Глава 2
Первый разговор за две недели — коту под хвост! Живоглот поднял голову и зевнул, поглядывая на Гермиону. Везунчик. Всё, что интересовало это животное — сон и еда. И в определённые моменты Гермиона отчаянно ему завидовала. Она только что вернулась в гостиную. Тихо произнесла Жёлтой Даме пароль и, стаскивая с плеча на ходу сумку, направилась в свою комнату, стараясь даже не смотреть на лестницу справа, будто она вела в саму преисподнюю. Здесь было так тихо, что в груди появилось странное желание… пойти медленнее. Желание не идти, а красться. Словно Гермиона… не хотела побеспокоить Малфоя? Серьёзно? Да что с ней такое?! Гермиона резко остановилась посреди гостиной и нахмурилась. А затем подошла к письменному столу и с таким грохотом отодвинула тяжёлый стул, что Живоглот сорвался с диванной подушки и рыжей стрелой понёсся в сторону спальни. Вот так. Услышь меня. Но… Снова зазвенела тишина. Видимо, Малфоя здесь действительно нет. С момента их встречи в коридоре у Большого зала прошло два урока. На второй Малфой и вовсе не явился; Гермиона подумала, что, возможно, он вернулся сюда, в Башню старост. Хотя… для чего? Вряд ли бы он возвращался, если бы забыл учебник, например. Это ниже его падлючьего достоинства… Она закатила глаза и осторожно придвинула стул обратно к столу. Такая ерунда. На кой чёрт она ей поддаётся? Но сам факт того, что Малфой является частью старостата, уже две недели очень странно влиял на её поведение. Недопустимо для Гермионы Грейнджер. Она раздражённо поправила сумку на плече и отправилась в свою спальню. Живоглот уже тёрся у двери, выгнув рыжую спину, а как только Гермиона вошла, тут же по-деловому отправился на подоконник. Эта комната ей нравилась. Она была небольшой, но приятно обставленной, начиная с кровати с красно-золотым пологом и заканчивая небольшой подставкой для обуви, полками для книжек с кованными уголками и креслом-качалкой, на которое был наброшен уютный шерстяной плед. В открытое окно залетал тёплый ветер, Живоглот ловил его мордой, растопырив уши и прикрыв зелёные глаза. Вот. Всем этим Гермиона должна была наслаждаться. Это — её лавры, её награда за… да за всё! Сколько сил она вложила в саму себя и сколько сил вложила, чтобы помочь другим! Она заслужила это! Но вместо наслаждения внутри кипело негодование. Которое теперь ещё и дополнилось мыслью о том, насколько Гермиона съехала с катушек, что не хочет, чёрт возьми, шуметь, чтобы не беспокоить Малфоя. Прошло не больше двух недель, а она уже чувствовала себя уставшей и словно задавленной невидимым одеялом. Одеялом, которое душило её. Мерлин. Такое чувство, будто это всё происходит не с ней. Она поставила сумку на небольшой столик и прошлась по комнате. Прямо сейчас нужно было начинать готовиться к следующей теме по травологии, она как раз охватывала исследования, проведённые на ростках бубонтюберов, а у Гермионы по ним предвиделся семестровый доклад, но она лишь остановилась у окна и уставилась на огромное поле для Квиддича. На пустые трибуны и кучку студентов вдали, у площадки, где мадам Трюк обучала первокурсников. Таких же, какими однажды были они с Гарри и Роном. Когда Гарри и Рон узнали, кто заменит Джастина Флетчли на должности старосты мальчиков, они сначала не поверили. Это было поздно вечером, в гостиной Гриффиндора, в тот же день, когда они приехали в Хогвартс. Официальное заявление о смене старосты пришлось на следующее утро, поэтому, когда Гермиона сообщила им: — Это Малфой, — в гостиной повисла тишина. Гарри просто уставился на неё через очки, так и застыв с белой пешкой в руках, не донеся её до нужной клетки, а Рон сидел с приоткрытым ртом и ждал продолжения. — Чего «Малфой»? — наконец, спросил он. — Новый староста мальчиков, — предельно ровным голосом сказала Гермиона, сжимая пальцами колени. Её жёг иррациональный стыд, словно она совершает какой-то недостойный поступок, озвучивая этот факт. — Им будет Малфой, а не Джастин Финч-Флетчли. На этот раз тишина висела значительно дольше. А потом Рон откинулся на спинку кресла и громогласно заржал. Гарри не шевелился. — Ты шутишь? — Нет. Он не глядя поставил пешку на доску и подался к Гермионе, переходя на шёпот: — Что? Почему он? — Родители Джастина связались с профессором Дамблдором, я не знаю, что случилось, но, похоже, он больше не будет… Рон, может, хватит? — Прости, — утирая слёзы, проскулил Рон, — прости, Гермиона. Прости. Малфой — староста мальчиков? — Именно. — Рон снова громко хрюкнул, но удержал смех и теперь только жал губы и слезился глазами. Гермиона яростно откинулась на спинку кресла. — Вот бы и меня эта новость насмешила! Но мне не смешно, я в бешенстве. — Как они могли назначить Малфоя? — возмущённо прошептал Гарри, поднимаясь с кресла. — Он же… это он сделал всё, что сделал! Пожиратели добрались до Хогвартса из-за него! — Вы чего ржёте? — спросил высунувшийся с лестничного пролёта помятый и заспанный Симус. — Ничего, — ответил Гарри нормальным голосом. — Извини, что разбудили. Ложись спать. Симус моргнул, как сова, и кивнул. Рон, прижав кулак к губам, дождался, пока они снова останутся втроём, а потом покачал головой. — Простите, я просто… но это же бред, нет? Полная ерунда. Гермиона, не смотри на меня так, я сначала подумал, что ты пошутила. Если честно, это всё ещё похоже на шутку. — Они могли назначить, кого угодно, — Гарри прошагал к камину, взъерошил себе волосы, а потом резко вернулся обратно, присел перед Гермионой. — Ты как? — Не знаю, — честно сказала она. — Я… в ярости? Рон неожиданно резко поменялся в лице и подался вперёд: — Стой, ты что, правда будешь жить в Башне старост с Малфоем?! — Господи, Рон, сколько ещё до тебя будет это доходить? Снова повисла тишина, в которой Гарри раздражённо жал губы, видимо, осознавая услышанное, а Рон смотрел на Гермиону, будто у неё внезапно вместо головы вырос огромный ёлочный шар. — Я поговорю с ним, — наконец, изрёк он, решительно поднимаясь. — О, нет, — Гермиона схватила его за руку и усадила обратно в кресло. — Ты будешь сидеть здесь и слушать, что я говорю. — Мне не нравится, что ты говоришь! — Мы можем пойти к МакГонагалл, — сказал Гарри, заглядывая ей в лицо. — потребуем, чтобы его сняли с должности. Мы же герои войны, можем… — Малфоя тоже признали героем войны, Гарри. И сняли с него все обвинения. А благодаря его «ситуации», на которой все будто помешались, он и стал старостой мальчиков. По их мнению, Малфой — жертва. — Ну, с таким-то папашей… — вполголоса пробормотал Рон, протягивая руку к миске с леденцами. — Вот блин, а. Гарри помолчал, потом бессильно ударил себя по бедру, расстроенно уставившись в огонь. — Чёрт. Рон больше не смеялся. Он сунул за щеку конфету, нахмурил лоб и опёрся локтями о колени в клетчатых пижамных штанах. Комкая в пальцах обёртку, решительно сказал: — Но он же помог нам. Во время битвы. Гарри кивнул: — Да. А перед этим чуть всех не угробил. — Думаешь, он сделает какую-то гадость? — Малфою нельзя доверять, он завистливый кретин. А Гермионе придётся жить с ним в одной гостиной. — Ну, ему хотя бы больше не капает на мозги чокнутый папаша… — Рон пару секунд задумчиво смотрел перед собой, потом поёжился, словно ему стало холодно. Повернулся и спросил у Гермионы: — Почему нельзя с ним поговорить? Я не буду его бить. Мерлин… — То, что летом Чарли научил тебя нескольким приёмам, не значит, что можно просто так бить людей, — по привычке сделала замечание Гермиона. Затем со вздохом покачала головой, — а ваш разговор ничем хорошим не закончится. Я сама справлюсь. Меня просто выводит, что именно он занимает место в старостате. Он, а не… Невилл или… Терри Бут… да кто угодно! — Терри Бут тоже козёл. — Если он что-нибудь скажет… — пылко произнёс Гарри, — если хотя бы что-нибудь сделает, чтобы задеть тебя… — Это же Малфой, — пробормотал Рон, чмокнув конфетой во рту. — Он говорит только то, что может задеть. Не волнуйся, Гермиона, мы глаз с него не спустим. Погоди, а почему Терри Бут? Почему не мы с Гарри?.. Гарри пихнул его локтем. — Мне плевать, что он говорит, — Гермиона расправила плечи и пожала плечами, — на Малфоя тоже плевать. Я мечтала стать старостой все школьные годы. Он у меня этого не отнимет. Они оба коротко переглянулись, потом Гарри неохотно кивнул. Потёр лоб и снова настойчиво сказал: — Но если он что-то скажет… — Хорошо, Гарри. Я поняла. — Просто сразу говори. Что бы там ни было, ладно? — Хорошо. — То есть, ты думаешь, мы с Гарри реально не справились бы со старостатом? Гермиона с усталым вздохом уставилась на Рона, изломив брови. — Я думаю, вас с Гарри Хогвартсу уже хватило, — сказала она и улыбнулась. Впервые за вечер. А уже на следующее утро уверенным шагом шла к двери в комнату Малфоя. В конце концов, профессор МакГонагалл просила передать ему расписание и распределение факультетов, так что это определённо была вынужденная мера взаимодействия. Нужно же с чего-то начинать, да? Гермиона прочистила горло и размашисто постучала. Сердце частило, но она предпочла списать это на скорый подъём по винтовой лестнице. Не из-за придурка-Малфоя ведь она нервничает. За дверью было тихо. Она подняла руку и постучала снова. Он тебя даже не выслушает, — подсказывал противный голосок внутри. — Скажет проваливать, и ты снова почувствуешь это на себе. Как грязь. Его превосходство. Она сжала губы и занесла руку в третий раз, когда за дверью раздались тихие шаги. Чёрт. Гермиона против воли выпрямила спину, но тут же одёрнула себя и разозлилась. Годрикова борода, сколько можно дёргаться! Хватит! Первое, что она увидела, когда открылась дверь — растрёпанные