hasty decision

      За окном долбит непрекращающийся дождь, что проникает в квартиру сыростью и тянущим ароматом свежести. Небо перекрыто тусклыми облаками, из-за чего кажется, будто на дворе поздний вечер. По стеклу стекают прозрачные капли, словно слёзы по раскрасневшемуся лицу. В воздухе витает рассыпавшаяся печаль; атмосфера темнеет вместе с напирающими тучами. Феликс лежит в кровати и в тишине, что едва прерывает мерный стук, смотрит в плачущее окно. От резкой смены погоды ему становится нехорошо: как физически, так и морально, — хочется спрятаться под одеяло и больше никогда оттуда не вылезать, чтобы весь мир продолжал купаться в море недомолвок и предубеждений до тех пор, пока не придёт конец света. Феликс не против исчезнуть до момента, когда от Земли не останется ничего, дабы не видеть собственными глазами, как разрушаются построенные здания его души, как теряются некогда близкие люди и трескается заплывший синевой горизонт.       Он думает, что всему виной ливень, который так сильно влияет на его настроение, и всячески убеждает себя, будто это единственная причина его нежелания двигаться. Комната остаётся в полутьме, отчего ресницы еле заметно вздрагивают, когда на экране загораются новые уведомления. Феликс игнорирует приходящие сообщения, даже не поворачиваясь к отложенному в сторону телефону. Желания отвечать никакого: ему неинтересно, что и кому от него нужно. Пусть занимаются своими делами, пока он пытается совладать с разрастающейся внутри тоской от запаха мокрого асфальта, растрёпанных волос и пустующих улиц. Где-то вдалеке ревёт автомобиль, слышатся недовольные голоса людей, у которых не оказывается зонта — там теплится жизнь. А здесь, в увешанной медалями комнате клубится одиночество, из неё пропадает последняя частичка энергии.       Феликсу несвойственны резкие перепады настроения, его состояние не меняется от малейшего взмаха руки — он способен контролировать собственные порывы, но есть несколько вещей, от которых он буквально может сойти с ума: непостоянная погода, похожая на водоворот жары и невыносимого холода, от которой внутри происходят неясные метаморфозы и организм отказывается правильно функционировать; резко просыпающаяся обида, что корнями въедается в сердце, обида, от которой нет никакого средства; кипящая злоба, что обжигает внутренности, оставляя вместо них глубокие ожоги. Есть несколько вещей, от которых Феликс буквально может сойти с ума. И что же случится, если все эти вещи свалятся на него одновременно? Феликс всем телом ощущает, как стирается та тонкая грань, которая защищала его от хандры и апатии. Он чувствует, как всё, что он так старательно избегал, наваливается на его плечи и заставляет свалиться под собственной тяжестью. Маленький огонёк, что теплится где-то внутри, медленно, минута за минутой угасает.       Как будто кто-то намеренно выключил в комнате свет, а Феликс отчаянно отказывается искать иной способ осветить помещение. Ему не хочется двигаться, не хочется думать, не хочется даже дышать. Что-то перещёлкивает, из-за чего воздух тяжелеет, становится токсичным, а лёгкие сжимаются, заполняясь жидкостью цвета дёгтя. Феликс смотрит в потолок и не находит на нём ничего интересного: обычная белая краска, кое-где от времени пожелтевшая, но ничего больше. Именно так он теперь видит своё существование: пустым и безрадостным, кое-где подпорченным памятью.       Монотонное постукивание вводит в некий транс, напускает пелену сна. И Феликсу впору поддаться, уснуть и освободиться от гнетущих мыслей, что услужливо даровали серые небеса. Но его планы разрушает протяжный звон в коридоре. Он появляется так внезапно, что похож на сирену, оповещающую об опасности. Феликс глубоко вздыхает, переворачиваясь на бок, и думает, что чужой визит и правда свидетельствует об опасности. Он надеется, что это какой-нибудь сосед, перепутавший квартиры, потому что в то же время на задворках сознания понимает, что пришли явно по его душу. А потому остаётся только надеяться.       Он решает игнорировать непрошенных гостей, притворяться, якобы его нет дома. Когда квартира вновь погружается в молчание, Феликс уже готов облегчённо выдохнуть. Но через секунду звонок повторяется вновь, а потом ещё раз. Через какое-то время звук уже не прекращается, — видимо, кнопку зажимают, — а по двери начинают истошно стучать, отчего вся мебель ходит ходуном. Голова Феликса разрывается от шума и грохота: апатия начинает медленно трансформироваться в раздражение. В груди рождается злостное желание огреть стоящего за порогом чем-нибудь тяжёлым, а потом спустить по крутой лестнице вниз, на первый этаж. Но Феликс не настолько жестокий, а потому, тяжело дыша, подходит к двери и одним движением распахивает её, отчего она обо что-то ударяется.       