Часы бьют полночь

Оля подскочила на кровати, как будто её током ударили. Что за сон такой странный? Метро какое-то, непонятные женщины, монстры… Переучилась, что ли? Волнуется перед праздником? Или всё сразу? — Спасибо, что хоть не школа опять, — зевнула она, переворачиваясь на другой бок. Точно. Школа же закончилась, начались каникулы. Можно спать сколько влезет, и будильник не звенит, но мозг по старой памяти просыпается в дикую рань. Это тридцать первого-то числа! Ох, а потом весь день томительное ожидание, салюты, что начнут греметь ещё к девяти вечера, звонки с поздравлениями от людей из других часовых поясов… Зато потом — праздник. Уже сегодня. Уже всего через… сколько, часов пятнадцать? Сон не шёл. Оля зевнула и села на постели, продирая глаза. Ладно. Раз уж проснулась, будет время подготовиться. Подарки там упаковать… а? Что? Что-то было не так. Она поняла это, как только обвела взглядом комнату. Маленькую, захламлённую непонятными рисунками и разноцветными шмотками, совершенно обычную с первого взгляда. Даже похожую на Олину. Вот только не Олину. Комната была чужой. А пейзаж за окном — незнакомым. — Что за… — пробормотала Оля, опуская ноги с кровати. Нет, даже не кровати — раскладного дивана, притулившегося в углу комнатушки. На такие обычно кладут спать гостей. Она что, заночевала у кого-то и не помнит, у кого именно? Такое вообще реально? Да и друзей с подобным интерьером Оля припомнить не могла. Судя по бумаге, карандашам и куче скетчей, валявшихся вокруг, неизвестный хозяин дома был художником — но знакомых-художников у неё не водилось! Как так вообще вышло? Она же даже не пила никогда! На соседнем диване что-то заворочалось. Заворчало девичьим голосом, скрипнуло пружинами: — А, что?.. Уже утро? Проснулась, да?.. — Ага, — кивнула Оля, окончательно переставая понимать, что происходит. Судя по словам, владелица дома знала её — вот только она-то почему эту девушку не знала?! Прямо как в том сне, с незнакомой женщиной. В нос ударил запах креозота, в виске толкнулась боль, и Оля скривилась. Как будто что-то хорошо знакомое и очень неприятное вспомнила. Вроде бы и не кошмар, а так, тягомотина какая-то — а какое послевкусие мерзкое. — Дурацкий вопрос, — она решила говорить «в лоб», иначе всё равно ничего бы не выяснила. — Я не помню… как вас зовут. — Рэна, — донеслось со стороны второго дивана. Одеяла зашевелились, явив миру растрёпанную девичью голову с цветными прядями в волосах. — Ира по паспорту, но лучше Рэна. Не парься, бывает, я тоже имена забываю. Девушка по имени Рэна сладко зевнула и пригладила пятернёй лезущие в лицо волосы. У Оли на миг будто что-то ёкнуло внутри, словно этот невинный с виду жест напомнил ей о чём-то… важном? О чём-то забытом? — А это место… — осторожно продолжила Оля. Рэна. Вот как. Отлично. Имя не говорило ровно ни о чём, разве что напоминало о Стасиных увлечениях. Но, познакомь их Стася, она и сама была бы тут, разве нет? — Что — это место? — переспросила Рэна и поднялась с кровати. На большой, явно не по размеру футболке красовалась задорная надпись. Что-то про хаос. Пожалуй, хаос стал бы хорошим определением для всего, что происходило вокруг. — Я… не помню, как я здесь оказалась, — призналась Оля, чувствуя себя невероятно глупо. Но, похоже, получалось только напрямую. Косвенные улики никаких подсказок не давали. Рэна удивлённо изогнула бровь. — Я тоже не помню толком, но ты сюда вроде приехала по каким-то важным делам. То ли у тебя тут друзья какие-то, которые тебя отмечать позвали, то ли с учёбой что… Как-то странно. Ладно я забыла, но ты? Приехала? То есть, она ещё и не в родном городе? Час от часу не легче, вздохнула Оля. Отлично. — Мы познакомились по