платиновые волосы и след от подушки у Малфоя на щеке. Это… было немного не то, чего она ожидала. Она готовилась к схватке, а не к сонно моргающему врагу всего Гриффиндора. Её брови поползли вверх. — Ты что, ещё спи… Но прежде, чем она успела договорить, он со страдальческим стоном выдохнул и с грохотом захлопнул дверь. Гермиона застыла, уставившись в тёмную древесину. Это шутка такая? Она хлопнула по ней расписанием. — Что за детский сад, Малфой? — Пошла вон! — приглушённо рявкнул он. — Я принесла график! Это в твоих интересах, ты долбаный староста! Естественно, Малфой ничего не ответил. Ни через секунду, ни через пять, ни через десять. Ублюдок. Гермиона ещё раз ударила по двери ладонью и в бессильной ярости сбежала вниз по лестнице. Наглый, противный слизеринский засранец! Чтобы ещё хотя бы раз она что-то ему принесла! Не то, чтобы кто-то рассчитывал, что этим утром у них заладится какой-никакой диалог, не то, чтобы ей вообще верилось, что это возможно, но… Пошёл он в задницу! В гостиной она с громким шлепком бросила плотно сложенные пергаменты на журнальный столик, развернулась и отправилась в спальню за сумкой. Он не слепой. Заметит, если захочет. А нет — так это и не её, Гермионы, забота. Малфой не маленький мальчик, чтобы следить за каждым его шагом. Затем она вернулась в свою комнату, и время сожрало четырнадцать дней учёбы и пребывания в Хогвартсе. Две недели. Они по-прежнему не общались. Это был их первый настоящий разговор с глазу на глаз. Который закончился брошенным небрежно: «Я не шучу, грязнокровка». Малфой запретил подходить к нему на людях. Серьёзно? Будто она была прокажённой. Будто ей больше всех нужно, честное слово. Да она была только счастлива забыть о существовании этого заносчивого кретина. Кто-то думал, что в Малфое что-то изменилось? Что ж. Сюрприз-сюрприз. Он остался тем же, кем был всегда — кучей аристократичного дерьма! На совместных уроках, — а их оказалось достаточно много, — он даже не смотрел в её сторону. Он вообще не смотрел. Ни в Большом зале, ни во дворе, ни в холле. Будто её не существовало. Лишь отпускал привычные огрызания, если кто-то из гриффиндорцев стоял на пути или случайно задевал его локтем. Каждый раз хотелось до боли закатить глаза, но с этим прекрасно справлялся Рон, который с тех пор, как узнал, что Малфой теперь в старостате, не спускал с него хищного взгляда, где бы ни увидел, комментируя почти каждое его действие. «Обжимается со своей Паркинсон». «В сумке роется». «Опять он жрёт!». — Мы же на обеде, нет? — Не мешай, Гарри! Гермионе казалось, он просто жаждет, чтобы Малфой на него посмотрел — тогда бы Рон мог сделать что-нибудь дерзкое. Она не знала, что именно. Может, погрозить кулаком. Или плюнуть в него сахарной тянучкой. Но Малфой не собирался смотреть в их сторону. С одной стороны, Гермиону радовало, что он так резво «забыл», что можно портить ей жизнь. Вероятно, в какой-то степени это была победа. Казалось бы — живи и радуйся. Занимайся старостатом. Готовься к урокам, помогай первокурсникам. Но с другой стороны, было странно. Будто в постоянном ожидании подвоха. Оказывается, к негативу тоже можно привыкнуть и замечать его отсутствие. В любом случае, Гермиона убеждала себя: то, что они теперь живут через стену, не даёт никаких причин обращать на него больше внимания. Разве что не забывать накладывать запирающие чары на двери. Хотя, скорее Волан-де-Морт восстанет из пепла и навестит Гермиону в спальне, чем долбаный Малфой сунет сюда свой нос. Мерлин, одна эта мысль показалась дикой и отталкивающей. Она моргнула и оторвала взгляд от поля для Квиддича. Чёрт, к чему забивать себе голову такой откровенной чушью? Забудь об этом кретине так же, как он забыл о тебе. Возможно, это лучший вариант для вас обоих. Возможно, Малфой в кои-то веки прав? Учебник по травологии лежал на прикроватной тумбе, и Гермиона решительно направилась к нему. Опускаясь на постель и открывая его на нужной странице, она невольно попыталась вспомнить прошлогодние перебранки с Малфоем. Вспомнить, как они вели себя тогда. Вот он, худой, с невыразительной фигурой и нелепо-белоснежными волосами вышагивает по коридору Хогвартса, а они с Гарри и Роном идут ему навстречу. Завидев их, уголки его губ ползут вниз. — Заблудились, нищеброды? — Заткнись, Малфой. Слабо молча пройти мимо? — огрызается Рон. — Издеваешься, Уизли? Пройти мимо такой вони? Да у меня глаза слезятся от одного твоего вида. — Какой же ты урод, — Гермиона хватает друзей под руки и тащит вперёд. А Малфой кривится лишь сильнее. — Иди ты, Грейнджер. Проходя мимо Малфоя, она уничтожает его взглядом. — Беги, папочке пожалуйся. Он кривится и уходит в противоположную сторону, бросив ещё какую-то гадость им вслед. И это казалось вполне нормальным, потому что практически ничего не значило. Но… это бы ничего не значило и сейчас. Ничего ведь не изменилось. Они просто взрослые. Живоглот заскучал: спрыгнул с подоконника, мурлыкнул и устроился у Гермионы под боком, похлопывая пушистым хвостом по покрывалу. Она вздрогнула, осознав, что не прочитала ни слова, водя взглядом сквозь страницы учебника. Нахмурилась и постаралась сосредоточиться на правилах обращения со зрелым плодом бубонтюбера. Его глаза стали старше. От этой мысли ей сделалось не по себе. В начале лета умер Люциус. Увидев новость на страницах «Ежедневного Пророка», в первую секунду Гермиона ощутила острую, разрывающую и совершенно неожиданную для себя жалость. Она быстро угасла, потому что… ну, это был Малфой. Мерзкий хорёк и его семья чистокровных сволочей. Но эта секунда… Утрату родителя Гермиона, наверное, могла понять. Любой бы мог. Она ведь тоже почти потеряла своих отца и мать после того, как собственноручно лишила их памяти. Но после битвы Дамблдор вернул их. У неё была настоящая, любящая семья, за которую она готова была вытерпеть любое испытание. А смерть Люциуса… Это могло уничтожить Малфоя. И мало того. Гермионе хотелось, чтобы это его уничтожило. Сломило. Чтобы ему было так же хреново, как когда-то было ей. Однако нет. Он не был сломлен. Наоборот, по-прежнему самоуверен и жесток. Это читалось в его глазах. Серых. Дождливых. Полных презрения до хрустальных краёв. И это действительно пугало. Потому что если смерть того, кто был для Малфоя всем, не разбила его, тогда что могло разбить? Бессмертный враг — наихудший враг. Взгляд упал на торчащие из сумки дневники, и Гермиона решительно сжала губы. Гриндилоу его подери! У неё поручение от декана. Профессор МакГонагалл думала, что они давно сработались, чёрт возьми. А Гермиона не могла долбаный дневник ему всучить! Какой же бред! Нужно просто встать, подойти к нему и… Будто в ответ на её мысли, дверь за портретом Жёлтой Дамы открылась и приглушённо хлопнула: Малфой вернулся, где бы он ни был. Гермиона сжала учебник в руках и зло уставилась на свою дверь. Не подходить к нему на людях? Отлично. В их гостиной посторонних нет. Захлопнув книгу с таким громким звуком, что Живоглот недовольно фыркнул, Гермиона уверенно встала с кровати. Ничего не изменилось. Всё так же, как и три года назад. И она может общаться с ним точно так же, как когда-то. Если захочет, может снова бросить ему в лицо «какой же ты урод!». И это будет крошечным шагом в привычную стабильность. В нормальность. «Нормальность» Малфоя, конечно — она всегда в корне отличалась от нормальности любого другого человека. Пусть только попробует не принять проклятый дневник. Это старостат. И у старост есть обязанности, от которых Малфой агрессивно уклонялся. Из всего, что он соизволил сделать — нацепил чёртов значок на отворот мантии. Терпеть это дальше Гермиона была не намерена. Ободрённая, она выхватила дневники из сумки, открыла дверь и быстро пошла по ступенькам. Снова чёртовы ступеньки… от которых сердце то и дело норовит ускорить ход. Дело, определённо, в ступеньках. А не в кретинском Драко Малфое. Не в том, с кем она знакома почти всю жизнь. Не в том, с кем связаны её самые… унизительные воспоминания. Она остановилась на лестнице так резко, будто врезалась в невидимую стену. Малфой сидел на диване. Листал пергаменты с очередными обновлёнными графиками ещё на две недели вперёд, закинув длинные ноги на кофейный столик, чуть опустив голову. Начищенные туфли как раз там, где недавно лежали бумаги. Он слегка покачивает ногой. Гермиона моргнула. Откуда в ней вообще появилась эта дурацкая мысль, что он источает угрозу? Из его головы не лезут острые рога, а кожа не покрывается шерстью. На диване сидит всё тот же мальчишка из прошлого. Слишком громко говорящий и слишком криво ухмыляющийся. Просто теперь он стал немного старше. Теперь он переполнен чем-то, что было почти невозможно рассмотреть. То ли усталость, живущая сейчас в каждом ученике и преподавателе Хогвартса, то ли безнадёжная, затхлая тоска. Рон, глядя на Малфоя, мечтал поймать его взгляд, а Гермиона… просто стояла и смотрела, не мечтая ни о чём. Неожиданно, её охватило любопытство. Просто потому, что раньше никогда не доводилось посмотреть на него… вот так. Она нахмурилась и слегка наклонила голову, изучая его профиль. Это было неловко. И вид расслабленного Малфоя несколько обескураживал. Разве не она минуту назад собиралась подойти, швырнуть дневник ему в лицо так же, как это сделал он, собиралась высказать ему всё, что она думает о его поведении и роли в старостате? Но… вместо этого она получила Малфоя, которого никогда не видела. И это… Мерлин, да об этом ведь всё равно никто не узнает. Разве в своих врагах не нужно уметь замечать любые мелочи? Это был такой фальшивый блеф перед