Снаружи слышатся тихие причитания и стоны боли.       — Зачем же ты бьёшь меня, — страдальчески проговаривает потирающий лоб Хёнджин, на плече которого висит толстая спортивная сумка. На нём красная ветровка, скрывающая зелёную толстовку, и светлого цвета джинсы, отчего кажется, будто он одевался с закрытыми глазами, совершенно не думая о сочетании одежды.       Феликс стоит перед ним в затасканной пижаме, с грязной головой и заспанными глазами, скрещивая руки на груди. И взгляд его не кажется извиняющимся или хотя бы сострадательным.       — Чтобы дверь мне не выламывал, — голос его хрипит сильнее обычного. — Чего тебе?       Хёнджин отлипает от соседней стены и демонстративно поправляет чёлку, подходя ближе.       — Неужели ты не пустишь своего дражайшего друга в гости? Я, может быть, промок от дождя и нуждаюсь в тепле, — он пытается изобразить, как ему холодно. Артистизмом пахнет за километр, Феликс кривится.       — Единственное, в чём ты нуждаешься, — нормальный гардероб, — оглядывая друга сверху вниз, отвечает он и отмечает радужный зонтик в чужой руке.       — Так модно, — закатывает глаза Хёнджин и отталкивает стоящего на пороге хозяина квартиры, — а теперь отойди в сторону, негостеприимный.       Тело Феликса становится в разы легче, отчего он почти отлетает к шкафу, но вовремя хватается за дверной косяк. Спрашивается: и зачем только этот переросток просил разрешения, если просто взял и зашёл. Феликс вздыхает, закрывая за ним дверь. В это время Хёнджин чувствует себя как дома, разбрасывая свои вещи по всей прихожей. Феликс оглядывает его всего мгновение и нехотя двигается на кухню, чтобы поставить для гостя чайник. И кто только учил его хозяйничать?       — Фу-ух, — выдыхает Хёнджин, садясь напротив нахмуренного Феликса, когда чашки уже расставлены, а чай налит. — В твоей комнате кошмар какой-то — не продохнуть, так что я открыл тебе окно, не благодари, — он отпивает неразбавленный чай и даже не морщится.       — Не благодарю, — Феликс смиряет его нечитаемым взглядом и продолжает вертеть ложкой, отчего слышатся неприятные постукивания по стеклу. — До тренировки два часа, что ты забыл на улице?       Хёнджин пропускает вопрос мимо ушей, напуская на себя беспечный вид, и по-детски разглядывает тёмную жидкость в прозрачной чашке. Уголки губ Феликса поднимаются в раздражении, а брови изгибаются.       — Решил прогуляться, — преспокойно отвечает он, игнорируя чужую недоброжелательность, — до тебя.       — До меня?       — Ну да, а то тухнешь тут в темноте. Думаю: дай-ка загляну, помогу моему бедному другу бороться с плохим настроением. Как видишь, я не прогадал — кому-то и правда требуется помощь, — многозначительно подняв глаза, поясняет Хёнджин. Феликс сдерживает себя, чтобы не содрогнуться.       — Всё в порядке. Я пытался спать, пока ты не нарушил моё уединение.       — Ты хотел сказать: «моё затворничество»?       Феликс угрожающе сужает глаза.       — Хочешь оказаться за дверью?       — Я всего лишь беспокоюсь, — пожимая плечами, отвечает Хёнджин и рассматривает лежащую сбоку коробку нераспакованных конфет. Феликс перехватывает его взгляд и пододвигает сладости ближе. Хёнджин одаривает его усмешкой и принимается шуршать упаковкой.       За всю жизнь у Феликса было достаточно друзей, чтобы сравнивать их между собой и выявлять отличительные черты. У него было достаточно близких людей, чтобы понять, насколько каждый индивидуален, насколько каждый по-разному относится к этому миру и к другим. В школе ему приходилось часто менять круг общения, ибо кто-то переходил, кто-то переезжал, а потому за его плечами богатый опыт общения со сверстниками. Когда-то Феликс общался только с одноклассниками, отчаянно цепляясь за них, как за спасительную соломинку, ибо других мест, где он мог бы найти друзей, не было. Были предательства, были ссоры, была ложь. Но со временем Феликс привык к этому, выработал иммунитет. А потом, в один солнечный зимний день, он попал в огромный спортивный зал и нашёл среди разбросанных бутс и мячей тех, кому чужды обман и пренебрежение. И среди них оказался высокий, тогда ещё неповоротливый парень, угольные волосы которого были красиво пострижены и опадали на лоб лёгкой волной, а ладони даже тогда были в два раза больше, чем у Феликса, чей голос был похож на девчачий, но сломался за считанные месяцы. Феликс встретил Хёнджина там, где меньше всего этого ожидал. И каково же было его удивление, когда оказалось, что всё это время они учились в одной и той же школе, но не замечали друг друга в упор.       