***
Мерное постукивание настенных часов наполняет комнату апатией. На столе опустевшая чашка, за окном — солнечный свет и звуки города. Из открытой форточки доносится радостный хохот детей, что проникает на кухню сквозняком, развевающим тонкие занавески. Снаружи ярко и живо, внутри — тихо и напряжённо. Запах свежезаваренного чая растворяется в воздухе, смешиваясь с пылью и тишиной. Феликс сидит в нервной задумчивости и теребит в руках белую салфетку, большая часть которой уже валяется клочьями на полу. Бледная плитка усыпана белоснежными лепестками, словно первым снегом. Феликс не обращает внимания на мусор, снова и снова разрывая салфетку. С такой силой, что через считанные секунды от неё не остаётся ничего — только разлетевшиеся куски. Феликс опускает потерянный взгляд на пол и рассматривает рассыпавшиеся обрывки так, будто перед ним — фрагменты пазла, которые нужно собрать воедино. Но проблема в том, что он не может. Сколько он уже так сидит? Час, два? С того самого момента, как нашёл в закромах шкафа спортивную форму, гетры и бутсы, как сложил всё в сумку и поставил её в прихожей. Он сидит, не двигаясь, будто мир вокруг замирает. По квартире бродит сквозняк, точно ветер в голове Феликса, когда он в панике пытается обдумать происходящее. Мысли начинаются на вчерашнем разговоре с тренером, медленно переходят к последним месяцам одиночества и наконец доходят до того самого дня, когда были брошены роковые слова: «я ухожу», — и мысль обрывается. Дальше словно туман. Феликс теряется в размышлениях, с каждой секундой упуская спасительную нить. Он тянется за ней, протягивает ослабевшую руку, но она блёкнет, исчезая. Феликс окончательно перестаёт понимать — предположения, опасения и тоска смешиваются в один страшный водоворот, что захватывает Феликса в свои сети и утаскивает далеко-далеко, туда, где не остаётся ни одной здравой мысли. Он не знает, что делать. Феликс не знает, стоит ли ему прямо сейчас встать и пойти на тренировку или остаться здесь, среди невысказанных просьб и сожалений. Дозволено ли ему возвращаться туда, откуда он ушёл по собственной воле. Ему кажется, будто слова тренера не больше, чем насмешка, глупая шутка. Он не может принять их всерьёз, что-то внутри противится верить. Будто его ставят на сцену и сидящие в зале люди начинают смеяться, только все знают почему, а он единственный — нет. Потому что смеются над ним. Феликс старается не вспоминать, но образы из прошлого громким шёпотом забираются ему в голову, и он не может сопротивляться. Он представляет, как вокруг него были люди, что не стыдились говорить о своих проблемах, что не скрывали от него свои секреты, что принимали его, будто собственную семью — до тех пор, пока Феликс сам не стал проблемой. Перед глазами расстилается картинка из далёкой осени, когда с деревьев падали первые листья, а птицы только-только стали улетать, когда после вечерней тренировки они медленным шагом брели вдоль аллеи. Они говорили обо всём: о новых сериалах и комиксах, о домашке и одноклассницах, о погоде и прошедшем дожде. Они говорили о будущем. — Представьте, как через пару лет мы будем держать в руках кубок и гордо говорить, что мы — одна команда, — радостно вещал на всю улицу Джисон, воодушевлённый внезапно представшему в воображении образу. Его волосы ещё не были сожжены краской, а на носу сидели квадратные очки в толстой оправе. Одна команда. Феликс иронично усмехается: прошло несколько лет, но кубка они даже вблизи не видели. Чем больше он размышляет об этом, тем быстрее его усмешка превращается в истеричную улыбку. Ведь не увидели они долгожданного трофея только благодаря нему. Благодаря его ошибке, которая стоила целой разрушенной жизни и осуждения. Прошло несколько лет, а от «одной команды» откололся невосполнимый кусок. Теперь эта фраза никак Феликса не касается, отныне он не имеет отношения к какому-либо братству, товариществу и тем более — к чьему-то будущему. Ему бы теперь своё собственное построить с нуля. Часовая стрелка делает оборот. Феликс вздрагивает от внезапно раздавшегося щелчка — до тренировки остался час. Время неумолимо ускользает. Ему нужно больше времени, он не готов сделать выбор прямо сейчас. Удивительно, как в один день решение приходит за секунду, а на последующий — требуются часы, чтобы позволить себе лишь подумать о том, чтобы что-то исправить. Феликс понимает, что у него больше нет ничего. Ему нечем крыться, и время не бесконечное. Он отчаянно пытается откопать внутри себя ответ на страшный вопрос, что витает вокруг уже два месяца: «Как ему***
