятся Альберт Энштейны в Подземелье, ты подожди. Может, им даже ты станешь, потому что ты, вроде как, тоже далеко не дебил. В плане твоего уровня образованности в областях науки.
— Ты его в глаза не видела, Фриск. Ты не знаешь, насколько он умен. У него в голове были десятки самых разных теорий, гипотез, мыслей, предположений, идей. Мы с Альфис знаем его. Мы его видели. Мы работали с ним.
Фриск лишь нахмурилась.
— Да меня, блять, не волнует, видела я его или нет. Я о тебе беспокоюсь, костлявый дурак! Ты жертвуешь всем, лишь бы возродить его… Но в этом нет смысла! Опять же, что будет, если ты просто не вернёшься оттуда?!
— Я вернусь, Фриск.
— Почему ты в этом так уверен?! Ты там уже был?
— Нет.
— А почему?!
— Потому что это дело моих способностей.
— У тебя нет иммунитета к давлению, какого чёрта?!
— Он мне не нужен. Уверяю, со мной будет всё окей, и главное, доделать этот портал… ну, и чтобы Коалиция не мешала.
Фриск обиженно промолчала. И она чувствовала, что Санс сам не уверен в своих ответах. Её это не устраивало больше всего.
— Не думаю, что есть смысл продолжать диалог, Фриск. Меня ничто не остановит.
Фриск долго и обиженно смотрела на серьёзное лицо Санса, а затем обернулась и направилась к выходу из лаборатории. Скелет промолчал, но проводил её взглядом.
Однако, девушка обернулась у выхода, и начала:
— Ты хотя бы раз подумай о том, что будет, если ты зайдёшь в свой Мир Мёртвых, и больше оттуда не вернёшься. Подумай о реакции Папируса, о реакции Андайн, в конце-концов, о моей реакции. Я не думаю, что тот же Папирус не уйдёт в запой, как минимум. Может, он будет в пьяном угаре неделями лежать на полу, допивать остатки водки, от которой его уже будет тошнить из-за высоких концентраций, безнадёжно кричать твоё имя и плакать без слёз, а без слёз потому что он их все пролил из-за тебя и твоей сладкой и неисполнившееся мечты, которая забрала тебя с собой туда, куда ты так рьяно хотел попасть. Его глазницы и череп от душевных терзаний и твоей пропажи будут адски болеть, душа будет не выдерживать такой эмоциональной, самой тяжёлой нагрузки в его, и без этого, непростой жизни. Он будет винить себя во всём, что сделал с тобой, все оскорбления, которые он тебе произносил, он будет произносить ещё раз, один за другим, но уже в адрес самому себе. Даже в тех вещах он будет вешать ярлыки, где виноват по большей части ты, а не он, исключительно на себя. Он будет ещё больше ненавидеть себя, не будет знать, как смириться с этой болью. В итоге, он устанет даже кричать, он устанет грустить, он устанет думать о тебе, о том, насколько же он ужасен. Он станет апатичным. Ещё более жестоким. Безжалостным. Хладнокровным. Ему будет плевать на эмоции других монстров. Ему станет всё равно, как жизнь будет течь дальше. Может, он сможет с этим смириться, но жить как раньше больше не сможет. Он будет жить с самой огромной ненавистью, больше, чем Подземелье и Мир Людей одновременно. Его ничего не остановит. У него не будет целей. Он будет всё ещё страдать из-за произошедшего, но будет понимать, что ничего не сможет сделать. Не будет смысла. Он будет опустошённым. Больше он не будет Папирусом. Будет только оболочка. В самом конечном итоге, всё может придти к тому варианту, что Папирусу будет плевать даже на жизнь. Может, он даже захочет умереть. Он поймёт, что жить смысла больше нет, и рядом с тобой он может быть лишь там, где находишься ты. Ему уже будет плевать, что у него есть ещё поддержка в виде меня, в виде Андайн. Он просто сделает это, без угрызений, без чувств, без смысла. Андайн станет ещё хуже, если говорить об этой истории. Она точно будет пить. Много. Очень много. Может, откинется даже быстрее, чем Папирус, если начнёт свой алкотрип из-за твоей смерти, где она также будет винить себя, что не сумела тебя остановить. Умрёт от передозировки, потому что у неё уже сейчас очень крепкие пристрастия к алкоголю. И, не скрою это, но мне кажется, что она совершенно не против закинуться какими-нибудь психоактивными веществами, чтобы улучшить своё настроение и хоть как-то встать на ноги. Может, ей повезёт, и ей поможет Альфис, которая, в свою очередь, будет также находиться в шоке со всего, что происходит. Хотя, зная Альфис, та может просто устать от неё, и в один прекрасный день разойтись, оставив бедную, никому далее ненужную Андайн, на произвол её не лучшей судьбы. Андайн пропьёт всё. Смерть скелебратьев оставит на ней душевные следы, а её дальнейшему бэд трипу поспособствует также расставание с Альфис, которое она перенесёт ещё тяжелее. Всё перетекает к тому, что Андайн потеряет работу, потеряет дом, все сбережения. Станет, в лучшем случае, содержанкой. В худшем — её организм не выдержит и в один день у неё случится передозировка. Об этом узнает Альфис. Поймёт, что вся вина лежит на ней. И все произошедшие события также