И теперь, когда Феликс ушёл оттуда, где они познакомились, где проводили большую часть своего времени, Хёнджин всё ещё здесь, сидит напротив и пьёт кипяток почти залпом. Но несмотря на то, что они вновь лишь учатся в одной школе, они всё ещё друг друга замечают. За всю жизнь у Феликса было достаточно друзей, чтобы понять, что Хван Хёнджин один из лучших. Как бы часто они ни доставали друг друга, как бы громко ни спорили, как бы ни издевались, они остаются друзьями, у которых за спиной миллионы совместных воспоминаний, радостных и одновременно горьких моментов, у которых за столько лет выработалась способность узнавать друг друга по одному запаху. Феликс ценит то, с каким жаром друг заботится о нём. Он бы сказал, что уверен в Хёнджине на сто процентов, если бы собственными силами не пытался его от себя отогнать.       Не специально, но всё же безуспешно.       Но Феликс не дурак. Он прекрасно понимает, что Хёнджин здесь не просто так. Не знает, откуда ждать подвоха, но чувствует его нутром, а потому внимательно следит за занятым шоколадом другом.       — Такие вкусные. Как они называются? — с набитым ртом сам с собой говорит Хёнджин, переворачивая коробку, чтобы посмотреть название. — Надо подарить такие Сынмину, а то он всё ещё дуется на меня за то, что я не пускаю его играть.       Стоит Хёнджину упомянуть Сынмина, как в его глазах тут же разливается мягкая нежность. Феликс снисходительно усмехается.       — Подаришь, чтобы потом самому же и съесть?       — Тише, — Хёнджин игриво улыбается, читая состав.       — Когда ему можно будет уже играть? — спрашивает Феликс, отпивая остывший чай.       Хёнджин откладывает конфеты в сторону и принимается раскатывать разбросанные фантики.       — По-хорошему через неделю, в идеале — через две. Но он начнёт с сегодняшнего дня, — вздыхает он. — Я больше не могу его сдерживать.       Феликс умиляется тому, как сникает Хёнджин: он так сильно волнуется за Сынмина, что даже не замечает, насколько подвержен его влиянию. Ему кажется это очаровательным. Для него всегда их отношения были чем-то светлым и мягким, тем, что в холодную погоду согреет, а в дикий дождь — накроет колючим пледом и спрячет в белых подушках. Хёнджин и Сынмин понимают друг друга с полуслова, им не нужно кричать, чтобы объяснить свои проблемы, им не нужно биться в агонии, дабы показать, как им плохо. И если для Хёнджина Сынмин — яркий ориентир, что ведёт его по жизни, то для Сынмина Хёнджин — стойкий защитник, который от этой самой жизни его защищает.       Если честно, то Феликс всегда примерял их отношения на свои собственные с Чанбином. И каждый раз выходило неприятно, выходило больно. Потому что они не созданы для подобного: вместо нежности и взаимного успокоения между ними искрились страсть и неунимающиеся амбиции, что нередко вставали поперёк горла. Их отношения нельзя было назвать спокойными, они были скорее буйными, от них закипала кровь и шёл пар из ушей. Но между тем они предугадывали апокалипсис за считанные секунды, а потому могли лавировать среди обломков претензий и недомолвок.       Феликс невесело улыбается, вновь проводя между ними параллель. И в груди становится неприятно. Он растирает глаза, стараясь прогнать наваждение.       И, видя перед собой слегка покачивающегося Хёнджина, в голове которого играет какая-нибудь глупая песенка, Феликс благодарен ему, как никому другому, просто за то, что он существует.       Феликс не ругается, когда Хёнджин бесцеремонно переворачивает его шкаф, стол и тумбочки, потому что попросту привык, что вместе с другом в его квартиру приходит и беспорядок. Он ничего не говорит, украдкой наблюдая, но в голове уже строит план, как убрать импровизированную свалку до прихода родителей, у которых стоит пунктик на чистоту в его комнате. Спрашивать, что старший ищет, бесполезно, ибо тот сам не знает. Иногда у Феликса складывается впечатление, что таким образом Хёнджин устраивает обыск на предмет странных покупок и спрятанных секретов. Но проблема в том, что у Феликса нет тайн. А если бы они даже и были, то он бы хранил их там, где никто не сможет найти.       Самые страшные секреты всегда хранятся в душе́, но никак не в шкафу.       