Глава 4
«Мой сын Драко! Надеюсь, в школе всё хорошо и до тебя дошли те два письма, что я уже писала. Малфой-Мэнор пуст без тебя. Меня два раза в неделю навещает мистер Томпсон. Я в порядке и чувствую себя неплохо, голова уже почти не болит. Если тебе что-нибудь понадобится...» Малфой сжал пальцы в кулак и смял пергамент, исписанный тонким аккуратным почерком. Швырнул бумажку на стол и медленно выдохнул, закрывая глаза. Пытаясь понять, что же он чувствует: злость или фальшивую радость. Мой сын Драко. Нарцисса обращалась к нему только так. Всегда, с тех пор как Министерство отдало приказ лишить её памяти. Как будто она постоянно боялась забыть о том, кто такой Драко. О том, что у неё есть сын. Первые дни после произошедшего он не покидал своей спальни в Малфой-Мэноре, потому что, стоило внезапно зайти в столовую или же в гостиную, Нарцисса тут же вздрагивала всем телом. Он замечал настороженное напряжение в ее глазах, которое она, в конце концов, решила прятать, не поднимая и вовсе взгляда. Мать, целое лето смотрящая на свои руки, в свою тарелку или же в чашку, доводила Малфоя до точки, которая опасно граничила со срывающей крышу яростью. Яростью на покойного отца, покойного Тёмного Лорда, на Нарциссу, на самого себя. Но в особенности — на отца, заварившего кашу, которую пришлось разгребать ему, Драко. Так бесчестно брошенному на произвол судьбы всеми, кем только можно быть брошенным. Преданным. Без друзей, без врагов. С морем людей, которые вызывали раздражение. Жгучее, жалящее. Спасающее его от полного сумасшествия. Без вечной злости под кожей и презрения в крови, Малфой бы действительно сошёл с ума. Он бы поехал крышей за это лето, пока Министерство с остервенением выпытывало у него информацию о местонахождении сообщников Люциуса. Подробности того, что затевалось в самых отдалённых комнатах Малфой-Мэнора, где собирались Пожиратели, чтобы распланировать новое нападение. Задавали вопросы о матери, которой теперь у него не было. Он готов был убить их за это. Прошлой зимой, после падения Тёмного Лорда, когда всё, собственно, и началось, Люциус будто свихнулся. Он вышел из-под власти Волан-де-Морта, и все проблемы могли бы закончиться разом — Драко даже ощущал отдалённую радость оттого, что их наконец-то оставили в покое. Он вернулся домой на рождественские каникулы и тогда заметил, что отец начал вести себя странно. Он временами пропадал куда-то, а в саду Малфой-Мэнора то и дело появлялись незнакомые люди, проходящие к заднему входу в особняк. Драко делал вид, что не замечал. Он знал, что отец не расскажет ему ничего, однако иных вариантов не было и догадок строить не приходилось: Люциус принимал во всём этом непосредственное участие. Даже Нарцисса изменилась. У неё появились тёмные круги под глазами, с каждым днём всё сильнее дрожали руки и бледнела кожа. По ночам она останавливалась перед дверью в спальню сына и накладывала на неё несколько запирающих и заглушающих заклинаний. Драко чувствовал себя в клетке. В груди шевелился неприятный холодок страха. Почему она запирает его? Что происходит? Всю ночь он вслушивался в глухие каменные стены с таким напряжением, что порой казалось: ещё немного — и у него из ушей хлынет кровь. Конечно, это было бесполезно. Заглушающее заклинание действовало безотказно. Так прошло несколько недель января, а затем Малфой отправился в школу, позволив себе на короткие пару месяцев забыть о том, что происходило дома. Газеты пестрили беспокойными статьями о пропадающих семьях грязнокровных волшебников. Малфой посмеивался над этим, подшучивая, что кто-то начал очередную «зачистку», тихо ликуя про себя, что Пожиратели не имеют к этому никакого отношения. Что их и вовсе не стало. Что началась чёртова новая жизнь, где можно дышать полной грудью, без страха и без контроля Тёмного Лорда. А когда после экзаменов пришла пора возвращаться в Малфой-Мэнор, где и начался настоящий кошмар, Малфой понял, как сильно ошибался. Нарцисса превратилась в тень. Из неё будто высосали все силы, оставив лишь крошечную оболочку. Глаза её выражали холод и ледяной страх. Хронический. Неизлечимый. Когда Драко вошёл в особняк, она вцепилась своим взглядом в его лицо, будто не верила, что он наконец приехал, а затем подбежала к нему, хватаясь тонкими руками, что стали похожи на тонкие птичьи лапы, за его плечи, и судорожно прижала к себе. Обняла так, как не обнимала никогда. Словно он был последней Надеждой. Самой Жизнью. Чёртовым Гарри Поттером. — Мерлин... Драко, мы должны это сделать... — шептала она, уткнувшись лицом ему в плечо, а он растерянно гладил мать по спине, стараясь отогнать от себя догадку, что уже закралась в голову. — Что сделать? — спросил глухо. Как хорошо он помнил свои ледяные руки в этот день. — Остановить Люциуса. Он сошел с ума, Драко. Она оторвалась от него, заглядывая прямо в душу. Глаза матери были такими огромными на осунувшемся лице, что Драко стало страшно. Нарцисса постарела на тысячу лет всего за одну весну. — Он стоит за всем этим? — тихо спросил он, глядя на неё и всем своим существом моля не отвечать «да». Она будто услышала мысли. Не ответила. Лишь кивнула. Минуты проходили в тишине, а затем её тихий шёпот коснулся ушей, просачиваясь в голову: — Ты должен донести на него в Министерство. ...