Запах знакомого холла, пастельных стен и холодного пола заставляет Феликса судорожно вздохнуть. Он бредёт за другом по коридору и не представляет, как ещё жизнь сможет над ним поиздеваться. Бросая взгляд на уверенно идущего Хёнджина, Феликс жалеет, что не вырвал у него сумку и не убежал куда глаза глядят. Былой мимолётный подъём сменяется паникой, что с каждой секундой начинает закипать всё сильнее. По мере того, как они приближаются, внутри Феликса разражается буря. Сынмин говорил, что никто не держит на него обиду, Хёнджин говорил, что все хотят его возвращения, тренер говорил, что его поступок всего лишь малолетняя глупость. Феликс снова и снова прокручивает чужие слова, но, как бы он ни старался, достаточного веса они не имеют. Развившаяся за считанные недели нервозность, а вместе с ней и тревога, не дают ему поверить даже в то, что будет повторяться сотней людей. Быть может, все простили, но самое главное, что Феликс не простил. Перед раздевалкой Феликс застывает, из-за чего Хёнджин буквально вталкивает его внутрь, а потом удерживает за плечи, ведя вперёд, чтобы тот не сбежал. Когда-нибудь Феликс обязательно поблагодарит друга за его настойчивость. А пока — ему хочется лишь оторвать чужие руки, что впились в широкие плечи. Феликс невольно вспоминает, как ещё день назад оказался здесь по инициативе старшего. И сегодня он вновь входит в душную раздевалку — из-за Хван Хёнджина. Феликс до побелевших костяшек стискивает лямку сумки, когда наконец оказывается перед парнями, что моментально отрываются от своих занятий и переводят заинтересованные взгляды на вошедших. В мгновение ока образовывается молчание. Несколько секунд они смотрят на Феликса, глаза которого мечутся с одного опешившего парня на другого. Никто не говорит ни слова, и Феликс начинает чувствовать, как внутри буря сметает последние заслоны и истерика уже встаёт поперёк горла. Первым неловкую тишину нарушает пришедший в себя Джисон, который откидывает кроссовки в задумавшегося Сынмина, и вскакивает со скамейки, подлетая к Феликсу. Чужой радостный вскрик опаляет ухо. Феликс не успевает сказать и слова, прежде чем длинные руки обхватывают его шею, а русые волосы щекочут щёку. От чужого тепла у Феликса начинает кружиться голова, а внутри всё сжимается. Он из последних сил сдерживает улыбку и непрошеные слёзы. — Я так рад, что ты наконец вернулся! — обнимая крепче, кричит Джисон, и его воодушевление подхватывают остальные — по раздевалке разносятся одобрительные приветствия и внезапные аплодисменты. Глаза Феликса расширяются. Он непонимающе озирается по сторонам, но вместо осуждающих взоров замечает лишь — ликование (?). Парни подходят ближе и хлопают Феликса по плечу, кто-то пытается отцепить прилипшего Джисона, на что тот сжимает младшего сильнее, сдавливая грудную клетку. — С возвращением, — с приятельской улыбкой проговаривает Сынмин, трепля Феликса по волосам. Джисона наконец отдирают, и он плюхается обратно на скамейку, вызывая у Феликса резкий смешок. — Мы уже заждались, — Чангюн подходит ближе и даёт Феликсу пять. Феликс едва успевает отвечать на всеобщие приветствия. Через какое-то время у него невольно появляется широкая улыбка, и голос становится выше, чем обычно. Былое отчаяние растворяется, оставляя место для благодарности. Он обнимается с каждым человеком в раздевалке и не может отделаться от мысли, что не мог придумать исхода лучше. Будто он попадает в совершенно другое измерение, ведь всё, что сейчас происходит, было для Феликса неисполнимой мечтой. Ему кажется происходящее приятным сном, и он до чёртиков боится просыпаться. — Спасибо, — садясь на скамейку, тихо выдавливает