самой собой, что Гермиона скривилась и отвела взгляд. Медленно выдохнула, глядя на чернильницу, стоящую на письменном столе. Подумала: это полный идиотизм. А потом сжала дневник пальцами и… осторожно вернулась глазами к Малфою. Она не раз видела, как на него таращатся девчонки в школьных коридорах. Что в нём особенного? Волосы? Такие же, как у сотен тысяч людей. Падают на лоб, касаются тёмных бровей. Возможно, разве что контраст волос с чёрной мантией действительно притягивал взгляд. Линия челюсти раздражённо напряжена. Видимо, не все дни, указанные в графиках, его устраивали. Захотелось злорадно улыбнуться, и губы Малфоя сжались, словно он услышал её мысли. Если бы услышал, Гермиона бы точно послала его к дьяволу, а не смотрела, как солнце бросает лучи на светлую кожу скулы и щеки, отчего Малфой хмурится и щурит глаза. Интересно… какие у него глаза, когда они не смотрят с привычным раздражением и ненавистью. Такое вообще бывает? Мерлин, конечно, такого не бывает. Если и есть человек, на которого он не смотрит с неприязнью, то он наверняка живёт в отражении его зеркала. А теперь просто выйди из тени лестницы, подойди к нему и вручи чёртов дневник, Гермиона! Малфой ей этого не позволил: поднял руку, проводя по волосам, убирая их со лба. Гермиона наблюдала, как они, похожие на жидкую платину, протекают между его пальцами и ложатся обратно. Мысль о том, что наощупь они, должно быть, невероятно мягкие, разозлила по-настоящему. Это уже слишком. И что с того, что гадёныш стал действительно красивым? В этом нет его заслуги. Природа одарила его этой фигурой, этим лицом, этими волосами. Даже формой рук. В нём было болезненно-красиво всё, кроме взгляда. Презрительного и оттого — уродливого. Эта привычка смотреть с пренебрежением сквозь человека, будто того не существует вовсе, очень раздражала. А после войны, помимо того, что взгляд стал ещё более пустым, он стал… отсутствующим. Будто его хозяин мёртв. Глаза цвета мутного льда и серого неба во время дождя. Слишком много поэтики для Гермионы, однако это было первым, что пришло на ум. Мутный лёд тоже мог бы быть красивым, если бы не дышал этой гадкой насмешкой, что прибивала её к земле. Даже сейчас. Сейчас?! Гермиона застыла с приоткрытым ртом, чувствуя, как медленно холодеет от ужаса кончик языка. Малфой смотрел прямо на неё. Он видел, как она… в открытую рассматривала. Вот же блин! — Грейнджер… — протянул он елейным голосом, который едва не сжёг Гермионе внутренности. Она сглотнула, набирая в лёгкие воздух. Годрикова борода! Не смей вести себя так, будто тебя застали врасплох! Расправь плечи, Грейнджер, и сойди уже с этой проклятой ступеньки. Она подняла подбородок и вышла вперёд, окунаясь в свет гостиной. Делая несколько слишком уверенных шагов под насмешливым взглядом. Останавливаясь у окна и сжимая подоконник пальцами свободной руки так, что заныли суставы. Малфой в свою очередь сложил пергаменты пополам и отбросил на кофейный столик, опуская ноги на пол. Медленно, будто играючи. — Что ты там, мать твою, делала? Его голос в одно мгновение стал сухим. Оставалось лишь удивляться, как он им не давился. — Спускалась в гостиную, если ты не заметил. Собственный тон понравился ей. Несмотря на всю ту чушь, что била в её грудную клетку изнутри, он не выражал почти ничего, кроме раздражения. — Я заметил, что ты таращилась на меня, Грейнджер. Пялиться на людей из своей норы — не комильфо. Мамочка не учила? Она задохнулась. Злость придала уверенности, поэтому она почти зашипела в ответ: — А твой папочка… — но Малфой перебил её, зарычав сквозь зубы: — Заткнись! Не смей о нём говорить. Она действительно замолчала, проглотив окончание фразы, а потом слегка наклонила голову и прохладно улыбнулась Малфою. Это была улыбка Как Видишь Мне Известны Твои Слабые Стороны. Он сверлил её прямым взглядом, мрачнея с каждой секундой. — Я хотела сказать, что, как видно, вежливости ты до сих пор не обучен, — закончила Гермиона, спокойно отвечая на этот взгляд. Малфой прищурился. Оттолкнулся от дивана, обошёл её полукругом, рассматривая, как животное в маггловском зоопарке. Потом остановился напротив, у книжного шкафа, засунув руки в карманы штанов. Мантия спускалась по гибкой спине, касаясь ног. Сейчас он не хотел начинать спор. Ему было лень. Лень даже просто открывать рот. Однако всё же заставил себя процедить: — Какого чёрта тебе нужно? Проверяешь, нашёл ли я твой очередной маленький подарок? — он бросил неприязненный взгляд в сторону журнального столика. — Нашёл. И, знаешь. С тем же успехом ты могла бы им подавиться. — Не сомневаюсь. Он раздражённо фыркнул. — Меня снова не устраивает половина из того, что там написано. Кто вообще составляет эту белиберду? — Да будет тебе известно, этим занимается профессор МакГонагалл. — Гм. Почему я так и думал? Возможно, потому, что только эта старуха плевать хотела, что её вонючий график мне не подходит? Если бы Снейп составлял расписание… — Так может, стоит высказаться по этому поводу Снейпу, а не мне, Малфой? — ехидно протянула Гермиона. Небольшая пауза, возникшая после её слов, едва не заставила поёжиться. — Не заговаривайся, грязнокровка. Он произнес это почти спокойно, лишь сжав челюсти немного сильнее, чем обычно. Псевдовзгляд опустился на зажатые в тонких руках тетради, однако вернулся к лицу, предоставляя ненавистной ей самой озвучивать причины вторжения в его кратковременный покой. — Я пришла отдать тебе зачарованный дневник. Он фыркнул, приподняв бровь. — Ещё одна приятная мелочь, которую ты можешь затолкать себе в зад, хорошо? — и развернулся, собираясь вернуться на мягкие подушки дивана. Разговор и так длился слишком долго. Начинали ныть виски. — Не будь ребёнком, Малфой. Это необходимо иметь старосте. Он скривился. Глубже засунул руки в карманы так, что сквозь ткань чётко обозначились костяшки. — На кой он мне? — Я уже объяснила тебе днём. Профессор МакГонагалл сказала, что если что-то понадобится, через него всегда можно связаться друг с другом, — раздражённо отчеканила Гермиона, хотя то, что Малфой минимально шёл на контакт её слегка ободрило. Он хотя бы слушал. Хмурился, но слушал. А потом вздохнул. Передёрнул плечами. — Ты — грёбаная прилипала, Грейнджер. — Прости? — Вдолбила себе в голову. Будешь бродить за мной с этими… тетрадками до конца дней? — Нет вообще-то. Надеялась, что полезность их использования дойдёт до тебя немного раньше. — Ты считаешь, что я, пребывая в здравом уме, решу написать тебе записочку? Она сложила руки на груди и посмотрела со всей строгостью, на которую была способна — это позабавило его. — Если ты считаешь, что я получаю удовольствие от общения с тобой, ты глубоко ошибаешься, Малфой. Дневники дают возможность не встречаться с тобой лично каждый раз, когда мне нужно что-то сообщить. Ты очень облегчишь задачу нам обоим, если прекратишь вести себя как баран и возьмёшь чёртов дневник! — последнюю фразу она сказала достаточно громко, резким движением протягивая тетрадь, которая так и застыла в воздухе. Малфой смотрел в глаза, и никуда больше. — Мне плевать, что ты с ним сделаешь, можешь пойти к хижине Хагрида и скормить его соплохвостам, но это уже будет не моей заботой. Он усмехнулся. Так, что её это моментально взбесило ещё сильнее. — Можешь не стараться, Грейнджер. Здесь за многословность баллы не начисляются. — Я даже не начинала стараться, Малфой. Просто пыталась объясняться так, чтобы до тебя дошло, — она иронично вздёрнула вверх уголки губ. Его взгляд тут же стал холоднее, растеряв всю насмешку. Рука с дневником упрямо поднялась выше. — Это твоё. Малфой даже не пошевелился. Какое-то время оба напоминали нелепый памятник Воплощённому Упрямству. Поступаться не собирались ни он, ни она. В конце концов, Гермиона ощутила, как начинает болеть рука. Было велико искушение швырнуть дневник Малфою в лицо, как он — утром. Но это мало вязалось с тем, что МакГонагалл назвала «попытаться найти общий язык». Тем более, он бы не долетел. Поэтому она бросила тетрадь на подоконник, раздражённо вздыхая и борясь с желанием закатить глаза. Разговор длился не более пары минут, а ей уже хотелось отойти, хотя оба находились по разным углам гостиной. Ей просто нужно быть дальше. В своей спальне. В гостиной Гриффиндора. В Лондоне. Ей странно говорить с ним. Ему странно говорить с ней. Всё уравновешивала только хроническая злость и раздражение, пропитывающее воздух, как едкий дым. И каждый из них, наверное, понял: это первый их настолько затянувшийся разговор. А ещё Гермиона поняла, что в этот самый момент начинала медленно ненавидеть старостат. Он не отрывал от неё холодных глаз, лишь мельком проследив взглядом за дневником, который теперь лежал на подоконнике. Нога, которой Грейнджер притопывала, привлекла его внимание, и Драко, нахмурившись, отследил линию бедра под плотными джинсами. Затем — колена, опускаясь вниз, к щиколотке. Грязнокровка надела кроссовки. Нога небольшая и, наверное, лучше смотрелась бы в другой обуви. Малфой зачем-то на секунду представил изгиб ступни Грейнджер в туфлях на каблуке, что так часто носила Пэнси. С тонкой шпилькой и платформой. Грейнджер была бы немного выше и, вероятно, доставала бы своим носом до его подбородка. Если бы стояла для этого достаточно близко. Достаточно близко? Совсем крышей двинулся. Может быть, ещё и представишь себе, как трахаешь поганую грязнокровку прямо в них? Салазар всемогущий. А это здесь при чём? Он тут же успокоил себя тем, что всё дело в Пэнс. Её туфли нехило так заводили. Она надевала их только для него. Они ассоциировались с её сдавленными