в Министерство. Донести в Министерство на отца. Эти слова дымом закручивались вокруг мозга, не желая впитываться, не желая вдруг стать понятными. Они будто были сказаны на другом, незнакомом языке. Малфой захотел забыть все языки, что знал, в одно мгновение, чтобы не понимать, о чем говорила Нарцисса. А она всё говорила и говорила. Невероятные, безумные вещи. О том, что отец хочет стать последователем Тёмного Лорда, хочет бороться за чистоту магического мира. Хочет истреблять тех волшебников, что звались «неправильными» в кругах аристократии. И Драко тоже этого хотел. Но не так. Чёрт возьми, не так. Столько крови пролилось во время войны. Столько сил было положено на то, чтобы остановить это. А теперь... всё сначала. И кто? Люциус. Люциус стоит за каждым убийством, о которых писал «Ежедневный пророк». — Они привозили их сюда... В Малфой-Мэнор. Он клялся, клялся мне, что до этого не дойдёт... но он... сошёл с ума. Они убивают их в этом доме. — Руки Нарциссы затряслись, и она ещё сильнее вцепилась в плечи, доставляя боль, но он почти не чувствовал её. — Прямо здесь, Драко... На Малфой-Мэноре кровь. Особняк выкупан в крови. Представив, как отец за волосы втаскивает в одну из комнат визжащую женщину, бросает её на пол и избивает, или же пытает Круциатусом, или же применяет Империо, заставляя её изрезать себя ножом, он ощутил тошноту и дрожь, что начала сотрясать его тело. — Тебе нужно попасть в Министерство, быстрее. — Глаза Нарциссы были сухими, но воспалёнными, а цепкий взгляд держался за его лицо. — Нужно немедленно... мы должны... — А ты? Ему было необходимо, чтобы с ним кто-то был. Он, сам, против отца? Нет... — Я не могу выйти отсюда. Он... он узнает. А ты можешь. Тебе нужно быстрее идти, пока его нет. Он поклялся, что если мы попробуем мешать ему... он убьёт нас. Меня и тебя. Убьёт. Холодные тиски сдавили грудную клетку. Драко смотрел на Нарциссу, чувствуя, как глаза становятся большими и на секунду — прости, Мерлин — испуганными, почти как у неё. Онемевший рот едва складывал слова в предложения. — Где он? — Внизу. — Мать отцепила руки от его плеч и сжала их вокруг себя. — Быстрее, молю тебя. Быстрее. Камин в моей комнате. Я на время смогу снять с него блок на доступ к сети каминов, но через несколько минут он всё равно поймёт, что кто-то снял заклинание... Быстрее. Прошу, Драко. Он двигался механически, почти не ощущая ни ног, ни головы. Лишь наблюдал со стороны, как почти бегом поднимается в спальню матери, как переступает через каминную решётку и сжимает в ставшей вдруг влажной ладони летучий порох. Нарцисса на мгновение застыла перед ним крошечной куклой, сотканной из страха. Посмотрела ему прямо в глаза, и от этого взгляда он вдруг пришёл в себя. — Ты справишься, сынок? — Дрожащий голос врезался в память навечно. Он звучал в ушах до сих пор. Это был тот самый голос матери, ради которого ты готов на всё, лишь бы он стал мягче. Спокойнее. Ты готов сдохнуть ради того, чтобы снова увидеть её расслабленной и безмятежной. Как было раньше. Как было в детстве. Справлюсь ли я? — повторил он про себя её вопрос, осознавая, что она имела в виду. Всю жизнь отец был для него единственным, всем, вершиной Олимпа, к которой Драко стремился. — Он уже не тот, кем был, — шептала Нарцисса, делая шаг к камину с паникой в глазах. — Драко, он убивает людей. Он убивает их без разбору. Он стал монстром. Вихри мыслей крутились в голове, а рука с порохом тряслась, рассыпая серый песок на брюки. Драко смотрел на мать, понимая, что не знает, что ему делать. Ему нужна была уверенность в правильности того, что происходит. Лишь отец давал эту уверенность. А в глазах Нарциссы был только ужас перед тем, что сейчас происходило. Или произойдёт. — Драко... Её губы задрожали, и она всхлипнула так больно, что он зажмурился. Что-то внутри сломалось с этим всхлипом. Что-то, что было надломлено уже давно. Что-то, что держало мысли в порядке, перекрывало путь к хаосу и беспорядочным метаниям. Что-то, что поддерживал всегда отец. Декорации. Всё, что он видел, было декорациями. Ложью. В мгновение ока вершина Олимпа рухнула в Ад. Вместе с Люциусом. Вместе с иллюзиями Драко. Иллюзиями. — Я справлюсь, — процедил он. И понял, что сейчас предаст своего отца. Вновь картинки перед глазами. Люциус пытает женщину, убивает, заставляет её разбивать собственное лицо о каменные стены. Всё должно быть не так. Порох вылетел из оледеневших рук, а губы Драко произнесли: — Министерство Магии, первый уровень. И пока изумрудный огонь не поглотил его, унося за собой в мир сажи, он смотрел в глаза матери, из которых наконец-то полились слёзы, неся облегчение. И было в них то, что лишь прибавило ему уверенности. В них была надежда.***
— Слушай, я не это имел в виду, когда предлагал тебе отдохнуть у нас в гостиной. Ты должен валяться на диване, а не заниматься... — Забини умолк на полуслове, встретившись глазами с Малфоем, сидящим за столом и комкающим пергамент в тонких пальцах. Они пару секунд смотрели друг на друга. — Письмо? Малфой кивнул и отвернулся. — Забудь. — От Нарциссы? Он резко сжал пальцы, сминая письмо ещё сильнее. — Я же сказал, забудь! — рявкнул он, швыряя ком пергамента на стол и зарываясь руками в волосы. Вот она. Слабость, которую он мог себе позволить рядом с Блейзом. Стукнуть по столу, зарычать, сжать пальцами волосы, прекратить делать вид, что Драко Малфой неуязвим. Перед ним это было можно. С Блейзом вы в безопасности. — Можешь орать, сколько влезет, Малфой, — негромко сказал он, слегка хмуря брови. — Могу дать подушку, чтобы ты её поколотил, дело твоё. Но молчание тебе не поможет. Он отстранённо пожал плечами и уселся на привычное место у камина. Так похоже на него. Разумный, здравомыслящий Блейз. Почему-то подумалось, совершал ли этот человек ошибки? Вообще, хотя бы раз? Хотя бы одну грёбаную ошибку в своей жизни. Учился он хорошо. Трахал только отличниц. Говорил только те