Часы бьют полночь

— У меня всего один вопрос, — Вовка, местный зубоскал, сидел на парте и болтал ногами. Взгляд, брошенный им на новенького, мог бы казаться совершенно невинным, если бы в глубине его глаз не плясали чертенята. — И какой же? — флегматично осведомился Фролов. — Почему не в гуманитарный? — отчеканил Вовка и широко улыбнулся. Заулыбались и остальные, искоса поглядывая в их сторону. На Гошу кидали заинтересованные взгляды с самого первого урока. Кто-то — любопытные, кто-то — откровенно негодующие, как Стаська. Но подойти и пообщаться с «бычком» решался не каждый. Сплетни разносились, как по ветру. Кто-то поговаривал, что причина, по которой Фролов оказался здесь, а не в элитной гимназии — желание папочки научить непутёвого сына общаться с простыми смертными. Впрочем, на представителя «золотой молодёжи» Гоша не тянул: обыкновенный быдловатый пацан с дурным характером. — Не понял, — моргнул Фролов. — Ты про что? — То есть как про что? Все знают, что в гуманитарном, — Вовка изобразил руками женскую грудь, выпирающую из-под свитера, — типа… малинник. Шушуканье стало громче. Теперь косились и улыбались уже почти все. — А, ты про это, — неожиданно миролюбиво откликнулся Гоша. — Да блин. Батя говорит, гуманитарии не люди, а значит, топай в математический профиль. Хотя ваш физмат мне нафиг не сдался. Сплетни стремительно подтверждались. Теперь Фролов-старший представлялся ученикам девятого «Б» не всесильным тираном, что устал от произвола сынка и засунул его в школу с максимально жёстким уклоном — а обычным мужиком, который по своим меркам хочет для сына лучшего будущего. Кто ж виноват, что под «лучшим» будущим он понимает математический профиль? — Здесь у многих такая история, — сдержанно заметила Ленка, четвёртая девочка в их классе. Из шести: математика до сих пор не пользовалась популярностью среди девчат, зато они косяками шли в гуманитарные классы. Тут Вовка был прав. — Ой, тебе ли говорить, — вмешался Вова, — то вопишь, что тебе здесь не место, то выезжаешь на районный этап! — Мне здесь не место, — с достоинством ответила Ленка и демонстративно отвернулась от одноклассника. Оля по-прежнему старалась держаться от Фролова подальше. Пусть на поверку он оказался и не таким хулиганом, каким почудился изначально, тварь у него на плече ясно показывала: хорошего от новенького ждать не стоит. Уж лучше дождаться Женьки и спросить у него, что за штука пожаловала к ним в класс. И почему эта штука насела на парня, который их не видит. Ну, то есть, это Оля предположила, что не видит. Уж слишком спокойно Фролов себя вёл для пацана, у которого на плече сидит какая-то хрень, обвиваясь вокруг шеи и таращась вокруг. Олимпиадников всё ещё не было видно. Что они, опять уехали на какую-то подготовку? Или просиживают уроки за книжками в школьной библиотеке? — Лучше бы вам поторопиться, ребят, — пробормотала Оля и покосилась на Гошу, который снова развалился на Никиткином месте рядом с застывшей, как изваяние, Светой. Перед третьим уроком олимпиадники наконец появились в классе. К тому моменту коллектив окончательно разбился на две группы. Первая, несмотря на всю хамоватость Фролова, стремилась с ним общаться: Ленка, Вова, ещё парочка ребят, которых запихнули в математический профиль насильно и которые наверняка ощущали в новеньком родственную душу. Вторая группа усиленно старалась делать вид, что не замечает ни новенького, ни ажиотажа, который творился вокруг него. Пыталась соблюдать молчаливый нейтралитет. К ним относились Оля и Стася, и Оля полагала, что олимпиадники тоже откажутся общаться с Фроловым. Насчёт одного из них она была уверена точно. — Эй, — её тронули за плечо, и Оля устало подняла голову с парты. Ей стало хуже: видимо, всё-таки слишком рано вернулась в школу. И сейчас, на большой перемене, когда одноклассники вовсю общались, а кто-то даже побежал в буфет за снеками, всё, на что её хватило — упасть за парту, уронить голову на руки и закрыть глаза. Делать вид, что ни новенького, ни непонятной твари на его плече нет. — О, привет, — пробормотала она. — Извини, мне хреново, и я думаю, может, домой пойти. Отпрошусь у медсестры. — А чего до сих пор не отпросилась тогда? — поинтересовался Женька. Как всегда, замотанный в огромную, не по размеру, толстовку. А под ней наверняка ещё и водолазка. К тому, что одноклассник вечно одевается как на Северный полюс, Оля уже привыкла. Он говорил, что мёрзнет. Даже странно, учитывая, какие тёплые у него всегда руки. — Ждала тебя, — она со стоном выпрямилась и окинула взглядом класс. — Сам же видишь, какая херня творится с этим новеньким. Одноклассник нахмурился. Между бровями залегла знакомая складка. — Вижу. И сообщение, что с ним что-то не то, получил. Правда, только сейчас понял, что именно. И то не до конца. Оля понизила голос до свистящего шёпота, потянулась к Женьке, несмотря на насмешливые взгляды. Слава богу, сегодня их практически не было: все слишком увлеклись новеньким. — Ты знаешь, что это за херня? — Впервые вижу, — отозвался тот, присаживаясь на стул рядом с ней, на Стаськино место. — Стася не против? — Стася в буфете, — пояснила Оля. — Покупает себе поесть и мне воды, потому что я тут сдохну сейчас. Женька