криками и стонами. Царапали шпильками его бёдра, плечи или ягодицы. Но Грейнджер была последней, кого можно было в них представить. Острый прилив отвращения к себе заставил отвернуться, уставиться в камин и шумно выдохнуть. Лёгкие сжались, внутри зажужжало необходимостью пойти, умыться, содрать с себя чёртову одежду и постоять под горячим душем. Чтобы ощутить, как ещё чуть-чуть — и кожа начнёт плавиться. Распадаться на молекулы. А мыслей, подобных этим, в голове нет. Пока он не простит себе нахождение с грязнокровкой в одной комнате. Намылить глаза и тереть, отмывая от мерзкой грязи свой взгляд. Какого он вообще уставился на её ногу? А Грейнджер опять смотрела — он чувствовал. Твою ж… что здесь происходит? Сначала таращилась на него из-за угла, пока он не заметил. Теперь они уже с минуту молча стоят друг напротив друга и ждут… чего? Драко ощутил новый приступ раздражения. Эта дрянь бесила его, даже когда молчала. Он думал, что после войны станет иначе. Но война ничего не изменила между Гриффиндором и Слизерином. Они вынужденно помогли друг другу, потому что иначе бы сдохли все. И теперь… всего этого будто не было. Он сам не понял, зачем спросил: — Что ты делала на лестнице? Грейнджер моргнула. Малфой почти ощутил колебание воздуха. Почувствовал, как под кожей начинает колоть. Снова. Снова эта злость от повисшего молчания, которой Драко не мог дать чёртов выход. Зубы сжались. Прошло ещё с полминуты тишины. — Что ты. Делала. На сраной. Лестнице? — повторил, чувствуя, что если не скажет что-то сейчас же, то просто разорвётся от ярости. Не отрывая глаз от камина, ощущал, как ускоряется дыхание, пока Грейнджер с вызовом поднимает голову и облизывает губы. Он приковался взглядом к каменной кладке и начал медленно считать выложенные полукругом кирпичи. Два. Четыре. Шесть… — Спускалась в гостиную. Семь, восемь… Дрянь. — Не ври, грязнокровка. — Да ты способен хоть на что-то кроме вечных оскорблений, Малфой? — воскликнула она вдруг. Наверное, это и заставило его развернуться к ней лицом. В глотке словно разорвался нервный клубок. Он рывком вытащил руки из карманов, и ткнул в неё пальцем: — Ты грязь, Грейнджер! Ты такая грязь. Одно твоё присутствие пачкает, — выпалил, ощущая лёгкий отголосок облегчения в груди. — Это ты не способна больше ни на что, кроме самоудовлетворения на лестнице, подглядывая за мной, — и скривился, глядя в застывшее в немом изумлении лицо перед собой. Здесь было противно находиться. Хотелось либо убрать отсюда её, либо себя. Второе стало казаться куда реальнее. Поэтому он резко развернулся, направляясь к двери. Сейчас ему нужен Блейз и его понимающий взгляд. Понимающее молчание. А ещё Пэнси и её проклятые туфли. — Фу! — голос Гермионы вмиг сорвался на крик, догоняя Малфоя. — Да что ты несёшь, идиот?! Не смей даже предполагать подобное! Это… это гадко. Слова стальными шариками ударились о его спину и плечи, падая к каблукам начищенных туфель. Драко медленно развернулся. А затем внезапная ухмылка растянула его губы. Гермиона чувствовала, как жар заливает её щеки. Унижение. Смущение. Злость. От этих эмоций у неё начинали трястись руки. — Гадко? — и вдруг Малфой посмотрел прямо на неё. В глаза. Не мимо, как обычно. Сердце остановилось на какой-то момент. Малфой будто коснулся взглядом оголенного нерва где-то в её позвоночнике, отчего по спине пробежали мурашки. — Скажи это тем, кто стонет моё имя каждую ночь. Подо мной. На мне. В своих снах. — Что? Он не собирался этого говорить. Грейнджер ещё сильнее задрала подбородок, но губы ее задрожали, и Малфой ощутил толику удовлетворения. Правильная Грейнджер. Смотри, слушай. Услышь меня. — Господи, заткнись! Ты отвратителен. Драко улыбнулся. Он получал удовольствие от того, каким она его видела. Он делал хуже. Знал, что делал хуже. Замечал это в её глазах. Но иначе он не хотел. Издевался, почти намеренно. Это доставляло несколько извращённое… не удовольствие, нет. Удовлетворение. Тяжёлое и не приносящее облегчения. Но оно зудело под кожей, дёргая за язык. В мозгу кипела такая каша. Грязнокровка. Её обвиняющий взгляд. Какого хрена? Зачем? Просто пусть заткнётся, иначе его голова сейчас разорвётся на части. Но Грейнджер стояла на месте, упрямо сжав кулаки и губы. С пылающими щеками. Какое запоздалое проявление смелости. Особенно если брать в расчёт то, что он заметил, как её трясёт. Но ответить на это ей было нечего. Уберись. Уйди отсюда. — Да что это я... Всё равно ты не поймёшь, — Малфой обернулся к ней всем телом, складывая руки на груди и принимая расслабленно-равнодушную позу. — Ты либо совершенно фригидная, либо и вовсе девственница. Нужно было быть слепым, чтобы не заметить, как напряглось её тело. Она сделала резкий шаг вперёд, будто готовилась ему врезать за то, что он несёт. Он, кстати, и сам не до конца понимал, что. У него не было времени думать. — Если ты немедленно не заткнёшь свой рот, я донесу на твоё поведение декану, — процедила она. Ярко-алый. Такого цвета было её лицо. — О, неужели? — он гаденько ухмыльнулся. — Я попал в яблочко, кажется. Но даже говорить об этом… фу. — Драко поморщился, гуляя взглядом по её телу. Снизу-вверх. Медленно, останавливаясь на небольших ступнях, тонких запястьях, достаточно заметной даже под футболкой талии, маленькой, совершенно непривлекательной груди и выступающих угловатых ключицах. Он с удовольствием осознал, что не хочет её. Что эти мысли про туфли были просто случайными. Он даже не понял, когда их разговор принял этот нежелательный оборот. Всё, что ему нужно было — проваливать отсюда подальше. В родные подземелья, в родную гостиную. Хотя бы на время. Поэтому он только процедил: — Кто позарится на тебя и твое тело? А тем более на твою грязную кр… Как она оказалась перед ним, Малфой так и не понял. Его щека ощутила удар влажной и твёрдой ладони прежде, чем он успел закончить фразу. Какой-то момент он просто стоял, глядя на Грейнджер, не понимая. Прижав пальцы к щеке. Она ударила его? Было не больно. Он давно не чувствовал боли. Но было… неожиданно. И чертовски унизительно, когда он заметил в её глазах ту ярость, от которой, кажется, вот-вот вспыхнут ресницы. — Сволочь! Какая же ты сволочь! — её крик почти потерялся в нарастающем гуле внутри черепной коробки Драко. Кажется, да. Грязнокровка ударила Малфоя. — Неужели ты никогда не научишься держать свой ядовитый язык за зубами?! — она кричала, задыхаясь ему в лицо. Так близко, как никогда. — Сколько раз нужно сломать тебе нос, чтобы до тебя, наконец, дошло, что грязь — это ты, Малфой! Ты, а не я! Твои слова, твой взгляд, твоё… честолюбие! Он ощутил, как сжимаются челюсти. Дышать внезапно стало тяжело: воздух будто стал липким и горячим. — Ты меня ударила, — произнес едва слышно. — И ударю снова, если ты ещё хотя бы раз… Она не успела договорить, потому что в следующий момент приложилась спиной о шкаф. Драко чувствовал, как пылает щека, и как пальцы сжимаются на её плечах. Кожа горела настолько, что ему казалось, будто они стоят посреди горящей гостиной, и здесь повсюду огонь: бьёт в спину, бьёт в лицо. И, самое дерьмовое. Она не отводила взгляд. Совершенно сухие глаза, в которых лишь на секунду мелькнуло что-то, похожее на страх. И это был не страх за свою жизнь, у него был… какой-то другой характер. В голове пролетела безотчётная мысль: “Наверное, я выглядел точно так же перед отцом”. Она окончательно замкнула в нём этот яростный, унизительный круг. — Какого хера это было? — еле слышно процедил он сквозь зубы, вцепившись в худые плечи. Никто и никогда, кроме Люциуса, не бил его. Никто и никогда. Тот, единственный раз на третьем курсе, когда она действительно сломала ему нос, а теперь это. Грёбаная пощёчина. Он не мог в это поверить. Не мог поверить, что единственные два человека, осмелившиеся поднять на него руку — это тот, кому Драко был подчинён всем своим существом, и та, кого он всем своим существом ненавидел. — Пусти, — Грейнджер резко отвернулась, когда он придвинулся ближе. Малфой зарычал и с грохотом саданул рукой по дереву у её головы: — Какого хера это было?! — заорал, чувствуя, как она вздрагивает. Голос резонировал о кожу её скулы. Густые волосы шевелились от частого дыхания. — Пусти меня! Малфой не понял, как оказался так близко. Понял только, что протягивает онемевшую от удара о шкаф руку и обхватывает её челюсть, поворачивая к себе. Чтобы видеть глаза, когда скажет... Он собирался сказать много отвратительных вещей, но она впилась в него таким яростным взглядом, что его ярость неожиданно почти исчезла. Пальцы не сжимали её горло, но ладонью можно было почувствовать, как колотится жилка пульса. Быстро и сильно. И это чувство опьяняло. Возможно, прикоснись он так к любому другому человеку, почувствуй он себя сильнее с любым другим — результат был бы тем же. Но сейчас он почти упивался этим чувством. Своим превосходством. Потому что щёки Грейнджер пылали от унижения. Из-за него. Идеально. Она резко дёрнула головой, выворачиваясь из его пальцев. Прошипела, сузив глаза: — Убери свои руки! — С чего ты взяла, что тебе можно ударить меня? Что это останется безнаказанным? Разве я не сказал тебе, чтобы ты не смела меня касаться? Разве я не сказал… — Отпусти, не смей трогать меня! И с силой толкнула его в плечи. Прикосновение отдалось во всём теле — волной негодования. А следом неожиданным импульсом: вернись. Прижмись к ней. Почувствуй. Ощути, как всё тело отзывается… на грязнокровку. Он же отпрянул. Нет. Грейнджер не прикоснётся к нему. Никогда больше. Лучше он сдохнет на месте. А она отскочила моментально, словно опасаясь, что