вещи, которые помогали тебе не сдохнуть вот прямо сейчас. Не обижался, когда его просили заткнуться, не срывался в ответ, когда срывался Малфой. Можешь орать, сколько влезет. Драко вздохнул, приглаживая волосы. Выпрямляясь и уставившись в шарик бумаги, валяющийся около стопки книг. Он не заслуживал своих друзей. Со всем величием своей семьи и чистотой своей крови — он их не заслуживал. — Как тебя называет мать? Приглушённый голос показался незнакомым даже Малфою. Он не понял, зачем задал этот вопрос, и сейчас готов был отгрызть и сжечь собственный язык. Однако Блейз ответил спокойно: — По имени чаще всего. Безо всяких уменьшительно-ласкательных. Иногда... «дорогой» или «милый». Когда ей что-то нужно. Драко услышал усмешку в его голосе. Почему-то стало немного легче дышать, когда он понял, что говорить об этом с Блейзом можно. — А что? — Да ничего. — Странный вопрос для “ничего”, — отозвался Блейз и вновь замолчал. Затем слегка обернулся. — А как тебя называет Нар... — Да забей уже, Забини, — рыкнул Малфой. В гостиной повисла тишина. Малфой слышал, как шумит в ушах кровь от непрошеной злости, и это напомнило ему о ночах, что он проводил, прислушиваясь к мёртвым стенам, пока отец убивал в их доме магглов. Или о том, как вчера он целовал Грейнджер. Чёрт, это вовсе не то, о чём он сейчас собирался думать. Он уставился в тёмную древесину стола, провел по ней кончиками пальцев. Глаза грязнокровки почти такого же цвета. Только чуть темнее и насыщеннее. С золотыми вкраплениями, когда она злится. Или смотрит на него. На его рот. Как смотрела вчера. Чёрт, ты жалок, идиот. Он плотно закрыл глаза. Ему нужна темнота. Никаких ассоциаций. Однако из-под век на него тут же взглянула Грейнджер. Через плечо, чуть наклоняясь над столом. «Проблемы, Малфой?» Нет, что ты, сука, никаких проблем. Продолжай нагибаться и показывать свои потрясающие бёдра, обтянутые тканью. Притормози, Малфой. Какие бёдра?.. Разве не он несколько дней назад решил, что не хочет её? Угловатую и отталкивающую. Зубы сжались и скрипнули. Он вспомнил её влажный рот, в который мысленно тут же погрузился языком. Так явно, так точно ощущая её вкус, что по телу пробежали мурашки, а в пах горячими толчками ударила кровь. Корица, мята. Тепло, влажно, до безумия приятно. Её встречающий язык, распахнутый рот и прижатая к его груди небольшая грудь. Он ощутил, что собственный язык против воли пробегает по нижней губе, и чертыхнулся, пряча лицо в ладонях на несколько секунд. Мерлин. Что с ним происходит? За это лето он точно двинулся мозгами. Нужно отвлечься. Отвлечься от неё. Её стало слишком много. — Мой сын Драко. — Он не отрывал рук от лица и потому сам едва разобрал, что сказал. У Блейза, видимо, проблем со слухом не было. — Так она меня называет. Малфой чувствовал на себе его напряжённый взгляд. — Послушай меня. Нарцисса... — Блейз подался вперёд и упёрся локтями в колени. — Она не знает, кто ты, Малфой. Она увидела тебя впервые в начале лета. — Я знаю. — Дай ей шанс. — Шанс на что? — Стать твоей семьёй. “Моя семья любит меня”. Снова пляска образов перед глазами. Как же надоело. — Она и есть моя семья, — глухо произнёс он. И тихо добавил: — То, что от неё осталось. — Тогда дай ей шанс узнать тебя. — Узнать? — Драко. Ей тоже тяжело. — Я знаю. — Малфой закрыл глаза. Затем вздохнул и встал, забирая со стула сумку. Забини тоже поднялся. Он казался обеспокоенным, вглядываясь в глаза Малфоя. — Из меня такой же херовый советчик, как и из тебя, но я хочу тебе помочь. Это была наглая ложь — только советы Блейза держали Драко на плаву. Без шуток, пожалуй, только они и ничего больше. — Я знаю, Блейз, — быстро ответил Драко, скользя взглядом по его правильному лицу — узкий для мулата нос, полные губы, золотые глаза и тёмные ресницы. Младшая Гринграсс призналась, что ещё со времён Седрика Диггори у девчонок был какой-то список «Красавчиков школы». Блейз и Драко делили первое место. Когда Тео узнал, что ему досталось третье, он сначала страшно оскорбился, а потом распустил хвост, потому что, серьёзно, за ним были ещё десятки парней. — Куда ты? — У нас урок через пятнадцать минут. — Малфой на секунду остановился перед дверью, расправил плечи и вскинул голову, принимая привычную осанку. И тут же будто половина мыслей, свалившихся на него, вылетела из головы. Всё становится привычнее, когда возвращаешься в своё тело. Даже лёгкой усмешке удалось растянуть бледные губы. — Ты тоже поторапливайся. А в следующую секунду он скользнул за дверь, чувствуя спиной, что Забини хотел ему что-то сказать, но слова застряли в глотке. Сейчас ему хотелось послать всё к чёрту. Письма, грязнокровку, уроки, гостиную. Всё к чёрту. Малфой скользил по коридорам подземелий, чувствуя себя здесь на своем месте. Всё существо тянулось к тёмному камню, отторгая свет, что встретил его почти физически ощутимым ударом в лицо, стоило лишь выйти в холл. Ноги понесли его на трансфигурацию, а по правую руку тут же пристроилась невесть откуда взявшаяся Пэнси, влажно чмокнув его в щеку и что-то треща на ухо. Малфою захотелось, чтобы она немного помолчала. Раньше ему нравился её голос, но сейчас он резал по нервам, как тупое лезвие. Через пару минут их догнали Тео, Блейз и Гойл, бурно что-то обсуждающие и стало немного полегче. С ними всегда становилось легче, хотя Малфой слушал лишь краем уха. — Почему я всегда должен вас догонять? — возмущался Нотт. — Никакой сплочённости! Вот, почему мы никогда не побеждаем в Квиддич! — Вряд ли мы бы начали побеждать, если бы все ждали, пока ты насмотришься в зеркало, — заметил Гойл. Тео оскорблённо замолчал, а