Холодная война

- Вы что здесь устраиваете? – спросил кто-то, закрывая нас от дождя зонтом. – Съемки романтического кино, а я ничего об этом не знаю? Анька вспыхнула как маков цвет, прижалась лицом к моему плечу и задрожала. Наверное, ей стыдно. Возможно, только сейчас она поняла, что вокруг полно людей, а завтра в сети появятся другие мои фотки уже с ее участием, а то и видео. Наверняка, впервые в жизни почувствовала себя глупо. Целовалась с каким-то ботаником на глазах у всего университета. Думает, что это позорно, а быть «призом» в пари – это нормально? - Живо под крышу! – продолжал кто-то назойливый, как оказалось, - ассистент профессора. И какого черта он заливается? И почему в глазах вспыхнул гневный огонек? Почему стоит близко? Так близко, что я чувствую аромат его влажных волос. Ах, да! Прикрыл нас зонтом и сам тоже мокнуть не стал. - Ты... Ты! - вскричала Анька, посмотрев на меня чуть ли ни с ненавистью. Я отвел взгляд, уставившись в пузырьки дождя на лужах. – Ты сволочь! Первую в своей жизни пощечину я выдержал стойко. Дернулся было за убегающей под дождь Анькой, но остановился, когда Михаил поймал меня за локоть. - Пусти ее, - одними губами прошептал он. – Не усложняй. Ты и так заигрался, мальчик. Хотя я тебя очень даже понимаю. Сложно это, когда тебя затравливают, да? А вокруг вспышки фотоаппаратов, шушуканье и успокаивающий плеск воды - пелена густого дождя, казалось, закрывает меня и Михаила от всего остального мира. И еще каштаны где-то вдалеке, укоризненно покачивают ветвями. - Пустите, - так же, как и Анька недавно, попросил я. Михаил опустил руку, но под дождь я не пошел, так и стоял рядом с ассистентом, повернувшись к нему спиной, и ждал, когда поредеет вуаль дождя. Нет, я не боялся вымокнуть, мне было страшно шагнуть из-под обманчиво-надежной защиты зонта под холодный дождь реальности. Кажется, все вокруг разошлись. Будто, в парке остались только я и Михаил, даже Леха и Макс куда-то исчезли. Боже, что я натворил? И вроде трезвый был! Сглотнув, я неосознанно схватился рукой за живот. Вот они - боль, расплата и отказавшееся подчиняться тело. - Олег! – позвал где-то вдалеке Леха. Он все же не ушел. Вот упрямый. Новый приступ боли согнул меня пополам. Упав коленями в лужу, я сжался в комок и, кажется, застонал. - А ну вставай! – почти приказал Леха. – Я позабочусь о нем. Наверное, последнюю фразу он сказал не мне, а Михаилу. Кажется, он схватил меня за руку и протащил через парк. Я не совсем понимал, что происходит, так как почти ополоумел от боли - каждое движение отдавалось в желудке резью, слабость затмевала глаза, а сознание медленно покидало меня. Он почти насильно засунул мое ослабевшее тело на заднее сидение своей новенькой темно-синей ауди и прошептал: - Всю машину мне заляпаешь, но оно того стоит, подонок. Сказать, что мне было плохо - ничего не сказать. Я умирал на заднем сидении иномарки, мучился от боли, а потом в один прекрасный момент вдруг стало легче. Я пытался, но какое-то время не мог отдышаться. Воздух, глотаемый уже без боли, показался наркотиком. В голове было пусто, но мир вокруг начал вспыхивать красками. - Живешь? – оглянулся Леха. – Это хорошо. Что-то мне стало стремно от его тона. Поняв, что сейчас не время болеть, я посмотрел на пробегающие мимо, умытые грозой, многоэтажки с яркими полосками магазинов и офисов на первом этаже, и запоздало поинтересовался: - Куда ты меня везешь? - Поговорить надо, - ответил Леха. – В универе не то место и не то время. - А тебе не приходило в голову, что нам не о чем разговаривать? - Нет, почему же, есть о чем. И опять в его голосе было нечто, что заставило меня вздрогнуть. - Останови машину! - Что ты ломаешься, как девственница? – ответил Леха, выруливая машину на едва заметную в кустах песчаную дорогу. – Уже поздно метаться, дружок. Поздно? Машина свернула на площадку под мостом, выложенную квадратными бетонными плитами. Под колесами стучали мелкие камушки, по обе стороны от моста разливалось яркое марево. Была отчетливо видна полоска, отделяющая мокрый бетон от сухого, а за ней – буйство зелени, заросли сирени и по грудь высокая крапива. Ауди плавно остановилось. Мост над нами неприятно гудел и стонал, когда по нему пролетали машины, а я мысленно стонал вместе