он снова окажется рядом. Но Малфой только брезгливо вытирал пальцы о мантию, делая несколько шагов назад, натыкаясь на диванную спинку. — Совсем двинулся?! — снова крикнула, зачем-то прижимая руку к горлу и растирая кожу. Будто он только что душил её, а не касался лица. Она трогала то место, где была его ладонь, которую теперь покалывало, словно иголками. Пришлось сжать пальцы в кулак, чтобы прекратить это. Она заметила. — Что теперь? Ударишь меня?! Изобьешь? Попробуй хоть пальцем меня тронуть! — Я могу убить тебя прямо сейчас, — рявкнул он ей в ответ. — И отправиться в Азкабан, зная, что на одну грязную тварь здесь стало меньше! Но не стану. Ты не стоишь таких… жертв. Грейнджер покачала головой с какой-то ненормальной, нервной улыбкой, напоминающей оскал. — Ты больной ублюдок. — Пошла ты… — Я сейчас же отправлюсь к профессору МакГонагалл. — Отлично. Вперёд. И скажи ей, что ты грёбаная неудачница, не умеющая находить с людьми общий язык. Скажи, что я двинулся, пытался тебя впечатать в долбаный шкаф! Малфой снова с силой саданул кулаком по деревянной поверхности так, что Гермиона сделала ещё шаг назад. Сжимая губы, вздёргивая подбородок. — И спроси, вдруг она знает в Хогвартсе хотя бы одного здорового человека, пережившего всё, что случилось в прошлом учебном году! Она ведь послушается свою вонючую заучку. И вдруг. В лице Грейнджер мелькнуло что-то. Эмоция, которая заткнула его моментально. Он не понял, что это было. Что воскресило перед глазами другое лицо. Залитое слезами, умоляющее. Так, что на мгновение остановилось сердце и дыхание. Остановился он сам. Только что почти орал, а теперь просто смотрел, как грязнокровка замерла, будто почувствовав эту накатившую волну. И в этой паузе замерли мысли. Осталось единственное понимание: он хотел видеть её слёзы. Хотел, чтобы Грейнджер рыдала. Так, как рыдала та, другая женщина в его голове. — Малфой, что за фигня с тобой происходит? — её голос вернул его в гостиную. Он всё ещё яростно звенел, однако Грейнджер явно заметила что-то. Перемену в его выражении лица. В дыхании. И теперь просто смотрела так, как будто пыталась понять. Это заставило судорожно выдохнуть. Грейнджер права. Ты больной ублюдок. — Пошла к чёрту. Малфой развернулся. В два шага преодолел расстояние до двери и дёрнул ручку на себя. Хера с два он обернётся. Хера с два он пожалеет. Кажется, она что-то сказала. Или снова окликнула его по имени. Но Драко уже захлопнул створку и быстрым шагом шёл в сторону подземелий, чувствуя, как покрытый невесть откуда взявшейся испариной лоб холодеет от прохлады коридора. Его руки тряслись, когда он пытался засунуть их в карманы мантии. Ты больной ублюдок. Больной ублюдок. Потому что ты не жалеешь о том, что наорал на неё. Ты жалеешь, что не увидел её слёз, которые были так нужны сейчас. Чтобы забыть лицо, пляшущее под веками.***
Двор был полон учеников. Недавно начался большой перерыв между уроками, и каждый занимался своими делами: некоторые, как и Гермиона, листая журналы и книги, грелись на солнце, пока оно не скрылось за надвигающимися грозовыми тучами. Некоторые прогуливались, а некоторые наоборот — спешили. Не обращали друг на друга никакого внимания. Гермиона задумчиво осматривала двор, когда на глаза попалась компания слизеринцев, шагающих к теплицам профессора Стебль, и сердце на секунду остановилось, но зря — Малфоя среди них не оказалось. Там был его дружок, Блейз Забини, коротко стриженный мулат с приятными чертами лица, слишком проницательными глазами и сияющей белозубой улыбкой; сёстры Гринграсс, высокие, бледнокожие и длинноволосые, щебечущие наперебой, и Тео Нотт, стройный, скуластый парень с густыми, слегка вьющимися на макушке тёмными волосами. Они даже не посмотрели в сторону Гермионы, прошли мимо, весело болтая. Она проводила их тяжёлым взглядом и нахмурилась, глядя перед собой. Сейчас она была одна — Гарри и Рон остались обсудить с Джинни вопросы по Квиддичу. Но сегодня Гермиона даже рада этому одиночеству, потому что… Последние дни смешались в какой-то странный, напрягающий коктейль. То, что случилось в Башне старост… это напугало её. Не то, что сделал Малфой, этого идиота Гермиона никогда не боялась, а то, что она увидела. Всё произошло с такой быстротой, будто кто-то окунул в алую краску малярную кисть, а затем ударил ею по чистому холсту. И этот след остался — зиял, как открытая рана. Собирался густыми каплями краски, стекая вниз. Гермиона не могла отвести от Малфоя глаз. Это было чем-то… не свойственным ему. Диким. Неподдельным. Это был Другой Малфой. Незнакомый. Неправильный. Гермиона никогда не видела в нём человека, который может что-то чувствовать. Она не видела в нём живого Малфоя. Всегда — малодушный, завистливый, лживый сгусток яда. Самодур. И тогда, стоя посреди гостиной, ощущая, как саднит спина от удара о шкаф, ей на секунду показалось, что взгляд Малфоя обнажился. И то, что мелькнуло в его глазах… этот проблеск… Это было по-настоящему страшно. Потому что показалось настоящим? Она не могла объяснить. Она многое не могла объяснить. Например, почему внезапно начала замечать Малфоя. Это чудовищно отвлекало. На совместных уроках, которые, как назло, в этом семестре шли иной раз один за другим, она ловила себя на желании оторвать взгляд от конспекта и посмотреть в сторону слизеринского ряда. На обеде она краем уха слушала болтовню Рона и жевала слишком сосредоточенно, чтобы не бросить взгляд за стол, где сидела компания Малфоя. В коридоре, проходя мимо них же, она стискивала зубы и смотрела прямо перед собой. И не понимала, что происходит. Ничего ведь не изменилось, так? Но теперь Малфой почему-то был. Был в классе вместе с остальными, был в большом зале, был в коридорах Хогвартса, был в их гостиной. На зельях это сыграло с ней злую шутку — она слишком сильно задумалась и пролила дымовое зелье прямо на парту, отчего половину класса затянуло сизым, как зимние сумерки, дымом. Слизеринцы были в восторге. Начали улюлюкать и ржать, как дикари. Гриффиндор лишили пяти очков. Из-за старосты. От этого был в восторге уже Снейп. — Не зацикливайся, — отмахнулся Гарри. — Они придурки, ты же знаешь. Она знала, но не зацикливаться не получалось. Это было унизительно. И виноват был Малфой, который острил громче всех. Рон каждый день проводил ненавязчивый допрос с пристрастием о том, не делал ли Малфой «чего-нибудь». Гермиона уточняла, что он подразумевает под «чем-нибудь», и он отвечал: «ну… все эти вещи, которые обычно делает Малфой». Гермиона закатывала глаза и качала головой. Отвечала: «всё прекрасно, мы не пересекались». Рон, кажется, верил. А Гарри смотрел ей в глаза и молчал. Этот взгляд вызывал… вину. Она не рассказала об их с Малфоем стычке и не ходила к профессору МакГонагалл. Если Гермиона Грейнджер не может справиться с такой ерундой самостоятельно, достойна ли она занимать свою должность старосты? В любом случае, новые обязанности отвлекали от мыслей, что сидели в голове безвылазно, но когда она лежала в своей постели, занималась в библиотеке или сидела в гостиной Гриффиндора, где проводила большую часть свободного времени, взгляд её проваливался в вязкое пространство, и в памяти появлялись образы. Совершенно ненужные, лишние. Свежие. Словно кто-то подкинул ей пищи для размышлений. На самом деле ведь ничего страшного не произошло. Просто погавкались с Малфоем. Он, как обычно, слишком много себе позволил, а потом… что было потом — оставалось загадкой. Холодные пальцы, касающиеся её кожи, не стремились причинять боль. Он ненавидел её всей душой, эта ненависть была почти физически ощутима: Малфой держал её на расстоянии, прижимая к шкафу, а она смотрела на него, не отрываясь. Смотрела, пока его рука пыталась сжать подбородок сильнее… и не могла. Смотрела, пока глотка разрывалась от удушья, но не потому, что не хватало воздуха. А потому, что это прикосновение было первым. Первым в её жизни — от Малфоя. И первым таким. Когда на неё смотрят и так чисто ненавидят. Так кристально презирают. Но рука, которая пытается сделать тебе больно, дрожит. Она ведь первая ударила его. Первая потеряла контроль над своим глупым гневом. Малфой всего лишь, как и всегда, говорил ей те самые ничего не значащие слова, свой чёртов больной бред. Очередную гадость о… о том, о чём она не хотела слышать ни слова. А она вспыхнула. И опомнилась лишь, когда собственная ладонь пульсировала и наливалась жаром от удара, а Малфой стоял, глядя на Гермиону, и будто отказывался верить, что она не просто прикоснулась, а дала ему пощёчину. Затем всё и произошло. Мир резко крутанулся, спина приложилась о шкаф. Твёрдые пальцы на коже. Выдох. Взгляд, от которого… Перехватило дыхание. Он будто дышал за двоих. Тяжело и громко. На какой-то момент, безумный, ненормальный момент, она захотела, чтобы Малфой сделал шаг к ней. Один шаг. И она смогла бы рассмотреть выражение в его глазах. Странное. Странное. Оно преследовало её уже который день. Гермиона в который раз себя одёрнула. Глупости. Чёртов Малфой. Несдержанный идиот. Самовлюблённый… напыщенный… Снова. Снова тебя несёт. Прекрати думать о нём. Гермиона коснулась кончиками пальцев подбородка. Синяков не было, конечно. И боли не было. Но Гермиона, Гермиона Грейнджер, прошедшая битву за Хогвартс, побывавшая в Запретном лесу и столкнувшаяся лицом к лицу с самим Волан-де-Мортом, испугалась. Она испугалась. Не побелевших губ Малфоя и не сжатых челюстей Малфоя, а того, что она почувствовала, глядя на него. От этого ощущения внутренности сжимались до размера спичечного коробка и покрывались слоем льда. Того самого, что