потом столь же оскорблённо сообщил: — У вас полное отрицание того, что люди могут выглядеть прилично. Это ненормально. — Я всегда выгляжу прилично, — улыбнулась Пэнс, оборачиваясь к ним. — И Драко тоже. — Она прижалась щекой к его плечу. Тео закатил глаза, источая глубочайшее разочарование в человечестве. — Хорошо, поговорим о простых смертных, а не о вас, — сказал он, обращая испытующий взгляд на широко шагающего рядом Гойла. Гойл обернулся на Блейза, а когда понял, что обращаются к нему, переспросил: — Чё? — Ты пользуешься дезодорантом, Грегори? — многозначительно спросил Нотт, и Блейз громко фыркнул в кулак, пытаясь скрыть это за кашлем. — Ты ведь осознаешь, что у нас общая раздевалка и, когда мы переодеваемся после Квиддича, наша задача переодеваться, а не пытаться сдерживать рвотные позывы? — Отвянь, Нотт. — А ещё я бы рекомендовал тебе следить за питанием. Выражение лица Гойла стало почти комичным. Он моргнул так, словно у него в мозгах что-то закоротило. Опять повернулся к Забини: — Чё он ко мне прикопался? — Предположу, что ты сожрал все его пирожки с мясом за завтраком, — протянул Блейз, с кривой ухмылкой глядя на мрачного Тео. Тот важно кивнул. — Пора учиться думать о других, Грегори. Спасибо, Блейз. — Ладно, не дуйся, — протянул Забини, хватая Нотта за шиворот и подтаскивая к себе. — Ну-ка, позвольте. Тео забрыкался и заорал что-то о своей причёске, когда Блейз легко зажал его голову локтем. — Пусти! Блейз! Ну ё-моё, серьёзно?! Забини увлечённо трепал его волосы пятернёй. — Чувак! Ты прекратишь это делать или нет?! — Вот, — добродушно ухмылялся он, орудуя пальцами в густых каштановых волосах. — Так лучше. К концу экзекуции Тео даже почти не сопротивлялся, только закатывал глаза и пытался не заржать, наминая Блейзу локтями бок. Малфой хмыкнул, качая головой. Он приобнял Пэнс за плечи и со вздохом решил, что если не зацикливаться на херне, день ещё может стать немного лучше. Эта мысль успокаивала его, пока они не дошли до кабинета трансфигурации. Здесь уже сидели гриффиндорцы и часть слизеринцев. Пройдя на своё место, Малфой сел, вытягивая ноги. Взгляд против воли скользнул по соседним рядам. Уизли рылся в своей сумке, Поттер что-то втолковывал ему. Грейнджер сидела боком, задумчиво уставившись в одну точку перед собой. Зубы сжались моментально. Внутри поднялось. Вот дерьмо. Малфой тут же отвёл взгляд. Ещё не хватало, чтобы его засекли подсматривающим за этой чёртовой дурой. Но вдруг именно она повернула к нему голову. Сердце пропустило удар. Драко чуть не рассмеялся, когда понял, что избегает её взгляда, продолжая рассматривать портреты на стене за доской. Вот уж этого ещё не было. Грейнджер продолжала смотреть, что нервировало и заставляло ёрзать. Отвернись. Кто-то может заметить, идиотка. Просто отвернись. Она что, ждёт, пока всевидящий Крэбб отвесит ей одно из его грубоватых замечаний? Типа: “Посмотрите, как вытаращилась в нашу сторону”, что обязательно должно бы повлечь за собой реакцию Малфоя, но... что он скажет? Что ему сказать? Этот вопрос почти поверг его в ужас. В груди неприятно заныло. Лениво потянувшись, он снова обнял плечи сидящей рядом Пэнси, которая тут же расцвела в улыбке. — У тебя хорошее настроение, детка? — шепнули губы Паркинсон в самое ухо, и краем глаза Малфой заметил, что грязнокровка наконец-то вздрагивает и отворачивается. И снова что-то саднящее в груди. — Просто прекрасное, — выдавил из себя. Но в следующий момент внимание переключилось. Резкий хлопок заставил класс затихнуть, а слизеринцев — вытянуть шеи, чтобы рассмотреть, что случилось на этот раз у идиота-Долгопупса, который до этого упражнялся в произношении заклинания. Малфой не поворачивал головы — ему это и не потребовалось. — Посмотрите! Этот придурок снова взорвал бокал! — Крэбб самозабвенно заржал, тыча пальцем в ряды гриффиндорцев. Слизеринцы заулыбались и заулюлюкали, посмеиваясь. — У грязнокровки всё лицо чёрное. — Пэнси, стараясь ещё ближе придвинуться к Малфою, ехидно хихикнула. Драко услышал новую волну смешков и повернул голову, подумав, что это будет довольно странно, если он проигнорирует подобное. Лицо Грейнджер действительно было слегка запачкано. Щека и совсем немного — нос. Она, сжав губы, помогала Невиллу убрать остатки бокала с их стола, стирая рукавом сажу с лица. — Эй, Грэйнджер, тебе так даже лучше! — крикнул Гойл. Лёгкого настроения как не бывало. У Малфоя зачесались кулаки. Захотелось заткнуть его. Врезать хорошенько, чтобы не распускал язык. Конечно, Малфой этого не сделал. Просто наблюдал, как Грейнджер резко подняла голову, уничтожая того взглядом. — Пошел к чёрту, — прошипели её губы. — Заткнись, Гойл. — Поттер. Вот сука. Нет. Не лезь. Но он уже поднимался из-за парты. Конечно, Поттер. Типичный, мать твою, геройский Поттер. Малфой не хотел ничего отвечать. Видит Мерлин, он всей душой хотел бы сейчас промолчать, сидеть на своём месте и даже не смотреть. Не смотреть на Золотое Трио. Игнорировать. Не после всего, что было. Но он уже чувствовал. Взгляды слизеринцев. Большей половины из них даже не было там тогда. Большая часть слизеринцев просто слиняли с Битвы, в то время как грёбаные грифы остались, все до единого, и сражались за свободу магов Лондона. Малфой был там. Он видел. Он помнил свой крик «Поттер», помнил, как швырнул ему палочку, помнил изумление в глазах Тёмного Лорда. А сейчас слизеринцы смотрели на него. На старосту мальчиков. Слизеринского принца. Ответь ему. Поставь Поттера на место. Это ведь Святой Поттер. Праведный Поттер. Твою мать. Малфой лениво перевёл на него взгляд, убирая руку с