интернету, — медленно произнесла она. Не вспомнила, нет: просто где ещё ей познакомиться с девушкой из другого города, как не в сети? — Да, через твою подругу, — кивнула Рэна. — Тебе нужно было где-то жить, отелей в этой дыре не водится, а единственная гостиница — клоповник, дорогущий к тому же. Ну, и ты несовершеннолетняя вдобавок. Ты что… правда не помнишь? Ещё и «дыра». Что Оле понадобилось в городе, где даже отелей нет? Соседка выглядела до крайности встревоженной. В сочетании с её заспанным видом это казалось бы комичным, если бы не дикость ситуации — потеря памяти Олю уж очень нервировала. Такое не происходит со здоровыми людьми. — Правда не помню, — пробормотала она. — И что за дела у меня были… Что-то смутное мелькнуло на границе сознания. Точно размытый силуэт человека, точно чей-то голос, неуловимо знакомый, но одновременно совсем чужой, точно… точно… В голове снова толкнулась боль. Оля поморщилась. Отчего-то из-за попыток вспомнить, что происходило вчера, внутри становилось мерзко и стыло, как будто она забыла о чём-то очень, очень плохом. Боже, неужто и вправду выпила? Или… хуже? — Мне нужно… позвонить маме, — выдавила она, глядя, как настороженно разглядывает её Рэна. — И ещё… посмотреть, что в сумке. Я сейчас, в коридор… по-быстрому. — Погоди, — тут же спохватилась та, — комната съёмная, соседи тебя не знают, мало ли что. Так что давай лучше тут. Оля смешалась. Разговаривать с родителями при этой девушке, пусть дружелюбной, но всё-таки совершенно незнакомой? Осторожничать, подбирать слова? Ещё решат, что она в опасности… Как они вообще отпустили её одну в другой город? Раз уж до такого дошло — причина должна быть важной. — Да не смотри ты на меня так, — засмеялась вдруг Рэна, — я всё равно в душ сейчас. Так что действуй как хочешь. Вот так просто? Серьёзно? — А вы не боитесь, что я, ну… — запнулась Оля. Та фыркнула и покачала головой. — Да чего у меня красть? Тут одни рисунки. Всё важное на работе, подальше от местных соседей. Так что не парься и… удачи. Рэна подхватила из шкафа огромное пушистое полотенце и стремительно скрылась за дверью. Оля осталась стоять посреди комнаты и глядеть вслед девушке. Ну надо же. Ведёт себя так, словно они давние приятели. Доверяет. Интересно, как они познакомились? Ей отчаянно хотелось вспомнить, потому что простое непонимание начало переходить в панику. Неизвестный город, незнакомая соседка, полное отсутствие воспоминаний о прошлом дне — всё выглядело совсем нехорошо. И ещё это чувство на грани сознания, непонятное, незнакомое, осколком ворочающееся внутри… …как будто был человек… Оля помотала головой. Сначала — звонок родителям. Если они знают, где она, то смогут помочь и подсказать. А если не знают — как минимум стоит сообщить им, что всё в порядке, она жива и здорова. Сумка стояла около дивана. Небольшая, городская. Её Оля, по крайней мере, помнила: сто раз каталась к бабушке с этим баульчиком через плечо. Но одно дело — к бабушке, и совсем другое… Телефона в привычном кармане не нашлось. Зато он обнаружился в основном отделении сумки, в стопке сменного белья, как будто его бросили туда впопыхах. Причём не Оля: она положила бы куда надо. Заряда, к счастью, хватало. Было бы совсем глупо остаться в чужом городе без средства связи. К тому же под Новый год. Странное дело. Вчерашнего дня она не помнит, но почему-то в точности уверена, что сегодня — тридцать первое. Так может, всё не так? Может, уже январь? Может, в новогоднюю ночь ей предложили попробовать… что-нибудь? Отсюда и потеря памяти? Нет. Календарь мобильника показывал тридцать первое число. — Не говори глупостей, — пробормотала про себя Оля и решительно принялась набирать номер матери. Обернулась к