он, когда парни утихают. — Здесь не за что благодарить: иначе мы бы не приняли тебя, — рассудительно проговаривает Сынмин. Феликс слегка качает головой. Сбоку доносятся довольные голоса Вонпиля и Джэхёна: — А я тебе говорил. Давай, — торжествующе проговаривает Джэхён, на что Вонпиль слегка толкает его в бок и принимается копаться в своём рюкзаке, после чего протягивает старшему купюру. — Вы что, спорили? — удивлённо спрашивает Феликс. — Да тут все спорили, — отвечает вперёд Минхо, бросая взгляд на игнорирующего его Джисона. — Да, малыш? — поворачиваясь полностью к своему парню, спрашивает он. — Не называй меня так, — театрально возмущается тот и, не обращая внимания на старшего, уходит в зал. — И денег ты не дождёшься! — кричит он уже на выходе. Недовольство Минхо и подшучивания остальных прерывает резкий стук закрывшейся дверцы. Феликс оборачивается на внезапный шум и тут же теряется: позади опирающегося на шкафчики Хёнджина виднеется широкая фигура Чанбина, который недовольно встаёт и, ничего не говоря, уходит в коридор. Феликс до последнего не замечал чужого присутствия, а потому оказывается совершенно не готовым к подобной сцене. Атмосфера на несколько секунд темнеет. — Ну этот, как всегда, — вполголоса замечает Хёнджин, когда капитан скрывается за поворотом. Впервые за два месяца, что будто растянулись на сотню лет, Феликс чувствует себя свободным. Он с улыбкой принимает поздравления тренера и уверенно кивает, когда его просят впредь тренироваться с двойным усердием. Те упражнения, что раньше были ненавистны, отныне Феликс отрабатывает так, словно они самый настоящий подарок. Он с наслаждением слушает болтовню друзей и наблюдает за ними, будто видит впервые — пытается запомнить все черты. С удивлением отмечает, как на самом деле парни изменились: Минхо наконец избавился от своего тошнотворного одеколона, от которого у Джисона сносило голову, и купил новые серьги; Сынмин стал выглядеть увереннее, но его спокойный взгляд всё так же навевает прохладу; Джисон окончательно забыл, что такое соблюдение тишины, а потому его слышно всегда. Феликс старается не оборачиваться на молчащего Чанбина, но даже в нём отыскивает изменения: Чанбин стал ещё более угрюмым и раздражительным. Феликс прячет взгляд, когда случайно сталкивается со старшим во время пробежки, и не говорит ни слова. Арена предстаёт перед Феликсом в новом обличье: она кажется ещё больше, чем раньше. Как будто за то время, что его не было, здесь успели сделать перестройку. Но на деле не поменялось ничего. Просто истосковавшаяся душа Феликса сравнивает воспоминания с настоящим. И нынешнее кажется куда привлекательнее. В голове невольно всплывают стремящиеся картинки из тех холодных дней, когда парни бегали наперегонки, пока тренер не видел. Феликсу внезапно хочется повторить все шалости, что они устраивали вместе. Но он понимает, что в первый день ему даже рот нельзя открывать. Феликс следит за каждым движением Чонина и ловит себя на этом лишь в тот момент, когда перестаёт обращать внимание на призывный голос Хёнджина. Он подмечает каждый шаг младшего, будто бы оценивая его. Долгое время он не может понять, почему его взгляд из раза в раз обращается к новому нападающему, почему он тщательно следит за каждым звуком, за каждым голосом, почему Чонин так внезапно стал привлекать его внимание. А потом, когда рядом с младшим появляется Чанбин, к нему приходит осознание: Феликс сравнивает себя с Чонином. Феликс молча смотрит на то, что потерял. Глупое отождествление быстро отходит на второй план из-за громких выкриков Джисона, который уже заждался нерасторопного Феликса. И тот как никогда рад неугомонности друга. Феликс погружается в тренировку с головой и практически не реагирует на огненный взгляд, что бродит по его спине. Его не касаются, никто не стоит рядом, но Феликс кожей чувствует, как чужие неприятельские руки плавно поднимаются от кончиков пальцев к плечам и выше, к шее, а когда обжигающие языки касаются сонной артерии — руки крепко сжимаются. Феликс чудом не задыхается, когда из последних сил концентрируется на растяжке вместо