Кроме беспорядка, в комнате Феликса появляется и запах шоколада, потому что Хёнджин утаскивает коробку с кухни и принимается есть сладости на полу, пока переворачивает очередную стопку книг. Со стороны он выглядит, как неугомонный ребёнок, которому всё хочется потрогать и попробовать на вкус. От влажности его волосы пошли мелкими волнами, отчего кажется, будто они стали в тысячу раз мягче. И Феликсу хочется их потрогать, но он отдёргивает себя, прекрасно зная, насколько они на самом деле жёсткие из-за частых перекрасок. Феликс знает о Хёнджине гораздо больше, чем кто-либо ещё: как сильно тот любит спать в обнимку с плюшевыми игрушками, как сильно тот боится смотреть ужасы в темноте, как сильно волнуется из-за частых проблем в семье, как сильно старается казаться лучше, чем есть на самом деле. Феликс не просто видит Хёнджина насквозь, он чувствует его. А потому может с лёгкостью сказать, когда друг нуждается в помощи, когда ему больно и грустно, когда он топит в себе невысказанные опасения. И в то же время Феликсу совестно, что он не всегда способен прийти другу на выручку, потому что чаще всего пренебрегает любой возможностью оказаться рядом. Ему жаль, что в отличие от Хёнджина он не бросается выручать друга при малейшей проблеме. Ему жаль, что Хёнджину достался такой несносный друг.       Между ними было множество ссор, но даже они не смогли создать тот самый разлад, из-за которого друзья чаще всего расходятся в разные стороны. Было время, когда они не разговаривали неделю, когда обзывались и закрывали перед чужим носом дверь, но каждый раз они возвращались и просили прощения. Потому что понимали, что обижаться глупо и ждать, когда другой признает чужую вину, бесполезно. Феликс до сих пор раздумывает о том, каких усилий Хёнджину стоит терпеть его неврозы и непонятные выходки. Хотя сам может припомнить десятки моментов, когда друг буквально издевался над ним из-за плохого настроения. Но всё это в прошлом, и сейчас в их отношениях царит идиллия, ради которой они старались столько лет.       — Не знал, что ты читаешь детские книжки о космосе, — насмешливо поворачивая потрёпанную временем книгу, проговаривает Хёнджин, вокруг которого лежит целая свалка журналов.       Феликс привстаёт с кровати, не понимая, о чём говорит старший, и щурится, дабы разглядеть потрескавшуюся обложку.       — Мне её в детстве двоюродный брат подарил, — отвечает Феликс, листая страницы. — Между прочим в десять лет я хотел стать космонавтом, — довольно изрекает он.       Хёнджин посмеивается.       — А стал в итоге футболистом. Заменил луну на мяч.       Феликс бросает на него секундный взгляд и захлопывает книгу, отчего в воздух поднимается пыль. Хёнджин вздыхает, читая изменившийся настрой.       — Как видишь, я больше не футболист. Так что у меня всё ещё есть шанс увидеть спутник Земли, — садясь рядом, объясняет младший.       Хёнджин двигается чуть в сторону.       — «Спутник Земли», — усмехается он, — как заумно.       Феликс закатывает глаза и подбирает какой-то древний справочник по астрономии.       — А ты уверен, что в момент, когда перед тобой откроется космос, тебе не захочется вернуться к тому, с чего ты начинал? Потому что в какой-то момент другие вещи стали для тебя красивее, чем мёртвая тишина и страшные кометы? — чуть помолчав, спрашивает Хёнджин. И в этих вопросах кроется куда больший смысл, чем кажется на первый взгляд.       Феликс отрывается от пожухлых страниц и смотрит на друга во все глаза, не зная, как ответить. Он пытается подобрать подходящие слова, но они ускользают от него, растворяются в пространстве, как когда-то растворилась мечта о полёте на ракете.       — Если я окажусь посреди невесомости в тесном скафандре, то только потому, что отказался от всего, что когда-то удерживало меня на Земле, — пожимая плечами, раздумывает Феликс.       — То есть ещё есть шанс, что ты не откажешься? — заискивающе спрашивает тот.       Феликс отворачивается обратно к книге, пытаясь скрыть растерянный взгляд в чёрных буквах и потемневшей бумаге.       — До тренировки осталось меньше часа, ты опоздаешь, — спокойно констатирует он, поднимаясь. Справочник падает в стопку комиксов о космических путешествиях.       Хёнджин поднимает голову к настенным часам и глубоко вздыхает, когда осознаёт, что ему и правда пора собираться. Феликс никак не реагирует, когда друг оставляет беспорядок на том же месте и уходит в коридор. Он лишь укоризненно покачивает головой, но не ругает, ибо сознаёт, что если скажет хоть слово, то Хёнджин не отстанет и тогда их разговор выльется в совершенно нежеланное для Феликса русло.       Хёнджин принимается собирать свои вещи, напевая под нос непонятную мелодию. Феликс стоит в дверном проёме и следит за его движениями, ничего не говоря. За окном всё ещё идёт дождь, что смешивается с бормотанием Хёнджина, и Феликс думает, что это забавно. Такие люди, как Хёнджин, даже в самые безрадостные часы умудряются привнести нечто приятное, скрасить тянущиеся минуты и воссоздать из пустоты уют. Феликс смотрит на то, как он пытается нацепить мокрые кроссовки, как поправляет растрёпанные волосы, как напяливает на себя несочетающуюся по цвету ветровку, и ощущает, как внутри что-то сжимается. В голове повторяющейся дорожкой бегут чужие слова. Ему хочется многое рассказать другу, объяснить, что происходит внутри него, как сильно ему недостаёт светлых моментов из прошлого. Феликс осознаёт, что Хёнджин мог бы помочь ему, поставить на верный путь, но всячески отговаривает себя. Принципы запрещают ему даже прошептать роковые слова. И он повинуется.       