плеча Паркинсон. Радуясь, что не нужно смотреть на Грейнджер, которая, кажется, теперь тоже избегала встречаться с ним глазами. Тем более при взгляде на её губы Драко ощутил, как что-то начинает ворочаться в грудной клетке с боку на бок. — В чём дело, шрамоголовый? Появились лишние целые кости? — Серьёзно, Малфой? — Поттер что-то видел в его глазах — что-то, от чего не кинулся на него, как кинулся бы раньше. Просто смотрел. Поттер тоже выглядел усталым. — Ты серьёзно хочешь снова начинать всё это дерьмо? — Дерьмо — это то, что у вас во рту, грифы, — изящно ввернул слепой ко всему происходящему Гойл, и слизеринский ряд загоготал. Малфой сжал губы, сверля его взглядом. Видишь, гриффиндорский говнюк? Это никуда не денется. Это дерьмо никуда не денется. Оно, мать его, бессмертное, оно было всегда, слишком поздно менять что-то сейчас. — Прикуси язык, Крэбб, — огрызнулся Поттер. — Слышь, ты чё мне сказал… — Эй, давай-ка полегче... Сука. — Уизли проснулся? — Малфой метнул на него предупреждающий взгляд. Серьёзно, Уизли, ты не можешь быть настолько тупым. Просто заткнись. Он чувствовал, что рядом стоит Блейз и молчит только потому, что видит: Малфой тянет время. Вот-вот должна прийти сраная старуха и начать урок. Но помощь пришла, откуда не ждали. — Не нужно, Рон, — тон Грейнджер был холодным и строгим. — Ты же знаешь, это не стоит особенного внимания. — Она, кажется, смотрела прямо на Малфоя каких-то несколько секунд, но его взгляд в этот момент сверлил лицо Уизли, который выглядел как человек, готовый бить рожи. Удивительно, куда подевался рыжий сопляк. Кажется, за этот год действительно изменились все. В классе повисла напряжённая тишина. Только Нотт постукивал пальцами по углу парты, ухмыляясь краем рта. — Что такое, а? — Кассиус Уоррингтон мерзко хохотнул, сжимая кулаки, и сделал шаг к Уизли. — Маленькая сука сказала «место»? — Нет, Гарри, перестань! Поттер стиснул челюсти, выхватил палочку, направляя её Уоррингтону в лицо, и процедил сквозь зубы: — Не смей говорить о ней подобные вещи, гнида слизеринская. — Как ты меня назвал, очкарик? — Гнида слизеринская, — чётко выговорил Поттер, скаля зубы. — Вонючий трус, который бросил своих учителей и свою школу. Где ты был, когда нужно было показывать свою смелость?! Трусливый слизняк! Уоррингтон с рёвом рванулся вперёд, но Блейз сгрёб в крепкий кулак рукав его мантии, рванув обратно. Нотт резко поднялся с парты, теряя привычную ухмылку. Грейнджер вскочила на ноги, цепляясь пальцами за локоть тяжело дышавшего Поттера, застывшего с выставленной наизготовку палочкой, глядя с испугом и что-то шепча, хмуря тонкие брови, пока Кассиус пытался вывернуться из руки Блейза, путаясь в мантии и выкрикивая: «Пусти меня! Пусти, Забини! Я разукрашу им ебальники! Я покажу им труса!» Из сбивчивой речи до ушей Малфоя долетали фразы о приходе МакГонагалл и снятых очках с факультета, ненужных проблемах и здравомыслии. Однако мозг практически не воспринимал слова. Драко смотрел, как её рука сжимала предплечье Поттера. Как она осторожно гладит его пальцами. Как шепчет так близко от его побледневшего лица. Он вспомнил, как сам держал её за плечи. Отвращение накатило на него вместе с другим, более разрушающим, острым, горящим, как огонь, чувством. Видит Мерлин, он не собирался этого говорить, но... — Как это мило, — голос был тихим, однако все замолчали, — я просто рассыпаюсь в восторгах. Шрамированный кретин и грязная грязнокровка устроили сцену. Грейнджер онемела, кажется. В тот момент, когда слизеринцы застыли, а потом начали нервно посмеиваться, Малфой наблюдал, как она поворачивает голову и смотрит ему прямо в глаза. А потом, не отводя взгляда, поднимает руку и с нажимом вытирает скулу, лишь сильнее размазывая тёмные пятна по нежной коже. Нет. Ох, нет. Отвернись. Чёртова дура, отвернись от меня. Взгляд напоминал шоколад. Горький, горячий, растопленный. Касается его кожи. Какой он на вкус? Сладость, приторность. Он бы хотел попробовать его. Прямо сейчас приоткрыть рот и поймать его кончиком языка. По шее пробежала дрожь, и крошечные волоски на затылке встали дыбом, пока грязнокровка дышала, раздувая точёные ноздри то ли от злости, то ли от обиды. Воспоминание о влажном языке, скользнувшем, кажется, совершенно случайно вчера по его губе, заставило подобраться. Хотелось намотать на кулак её густые волосы, потянуть и запрокинуть голову так, чтобы на тонкой шее натянулась кожа. А потом накинуться на её губы. Въедаться в рот, ощущая ненавистный вкус корицы. Грёбаной корицы. Интересно, а она дала бы трахнуть себя в этом кабинете? На парте. У стены. На столе у старухи МакГонагалл. Он бы трахал её, упиваясь сладкими криками. Она бы неотрывно смотрела ему в глаза. Рот был бы открыт, и Малфой ощущал бы её стоны, рычание. Или хрипы, когда она сорвала бы себе голос. А он бы кусал её, проникая глубоко внутрь. В её рот. В неё саму. В её сознание. Живот Драко напрягся, а рука помимо воли поправила мантию, скрывая набухающую эрекцию. Картинка явно нарисовалась в голове, принесённая в мозг горячим потоком крови, что, кажется, кипела в венах. Но не успела задержаться. — Ничего остроумнее я и не ждала от тебя. Ледяной голос. Он скривил губы, возвращаясь в реальный мир, ощущая раздражение, и с утроенной желанием ненавистью выплюнул: — Закрой рот, — и, обведя насмешливым взглядом горящее лицо, добавил зачем-то: — уродина. Брови Грейнджер приподнялись от неожиданности. Драко и сам удивился. Слизеринцы заржали. Почти все. Кроме Уоррингтона, который, наконец, отпихнул от себя Забини и теперь яростно поправлял мантию, понимая, что грифам