вечно жил в его взгляде. Хронический айсберг Малфой. Она почти фыркнула. А затем кто-то осторожно тронул её за плечо, и Гермиона отшатнулась, будто мантии коснулись раскалённой кочергой. Резко обернулась. Парень, оказавшийся за спиной, озадаченно поднял брови и поспешно отдёрнул руку. — Я тебя напугал? Извини. — Нет… — она медленно выдохнула. Мерлин, кого ты ожидала увидеть, интересно? — Нет, — повторила снова и слабо улыбнулась, расправляя плечи. О, Господи. — Я могу чем-то помочь? — У тебя книга из сумки выпала. Она заметила, что в другой руке парень действительно держит «Пособие по уходу за магическими существами». — Спасибо, — пробормотала Гермиона, принимая у него учебник и бережно стирая с обложки пыль. — Я даже не заметила, как он упал. — Ты ведь староста девочек? — спросил он спокойно, с открытой улыбкой. Среднего роста, с тёплыми карими глазами и острым подбородком. Каштановые волосы перехвачены сзади в короткий хвост. — Да, — Гермиона против воли улыбнулась в ответ. Она уже видела его в школе. Кажется, когтевранец, они пересекались на нескольких дополнительных занятиях в библиотеке. Ещё он был загонщиком в команде по Квиддичу. — Я Курт Миллер. Шестой курс Когтеврана. — Вот как. — А ты — Гермиона Грейнджер. Я знаю, — он рассмеялся, и крошечные морщинки в уголках глаз сделали взгляд ещё теплее. Гермиона тоже заулыбалась в ответ, удивлённо приподнимая брови и прижимая к груди книгу. — Да. Гермиона Грейнджер — это я. — Видишь. Я много о тебе слышал. — Вот как? — Гермиона слегка прищурилась. Ей показалось это глупым, а он в ответ только развёл руками. — Ты участвовала в битве за Хогвартс, — сказал негромко, глядя с неподдельным восхищением во взгляде, — а ещё ты лучшая ученица школы, и почти каждый профессор приводит нам тебя в пример. Кроме, ну… Снейпа, — пробормотал он заговорщицки. Гермиона рассмеялась. — Мне кажется, это честь — быть знакомым с такой волшебницей, как ты. Точнее, я уверен. — Ох, ладно. Это очень мило, Курт. Они замолчали. Неожиданно захотелось пригласить его присесть рядом и поговорить. Когда она в последний раз знакомилась с людьми, с которыми можно было поболтать? Не обсудить дела школы, не дать поручения старостам факультетов. Просто поговорить. Просто люди, которые смотрели с восхищением и сами шли на разговор? Очень давно. Их почти не было. Курт Миллер всё ещё смотрел на неё, и Гермиона опустила глаза, внезапно теряясь и смущаясь. Понимая, что не предложит ему присесть. С парнями… ей было непросто. Она слишком… не такая. Спонтанные знакомства никогда не были её сильной стороной. С ней редко знакомились вот так, тронув за плечо и подав упавшую книгу. Редко. Никогда. Она просто Гермиона Грейнджер. Отличница. Подруга Гарри Поттера. — Ну, я… был рад знакомству. — Курт смотрел на неё с прежней улыбкой и, кажется, даже легонько подмигнул. — До встречи? — Ещё раз спасибо, — Гермиона оторвала книгу от груди и слегка махнула ею в воздухе. — Да ну. Всегда пожалуйста. А потом наблюдала, как он разворачивается и уходит. У ступенек на секунду поворачивает голову и снова улыбается. А Гермиона прячет глаза, осознавая, что улыбается в ответ. Как глупо. Она стёрла с лица улыбку, засовывая книгу в сумку. Глупо, но приятно. Он нашёл её симпатичной. Судя по тому, как подмигнул и обернулся. Было странно ощутить себя… девушкой. Сейчас. Малфой тогда сказал что-то о здоровых людях. О том, что их почти не осталось. О том, что случилось зимой. Это изменило их. Прошлый год, уничтожение Волан-де-Морта, возвращение Хогвартса к жизни — всего за одну зиму. А теперь все просто делали вид, что всё в порядке. Что всё так же, как было прежде. Ничего не произошло. От этого было больно и тошно одновременно. Они все были сломлены. Многие спрятались в своих непрошибаемых раковинах. Было дико вспоминать о том, что ты снова можешь обращать внимание на молодых людей. Вроде Курта Миллера. Улыбка снова невольно приподняла непослушные уголки губ. Гермиона положила сумку рядом с собой и решила наплевать на то, что улыбаться без причины — глупо. В конце концов. Кто увидит это сейчас? …Фу. Оперевшись о каменную колонну плечом, Малфой понял, что наблюдает, как грязнокровка расцветает в улыбке. Смотрит на Миллера так, будто тот был послан ей с небес чёртовыми ангелами. Ему стало противно. Эта гадкая улыбочка, лохматые, торчащие в разные стороны волосы, растрёпанные ветром. Как это кому-то может нравиться? Или этот мудак совсем слепой? И почему, во имя Салазара, сам Малфой таращится в ту сторону? Вообще-то, он даже не собирался находиться здесь. Не собирался натыкаться взглядом на грязнокровку, расположившуюся на скамейке под деревьями. Грёбаное совпадение привело к очередному раздражению. Которое дополнялось ещё и тем, что Пэнс опаздывала. А ему надоело ждать. Драко развернулся и зашагал в сторону Башни старост, уничтожая взглядом каждый красно-золотой галстук, что попадался на пути. Ему нравилось, что когда он проходил мимо, они прятали свои лживые, лицемерные глаза. Он замечал. Он знал. Он хотел, чтобы было так. Пусть. Пусть помнят. Малфои — чистота величия и крови. Его всегда начинало тошнить, когда на него таращились. Херовы недоволшебники. И такие грязнокровки, как дура-Грейнджер. Он намеренно избегал её, это стоило признать. Очень уж не понравился Малфою тот порыв, то воспоминание, что с такой ясностью вспыхнуло в голове. Нужно было ужиться с этим. Научиться. А она только портила всё. Забыть о существовании грязнокровки — самое элементарное, с чем он справлялся. Пока она не напоминала о себе. Случайно, как сегодня. И Драко не собирался думать об этом теперь. Тем более. Взгляд привлекла рыжеволосая девушка, сидящая на подоконнике и наматывающая на палец огненную прядь. Она облизала Малфоя взглядом от кончиков туфель до платиновых волос и улыбнулась. «Хочу тебя». Не сегодня. Он прошёл мимо, сжимая зубы, ощущая, как трахни-меня-взгляд касается его спины. Сунув руки в карманы, рявкнул что-то пронёсшимся прямо перед ним двум младшекурсникам, которые моментально стушевались и ускорили шаг. Место. Место, сопляки. Под кожей закололи иголки раздражения. И сильнее всего — в ладони, которая два дня назад прикасалась к шее этой… — Мистер Малфой! Драко замер перед самой лестницей, оборачиваясь. К нему спешила старуха МакГонагалл. Он едва сдержался, чтобы не застонать. Единственное, чего хотелось — оказаться подальше от всего этого. Просто. Подальше. А ещё он знал, что Грейнджер не донесла на него. И над причинами думать не собирался. Не донесла, значит, может, и не зря её называют самой умной выпендрёжницей в школе. — Да, профессор? Старуха выглядела взволнованной. Остановилась перед ним, однако каким-то образом всё равно создавалось ощущение, что она спешит и будто продолжает движение. Взгляд то и дело цеплялся за лицо Малфоя, отчего он чувствовал желание отвернуться. — Я очень тороплюсь, поэтому выслушайте меня внимательно и передайте мисс Грейнджер, что с завтрашнего дня вы начнёте патрулировать школу по вечерам. В этот момент он действительно чуть не застонал от бессильного раздражения. На деле же у него лишь вырвался короткий выдох. Отлично. Просто отлично. Потрясающе, просто супер. — Конечно, — выдавил он. — Я — второй этаж, а она — третий, я полагаю. — Вместе, — МакГонагалл сжала губы, строго глядя на Малфоя поверх стёкол очков. Будто подозревала, что он может бросить её любимую ученицу на растерзание тёмным каменным коридорам. — Ночью, мистер Малфой, девушке не полагается разгуливать одной. А со мной, сука, полагается… Тон её был нравоучительный и раздражающий. Хотя, наверное, любой бы сейчас начал раздражать Драко. Мысленно он уже перенёсся в завтрашний вечер и в это приятнейшее времяпровождение — бродить в темноте рука об руку с Грейнджер. Салазар… — Надеюсь, вы нашли общий язык, — добавила она. О, да. Безусловно. Нашли, даже несколько раз. — Да, — сказал он, глядя в глаза МакГонагалл. — Вполне. — Очень хорошо. Тогда я полагаюсь на вас. Она одарила его ещё одним долгим взглядом, будто пытаясь сделать им несколько надрезов на коже. Затем кивнула и, коротко попрощавшись, помчалась дальше по коридору. А Малфой наблюдал за её ровной спиной, проводя невольную ассоциацию с Грейнджер. Такая же сухая. Взгляд. Осанка. Неодушевлённый. Предмет. Он фыркнул и начал было подниматься по ступенькам, когда его снова окликнули: — Драко, подожди! Раздражение салютом ударило в мозг. Он повернул голову и холодно уставился на спешащую к нему Пэнси. Она запросто могла рухнуть замертво куском льда, обладай этот взгляд чуть большей материальностью. Драко сжал зубы и моргнул. Возьми себя, чёрт возьми, в руки. — Прости, я немного… — Опоздала. На грёбаных три минуты, — бросил он, отворачиваясь и продолжая подниматься по лестнице, слыша за спиной возобновившийся стук каблуков. — Прости-прости. Сам знаешь, Снэйп иногда просто душка, — она коснулась рукава Драко, равняясь с ним. — Записал меня на отработку в среду. — Здорово, Пэнс. Проведёшь немного времени с пользой. — Ты что, обиделся? — она изогнула брови. — Серьёзно, я спешила, как могла. Если бы... — Я не обиделся, — ответил Драко прохладно. — Появились кое-какие дела. — Но мы же собирались… Они собирались потрахаться. Зубы Малфоя едва не сломались друг о друга — так сильно они были стиснуты, когда он резко повернулся к ней и снова остановился, высвобождая руку. — Пэнс. Я сказал: сегодня — нет. Она стояла и смотрела на него. Потом невесело засмеялась. Кивнула, развела руками: — Да. Давай, наказывай меня. — Насмешливо покачала головой, глядя на Малфоя. — Что с тобой