Время неминуемо уходит, и Хёнджин начинает торопиться. Он хватает зонтик и спортивную сумку. Феликс услужливо открывает перед ним дверь.       — Ладно, спасибо за приют, — веселым тоном благодарит он. — Увидимся! — и кричит, спускаясь по лестнице.       Феликс несколько секунд молча смотрит ему вслед, прежде чем захлопнуть дверь и почувствовать, как вместе с хлопком трескается и его самообладание.       Он бродит по комнате в тщетных попытках уложить по местам весь мусор, что выпотрошил Хёнджин из его шкафов. Когда среди гор книг он находит давно позабытые тетрадки из школы, книги о спорте и решебники по физике, ему хочется выкинуть их все в мусорное ведро. Он намеревается собрать их в пакет, чтобы позже отправить в мусоропровод, но в самый последний момент откладывает книги о спорте в сторону, и скрепя сердце убирает обратно на полку. И всё же как бы Феликс ни старался сказать прощай своему прошлому, оно вновь и вновь стучится в его форточку с рассветными лучами солнца. Феликсу стоило бы занавесить окно, но в итоге он лишь прячется в темноте коридора, боязливо выглядывая на случай, если облака закроют небо.       Подумывая о генеральной уборке, Феликс выходит в прихожую. Он пытается найти в тумбочке одноразовые тряпки, чтобы протереть пыль, но первое, что бросается ему в глаза, — оставленный на полу пакет с виднеющимися оттуда бутсами. Он поднимает его и вдруг разражается нервным смехом, когда понимает, что Хван Хёнджин всё же умудрился поиздеваться над ним и сегодня. Проверяя время на телефоне, Феликс приходит к выводу, что до тренировки остаётся меньше получаса, а старший, видимо, собирается играть босиком. Бросая обувь обратно на пол, Феликс быстро набирает другу сообщение:       «Ты оставил пакет».       По подсчётам Феликса, тот уже должен быть в комплексе. Ответ приходит через пару минут.       «Чёрт».       «Тренер уже здесь. Можешь, пожалуйста, принести его?».       «Я не успею прийти».       Феликс буравит взглядом текст и мысленно высчитывает примерное время, занимающее путь от зала и обратно. По сути, если Хёнджин очень постарается, буквально включит вторую световую, то вполне сможет успеть. Но в то же время Феликс понимает, чем чревато опоздание. Тренер не прощает задержавшихся, а особенно забывчивых. Сколько раз он сам становился провинившимся и бегал из-за этого вокруг всей арены. С одной стороны, Феликсу хочется проучить друга за причинённый беспорядок, но с другой — он бы и врагу не пожелал оказаться под гневным взглядом грозного тренера. А потому решает, что старший будет обязан ему по гроб жизни за то, что он должен выйти на улицу в столь отвратительную погоду из-за чужой забывчивости.       «Ладно. Будешь должен», — ответа он уже не ждёт.       Быстро войдя обратно в комнату, Феликс пугается собственного порыва, с которым принимается рыться в стопках одежды, чтобы найти что-то более-менее сносное. Он приходит в замешательство от того, как холодеют руки при мысли о скорой встрече с парнями. Пытаясь заглушить внутреннее предвкушение, он натягивает на себя свободную фиолетового цвета толстовку, на которой красуется неразборчивый принт, и чёрные джинсы с небольшими потёртостями на внешней стороне бёдер. Выходя, он бросает взгляд на валяющиеся книги и мысленно даёт себе по голове, ещё раз напоминая о том, что нужно убрать всё до прихода родителей. Слушать очередные истерики у него совершенно нет желания.       Подходя к зеркалу, Феликс видит перед собой измученного и явно невыспавшегося парня, которому стоит напомнить, что такое здоровый сон. Он пренебрежительно оглядывает отражение и надевает на голову чёрную кепку, чтобы скрыть светлые волосы. Закинув чужой пакет в рюкзак, он хватает висящий сбоку зонтик и выходит из дома, надеясь, что этот поход не станет для него кошмаром наяву, а в карму отправится какой-никакой плюс.