кивнул. — Понял. Ну, раз ты меня всё равно дождалась, пошли к медсестре. Я тебя провожу, а по пути поговорим. — Пошли, — охотно согласилась Оля. Она не была уверена, что сможет просидеть ещё один урок, особенно — урок Вивлы. И до сих пор единственное, что держало её в классе — желание показать необычную тварь Женьке своими глазами. Она уже поднималась с места, когда сбоку донёсся, заглушая мерный гул голосов, возмущённый возглас Никитки: — Блин, может, вернёшь мне моё место? Оля вздрогнула и невольно обернулась на звук. Никита, всегда такой уравновешенный, после событий жуткой школьной экскурсии сильно изменился. Пусть одноклассник и не помнил, что произошло там с ним и его братом, пусть он вообще не помнил, что у него был брат, смутная память о случившемся явно осталась в его мозгу, не отпускала и не давала успокоиться. Никитка стал нервным, дёрганым и часто оборачивался, будто искал кого-то — но не находил. И сейчас, стоило новенькому, этому странноватому Фролову с тварью на плече, вывести его из равновесия, как Никита тут же начал коситься куда-то вбок. Но сбоку сидела лишь Света, которая медленно покрывалась пунцовыми пятнами. — Не, не верну, — ухмыльнулся Фролов и демонстративно положил поперёк парты сумку — массивную чёрную дуру, на которой болтался золотистый значок. — Сам прощёлкал, вот и ищи теперь другое место. — Но мне нельзя на другое место! — чуть ли не завопил Никита. — Это единственное за первой партой, которое свободно. Остальные за последними, мне не видно оттуда! Свет, ну ты хоть скажи ему… — Я говорила, — скорбно вздохнула Светка, — но он меня не слушает. — «Он»? Меня тут типа нет? — новенький начал закипать. Выглядело это как ничтожные придирки, чтобы взвинтить себя до крайности. — Вали отсюда к чёртовой матери, ботанутый! — Это ты вали! Я тут всегда сидел! Пожалуюсь классной, тебя силой пересадят! — Чего? Ты что, ещё и крыса?! — Ой-вей, — пробормотала Оля. Будь ей чуть получше, она бы, пожалуй, полезла в битву — разнять, успокоить. Но сейчас, когда голова кружилась и тошнота подкатывала к горлу, из неё вышел бы плохой спорщик. — Пошли отсюда, — потянул её за рукав Женька. — Всё равно ничего не сделаем, к тому же от этой хреновины нам лучше держаться подальше. — Погоди. Оля вывернулась из его руки и решительно шагнула к парте, где стоял, упираясь в столешницу ладонями, Никитка. Он пытался грозно нависать над Гошей, но с учётом разницы телосложений смотрелось это глупо. Как будто воробей навис над вороной. — Да чего ты, не человек, что ли? — продолжал вещать он, в упор глядя на Фролова. — Думаешь, я не понял, что тебе эта первая парта нахрен не сдалась, просто решил показать характер? И сесть рядом со Светкой, на которую тебе станет пофиг через день! Понял я всё! Но блин, так дела не делаются! Гоша в ответ молчал и самодовольно усмехался, а тварь на его плече тоненько свистела в такт каждому Никитиному слову. Свистела — и будто бы вытягивалась вперёд, словно и впрямь была змеёй, игрушечной прозрачной змейкой. Придвигалась всё ближе, ближе к негодующему однокласснику, скалила небольшие острые зубки. Ещё десяток сантиметров, ещё ладонь, ещё… — Никит, — Оля осторожно хлопнула Никитку по плечу, но тот всё равно вздрогнул, как от удара. — Чего тебе? — он обернулся, всё ещё пылая негодованием — и тут же как-то остыл. То ли увидел, что Оле плохо, и устыдился собственной грубости, то ли… То ли отсутствие зрительного контакта с тварью, похожей на змею, его успокоило. — Забей на него, — миролюбиво посоветовала Оля. — Сомневаюсь, что он долго просидит на этом месте, через пару дней вернёшься к себе. — Да, но… — Никитка нахмурился, — а сидеть-то мне где? Оля пожала плечами и мотнула головой в сторону своей парты. — Там, где я сидела. Я домой ухожу. Чувствую себя фигово, и вообще… короче, будь как дома. Это не первая парта, конечно, но и не последняя. На второй тебе нормально? Никитка часто заморгал, будто не понял, с какой стати она предлагает ему помощь. Оля и сама не знала. Просто с тех самых пор каждый раз, когда она видела его в подобном состоянии духа… …ей вспоминалось, что это она, Оля, заставила Игоря пожертвовать собой ради остальных. Пусть другого выхода у них тогда не было, с тех самых пор ей казалось, будто обязанности Никиткиного брата легли на её плечи. Они с Никитосом даже не дружили, но… каждый раз, когда ему нужна была помощь, Оля ощущала, что должна вмешаться. Вместо Игоря, раз уж его с ними больше нет. — Ну… нормально, — наконец произнёс Никитка, в тон ей пожимая плечами. — Спасибо. И правда, лучше, чем последняя. Он несмело улыбнулся, и Оля улыбнулась было в ответ, но за рукав потянули снова — теперь уже настойчивее. — Идём, — шепнул Женька у неё за спиной, — что-то мне подсказывает, что наш маленький друг на этом ещё не закончил, и не стоит нам попадаться ему на глаза. Оля скосила взгляд на Фролова, всё ещё вразвалку сидевшего на жёстком деревянном стуле и улыбавшегося, как сытый кот. И похолодела. Сам Гоша так и не обращал ни на неё, ни на Женьку никакого внимания. Глядел по сторонам и наслаждался статусом победителя. А вот игрушечная змейка на его плече смотрела прямо на Олю, и в проворных бусинках-глазках мелькали радужные всполохи.