уже досталось от Малфоя, и лезть в драку не обязательно. И кроме Блейза, который хмуро смотрел на Драко, не совсем понимая, что происходит. Нотт только фыркнул, закатив глаза. А Пэнси хохотала громче всех, одобрительно поглаживая его плечо. Захотелось вдруг отодвинуть ее от себя. И, к ужасу Малфоя, вернуть свои слова обратно. Взгляд Поттера был прямой и почти равнодушный. Он не был удивлён, не был расстроен, он просто смотрел на Малфоя в ответ и, кажется, убеждался в собственной правоте, что бы он там себе ни считал. Уизли только кривил губы, сложив руки на груди. Открыл было рот, чтобы что-то сказать, но у двери послышалось негромкое и сухое покашливание и быстрые шаги. В класс вошла старуха МакГонагалл, и слизеринцы, по-прежнему тихо переговариваясь и посмеиваясь, сели по местам. Малфой уставился на свои руки. — Я надеюсь, мне просто показалось, — строго произнесла она, проходя мимо, — что здесь назревает перебранка. — Конечно, профессор. Всё прекрасно. — Чудно. В таком случае, вы соизволите занять свои места. Мистер Нотт. Парты созданы для того, чтобы писать за ними, а не сидеть на них. Малфой снова покосился направо, заметив, что Поттер бросил в его сторону ещё один тяжёлый взгляд. Такие взгляды от него не были привычны. Какая-то помесь усталого раздражения, разочарования и застоялой неприязни. Грейнджер сжала губы и отвернулась, усаживаясь за свое место, где Невилл, красный словно рак, начал бормотать слова извинения. Давай. Проси прощения, кретин. Видишь, что из-за тебя произошло? Драко надеялся, что грязнокровка покривится или скажет что-то ещё, но она просто отвернулась. Села к нему боком. А через секунду к ней уже придвинулся Уизли. Драко фыркнул, подтаскивая к себе книгу и бездумно открывая её на первой попавшейся странице. Интересно, с каких пор он стал так разборчив в выражениях? С каких пор в нём проснулось желание заминать конфликт с долбаными грифами? К чёрту. К чёр-ту. Пэнси зашептала что-то ему на ухо, но он не разобрал слов — специально, наверное. Он не хотел понимать окружающих. Он не хотел понимать даже самого себя.***
До встречи в библиотеке с Куртом Миллером оставалось чуть больше часа, и Гермиона решила свободное время посвятить занятиям травологией у себя в спальне. Если честно, нигде больше находиться не хотелось. После идиотской стычки на трансфигурации не было желания даже говорить с кем-либо, а не то что улыбаться и делать вид, что всё в порядке. И эта фразочка Малфоя... Гермиона уверяла себя в том, что ей плевать. Конечно, плевать — как иначе? Она твердила себе это целый день. И труднее всего было не позволить Гарри разобраться с идиотом-Уоррингтоном после уроков или пойти к МакГонагалл с требованием исключить Малфоя из старостата. — Он оскорбил тебя. — Как будто это что-то новое. — Этот кретин никогда не изменится... — прошипел Гарри будто сам себе, глядя на ведущую лекцию профессора МакГонагалл. — Гарри, тише. — Я ему не позволю. Сейчас закончится урок и... И ничего. Он уйдёт в компании своих дружков, всё ещё посмеиваясь над тем, что кубок Невилла разорвался на части. Гермиона покачала головой, продолжая бездумно записывать конспект. — Прекрати вести себя как ребёнок, ладно? Не нужно обострять эту ситуацию. — Малфой идиот, — согласно добавил Рон громким шёпотом с другой стороны. — Но вы видели, как он колебался прежде, чем сказать про вас ту хрень? — И всё же он её сказал, — мрачно пробормотал Гарри. — А вот Уоррингтон явно нарывался, заметили? Я поговорю с ним. — Господи, Рональд! — прошипела Гермиона, хмуря лоб. — Сколько можно?! Голос МакГонагалл заставил их вздрогнуть: — Мисс Грейнджер, мистер Уизли. Возможно, вам есть, что добавить к лекции? Они замолчали и уткнулись в конспект. Ответили почти в один голос: — Извините, профессор. — Простите. Гермиона стыдливо потупила глаза, когда недовольный взгляд декана остановился на ней. Но её всё ещё беспокоило то, как Гарри постукивал ногой по полу. — Прекрати злиться, — прошептала она, когда Минерва села за кафедру и принялась искать что-то среди горы пергаментов. — Я не злюсь. — Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что не приблизишься ни к кому из них. И не пойдёшь к МакГонагалл. — Слушай... — Я не собираюсь ничего слушать, Гарри. Малфой — член старостата, как и я! Я запрещаю вам в это лезть! Сама как-нибудь разберусь, невелико дело. Гарри сжал губы и отвернулся, а внимание Гермионы тут же приковалось к Малфою, который сидел в соседнем ряду и пустым, как обычно, взглядом скользил по однокурсникам. Кажется, он уже и забыл, что случилось. Да и с чего бы ему помнить. — Слышишь? Пообещай, что у вас не будет стычки. — Как славно ты заступаешься, — начал раздражаться Гарри. — Я не заступаюсь, дурья твоя голова. Я избегаю проблем. — Проблемы всегда там, где Малфой. Это точно. Гарри и сам, наверное, не понял, насколько оказался прав. Малфой приносил одни проблемы, особенно в этом году. — Значит, их станет на одну меньше, — упрямо заявила Гермиона. — Пообещай, — добавила тут же, стоило Гарри покачать головой. Он бросил взгляд в сторону слизеринцев и неохотно кивнул: — Ладно. Хорошо. Я тебе доверяю. Она не успела даже вздохнуть с облегчением, как он добавил: — Ты же помнишь, что обещала рассказать, если у вас вдруг что-то пойдёт не так? Не так. Настолько не так, что язык Малфоя окажется у неё во рту? Или настолько не так, что Гермиона будет рассматривать его руки, вспоминая, как они касаются её подбородка? — Конечно, — произнесла она, отводя взгляд. Ей было больно врать Гарри, но... что она могла? Он ничего не ответил, только дёрнул плечом и сидел