Расскажи мне про Австралию

Если бы комитет мировой Книги Рекордов, или, например, Нобелевской Премии, отмечал бы метафизические заслуги и рекорды, то Чихун, совершенно точно, получил бы самую большую в мире награду за терпение. Терпение и прощение. Но комитетам нет дела до какого-то мальчишки в гудящем поздней весной городе, и мальчишка этому, признаться, откровенно рад. В последнее время равнодушие к собственной персоне привлекает его куда больше, чем сочувствие или какие другие навязчивые проявления. Чихун топает по шумной запруженной людьми улочке, жмурится на уже откровенно палящее солнце, хотя до лета ещё целая неделя и можно было бы подождать. Хотя в целом, конечно, плевать, хоть костры инквизиторские гори кругом. «Скользящий идет по улице и вспоминает, как к нему первый раз пришел Прыгун»... Первая строчка давно прочитанной книжки неожиданно всплывает в голове, и Чихун начинает вспоминать. Усердно, не отвлекаясь на эмоции и чувства. Только факты. Чихун идёт по улице и вспоминает, как к нему в первый раз пришёл Пиздец. Вспомнить тот момент, когда У Чихо, обнаружив в себе великолепного, блистательного мудака, превратил их жизнь в этот самый Пиздец – оказывается не так уж и легко. Приходится серьёзно задуматься, Чихун даже хмурит брови. Кажется, тогда они встречались всего месяц, или около того. Чихуну нравилось ходить по клубам с Чихо, нравилось греться в лучах его убойной популярности. Чихун сам чувствовал себя звездой, когда Чихо, разгоняя свою энергетику до масштабов цунами на небольшой сцене, вдруг останавливался, жмурил глаза в кошачьей улыбке и звал его, Чихуна, к себе. И снова начинал читать, бесконечно, заполняя собой всё пространство, до последнего закуточка. И Чихун читал тоже. Так читал, словно и был рождён для этих строчек, и слова складывались в идеальный ритмичный рисунок. И Чихо блистал рядом. И смотрел только на него. Чихун никогда так не ощущал любви к себе, как в те моменты. Однажды Чихун отошёл поболтать с давним приятелем, задержался, заговорился, отвлёкся. Ему и в голову не могло прийти, что за Чихо нужно следить. Ну пьяный, ну весёлый, ну в окружении восторженных почитателей. Ничего нового. Правда вот фигуристая тёлочка на коленях «нового апостола хеп-хапа» показалась Чихуну немного... лишней. Настолько лишней и инородной, что даже скандал разводить не захотелось. Чихун просто сел рядом и уставился. Вторую тёлочку, через пару месяцев, пришлось вежливо подвинуть, объяснив на пальцах, что у Чихо, ох, простите, у Зиакоу!, тут дела есть. Потом Чихун сбился со счёта. Самое ужасное, что после каждого раза Чихо извинялся. На коленях стоял, хоть в грязи, хоть при свидетелях. Прятал лицо в чихуновых ладонях, умолял, клялся и божился. Зарекался. И начинал по новой. Но Чихун прощал, прощал всем сердцем, искренне и действительно забывая косяки. Потому что любил. И любовь была так сильна, что не убить её вот такими глупостями. Но помацал девочку, привычка же, рефлексы. О, да. Чихун – лучший адвокат и худший обвинитель для У Чихо. Потом Чихун выдумал себе, что и не Чихо вовсе виноват в этом всём, а его популярность и эти тупые курицы. Они же не знают, что их обожаемый Зиакоу немножечко занят! Поэтому, на очередную вылазку, Чихун оделся так, что у самого глаза слезились от блеска и лоска. На деле, конечно, Чихун больше напоминал себе элитную проститутку, в узких белых джинсах, короткой кожаной, такой же белой, косухе, с идеально уложенными волосами и непривычно-ярким макияжем. Но выходка эта сделала своё дело, когда Чихун, пластиково и ядовито улыбаясь, сообщил очередной девице, вертящейся на коленях Зико, что парень занят, и что ей стоит пройти нахуй, а это вооон туда. От самого себя немного поташнивало, но любовь, это та же война, и нужно бороться за свою территроию. «Я тоже могу быть стервой», - сказал тогда Чихун совершенно охуевшему хёну. И только тогда Чихун заметил в глазах напротив не только влюблённость, но и обожание, густо замешанное на уважении и восхищении. Больше Чихо не допускал ни единого косяка. Даже взгляда в сторону. Только покой Чихуна длился совсем недолго. Не допускать косяков. Не блядствовать. Чихо, кажется, твёрдо усвоил это правило, только, конечно же, по-своему. Через жопу он это усвоил. Поэтому Чихун, просто напросто, стал всё реже ходить с хёном на тусовки. То Чихо «забывал» позвать, то «случайно» там оказался, то ещё что-то такое... И возвращался домой под утро, пьяный, прокуренный и с сытым довольством в глазах. И опять эти бесконечные драмы о прощении, сдавленные слёзы в голосе, и чёткое «я родился мудаком и мудаком умру» в глазах. Только Чихун, за каким-то хреном, продолжал прощать. Потому что любил, в каждую минуту любил. А потом в Чихо что-то перевернулось, начались серьёзные проблемы с группой, и Великий Зико решил, что надо развеяться вместе. Сходить куда-нибудь всей группой, отдохнуть. Никаких выступлений, просто побыть вместе, как раньше. На тот момент уже все парни были в курсе их отношений. И всё было идеально: алкоголь в меру, приятная музыка, смешные шутки, потоки воспоминаний и снова смех, смех, смех. Чихун даже вдруг подумал, что всё, что было, весь тот ад с постоянными блядками – ничто иное, как кошмарный сон. К концу вечера, правда, Чихо всё же надрался основательно, хотя и вёл себя более-менее прилично. Чихун решил, что можно и не следить за ним шестьдесят секунд в минуту, опять отвлёкся, принялся тискать Теиля... У Чихо, клявшийся на собственной крови, что больше никогда не изменит человеку, которого любит, сидел за столиком и строил глазки какому-то молоденькому мальчишке-модели. Что-то лопнуло внутри, с оглушительным тонким звоном. Девки девками, чёрт с ними, но мальчик... Это слишком, правда слишком. Чихун сломался, в один миг. И даже осуждающие взгляды ребят, обращённые к лидеру, лидерская улыбка, медленно сползающая с лица, перепуганные глаза мальчишки, когда тот заметил взгляд младшего группы Block B – не подарили даже желания хоть поговорить. Чихун слишком устал. Он просто встал, вежливо попрощался с хёнами, и пошёл. Чихо его, конечно, догнал, вяло ворочая языком, оправдывался, снова обещал... - Ты проебался, Чихо-хён. Ты окончательно проебался. Ни желания дать в морду, ни накричать, ни выслушивать что-либо. Особенно после того, как Чихо повесил голову и смиренно кивнул, мол, иди. Чихун взял такси, вернулся в общагу, быстро собрал самые необходимые вещи и уехал домой. Пришлось, конечно, состряпать более-менее правдоподобную легенду о своём ночном визите с двумя сумками в руках, но мама поняла, кажется. Поняла, что сыну просто нужно оказаться не там, а тут, дома. И не стала задавать вопросов. Чихун идет по улице и вспоминает, как его жизнь превратилась в Пиздец с большой буквы. И уже третий день У Чихо, чтоб его, не желает делать с этим ничего. Молчит. - Значит вот так я тебе нужен, - бурчит Чихун, резко выдыхает и расправляет плечи. Пора начинать жить дальше. Заново.