Часы бьют полночь

К середине дня лицей шумел и бурлил: новость разлетелась по всей школе. Взрывались сообщениями классные чаты, шушукались девчата — да что там, и мальчишки тоже. Косо поглядывали, перемигивались. Любопытство сменялось уверенностью, которая превращалась в гнев. Оле всё ещё казалось, что эта история может закончиться хорошо. Что новость, как и любая неподтверждённая сплетня, превратится в пыль через пару дней. Но пока что всё шло ужасно. Сначала демонстративно пересел в другой ряд Женькин сосед по парте. Потом понемногу начали пустеть другие места поблизости, и уже ко второму уроку вокруг его места образовалась полоса отчуждения. Такие бывают рядом со школьными изгоями. Или с теми, кто в чём-то сильно провинился. На перемене Оля попыталась подойти к однокласснику, но Женька сделал вид, что не замечает её. И лишь потом, урвав момент, шепнул: — Тебе пока лучше со мной не общаться. Не привлекай внимания. Оля скрипнула зубами, но вынуждена была согласиться. Информация распространялась со скоростью лесного пожара: смотрите, Фролов сказал, что местный странный парень — и есть кошачий маньяк! Интересно, это правда? Да ладно вам, что вы, этого придурка слушать будете? А если всё-таки? — Похож, — авторитетно заявляла Ленка, тыча наманикюренным пальцем куда-то в сторону Женькиной парты. — Я читала, что маньяками в основном такие и становятся. Тихие и себе на уме. Всё сходится. — А по-моему, врёт твой Гоша, как сивый мерин, — спорила Светка. Но от Женьки на всякий случай держалась подальше, как и остальные. Вскоре сдалась и она — и к третьему уроку наравне со всеми косо поглядывала на пустующие ряды парт рядом с его местом. Оля паниковала. Она не знала, понятия не имела, откуда Фролов мог узнать об их причастности к смерти зверят — да ещё и вывернуть всё таким образом, чтобы они оказались виноватыми! Неужели ребёнок, сфотографировавший их, был знаком с ним? А может, он узнал через волка — чем чёрт не шутит? Может, Гоша всё и подстроил? Но зачем?! И как он тогда сговорился с волкоподобной тварью? Голова взрывалась мыслями, вопросами, на которых не находилось ответа. Ей не с кем было даже посоветоваться: Женька не отвечал на её взволнованные сообщения в мессенджере. Они так и оставались висеть прочитанными, но неотвеченными. Оле казалось, это начало конца. И только к третьему уроку она поняла, насколько сильно ошиблась: конец был ещё впереди. На третьем уроке Вивла вызвала Вовку к доске. Сначала всё шло гладко: тот запинался, порой путался, но, съёживаясь под гневными учительскими взглядами, быстро вспоминал нужное правило. Строгая, сухая, как палка, Виктория Владимировна благосклонно кивала — и Вовка расслаблялся, чтобы через пару строк допустить ещё одну ошибку. Терпеливый учитель, пожалуй, дотянул бы его до четвёрки. Но Вивла никогда не отличалась терпением. Зато отличалась стервозностью и дурным характером. — Так, ладно, — наконец махнула она рукой. — Всё с тобой понятно. Как был неучем, так им и остался, ничего с начальной школы не изменилось. Вовка вспыхнул, разом становясь пунцовым. И куда делось всё зубоскальство? Оле почти стало его жаль, но она вспомнила радугу, что плясала у него в глазах, и хруст фонарика под ногой. И жалость ушла. Пусть не он был в этом виноват — похоже, Фролов применил какой-то гипноз — сопереживать Вовке Оля больше не могла. — Ну что, так и не вспомнишь? — поинтересовалась Вивла. Плохо скрываемая ехидца в её голосе клеймила, как раскалённый металл. Вовка уставился в пол, насупился и ничего не ответил. — Там корень… — начала было Стаська, но Виктория Владимировна прервала её взмахом руки. — Молчи, Никитина. Я знаю, что ты знаешь. Кто ещё готов ответить? Она обвела класс взглядом, и все притихли. Никому не хотелось попадаться под тяжёлую руку Вивлы, даже тем, кто знал ответ. С такой, как она, лучше лишний раз не высовываться — и молчать. Взгляд Виктории Владимировны за стёклами тонких очков наконец остановился на единственном ярком пятне в окружении пустующих парт. Оля прикусила губу: не хватало ещё, чтобы к нему опять привлекли лишнее внимание. Хватит и того, что есть сейчас. — Запамятовала фамилию, — протянула Вивла, поглядывая на Женьку из-за учительского стола, — да, ты. Не подскажешь