***

      Когда в конце аллеи виднеется привычный спортивный комплекс, дождь начинает идти с новой силой, отчего Феликс, прерывисто дыша, проклинает всё, на чём свет стоит: Зевса, если тот существует, за посланную погоду; и вполне существующего Хёнджина, который, видимо, и в собственной голове развёл бардак, раз не может уследить за своими вещами. Феликс перепрыгивает разливающиеся лужи и надеется, что его кроссовки не разорвутся по дороге домой. С зонтика буквально стекает вода, как из водосточной трубы с крыш домов. Ему остаётся лишь, стиснув зубы, двигаться вперёд и оглядываться, чтобы ни с кем не столкнуться. Он чувствует, как толстовка прилипает к разгорячённой коже из-за быстрой ходьбы, и мечтает поскорее попасть в здание.       Холл встречает его тишиной и ярким светом, из-за чего в глазах с непривычки начинает рябить. Феликс облегчённо вздыхает и убирает зонтик в специальный чехол. Он снимает кепку и устало проводит рукой по волосам, подходя к большому зеркалу. Он замечает, как на щеках, словно роса, остаются маленькие капли, и аккуратно стирает их; чёлка некрасиво завивается от влажности, из-за чего Феликс решает надеть кепку обратно. В помещении привычно тихо, ибо все уже давным-давно в другом конце комплекса, поэтому Феликс, на ходу сверяясь с временем, — до начала около пяти минут, — бредёт по знакомому коридору и рассматривает пустые белые стены, как будто впервые их видит. С каждым метром Феликс явственнее чувствует напирающую тревогу, что смешивается с маниакальным желанием ускорить шаг.       Перед дверью на арену сердце начинает стучать в несколько раз быстрее, словно собирается выпрыгнуть из груди на холодную плитку. Феликс хочет остановиться, но раздающиеся изнутри крики и звуки мячей выбивают из него всякое желание. А потому он движется дальше, в конец коридора, где находятся раздевалки. Хёнджин должен быть либо уже мёртвым от недовольства тренера, либо в полной боевой готовности, чтобы за секунду обуть бутсы и вылететь на арену к остальным. Феликсу почему-то становится смешно. Он пытается отделаться от мысли, что во всём виноваты шалящие нервы — в конце концов он же всё-таки не сумасшедший.       Не церемонясь, Феликс распахивает дверь и сразу ощущает, как в лёгкие забивается характерный запах дезодоранта, мокрых тел и сброшенной одежды. Он уже и забыл, как пахнет в раздевалках. В дальнем конце помещения слышны оживлённые голоса и периодический смех, Феликс хмурится, не понимая, почему парни всё ещё не в зале. Он осторожно следует на звуки и удивляется, когда выходит из-за шкафчиков, видя, как на скамейках сидят друзья и играют в карты. Феликс останавливается, непонимающе озираясь.       — О! Феликс! — вскакивает со своего места переодетый Хёнджин, на ногах которого ничего, кроме чёрных гетр. — Принёс?       За его спиной раздаются приветствия, и Феликс робко улыбается, бросая на друга требующий объяснения взгляд. Хёнджин останавливается перед ним и уже тянется к чужому рюкзаку, но младший в самый последний момент бьёт его по рукам и, ворча себе под нос, достаёт пакет. Феликс смиряет Хёнджина характерным прищуром и игнорирует его напыщенную благодарность.       — Как тебе погодка? Потрясающая же? — задаёт риторический вопрос сидящий сбоку Джисон, оглядывая вошедшего с ног до головы, на что Феликс с усмешкой кивает.       — Разве тренер уже не пришёл? — неловко подходя ближе, спрашивает он и зыркает на отвернувшегося друга.       Джисон на мгновение хмурится и бросает взгляд на спокойного Сынмина, который опирается спиной на шкафчик.       — Нет, у него какие-то дела, поэтому он отдал нам ключи от арены и маленького зала и куда-то ушёл, — поясняет Джисон, и через секунду в его взгляде мелькает нечто, похожее на катастрофу.       — Джисон, нет, — с мольбой в голосе просит сидящий рядом Минхо, и его плечо незаметно касается чужого.       Хёнджин наконец расправляется с обувью и поднимает заинтересованный взгляд на остальных, Сынмин, что внимательно следил за его движениями, тоже поворачивает голову.       — А давайте сыграем в маленьком зале! — восхищённый собственным предложением Джисон сбрасывает карты на пол, отчего они разлетаются в стороны, и Минхо, утомлённо вздыхая, принимается их поднимать.       — Реально, погнали, — Хёнджин воодушевляется чужой идеей, а на его лице начинает играть детский азарт. — Феликс, пойдём с нами.       Феликс, что всё это время стоял чуть в стороне, нервно вздрагивает, видя, что четыре пары глаз пытливо обращены к нему. В его планы точно не входила игра в мини-футбол, он предполагал, что отдаст Хёнджину пакет и уйдёт домой. С одной стороны, ему хочется отказаться, ибо он больше не играет, а с другой — в голове яркими буквами выводится отговорка, что от одного раза ничего не будет, никто не пострадает, если Феликс пойдёт на поводу у своих друзей.       — Ну…       — Пойдём-пойдём, не ломайся, — не даёт докончить Джисон и, хватая колеблющегося Феликса за руку, тащит его к выходу из раздевалки.       Феликс удивлённо вздыхает, когда его буквально силком выводят из помещения.       — Эй, а кто карты будет убирать? — слышится им в спины от раздражённого Минхо, но ему никто не отвечает.       