хмурым до самого конца лекции. А теперь... Если бы ей сейчас не нужно было идти в библиотеку, она могла бы заниматься в общей гостиной, дёргая время от времени Гарри и Рона, которые бы, как обычно, бездельничали, а потом слёзно просили бы списать на контрольной. Гермиона могла представить, что сейчас они сидят, развалившись у камина, и играют в волшебные шахматы. Или поедают Берти-Боттс, что утром передала Рону миссис Уизли. Или снова играют в Плюй-камни. Гермиона бы бросала на них недовольные взгляды из-за стола, а они бы старательно делали вид, что не замечают, но потом обязательно уговорили бы её присоединиться. Она никогда не умела им отказывать. Теперь у неё такой возможности не было. Теперь она сидела у себя в спальне, поглядывая на стопочку книг, приготовленную для занятий с Куртом. Нужно было чем-то занять своё время и отключиться от мыслей о долбаном Малфое, накрепко засевшем в голове. И Гермиона выбрала самый верный способ. В гостиной старост она заниматься не хотела, хотя треск камина успокаивал, возвращая к прошлому и привычно бегущим учебным дням, что ещё недавно казались счастливыми, а теперь нагоняли какую-то будничную меланхолию. Она уселась за небольшой стол, доставая из сумки пару книг. Краем уха услышала, что дверь в гостиную открылась. Сердце на секунду замерло. Послышался знакомый резковатый смех, и губы Гермионы скривились. Паркинсон. Снова он притащил её сюда после занятий. Подавив рвущееся изнутри раздражение, она упрямо сжала губы, выискивая из стопки нужную книгу и против воли прислушиваясь к тому, что происходило внизу. Голос Паркинсон резал слух, однако слов разобрать было нельзя — не самый приятный звук, что доводилось слышать. Кажется, даже мандрагора вопит благозвучнее. Что он нашел в ней? Что они находили в ней? — тут же исправила себя Гермиона, немного ошарашенная внезапностью мысли. Парни Хогвартса так нахваливали её, будто это была не Пэнси Паркинсон, а Божество Паркинсон. Всем было известно, что до Малфоя она была девушкой не самого тяжёлого поведения и затащить ее в постель не составляло особенного труда, особенно если дело касалось видных парней. Как Малфой. Хотя к этим она бежала сама, вешаясь им на шею и не отлипая. Одёрнув себя и отругав последними словами за подобные размышления, Гермиона открыла книгу, уставившись невидящим взглядом в оглавление и заставляя себя не прислушиваться. Наступила недолгая тишина, в которой высокие часы у стены громыхали секундной стрелкой будто гонгом. Наверное, поднимаются в спальню. Секунду спустя захлопнутая дверь его комнаты стала тому подтверждением. Гермиона вздрогнула, прикрыв глаза. Через ванную, не заглушающую смеха Пэнси, было слышно почти всё. Торопливые шаги, молчание, время от времени прерываемое хихиканьем, которое становилось всё тише, а затем и вовсе угасло. Тишина звучала ободряюще. Гермиона снова уставилась в учебник, и ей даже удалось прочесть нескольких страниц, когда тонкий и высокий стон из соседней комнаты иглой впился под кожу. Это было неожиданно. Потому что повисшая до этого тишина свидетельствовала о том, что Малфой, как и всегда, наложил на комнату «заглушку». Гермиона нахмурилась, поглядывая на часы. Прошло минут пятнадцать, а неизученного материала оставалось ещё много. — Драко… Гермиона зажмурилась, чувствуя, как по коже бегут мурашки, а внутри ревёт и бьёт в рёбра что-то большое и колючее, перехватывающее дыхание. Прекрати. Прекрати думать, что он сейчас делает. Что чувствует гадкая Паркинсон. Где сейчас его руки и рот. “Уродина”. Он назвал её уродиной. Выплюнул это в лицо. И спасительная злость тут же придала сил. Гермиона уверенным движением подняла сумку и принялась искать в ней волшебную палочку. Малфой не наложил заглушающее заклинание. Впервые. Забыл? Паркинсон так хороша, что он потерял голову? Фу, да об этом даже думать не хотелось. Ладонь наткнулась на рукоятку, и Гермиона уже вытащила руку, когда... — М-м... да... Прерывистый стон Пэнси буквально подкинул на месте, заставив выронить палочку. Гермиона отшвырнула от себя книгу, вскакивая на ноги, и в два шага оказалась около двери в ванную комнату, полыхая румянцем от ярости. Холодные пальцы стиснули изогнутую ручку. Куда ты идешь? Что ты им скажешь? «Не могли бы вы прекратить трахаться, пока я тут пытаюсь заниматься»? Мерлинова борода… Ладонь надавила, и дверь приоткрылась. В нос ударил запах мыла, а учащающиеся стоны Пэнси стали громче, отдаваясь эхом в полумраке кафельных стен. Взгляд упал на приоткрытую дверь в его спальню и край кровати, что был виден сквозь щель. Вот, почему не подействовало заклинание. Приоткрытая дверь. Гермиона прикусила губу, соображая, что же теперь делать. Подойти и закрыть её, как заботливая мамаша? Нет, лучше просто уйти в свою спальню и продолжить заниматься. Поставь на свою комнату чары звуконепроницаемости, чтобы звуки не отвлекали, занимайся своими делами! И об этом никто не вспомнит. Она забудет, чем занимаются Малфой и Паркинсон в соседней комнате. Да, так она и поступит. Развернётся и уйдёт. Гермиона несколько секунд не двигалась, а затем ноги понесли её к приоткрытой двери. «Что ты делаешь? Уйди отсюда. Иди заниматься!» Мысли в голове неслись с невероятной быстротой, путаясь и сталкиваясь друг с другом. Запретная территория манила, и Гермиона лишь сжимала кулаки, делая шаг за шагом вперед, минуя раковину, душевую кабинку, ванну и зеркало. Мерлин, я не стану смотреть! Я только... только... Только что? — О, Мерлин! Да... ещё! От визгливого крика Гермиона застыла на месте, в шаге от двери, не отрывая глаз от края застеленной кровати. Как