с ним. Не к добру это, явно не к добру. И местное граффити на одном из перекрытий не особо радовало: кресты, характерные холмики, высовывающаяся из-под земли рука. - Выходи! – засмеялся Леха. - Ну же! Ты же сам порывался минуту назад. Что-то мне расхотелось выходить, потому что под мостом мы были не одни. Из шикарных джипов вылезали не сильно приятные амбалы. Один, два... пять? На меня одного? Надо же, какая честь! - Леха, не балуй, - прохрипел я. – Это из-за бабы? Леха обернулся, и по одному его взгляду я понял, что пощады можно не ждать: - Какой бабы? – усмехнулся «ангелочек». – Это дело принципа, тебе раздолбаю не понять. Будешь себя хорошо вести – вернешься домой целым и невредимым. Будешь ерепениться - ну, ты меня понял. Я не верил, что обойдется. Да и как поверить, когда один из пареньков открыл дверь машины, вытащил меня наружу и сходу, без предупреждения, саданул коленом в живот? Внутри взорвалась бомба, и уже смутно слыша мат Лехи, я на некоторое время провалился в темноту. Очнулся я, наверное, почти сразу, лежа на холодном бетоне. Леха почему-то продолжал ругаться, кто-то едва слышно оправдывался, а кто-то третий лил мне на лицо воду из бутылки. Кажется, брали воду из ближайшей лужи – она дико воняла бензином и тиной и была какой-то подозрительно-коричневой на вид. Не в силах дышать, я поперхнулся вонючей жидкостью, с трудом перевернулся на живот, и меня вырвало на бетон, через щели которого пробивались чахлые кустики чернобыльника. - Помягче там! – сказал кто-то, кажется, Леха. – Папаша убьет, если узнает. Какой еще нафиг папаша? Забодали эти упыри. Думают, весь мир принадлежит только им! Золотая молодежь блин! Жидкость в одной из бутылок закончилась, и кто-то, кто стоял надо мной, принялся за другую. Вновь мне на голову полилась вода, на этот раз, кажется, - чистая, магазинная. По крайней мере, она не воняла. Я встал на четвереньки, чувствуя, как с волос бегут по щекам холодные струи. Видел, как они разбиваются о, набирающуюся на бетоне, лужу. Как мокрое пятно все больше расползается, стремясь к начищенным до блеска башмакам и тщательно выглаженным, светлым брюкам возле меня. - Не смей его бить, - приказанным тоном сказал кому-то Леха. – Опять ведь отключится или блевать начнет, кому оно надо? - Ты бы уже решил чего от нас хочешь, - холодно ответит тот, кто стоял надо мной, и вода вдруг литься перестала. – Сам сюда вызвал, сказал, что повеселимся. А теперь то нельзя, это нельзя. Вставай, ботаник, поговорить надо. Это так мы теперь разговариваем? Отвороты серых брюк чуть поползли наверх, мой мучитель, опустился передо мной на корточки. Он схватил меня за волосы и резко дернул их назад, заставив запрокинуть голову. Ублюдок лысый! Морда толстая, зажравшаяся, а в ярко-синих глазах – стальной блеск. Другой ладонью он снял с меня очки, аккуратно, почти нежно, смахнул с лица волосы и посмотрел на меня с любопытством. - Морду ему не повреди! – вновь вмешался Леха. – Мне еще фотки с ним делать. Какие еще фотки? - Мальчик смазливый - это факт, - задумчиво сказал лысый. – Но у меня бы даже мысли не возникло с таким целоваться. Однако, как скажешь. Целоваться? Закончить мысль мне не дали - лысый внезапно отпустил мои волосы, и едва уловимым движением просунул колено мне под грудь. Я мысленно сжался, ожидая нового удара, но его не последовало. Просто колено резко рвануло наверх, «помогая» мне подняться, лысый выпрямился рядом, поддерживая меня под локоть. - Больше не падай, - усмехнулся он, почти бережно усаживая меня на Лехину машину. – Ступнями в землю упрись, раз шатает! Хороший мальчик! Я вновь опустил голову, чувствуя, как бегут с волос за воротник частые капли, как холодит ладони капот. Мой костюм уже весь мокрый и в пятнах. Не знаю, удастся ли отстирать. В ботинках – болото, пофиг. Рядом с колесом вылезла из бетонной щели чахлая ромашка. Я тоже, наверное, как эта ромашка. Еще немного и меня растопчут так же как и ее. Сил нет сопротивляться, даже когда чьи-то руки тянутся к моей груди, расстегивая пуговицы пиджака. Судя по горькому запаху герани – это Леха. - Не сопротивляйся, - приказал он. – Сначала будет немного стыдно, а потом все обойдется. Тебе ведь денег надо, правда? Так я дам. А то, бедненькому, нищему студенту даже