Чужая рука ощущается страшным капканом, когда перед Феликсом проносится целый коридор и широкие окна, откуда виднеются глубокие лужи и затянувшееся серостью небо. Внутри рождается паника, стоит ему осознать, на что именно его ведут, что именно они собираются делать. Спустя каких-то пару секунд на него сваливается осознание, что он буквально в шаге от того, чтобы предать собственное обещание. Он собирается предать самого себя. И Феликсу становится страшно, потому что он не может позволить себе отступить от выбранного пути. Ему становится трудно дышать, он пытается вырвать руку, но Джисон, словно чувствуя, что друг намерен сбежать, хватается ещё сильнее. На мгновение Феликс замечает на чужом лице дьявольскую улыбку и не знает, куда ему податься, чтобы спрятаться от палящих озорным огнём глаз.       Феликс вдыхает аромат родных стен, и внутри всё содрогается от странного чувства, какое обычно появляется, когда люди встречают свою неразделённую детскую любовь, когда натыкаются на старые рисунки, которые много лет назад принесли им ни одно призовое место, когда оказываются там, где им быть попросту суждено. Паника охватывает Феликса, и он готов ей поддаться, но из ниоткуда возникает смеющийся Хёнджин, который убегает от раздражённого Минхо, и Феликс чувствует, как тянущиеся по венам нерешительность и тоска ускользают за чужими силуэтами. Ладонь Джисона аккуратно обхватывает маленькую ладошку Феликса, отчего тот неуверенно поднимает глаза от пола и встречается с тёплым, сострадательным и в то же время доверяющим взором. Джисон никогда не разочаровывался в друге и даже не помышлял об этом. Он сознаёт, что у бывшего сокомандника множество собственных причин убегать от прошлого, но ему, как и всем, хочется, чтобы тот перестал прятаться от настоящего. А потому он не стесняется взваливать на чужие плечи свои надежды и поддержку — Джисон верит в Феликса и не боится кричать об этом.       Феликса словно обдаёт приятным морским бризом, когда он глядит на доброжелательность, что переливается в чужих глазах. И на душе становится спокойнее, тревоги медленно отступают. Феликс аккуратно переплетает их пальцы, отчего Джисон простодушно посмеивается, демонстрируя белоснежные зубы, и тянет его к уже распахнутой настежь двери.       Сынмин догоняет их у самого порога, а за ним неуверенно бредёт растерянный Чонин, от вида которого Феликс по непонятным причинам приободряется. Он определённо рад видеть младшего.       — Я тут случайно украл Чонина, а то Чанбин его уже изрядно достал с упражнениями, — объясняет Сынмин, когда они все вместе заходят.       Феликс игнорирует упоминание чужого имени, но с улыбкой здоровается с Чонином, отчего тот, заметно оживляясь, улыбается в ответ.       — Ты молодец, что удрал от этого придурка, — похлопывая того по спине, хвалит Джисон. Оказавшийся рядом Минхо невесело на него поглядывает и едва заметно качает головой. Если бы Чанбин был здесь, то Джисон бы уже летел в Китай, не оглядываясь. Хотя парни не таят, что за глаза никто из них не боится называть капитана как захочется, ибо он всё равно ничего не сделает, пока не поймает с поличным.       — Он всё ещё буквально через стену, — констатирует Минхо, на что Джисон фыркает.       Феликс издаёт тихий смешок, из-за чего Джисон переводит на него всё внимание и, улыбаясь до ушей, тащит на середину поля.       — Играем три на три! Я с Феликсом и Хёнджином, — заявляет Джисон, на что Хёнджин отдаёт ему звонкое пять. Остальные переглядываются и встают на другую половину поля.       — Но я не в той обуви, — внезапно вспомнив, проговаривает Феликс, отчего парни усмехаются.       — Мы вообще в бутсах с шипами, так что не парься, — снисходительно отвечает Сынмин. Феликс думает, что играть в зале для мини-футбола в кроссовках и бутсах, предназначенных для большого поля, — лучшее, что они могли придумать в столь пасмурный день.       Когда Феликс встаёт на позицию нападающего, в его сердце будто взрываются победные фейерверки и включается торжествующая мелодия. Он впервые за два месяца полноценно чувствует мяч под своими ногами, и от осознания этого хочется кричать. Потому что Феликс как никогда понимает, что скучал, как никогда понимает, чего ему так сильно не хватало всё это время. Из его груди вырывается удивлённый вздох, когда ноги двигаются сами, без малейшего напряжения, так, словно он не переставал заниматься ни на секунду. Тело всё ещё помнит. И Феликс ощущает небывалый детский восторг лишь от того, что перед ним вырастает грозный Минхо и пытается отобрать у него мяч. Привычная апатия сменяется ошеломляющей радостью, что граничит с безудержным счастьем. Феликс не может удержаться от улыбки, когда в последний момент его останавливает шустрый Чонин и мешает забить первый гол.       