от ориентира в полумраке ванной. Она чувствовала себя дико. По-настоящему, дико. Как никогда в жизни. Она. Подслушивала. Как кто-то. (Годрик Всемогущий, как Малфой). Трахается. «Просто развернись и уйди к себе!» — внутренний голос орал едва ли не громче Паркинсон. Ноги дрожали, однако она всё равно сделала ещё один шаг, кляня свой интерес. А в следующий момент дыхание застряло у неё в груди. Пэнси стояла, опираясь локтями о туалетный столик, совсем рядом с дверью в ванную. На лицо ей падали волосы, юбка задрана на талию, а наполовину расстёгнутая блуза обнажала одну полную грудь, подрагивающую в такт резким движениям. Гермиона застыла, чувствуя, как медленно опускаются внутренности, а к щекам приливает кровь. Она видела лишь его руку на талии Паркинсон. Пальцы впивались в ткань, толкая её на себя. Можно было услышать его прерывистое дыхание, когда тонкие стоны на какие-то мгновения затихали. Его дыхание. Гермиона прислушалась. Вдох, хриплый выдох, вдох, тихое рычание и снова вдох, чуть быстрее предыдущего. Она хотела увидеть его. Его лицо, его тело, его глаза. Последний, почти отчаянный шаг к приоткрытой двери — и вот она уже почти часть этого. Часть комнаты с плотно зашторенными окнами, с кроватью, такой же, как в её собственной спальне, со шкафом и столом. С учащённым дыханием и движением тел. Он был без рубашки и стоял к ней боком. Широкий разворот плеч, распахнутые крылья выступающих ключиц, просматривающиеся линии рёбер, что при каждом вдохе выделялись на боках. Тугие мышцы живота напряжены, под светлой кожей чётко выступают кубики пресса. Лицо застыло каменной маской, на виске выделилась вена. Рот приоткрыт, влажный язык то и дело облизывает полные губы. Светлые волосы отдельными прядями падают на лоб. Гермиона жадно следила взглядом за тем, как капля пота стекает по его груди, к пупку, оставляя влажный след на белой коже. Она не успела подумать, как это неправильно, когда желание проследить этот же путь кончиком языка буквально впилось в неё горячими челюстями. С ужасом ощущая, как влажно стало внутри и как жжёт и тянет низ живота, она непроизвольно облизала губы — одновременно с ним. Отчего сердце зашлось и ей показалось, что на своих губах она ощутила его язык. Она никогда не понимала влечения девушек к парням. Теперь же она осознала. Как это — когда хочется прикоснуться к коже губами, руками, ощутить её ближе к себе. Какая она горячая, и силу, скованную под кожей в этих руках. Сильных, стискивающих. Она вспомнила, как эти руки сжимали её плечи, пока жёсткий язык проходился по её рту. Дрожащий выдох вырвался из её губ. Взгляд скользнул по крепкой жилистой шее, когда он запрокинул голову и его белоснежные зубы впились в нижнюю губу. Так он кусал её вчера? Так он хотел её, грязнокровную волшебницу, как хотел сейчас Пэнси? Мерлин... Как же он потрясающе красив. — Драко... Драко, ну же! — Заткнись. Глухой голос врезался в мозг Гермионы подобно удару. Заставляя вздрогнуть, сделать шаг назад. Кровь с новой силой бросилась ей в лицо, а удушающая рука желания отпустила её глотку. Что она делает? Она подсматривает за тем, как Малфой трахает свою девушку! Грейнджер кинулась к двери в свою комнату, когда его громкий и продолжительный стон достиг ее ушей, заставив остановиться. Заледенеть. Даже сердце замерло. Она прислушивалась к шумному дыханию, почти касаясь лбом дерева двери и ощущая, как сердце вылетает из груди. Чувствуя пульсацию где-то внутри и сжимая на железной ручке влажные пальцы. Гермиона прекратила стискивать зубы, только когда ощутила резкую боль и привкус крови во рту. Металлический и будто пустой. Он пробежал по языку и исчез в горле. Мерлин побери их всех, если это нормально. Если она, стоящая в полутёмной ванной, прислушивающаяся к звукам, издаваемым кончающим Драко Малфоем, — это нормально. Гермиона тяжело сглотнула, осознавая, что рот наполнился слюной, а затем медленно потянула дверную ручку на себя. Скользнула в свою комнату, плотно закрывая дверь и прислоняясь к ней спиной. На несколько секунд спрятав лицо в горячих ладонях, почувствовала, как её начинает трясти. Как грудную клетку охватывает паника. Что с ней происходит? Что, чёрт возьми, с ней ПРОИСХОДИТ? — Ох, Драко, это было так хорошо. Теперь голос Паркинсон казался приглушенным. Гермиона сжала зубы, подскочила к тому месту у стола, где валялась палочка, и почти крикнула заклинание звуконепроницаемости. Все звуки тут же схлопнулись, будто стеклянную крышку сверху уронили. Спальня погрузилась в неестественную, в гудящую тишину. Гермиона почти не слышала собственного тяжелого от ярости дыхания. Почему она подсматривает за ним? Почему она ищет его взгляд? Почему высматривает его фигуру в толпе слизеринцев?! Когда это, мать его, началось?! Неужели она испортилась? Стала неправильной?! Нет, нет. Нет! Так не должно быть. Она зажмурилась, стискивая зубы, и зарычала, отбрасывая палочку на стол. Перед глазами вспыхнула картинка, увиденная несколько минут назад. Его идеальное тело, идеальная кожа. Его дыхание. — Нет! — закричала Гермиона, прижимая ледяные ладони к ушам, словно пытаясь выдавить из головы эти звуки, которые всё продолжали, продолжали, продолжали звучать, несмотря на безмолвный вакуум комнаты. — Нет! Я не позволю тебе, Малфой! Ты не останешься в моей голове! Заходясь дрожью, Гермиона опустилась на свою кровать, застывая с прижатыми к ушам руками. Задыхаясь холодным воздухом, Гермиона смотрела перед собой и чувствовала это. Никогда в жизни она не думала, что Малфой заставит её по-настоящему испугаться. Никогда в жизни она не простила бы ему этого.