окну, за которым расстилался серый, немыслимо скучный пейзаж… …и закричала. То, что висело за окном, не поддавалось никакому человеческому описанию. Беспорядочное нагромождение конечностей, не похожих ни на человеческие, ни на звериные; грязный, какой-то неестественный цвет, напоминающий то ли варёную курицу, то ли сгнившую плоть; рты, раззявленные в оскале. Несколько ртов. Внутри что-то оборвалось. Воздуха разом перестало хватать. Сердце заколотилось как сумасшедшее, а в голове уже не кольнуло — ударило отбойным молотком. Что это? Что это такое?! Почему оно… что оно здесь… как такое вообще возможно?! Ужас не давал нормально думать, но болезненная оторопь длилась недолго. Не соображая, что делает, Оля метнулась к двери, одним движением распахнула её и выскочила в коридор, подальше от этой твари, подальше от нечеловеческого, неправильного, несуществующего в реальном мире, от многолапого нечто, что смотрело на неё с той стороны окна. Она упала на холодный линолеум коридора: ноги не держали. И почти в тот же момент распахнулась соседняя дверь. — Чего орёшь? — гаркнули над ухом. Мужской, прокуренный голос. Суда по интонациям, его обладатель уже начал праздновать. — Совсем охренела? Ты кто вообще? — Я… — начала было Оля севшим голосом, но не успела договорить: грохнула ещё одна дверь. На этот раз — ванной. — Отвали от неё, придурок! — Рэна, завёрнутая в полотенце, выскочила из душа в шлёпанцах на босу ногу, и у Оли отлегло от сердца. — К своим гостям цепляйся! Моих оставь в покое. — А чего твои гости орут как резаные в хренову рань? — возмутился сосед. — Фиг с тобой на этот раз, праздник всё-таки на носу, но, если она ещё раз завопит, я её на улицу вышвырну. Выматерившись напоследок, он скрылся за дверью и с силой ударил створкой об косяк. Рэна фыркнула ему вслед и наклонилась над Олей. — Жива? — А… ага, — пробормотала та, — извини… у тебя теперь, наверное, будут проблемы? — Забей, — в очередной раз отмахнулась девушка, — мы и так собачимся вечно. Весной найду вариант получше и съеду, а пока вот так. Ты чего вопила-то? И почему ты здесь, а не в комнате? Оля окинула взглядом дверь, из которой только что выскочила. Лампа в коридоре не горела, и полумрак разбавляли лишь те жалкие крупицы света, что долетали из приоткрытого дверного проёма. Проёма, за которым ждало… нечто. — Ну так что? — поинтересовалась Рэна ещё раз, открывая дверь. Коридор осветили лучи тусклого зимнего солнца, наполовину скрытого за облаками. Оконные створки отсюда просматривались лучше некуда, и тварь… о, чёрт, тварь была всё ещё там. — Посмотри… — прошептала Оля, указывая пальцем в направлении окна и стараясь не смотреть на существо по ту сторону стекла, — посмотри… там… это… — Что — это? — недоумевающе переспросила Рэна. — Ты таракана, что ли, увидела? Нет тут ничего! Блин, напугала, так завопила, что я было подумала, будто тебя тут режут… Оля ушам своим не могла поверить. В смысле — нет ничего? А что это тогда такое, страшное, бесформенное, висит снаружи и щёлкает своими ртами, явно желая полакомиться человеком? Она всё-таки глянула — осторожно, вполглаза. Нет, существо было на месте. Неестественное, уродливое, словно вышедшее из фильма ужасов, оно цеплялось лапами за внешнюю сторону стены и практически не двигалось с места. Судя по тому, как радостно клацнули зубы, когда Оля посмотрела на него, оно её заметило. Но почему-то не пыталось проникнуть внутрь. И Рэна его не видела. Может, и эта адская тварь — порождение её больного разума? Может, она просто не в себе? Видит галлюцинации, теряет память… Это что, начало шизофрении? — Нет… — прошептала Оля. — Ничего. Тут уже… ничего нет. Спасибо. Чудовище за окном одобрительно лизнуло стекло.