Всё это не настоящий футбол, но как же он всё-таки греет истосковавшуюся душу Феликса. Никто из них не принимает эту игру всерьёз, а потому отовсюду раздаются громкие возгласы и глупые подколы, когда Чонин не может обвести высоченного Хёнджина, когда Сынмин почти падает от напирающего Джисона, когда Минхо чуть ли не носом влетает в стену, пытаясь не дать мячу уйти в аут. Феликс ощущает, как удовольствие разливается внутри яркими каплями предрассветного дождя, томными отсветами ночных фонарей, желтоватыми бабочками с неприметными полосками на крыльях. Если бы ему посчастливилось когда-либо ещё испытать подобное ни с чем не сравнимое чувство насыщения и удовлетворения, он бы пожелал пережить этот день заново.       В голову бьёт резкая мысль о том, что Феликс способен повторять этот день снова и снова, множить положительные эмоции и быть рядом с теми, в ком нет ни грамма лжи, и ему становится физически больно. Потому что он понимает, что мосты сожжены и новые возвести не получится. Он собственными руками закрыл все пути назад.       Как бы ему хотелось всё вернуть, как бы ему хотелось, чтобы в темноте его направили, позвав по имени, дабы он смог избежать мучительной смерти в глухом одиноком лесу.       При виде довольных улыбок на лицах друзей Феликс не может не улыбнуться в ответ. Можно было бы сказать, что картина резвящихся и громко кричащих старшеклассников странная, но в их случае это обыденность. Приятная и цепляющая. Внутри Феликса клубится благодарность. Она выливается в его блестящие глаза, раскрасневшиеся от беготни щёки, хриплый голос и первый гол, который он забивает зазевавшемуся Минхо. Что-то в его сердце переворачивается, сверкает и плавится. Друзья кричат так, будто они в прямом смысле одержали победу на соревнованиях, будто они заняли первое место в турнирной таблице и кубок уже в их руках. Джисон набрасывается на восторженного Феликса и роняет его на пол, громко крича на ухо, какой тот молодец. На них прыгает Хёнджин, отчего они начинают толкаться, словно малые дети. И вокруг стоит такой шум, что кажется, будто кого-то собираются убивать. Но на деле они лишь празднуют свою маленькую победу, хотя впереди ещё целая игра и это только первый гол.       Первый гол Феликса после того, как он ушёл из команды.       Джисон кричит о том, что их не победить, отчего Минхо возмущённо нахмуривается и, резко подойдя к развалившимся друзьям, вытягивает несносного парня. Младший пытается сопротивляться, но его попытки разваливаются на глазах, стоит только Минхо грозно зашептать ему что-то на ухо. Лицо Джисона наливается краснотой.       Сынмин осторожно присаживается на корточки рядом с Хёнджином, но тот, недолго думая, тянет его за руку, из-за чего он валится прямо на них. Парни начинают смеяться, на что Сынмин недовольно ворчит, но не предпринимает попыток подняться, а лишь перехватывает руку Хёнджина и держится за неё крепче. Феликс поворачивается к стоящему в стороне Чонину и подзывает его, думая лишь о том, чтобы младший чувствовал себя рядом с ними как дома и ни о чём не беспокоился. Потому что они далеко не те люди, которые прогонят его или сделают больно, наоборот — они постараются сделать его своим. В какой-то мере Феликс понимает состояние Чонина, ибо после ухода и сам занимает подобную позицию — он тоже не знает, как подступиться к остальным. А потому ему хочется облегчить ношу младшего и помочь ему адаптироваться.       Чонин мнётся, но всё же решается лечь рядом. Феликс приподнимается, чтобы проследить за его движениями и слегка толкает Сынмина, чтобы тот подвинулся. Младший благодарно кивает Феликсу и пристраивается на его руке. Это кажется таким милым, что Хёнджин издаёт непонятный звук, похожий на наигранный плач, из-за чего тут же получает от остальных по голове. Краем глаза Феликс замечает какое-то движение в дверном проёме, из-за чего щурится, чтобы лучше разглядеть.       Перед ним предстаёт опирающийся на дверной косяк Чанбин, лицо которого не выражает ничего, а футбольная форма красиво очерчивает накачанное тело. Феликс дёргается, когда чужой взгляд без интереса бродит по веселящимся парням. Ему страшно даже представить, смотрит ли старший на него, потому что и без того ощущает на своей коже резкий жар и оседающую копоть.       Чанбин словно грозный наблюдатель, в чьих обязанностях одной аурой своего присутствия наводить ужас и панику. Он никак не заявляет о себе, из-за чего парни даже не подозревают о том, что отныне не одни. Но Феликс нутром чувствует стальное дыхание старшего, будто оно раздаётся прямо над его ухом.       Феликс ловит в чужих глазах неясную эмоцию и задерживает дыхание, когда Чанбин разворачивается и уходит.       Тёмный силуэт скрывается в коридоре, но частички опасности остаются прозрачной пылью витать в атмосфере.