происходит? Со мной происходит эта грёбаная школа. Со мной происходит огромная куча дерьма, Пэнс. Он ей этого не сказал. Его мысли были заняты другим. — Увидимся, — бросил Малфой, а затем просто развернулся, возобновляя шаг. Она не последовала за ним. Она не начала кричать. Никто с ним не спорил. Кто-то не смел, а кому-то было его жаль. От этого тошнило. Против воли в памяти вспыхнули глаза Грейнджер, когда она подлетела к нему и едва не выбила своей пощёчиной искры из глаз. Они пылали. Как никогда. Оказывается, они имели цвет густого шоколада. Такого горячего, что можно было обжечься. Малфой будто нажал на болевую точку, которая привела спящий механизм в действие. Но что он сказал? Мерлин, он даже не помнил, что заставило маленькую гриффиндорскую суку так разозлиться. Она уж точно его не жалела. К чёрту. — Фениксус. Портрет с Рвотной дамой, как Драко прозвал её в своих мыслях из-за цвета платья, отъехал в сторону. Стоило просто зайти в гостиную. С ходу рухнуть на диван. Закрыть глаза. И увидеть. Лицо Грейнджер смотрело на него сквозь веки. То с пылающими щеками, то с гаденькой улыбочкой на губах. Он не получал никакого удовольствия от этого. Так какого хрена он думает о ней? Какого хрена? Вчера, на зельях, когда она из-за своей криворукости перелила эликсир на стол, Драко первым начал отпускать громкие шуточки в её адрес, а слизеринцы воодушевленно вторили ему. Однако… обычно это было сродни привычке — издеваться над ней и над Золотым Поттером. В порядке вещей. Получалось само, бездумно и спонтанно. А вчера… Вчера он думал. Сосредоточенно соображал, что бы такого сказать, чтобы задеть побольнее. Поглубже. Чтобы она выскочила из класса и рыдала в сортире до самой ночи. Ему нужны были её слёзы. Как глупое, лишнее, детское отмщение. Как будто это действительно могло хотя бы что-то изменить. Как будто если она заплачет, то больше не будет появляться в гостиной старост или тяжёлые воспоминания перестанут терзать самого Драко. Однако Грейнджер только молча сжала губы и плакать не собиралась. Все его оскорбления имели ответ. Всегда. Уничтожающий взгляд, сжатые губы. «Иди ты, Малфой» или «Заткнись, Малфой!». А вчера ответа не было. Никакого. Разве что Поттер распетушился, но Снейп быстро пресек этот порыв. Грейнджер же просто уставилась перед собой, принявшись заново толочь ингредиенты в каменной ступке. И это было неправильно. Что изменилось? Что было не так? Какого хрена с ними случилось в этом году? И почему эти чёртовы вопросы не вылазят из головы? Почему это вообще его трогает? Просто забей, Драко. Господи, будто всё это имеет значение! Нужно переключиться. Просто думать о чём-то другом. Пэнси. Думать о Пэнси. Она подловила его вчера вечером возле туалета и прижала к стене, прильнув и притираясь, словно кошка. Полезла к его губам и, когда он позволил поцеловать себя, без особенных прелюдий опустилась на колени. Не только потому, что с ней поцелуи всегда были глубокие и короткие. Не только поэтому, наверное. Завозилась с ширинкой. Он смотрел за ловкими пальцами и думал, сколько членов она успела ими обласкать. Сколько ремней расстегивала так, как его сейчас. Много, наверное. Но… Ему было всё равно. Он закрыл глаза, откидывая голову, и ощутил, как руки стаскивают его брюки с бёдер, а губы оставляют влажные поцелуи внизу живота. Спускаясь всё ниже и ниже. Пэнси всегда умела работать ртом. Драко чувствовал, качая бедрами навстречу её рту, как в лёгком оскале подрагивает его верхняя губа. Как успокаивается зверьё в грудной клетке. Ощущая, как язык скользит по нему, как она плотно смыкает губы вокруг и начинает сосать. — Сильнее, — рычал он. И она сосала сильнее. Так, как ему нравилось. Столько, сколько ему нравилось. Её рот был влажный и приятный. Он вмещал член почти целиком. Большего ему не было нужно. Только рот и её гортанные, задушенные стоны. Минута. Ещё. Ещё. Три-пять-семь. Когда в ушах начало шуметь, он обхватил её голову руками и начал толкаться сам. Резко и сильно, ощущая, как член скользит в горячей глотке. Осознавая, что Паркинсон давится им, что ей некомфортно. Но она продолжает стонать. Фальшиво. Так фальшиво. Это всё было не то. До чёртиков не то, что ему нужно. Но он двигался. Чувствуя злость. На себя, на неё. На её рот. На то, что он не даёт ему ещё. Чего — ещё? Он не знал. Не хотел знать. Просто брал. Трахал ту, которой было адски мало. Драко сжимал челюсти, делая быстрые выпады тазом в распухшие губы Паркинсон и, не отрываясь, смотрел на одну из трещин в каменной кладке стены, и ему казалось, что эта трещина становится всё больше. Змеится по камню, вот-вот подберётся к нему. Смотрел, ощущая, как пальцы Пэнси пробираются к его спине и впиваются в кожу поясницы. От этого живот скрутило жаркой, сладкой судорогой. У него вырвался низкий стон, и он насадил её голову на себя до самого конца, закрывая глаза, откидывая голову, кончая, слушая стук своего сердца и на несколько мгновений задерживая дыхание, пытаясь продлить это ощущение. Как хорошо, что каждый раз Драко ощущал одинаково сильный, переворачивающий и скручивающий внутренности оргазм. От которого потом слегка подрагивали ноги, живот и пальцы рук. Голова тут же становилась на несколько десятков мыслей легче. Открывшаяся входная дверь заставила Малфоя вздрогнуть, возвращаясь изо рта Пэнси в реальное время. В гостиную старост. Чёрт. Как же вовремя. Он в очередной раз возненавидел грязнокровку. Ведь ему только удалось выкинуть мысли о ней из головы. Драко принял позу, в которой его привставший от воспоминаний член, топорщивший брюки, не бросался бы в глаза. Ситуация на момент показалась даже забавной. Он со стояком. И Грейнджер под рукой. Бросает равнодушный взгляд, отворачивается и делает вид, что его в комнате вообще не существует. Быстрее проходи и убирайся в свою вонючую спальню. Он следил за её напряжёнными движениями и поднятой головой. Она прошла мимо, глядя перед собой, и уже почти зашла в арку, за которой была лестница, когда внезапно вспомнились слова старухи МакГонагалл. "Скажу ей в другой раз", — решил он. И тут же зачем-то бросил: — Грязнокровка! Ну ёб твою мать... Она замерла изваянием. Медленно повернулась, глядя на него. Что, даже ничего не скажет? А в глазах и подавно нет того выражения, что он только что наблюдал на школьном дворе. Никакой улыбочки, никакого блеска. Глухая стена. Раздражение с себя тут же переметнулось на неё. — Я обратился к тебе, Грейнджер, — прошипел он, глядя в её застывшие глаза. — Правила хорошего тона не обязывают тебя ответить? — Ты обратился не ко мне, — сказала она тоном, ни на толику дружелюбнее. — Ты лишь, как обычно, выкрикнул какую-то оскорбительную бессмыслицу. Я привыкла это игнорировать. Есть такая болезнь, Малфой, ты знал? Он сжал челюсти и встал с дивана. Она же приподняла уголки губ и добавила: — Называется синдром Туретта. — Маггловская ересь, — скривился он, складывая руки на груди. — Я не болен вашими тупыми болячками. — Я бы не была так уверена. Он смотрел на неё со своего места, насмешливо приподняв брови. Чёрт. Чёрт возьми. Она не хотела этого взгляда. Она вообще не хотела никаких взглядов от Малфоя. От беззаботного настроения не осталось ни следа, и если бы этот когтевранец, Курт Миллер, ещё и оставался в мыслях, то Малфой моментально вытеснил бы его одним своим присутствием в этот момент. Тёплый карий взгляд сменился ледяным. Серым. Она нащупала в кармане волшебную палочку. Этот жест не остался без внимания. — Серьёзно, Грейнджер? — взглядом он проследил за тем, как рука Гермионы направляет самый кончик на Малфоя. Так она чувствовала себя в большей безопасности. — Лучше оставайся, где стоишь, Малфой. И я не вспомню о том, что несколько дней назад так и не дошла до декана, чтобы сообщить… — О моём поведении, — ядовито закончил он, кривя губы. — Я знаю эту песенку. Можешь не утруждаться, в благодарностях я не расшаркаюсь. — Повисла короткая тишина. — Кстати, о старухе… Он сделал довольно внезапный и резкий шаг вбок, выходя из-за дивана, что заставило Гермиону поднять палочку выше и уставиться на Малфоя с предупреждением. Не двигайся. Он на миг застыл, а потом медленная ухмылка появилась на его губах. — Выучила список допустимых заклинаний? — Знаю их куда больше, чем ты можешь себе представить, — процедила она. У неё снова зажигались щёки. — И что же? Засветишь меня Люмосом насмерть? Он издевался, делая медленные шаги по направлению к ней по небольшой дуге. — Или нарушишь правила школы и убьёшь прямо здесь? Открыто издевался, отлично зная, что в список дозволенных заклинаний не входили те, что могут нанести вред. Гермиона крепче сжала палочку. — Не обязательно применять запрещённые заклинания, можно воткнуть её тебе в глаз, — прошипела она. Малфой остановился. И вдруг. Рассмеялся почти искренне. Чёрт возьми. Гермиона на секунду совершенно потерялась в их гостиной, словно оглушённая, держась за свою палочку, будто та была единственным ориентиром в этом помещении, наполненном чем-то необъяснимым. Звенящим и опасно-взрывным. У него была… красивая улыбка?! Что?.. С ровными зубами, белоснежными, правильной формы и размера. Тень от морщин в углах серых глаз, слегка трогающая скулы. И ямочка на левой щеке. Чёртова ямочка у чёртова Малфоя на щеке. Он действительно рассмеялся, но в этом было столько фальши, что спёрло в груди. Подобие оскала. Гермиона моргнула. Заставила себя нахмуриться. Тряхнула головой почти недоверчиво: — У тебя проблемы с башкой, Малфой. Просто имей это в виду. И… не смей! На этот раз Малфой не остановился. И смех исчез. В три мягких, направленных шага