***

Из ванной доносился плеск воды. Поняв, что юной соседке ничего не угрожает, Рэна отправилась обратно в душ, напоследок попросив Олю «больше не орать, если что случится, а то реально проблемы будут». Оля просьбе вняла и кричать не стала — хотя тварь, висевшая за окном, никуда не делась. И не только она: стоило присмотреться к пейзажу на улице, как становилось понятно, что чудовище было не одно. Какие-то тени, мелкие существа, похожие на монстриков из детских книжек, ещё кто-то… В комнате их не появлялось, но там, снаружи, паслось не меньше десятка. Оставалось только вздохнуть с облегчением, что они её не трогают. Пока не трогают. Хотя, если это галлюцинации… А может, нет? В голове мелькали смутные картинки, похожие на воспоминания: она бросается куда-то в темноту, и точно пелена с глаз спадает. Может, в этом всё дело? Вроде бы она начала видеть их… в октябре? Точно, это случилось в октябре! Но как? Из-за чего? Единственное, что вспоминалось, — один конкретный момент, не привязанный ни к какой ситуации. Всё совсем запуталось. Оля уселась на диван подальше от окна и снова посмотрела на телефон. Всё-таки позвонить матери? Спросить, что делать, если реальность изменилась и мир наполнился монстрами? Признаться в психическом расстройстве? Сделать… что, собственно? Почему-то она боялась звонить. Как будто со звонком навсегда ушла бы в прошлое возможность вспомнить, что же произошло на самом деле. Как будто пока у неё ещё был шанс — призрачный, эфемерный, но реальный шанс вернуть что-то… потерянное. Что-то дорогое. Что-то, что она забыла. Или нет? Воспоминания не возвращались. В сумке обнаружились обратные билеты в родной подмосковный город. На второе число. В попытке понять хоть что-то Оля быстро пролистала файлы в смартфоне. Бесполезно: малейшие зацепки обращались в ничто, а фотографии и сообщения за прошлый день оказались удалены. Как будто кто-то очень не хотел, чтобы она вспомнила, что же произошло вчера. И откуда у этого «кого-то» доступ к её телефону? Может, сама Оля всё и удалила, оберегая будущую себя от неприятных воспоминаний? Внутри толкалось мерзкое, тяжёлое. Чувство, которому нет названия, похожее то ли на тревогу, то ли на тоску. Такое бывает, когда мимоходом вспоминаешь о важном дедлайне, к которому ты подошёл вплотную и ничего не сделал. Отчего-то Оле казалось, будто здесь и сейчас она пересекает точку невозврата. Момент, за которым уже ничего не будет. Либо она вспомнит, либо навсегда останется в неведении. «А может быть, всё-таки шизофрения», — вздохнула Оля, отгоняя от себя неясные, непрошеные мысли. Слишком причудливые для простых догадок — хотя в такой ситуации на ум могло прийти что угодно и не показалось бы странным. Неважно. Она просто позвонит матери и признается: мама, я не помню прошлого и вижу какую-то жуть. Пусть мама отведёт непутёвую дочь к психиатру. Пусть лечит таблетками. Что-то в глубине мозга тихонько намекало: всё не так. Совсем не так. — Ладно, ладно, — простонала Оля, споря не пойми с кем — то ли с тварью за окном, то ли с собственными сомнениями, — я просто ещё раз проверю сумку. Там всё равно ничего нет, кроме билетов. А уже потом позвоню маме и… Рука наткнулась на что-то незнакомое. Что-то, чего она не могла вспомнить среди своих вещей. Вроде бы стопка листов бумаги — толстых, альбомных. На самом дне сумки, там, куда не доберётся случайная рука. Такое вряд ли часто возят с собой в междугородние поездки. Сердце раненой птицей колотилось в предвкушении, пока Оля вытаскивала на свет божий неудобные, жёсткие, цепляющиеся за всё подряд листы. Всего лишь листы — что они могли значить? Но что-то внутри шептало: да, да, ты всё делаешь правильно, вот она, твоя разгадка, вот он, ответ. Бумага оказалась испещрена буквами. Быстрый, неровный, неожиданно знакомый почерк. Оля точно где-то его уже видела. Кажется, этим почерком ей писали шпаргалки, перебрасывая с соседней парты. Этим почерком были сделаны заметки на полях её школьной тетради: «здесь через игрек, а не через икс», «а это лучше через производную», «иди в олимпиадный кружок!». Олимпиадный кружок… Школа. Родной лицей номер шесть. Стаська, Никитос, другие ребята, которых Оля хорошо знала и помнила… и кто-то ещё. Кто-то, с кем она общалась в школе. Кто-то, кого она забыла. Кто-то из олимпиадного кружка. Кто-то, кому принадлежал этот почерк. Оля, кажется, начинала вспоминать.