отразятся на ней. Она уже не сделает суицид, так как слишком для этого слабая, даже не сможет случайно упасть с горы или нажраться самых разных таблеток. Она уйдёт из кафедры Королевских Учёных, оставит там свой пост, там, в своём гнилом прошлом, и, никому ничего не объясняя, исчезнет. Она проведёт остатки своих дней в сгоревшей и гнилой Реальной Лаборатории, где будет продолжать проводить свои варварские эксперименты с душой, монстрами и Решимостью. Только это ей поможет хоть как-то отвлечься от произошедшего. Но, она сойдёт с ума, её рассудок не справится с таким напряжением. И буду стоять я — смотреть на всё происходящее, плакать, трястись, надеяться, что это всего лишь сон, мираж, фикция, иллюзия, да что, мать его, угодно! Но не реальность. Я также буду думать, что есть моя вина в произошедшем. Я не смогла никого поддержать, потому что мне было страшно. Когда я пыталась спасти Папируса от его запоя, тот игнорировал меня, а когда напивался вдребезги, пытался даже убить, ведь ему было противно даже общаться с кем-то. Андайн мне вопила, что её жизнь ужасна, она бы не хотела, чтобы родители такой видели. Она хочет жить, но сама же себя губит своим образом. У Андайн нет другого выхода. Ей никто больше не поможет. Её репутация ниже самого глубокого дна в Мире Людей. Альфис я вовсе не найду. Она исчезнет также быстро, как и заявит об уходе с должности Королевской Учёной. Я просто не знаю, что буду делать дальше. Но мне будет также больно. Из-за тебя. Затем Папирус. Затем Андайн. Затем Альфис. Хоть я и не буду знать, что Альфис жива, просто она стёрла себя с лица Подземелья. Возможно, эта цепочка продолжится, ведь Меттатон, несмотря на всю ненависть Альфис, будет потрясён такой новостью, а затем Догго туда же… Ещё Асгор будет наслышан обо всей шумихе и если сейчас он лишён Ториэль, то дальше будет ещё хуже, ведь совершенно недавно его состояние стабилизировалось, но теперь всё идёт по ещё более крутому наклону вниз. Кто-нибудь это безумие рано или поздно остановит, но если минимум трое важных шишек Подземелья вот так вот умерли — боюсь, последствий не избежать. Зная Асгора — какое-то время в Подземелье лучше будет выживать, нежели жить. Затем Асгор может психануть, захотеть мою душу заполучить. Нет, я может, постою за себя. Но тут уже начнётся кровопролития… И весь этот балаган из-за твоей безумной мечты, которую ты вот-вот воплотишь, но в итоге просто пропадёшь и больше никогда не появишься здесь.
Фриск молча обернулась и ушла к люку. Санс остался в лаборатории один. И скелет частично представил то, что сказала ему девушка, но в его голове плыл образ только его брата с Альфис:
***
В желании вывернуться наизнанку
с бутылкой красного,
С сигаретным дымом сливался
в одиноких квартирах.
В неочищенной гостиной дома скелебратьев сидел Папирус в чёрной майке и старых штанах, и Альфис, переодетая в чёрное платье с шляпой и перчатками, «похоронный стиль» — так он называется. Папирус сидел и выпивал. Одна рюмка. Вторая. Пятая. Ему в действительности было уже всё равно, сколько он выпьет этила.
— А-а-а-а-анда-а-ай-йн… Д-до сих пор… п-п-пов-верить н-не мог-гу…
Из глаз рептилии выливались слёзы водопадом. Она не могла себя держать.
— Такая м-м-молодая… так т-трагично п-погиб-бла… п-почему, А-а-андай-йн-н…???
Папирус лишь молчал. Его череп и глаза ныли от боли. В горле и груди были комки, которые скелет не мог уже держать. Но и кричать, и плакать… сил не оставалось. Он был опустошён.
И, конечно, Альфис драматизировала. Андайн умерла из-за передозировки алкоголя, но, о наркотиках не было и речи.
— Я… н-не знаю… что д-делать… М-моя м-милая А-андайн…
Альфис запрокинула ещё одну стопку водки. Молчание Папируса её напрягало.
— П-почему молчишь…?
— почему молчу?
— да…
Папирус рыкнул, и, глубоко и тяжело вздохнув, начал хриплым голосом говорить:
— андайн была моей лучшей подругой. я не хочу о ней думать даже… она… она прекрасна. несмотря на все её косяки… она — самый верный мой товарищ. она была моей опорой. моей поддержкой. моей надеждой. моей помощью. моей подругой. прикрытием. счастьем. весельем. собутыльницей. она — моё ограждение от всего ужасного мира… я ещё молчу про санса… теперь… когда я понял… что я потерял его…
Папирус пытался подобрать предложение, но, понял, что не сможет его закончить. Поэтому, всхлипнув, он добавил:
— не нужно было его отпускать в этот ёбаный мир мёртвых… сука…
А затем он резко встал:
— КАКОЙ ЖЕ Я МУДАК! — прокричал скелет, — ВЕЧНО НЕ ЦЕНЮ ТО, ЧТО ПОТОМ ТЕРЯЮ, В ИТОГЕ — ЦЕНЮ! СУКА! НУ ПОЧЕМУ Я ТАКОЙ ГАНДОН?! ААААААРГХХХХ!!! НЕНАВИЖУ СВОЙ ХУЁВЫЙ ХАРАКТЕР! НЕНАВИЖУ СВОИ ПСИХОЗЫ! НЕНАВИЖУ СВОЮ НЕСТАБИЛЬНОСТЬ! НЕНАВИЖУ СЕБЯ БЛЯТЬ!!!!!
Скелет бросился на диван, склонил голову к коленям и протяжно завыл:
— Я ТАК ЖАЛОК. ТААААААК ЖАААААААААЛОК…
Альфис дёрнулась от таких воплей. Но, ему было хуже.
***