он оказался рядом с ней. Она тут же выпрямила плечи едва ли не до хруста, вскидывая палочку на уровень его ключиц. — Я не прикоснусь к тебе, дура. Голос такой, что захотелось плюнуть ему в лицо. Гермиона бы не позволила себе этого только потому, что отдавала себе отчёт в своих действиях и была воспитана двумя прекрасными, культурными людьми. Поэтому она приблизила к нему лицо и процедила: — Если рискнёшь тронуть меня… Лицо Малфоя моментально, почти ненормально быстро стало каменным. — И не мечтай. Прикасаться к тебе — лишний раз пачкать руки. Ещё одной подобной ошибки я не допущу, поняла? Яд в его голосе вернул призрачное ощущение, что ничего не изменилось. Всё как и было. И даже стало… спокойнее. Насколько могло стать спокойнее, когда он находился на расстоянии двух шагов. Их разделяла застывшая в воздухе ненависть и подрагивающая в побелевших пальцах палочка. — Чего тогда ты хочешь? Так равнодушно? Внутри она проорала это ему в лицо. — От тебя? Чтобы ты сдохла побыстрее, — Драко оскалился, делая ещё один крошечный шаг и останавливаясь, сложив руки на груди. — Не дождёшься. Он непроизвольно взглянул на её палочку, кривя губы. А затем вдруг произнёс: — Декан твоего мерзкого факультета просила передать, что с завтрашнего дня я и ты будем патрулировать школу по вечерам, — Малфой сказал это таким тоном, словно им придётся купаться в бадье с червями ежедневно до конца года. Гермиона же смотрела на него некоторое время в полном изумлении. — Это сообщение стоило того цирка, что ты устроил? — Цирка? — Драко скривился. — Хватит заваливать меня своим маггловским дерьмом! — Балаган. Бред. Показуха, — она раздражённо указала на них обоих свободной рукой, зло сжимая губы. — В общем, всё то, что ты обычно приносишь одним своим появлением! — О, да, стоило. Я понял одну вещь, Грейнджер. — Он был переполнен этой отвратительной самоуверенности. — Ты боишься меня. Повисла пауза, а потом Гермиона прыснула так громко, что Малфой моргнул. Показалось, что недоумённо. Гермиона не была уверена, потому что в следующую секунду прижала свободную ладонь к грудной клетке и расхохоталась. Малфой молча смотрел, как её корёжит от этого больного смеха, а она никак не могла остановиться. Боишься меня. Боишься. На неё нападал чёртов горный тролль. Она смотрела в глаза проклятому василиску. Пережила танцы на Святочном балу и лишила памяти собственных родителей! Она ничего не боялась! Смех удалось остановить только через минуту. Гермиона всё ещё посмеивалась, скользя взглядом по его лицу. Очень, очень страшно, Драко Малфой. Я вся дрожу. Он почему-то ничего не говорил. Улыбка сошла с её губ как-то слишком быстро. Гермиона почувствовала себя настолько уставшей от всего этого, что заныло в груди. — Если ты так думаешь, — сказала она, наконец, — ты самовлюблённый идиот. — Идиот, да? — Я уверена, что это слово тебе знакомо, хотя я могу подобрать много эпитетов. А теперь — не сочти за грубость. Мне нужно… Она хотела сказать, что ей нужно идти. На самом деле, ей нужно было отвлечься. Хотя бы на секунду. На что угодно, потому что Малфой настолько близко вводил её в гипноз. Всё в нём. Бледная кожа. Высокие скулы. Разворот челюсти, сужающийся к подбородку. Аристократичный тонкий нос и полные губы. Брови, на порядок темнее волос. Живая платина, частично прикрывающая лоб. Он действительно повзрослел. И это были не те изменения, которые бы порадовали её. Она вообще не хотела обращать на этого человека столько своего внимания, и если бы он не держал её в этом углу уже столько времени, что рука с палочкой начинала ныть, её бы здесь давным-давно не было. Но сейчас она замолчала на полуслове, ощутив внезапный толчок в ладонь — палочка столкнулась с его грудью. Драко сделал шаг вперёд. — Что ты… — выдохнула Гермиона, шарахаясь назад. Вдавливаясь спиной в каменную стену, выше поднимая руку. Царапая его грудь древком сквозь материю. Ткань малфоевской рубашки тоже слегка приподнялась, вслед за кончиком палочки, которая теперь упёрлась в углубление под его ключицами. Почему это не останавливало его? Почему это должно было остановить? — Малфой! В этом голосе предостережения было меньше всего. Куда больше — нарастающей паники и напряжения. — Не боишься, да? — прошептал он, наклоняясь над ней. Выше. Сильнее. Но у неё палочка. А он безоружен. Это нифига не придавало сил — они тут же исчерпывались осознанием: он так близко, что видна каждая ресница со слегка загнутым концом. Рука, держащая палочку, согнулась в локте так резко, будто надломилась. Ещё ближе. И ещё. От него пахнет прохладным дождливым утром. — Отойди, — произнесла она, не отводя глаз от бледного лица. Достаточно твёрдо и уверенно. Чувствуя — в носоглотку начинает медленно проникать его запах — больше, сильнее. От которого тело покрывается ледяными мурашками. Зрачки расширены — темнота почти целиком съела ледяной серый цвет радужки. Взгляд метался по её лицу. Снова. Он снова смотрел на неё, а не насквозь. И от этого бросало в непонятный, совершенно лишающий мыслей жар, пока Малфой выискивал что-то в её горящем лице. Господи. Да что же это. — Ты боишься меня до дрожи в коленках, Грейнджер, — прошептал он. Этот шёпот впился в неё как шило. — Нет. — Да. — Я не… — Тогда почему ты трясёшься? — что-то в его голосе. Хрипотца, от которой — Мерлин, помоги, — Гермиона задохнулась. Такого голоса от этого человека она не слышала никогда. Взгляд скользнул к её губам совершенно внезапно. Остановился на них. Замер, будто неосознанно. Гермионе показалось, что этот взгляд вот-вот проникнет внутрь. В её рот. Кончик языка закололо, и она еле сдержалась, чтобы не облизнуться. Это была бы провокация. Потому что кажется: всё это не с ней. Она не хотела этого. И слышала, как громко, чётко и беспомощно отключаются мозги, отказываясь понимать, что вообще происходит сейчас между ними. Что за ненормальщина творится в этом тёмном углу гостиной. Мысли наворачивали по замкнутому кругу всего два слова: Драко Малфой. Словно в попытке вернуть Гермиону к сознанию. Ни черта у них не получалось. Потому что. Взгляд почти против воли скользнул к его рту. Крошечным запретным червячком в голове шевельнулась мысль: каково это — поцеловать Драко Малфоя? И ей внезапно стало панически страшно. По-настоящему. Так, как никогда в жизни. Наверное, поэтому палочка выпала из пальцев Гермионы и… За окном пронёсся раскат грома такой яростной силы, что стёкла затряслись в рамах. Обрушивая эту мгновенную какофонию звуков им на головы. Заставляя обоих осознать: их лица разделяют несколько сантиметров. Глубокий вдох ворвался в лёгкие Грейнджер, когда Драко резко поднял голову. Отшатнулся от неё, в отвращении кривя губы, глядя с невыразимым презрением и холодом. А Гермиона лихорадочно игнорировала оставшийся лёгкий привкус его тепла на кончике языка, которого она так и не коснулась. Слава всемогущему Мерлину! Господи, что только что… Они были так близко, будто… Она резко выдохнула. Нырнула вниз и принялась судорожно искать свою палочку — выглядело почти смешно. — Мерлин, Малфой! — бормотала она. — Ещё раз ты приблизишься ко мне — и я оглушу тебя на чёртову неделю! — голос дрожал, Грейнджер отворачивала лицо. Хотела сказать что-то ещё, но Малфой перебил её: — Не думай, что я хотел этого, — бросил он, делая несколько шагов назад для достоверности. — Это ничего, ясно? Я прав. Я всегда прав. Он провёл рукой по лицу, будто пытаясь стряхнуть с себя её взгляд — так пытаются проснуться. И это помогало игнорировать тугой горячий узел в животе. У него… у него встал, мать её. Грейнджер наконец-то нашарила свою палочку и вскочила, пятясь. Не отрывая от Малфоя предупреждающего взгляда. — Хватит таращиться, грязнокровка. Это... мерзко. Это от твоего запаха. — Иди к чёрту, — выплюнула она, проскальзывая в арку и исчезая в темноте лестницы. Он слышал её спотыкающиеся шаги. Слышал, как захлопнулась дверь. В ушах всё ещё отдавался грохот собственного сердца и отдалённо — раскат грома. Несколько секунд он стоял, тяжело дыша. Глядя в окно с плывущими потёками воды на нём. Нихера не понял, что только что произошло. Снова провёл по лицу руками. Закрыл глаза. Уберите. Уберите это из головы. Какого хрена? Какого… Он только что чуть её не поцеловал. Он только что чуть не поцеловал Грейнджер. Он хотел проучить. Показать, что прав. Но её губы и реакция на… Прекрати, сейчас же. Мысли в голове разлетались, и каждая, достигая стенки мозга, разрывалась, оставляя за собой липкую дымку. И недоумение. Малфой в два шага подскочил к креслу и с рычанием опрокинул его, отшвырнув вбок. Грохот. Что-то разбилось. С тем же дребезгом в его голове минуту назад рушились стены здравого смысла, которые отец выстраивал в нём долбанных восемнадцать лет. Отец… Блядь. Не оборачиваясь, Драко молнией промчался к лестнице в свою спальню. Захлопнул дверь и почти подбежал к зеркалу, что висело у кровати. Уставился на своё отражение, схватившись за холодную раму, будто ожидал увидеть кого-то другого. Но там был он. И от этого становилось ещё хуже. Ещё непонятнее. Ещё отвратительнее. Какого хрена со мной происходит?.. Малфой зарылся руками в волосы и закрыл глаза. Это помутнение. Это всё Пэнси и её чёртов рот. Он просто был возбуждён, а чёртова гриффиндорская дрянь оказалась под рукой. Мерлин. Мерлин! Снова раскат грома, и тяжёлые капли с удвоенной силой забили в окно. Отголосок чужого голоса замер в ушах. На краю сознания. Голос, от которого потемнело в глазах. — Прости меня… — руки сжались в кулаки. Закрытые глаза обожгло огнём, как если бы в них попал весь песок мира. — Прости меня, отец.