Ангел сделал своё дело. Ангел может уходить

— Мистер Холмс, я знаю что я видел, — Грегори Лестрейд смотрел на собеседника спокойно и уверенно, говорил тихо и сурово. — И что же? — сидящий напротив больничной постели Майкрофт, положил ногу на ногу и обхватил колено ладонями. — Крылья, мистер Холмс. Огромные белые крылья. Вы можете говорить что угодно, уверять что это последствия контузии, ладно пусть так. Но я изучил документы. Учитывая силу взрыва, а также то, что помимо собственно взрывчатки, там было полно металлического мусора в виде штырей и шариков, ни у кого из нас не было шансов. Если бы не вы. Майкрофт вздохнул, не отрицая, но и не подтверждая. — Это и есть ваша тайна? То, что вы скрывали от меня? — Инспектор Лестрейд… — Просто Грегори, прошу. После того поцелуя, называть друг друга «мистер», «инспектор» просто смешно. — Хорошо. Грегори. Вам просто повезло. Такое случается. — Нет, Холмс, нет. Такое — точно не случается, — Лестрейд вздохнул. — Вы — мой ангел-хранитель? И теперь пришли сказать, что раз ваш секрет раскрыт, вы должны уйти? — пальцы мужчины вцепились в одеяло. — Нет. Теперь я как раз должен остаться. За несанкционированное вмешательство. Полицейский вскинул голову. На его лице на миг вспыхнула буквально искромётная радость, но затем оно снова стало серьёзным, вдумчивым и искренне сочувствующим. — Вы… спасли меня… нас, хотя не должны были? — Именно. — И ваши крылья… они ведь приняли на себя весь удар. Они сильно повреждены? — Воображение нарисовало Грегори образ обгорелых перьев, переломанных костей, вывернутых суставов. — Их можно как-то вылечить? Майкрофт покачал головой. — Не знаю. — Вы… сожалеете? — Только о том, что лишил вас возможности стать ангелом. Лестрейд не стал переспрашивать, удивляться, задавать вопросы. Что ни говори, он был умный мужик. Не так, как это понимает Шерлок, но вполне. — Вы поэтому так расстроены? — Лестрейд осторожно положил руку на ладонь Холмса и чуть погладил её тыльную сторону кончиками пальцев. — Поэтому тоже. Мы могли бы быть вместе… — А разве сейчас мы не вместе? — Вечность, Грегори. Практически Вечность. И… вы не представляете себе, что значит иметь крылья и возможность парить в небесах. Это, — политик поднял лицо к потолку, чуть щурясь от ламп дневного света, — невероятное ощущение свободы. Когда ты никто и ничто. Никому ничего не должен. Свободен от всех и всего. Един с ветром, небом, воздухом. — Из ваших слов получается, что быть ангелом, сродни быть пленником. Майкрофт закашлялся и посмотрел на Грега. — У вас много работы, никакой личной жизни, никаких самостоятельных решений. Разве несколько лет простого человеческого счастья не стоят этой пустой Вечности? Холмс ошалело молчал, глядя на собеседника. — Понимаю, когда срок жизни так резко сокращается, это не может не расстраивать. Но это может быть очень яркая жизнь, Майкрофт. Скажите, вы же не лгали мне тогда, признаваясь в любви? — Нет. Ангелы не лгут. — Тогда порадуйтесь. Это взаимно, — Лестрейд чуть подтянулся к ангелу и осторожно коснулся его губ поцелуем. Который спустя полминуты стал горячим, влажным и требовательным. А затем инспектор принялся за пуговицы на пиджаке Холмса. — Подожди, — тот отстранился, — не особо удобно совмещать два эти занятия. И, напоминаю, что мы в больнице. Тут двери изнутри не запираются. — Надень стул ножками на эти скобы. Майкрофт так и сделал. Потом он хотел сказать, предупредить, что у него это будет первый раз, но не успел. — Не бойся, — тихо и всё так же уверенно прошептал Лестрейд, — ничего не бойся. Это неизведанная зона, но с тобой я готов туда ступить. А ты? Майкрофт боялся. Очень боялся, что сделает что-то не то, не так, разочарует партнёра, но его ласковые поцелуи по всему телу, нежные, но сильные поглаживания натруженными за жизнь руками по холёной тонкой коже, было лучшим, что случалось с почти архангелом за всю его долгую жизнь. Даже у трона Всевышнего, получая очередное награждение и признание заслуг, он не замирал от восторга так сильно и остро. Этот человек рядом, его горячее сильное тело, его трепетная упругая душа, его слова и прикосновения, все это вынесло Майкрофта на какой-то иной уровень восприятия жизни и бытия. Ангелы полагают секс неприемлемым. Ненужным для себя. Грязным, развратным действием, что присуще только людям, да «павшим», но то, что они сейчас делали с Грегори, разве это не было одним из способов выражения любви? Способом соединиться с дорогим существом воедино? Доставить себе и ему наслаждение? Грег уложил Майкрофта на спину на свою постель, сам направил его член и сам насадился, застонав от боли. — Родной… — выдохнул Холмс тревожно. — Ни… ничего. Просто нужно привыкнуть. Я не мог ждать, извини. — Это ты извини, я… Дальше он не договорил, потому что Лестрейд начал двигаться. По его лицу побежали слёзы, но он не останавливался, а только усиливал нажим и ускорял движение. Он делал это долго и ритмично, шепча разные слова без особого смысла, но ласкающие слух и сердце. И Майкрофт ощутил… полёт. Да, все те же ощущения, что прежде давал ему только полёт. Он как мог обхватил руками бёдра Грега, пытаясь погладить, чтобы хоть так выразить благодарность, ощутил ответное поглаживание живота, что ему безумно понравилось, увидел улыбку, а потом… как рухнул вниз, с огромной высоты, но не через воздух, а как через воду с пузырьками, и те, каждый из них, ласкал не только обнажённое тело, но и открытую, как никогда прежде, душу. Политик бы закричал на всю больницу, не наклонись к нему полицейский и не закрой рот поцелуем. Падение закончилось резким, ни на что не похожим ударом экстаза такой силы, что израненные, практически уничтоженные крылья вдруг распахнулись, мигом заняв всё пространство в палате. Когда Холмс сумел снова осознать себя в этом мире, понял, что по-прежнему лежит на спине, Грегори, так и не снявшийся с его члена, чуть покачивается на нём вперёд-назад, постанывая сквозь зубы, и чувство счастья, бесконечного счастья разливается по всему телу, не может удержаться внутри и мягкими толчками выплёскивается наружу. А вокруг них, сияют первозданной белизной с серебристым отливом перья. Перья совершенно целых и абсолютно здоровых крыльев Архангела.