ответ? Весь класс разом обернулся в его сторону. В воздухе повисло напряжение. Оля уже была готова сама поднять руку, когда Женька наконец оторвался от тетради, в которой быстро что-то набрасывал. Как ни в чём не бывало поднял взгляд на доску. — Подскажу. Там чередующийся корень, их ещё в седьмом проходят. И пишется… — Заткнись! Голос Вовки прозвенел в тишине, как колокол, и по классу прокатился взволнованный вздох. Урок переставал быть скучным. Вова, конечно, и раньше был дерзким и острым на язык, но затыкать кого-то другого, стоя у доски на уроке Вивлы… — Он должен быть потрясающе уверен в себе, чтобы так офигеть, — шепнул кто-то сбоку от Оли. — Что, неужто правда? Вовка обвёл класс взглядом, и Оля вздрогнула: в его глазах снова мельтешили всполохи радуги. — Что ещё за речи?! — запоздало возмутилась Вивла, но одноклассник не обратил на неё никакого внимания. Ещё раз оглядел аудиторию, убеждаясь, что все взгляды прикованы к нему, и отчеканил: — Я не собираюсь принимать подсказки от живодёра и убийцы. Вивла ахнула, картинно приложив тонкие руки к щекам. Класс молчал мгновение — и взорвался гвалтом. Оля украдкой взглянула на Женьку: тот так и сидел в окружении пустых парт и смотрел на доску, неестественно бесстрастный, с неестественно прямой спиной. Только шариковая ручка, подрагивавшая в пальцах, выдавала истинное положение дел. Ей ужасно хотелось хоть как-нибудь помочь — но она не могла. Оля сидела в другом ряду, за несколько парт от Женьки, и даже слова поддержки до него бы не долетели. Народ вопил. Кто-то, не стесняясь, выкрикивал оскорбления, кто-то спорил, как ему это удалось. Кто-то сомневался в его вине — но таких было исчезающе мало. Фролов на галёрке молчал и сыто улыбался. — А ну молчать! — рявкнула наконец Вивла, и её голос с трудом перекрыл гомон. — Что происходит?! Объяснитесь! Ребята понемногу начали успокаиваться. Скандалы скандалами, а навлечь на себя гнев одной из самых стервозных учительниц в лицее номер шесть не хотел никто. Склочная и желчная, Вивла прямо с сорванного урока могла отправиться к директору. И тогда всем бы не поздоровилось. — Враньё происходит, вот что, — холодно откликнулся Женька в наступившей тишине. — Ага, отпирайся! — зло бросил Вовка, всё ещё стоявший у доски. — Все знают, что это ты — кошачий маньяк! — Почему? Потому что так Фролов сказал? — всё с тем же напускным спокойствием поинтересовался Женька. Оля услышала, как об оконное стекло ударилось что-то твёрдое, но не стала смотреть в сторону окон. Тени налетали, привлечённые их беспокойством. Но окна были закрыты, и тем оставалось только бессильно долбиться в стекло. — Может быть, меня кто-нибудь введёт в курс дела? — голос Вивлы прервал начавшуюся было перепалку, и от него веяло арктическим морозом. — Какой ещё маньяк? Что этот мальчик сделал? — Я ничего не делал. Женькиному самообладанию можно было только позавидовать. Но Вовка в ответ лишь хохотнул. — Что, серьёзно? А что ты тогда скажешь вот на это?! — Молодой человек, а ну уберите теле… — возмутилась было Вивла, но не успела: одноклассник стремительно вытащил из кармана здоровенную чёрную «лопату» и пробежался пальцами по сенсорному экрану. Телефон в пенале Оли недовольно зажужжал, информируя о новом сообщении в классный чат. Помещение наполнили звуки: писк, трели, вибрация. Похоже, половина одноклассников не отключила звук — и сейчас все получили одно и то же сообщение. Урок срывался на глазах. Ребята, не обращая уже внимания на Вивлу, лезли в карманы, доставали мобильники из сумок, просматривали групповую беседу — и класс снова взрывался гомоном. Оле не хотелось смотреть. Слишком хорошо она понимала, что там увидит. Но в приступе безумной, отчаянной надежды она всё-таки открыла окно мессенджера на телефоне — и прерывисто вздохнула, зажав рот рукой. К сообщению была прикреплена картинка: вечер, знакомый двор, ненавистные зелёные мусорные баки под покосившимся навесом. Три пушистых трупика в ряд. И над ними — фигура в чёрной куртке, что тянется к ним рукой. То самое фото, сделанное неизвестным ребёнком в ужасный вечер, когда Оля не смогла спасти котят. Со вспышкой: лицо Женьки, пусть и размазанное из-за плохого освещения, всё равно узнавалось. Самой Оли в кадре видно не было.