жрать купить не на что. Будешь пай-мальчиком, куплю тебе на обратном пути мороженное. Даже два. Будешь рыпаться – раскрасим тебе морду. Ты же понял, что все серьезно? Конечно, понял. Амбалы вокруг машины не дают в этом усомниться. Я медленно поднял голову и посмотрел на Леху, будто увидев его в первый раз. Он думает, что все можно купить за деньги? Наверное. Скорее всего, потому и взбесился из-за Аньки, такие не умеют проигрывать. Ничему их жизнь не учит. А меня что ли учит? Надо было сразу сказать, что я все знаю! Надо было сразу их послать! Тогда бы не было холодных, дрожащих рук Лехи, опускающих с моих плеч пиджак. Тогда бы не было дрожи отвращения, и его горячего дыхания, от которого мутит больше, чем от голода. - Оставь, - сказал он, когда я попытался высвободить ладони из рукавов, - так даже эстетичнее. Эстет херов! Но надо терпеть и не рыпаться, на больницу у меня денег нет. Теперь и до рубашки добрался, расстегивает нерешительно пуговицы, будто сам не верит, что творит. Проводит кончиками пальцев по моей груди, шее, и дальше к линии волос. А я все стою, как дурак, затем отворачиваюсь и до конца не верю, что это все происходит со мной. Ткань рубашки мокрая и липнет к коже. Холодно, противно. Пальцы Лехи ледяные, чуть вздрагивают, так же дрожат и его губы. А ведь он не играет. Пожирает меня взглядом, каждый сантиметр моей все более оголяющейся кожи. Словно силится что-то понять: - Почему именно ты? – выдохнул он. Я лишь вздохнул, вновь опустив голову. Рука Лехи замерла у моей груди; прошлась возле кожи на расстоянии сантиметра, а я и без прикосновений, казалось, почувствовал лед его пальцев. Смотрел и взгляда не мог оторвать от кольца на его мизинце, от кожаного браслета на запястье. Неужели так сильно любит Аньку, что на такие глупости готов? - Почему он мне отказал, а на тебя так смотрит? Я, вздрогнул, подумав, что ослышался, а Леха продолжал: - Чем ты лучше? Мать вашу, это что? Бабские разборки? Из-за мужика? Какого мужика? Его колено проскользнуло между моих ног, ладонь уперлась в грудь, опрокидывая на прохладный капот, где-то вдалеке щелкнул объектив. Снимают! Достаточно, золотой мальчик, или еще хочешь? Глаза твои расширяются, темнеют, явно же не от любопытства! И губы слегка раскрываются, и по щекам твоим ползет предательский румянец, и руки твои тянутся к моему ремню... - Отвали! – не выдержал я, отворачиваясь. Прикосновения липких губ к шее обжигали, но вызывали отвращение. Я знал, что придется расплачиваться, но было пофиг! Высвободив ладони из пиджака, я оттолкнул Леху, ускоряя его полет, ударом в лицо. Бедный «ангелочек» спиной проехался по бетону, приземлившись в луже. Дорогой костюм потемнел от грязи, а на левой щеке вспыхнуло красное пятно. - Ну ты мертвец! – крикнул он, когда один из амбалов стащил меня с машины, грубо бросив коленями в бетон. Было больно, наверняка, оба колена поранили. Но теперь ведь не это главное... Я честно не знаю, откуда у меня взялись силы. Честно не знаю, как сумел вырваться из рук лысого, оставляя в его руках свою рубашку. Вроде как мой кулак еще раз встретился с чьей-то рожей, вроде ударили и меня, но не помню. Отчаяние, захлестнувшее с головой, гнало вперед по песчаной дороге вдоль кустов отцветающей сирени. - Стой, дурак! Стой, никто тебя не тронет! Ага, уже поверил! Счас! Нужно быстрее бежать, чтобы не слышать рокота, выезжавших сзади машин, не чувствовать боли. Не сейчас! Через дорогу, под визг тормозов. Бежать! И похер, что под машины! - Стой! Сдохнешь же, идиот! - Стой! Ради всего святого! – закричал кто-то из серебристой иномарки. – Стой, Олег! Я бы точно перемахнул через тот двухметровый забор! Уже почти перелетел его, но меня обхватили за талию чьи-то руки, и я в панике замахал конечностями, чувствуя, что лечу. Я эпично приземлился на кого-то сверху, начал было вырываться, как тут услышал: - Тише, это я, - голос был знакомый. Еще миг назад, готовый бежать куда угодно, лишь бы подальше, я вдруг приутих. Объятия - крепкие, безжалостные, показались нежными и надежными, а слова, тихие, едва слышные – были такими желанными: - Все хорошо, Олег, это я. - Это вы, Михаил, - тихо сказал я. – Опять вы. - Опять я, мальчик, - ответил он, и от этого «мальчика» стало вдруг не обидно, а тепло.