того, чтобы обернуться и посмотреть своему страху в глаза. Феликс не готов даже дышать в сторону раскалённого Чанбина. Он слишком хорошо знает, чем это чревато. Хёнджин встаёт перед ним, словно спаситель. Утаскивает друга в другую часть арены и запрягает новыми упражнениями, заставляет делать усиленную растяжку. Ведь младший столько потерял, сидя дома, что просто так ничего не восстановить. Хёнджин намеренно заполняет мысли Феликса бесполезной информацией: начиная от прошедших товарищеских матчей со школьными командами и заканчивая турнирной таблицей старших команд. Он всячески влияет на чужое настроение, не оставляет без внимания обеспокоенное состояние друга и вселяет в него некую надежду. Хёнджин помогает Феликсу отвлечься от собственной драмы в сердце и перенаправляет его активность на что-то полезное — на всё, что не касается Со Чанбина. В поле зрения остаются только повеселевший Сынмин, что старательно обводит чересчур активного Джисона, и поддерживающий Хёнджин, что отворачивает голову Феликса всякий раз, когда тот намеревается обернуться. Друзья своим настроем выбивают из него оставшиеся сомнения по поводу сделанного выбора. Они попросту не дают тёмным мыслям проникнуть в его голову, но Феликс не уверен, что сможет контролировать себя, когда останется в одиночестве. Резкий вскрик Джисона заставляет Феликса оторваться от упражнений. Он непонимающе переводит внимание на шум и едва может сдержать усмешку: Джисон так сильно хотел отобрать у Сынмина мяч, что не рассчитал силы, и потому свалился прямо к чужим ногам, на что младший даже не шелохнулся, чтобы поймать непутёвого друга. Джисон протестующе вопит, пытаясь толкнуть Сынмина, но тот спокойно отходит в сторону, насмешливо сверкая глазами. От разборок их отвлекает звучный голос тренера. Команда выстраивается в шеренгу перед мужчиной, на что тот довольно кивает. Разминка заканчивается. У Феликса подрагивают руки от предвкушения ближайших часов усиленной отработки. Измождённый Феликс подходит к трибунам в поисках воды — в горле нещадно дерёт. Он внимательно рассматривает стоящие бутылки, но не находит среди них свою. Команда за его спиной вяло пинает мяч, пользуясь временем на перерыв. Феликс хлопает себя по лбу, понимая, что вода осталась в раздевалке. Быстро скрываясь за трибунами, он бредёт к приоткрытой двери, за которой, кажется, никого. Феликс заходит внутрь и, не заметив посторонних, спокойно двигается в сторону своего шкафчика. Футболка липнет к спине, отчего становится неприятно; на лбу выступает испарина, и волосы намокают, путаясь. Он неосторожным взмахом руки убирает приставшую чёлку и открывает валяющуюся на скамейке сумку. Любопытно оглядываясь, Феликс рассматривает раскиданные по всей раздевалке вещи друзей и едва заметно усмехается, мысленно сравнивая то, как аккуратно сложены вещи старших и как беспорядочно в кучах лежит одежда младших. В нос забивается запах дезодорантов и шампуня, Феликс вдыхает его, но вместо привычного равнодушия чувствует странное удовлетворение — он скучал даже по такой, казалось бы, мелочи. Будто всё, что раньше для него казалось обыденностью, наполняется новыми красками и отныне выглядит куда привлекательнее. Феликс начинает обращать внимание на детали. Ведь когда люди со скрежетом в сердце оставляют дорогие места, они стараются не оборачиваться, дабы с новой силой не влюбиться в то, от чего им суждено избавиться. Они вычёркивают любые воспоминания о прошлом, сжигают фотографии, закрываются. И образы медленно стираются, оставляя после себя незаполненные дыры. А потом, когда судьба делает оборот на сто восемьдесят градусов и отправляет людей туда, откуда они со всех ног бежали, дыры заполняются новыми цветами. Картинка словно обретает ранее невиданную красоту, и люди замечают то, что никогда не представляло для них ценности. Так и Феликс пытается воссоздать в голове утраченные воспоминания, улучшая оставшиеся очертания. Холодная вода приятно опаляет горло, и Феликс вновь ощущает себя живым. Несколько капель медленно стекают по подбородку, по разгорячённой коже шеи, и попадают под влажную футболку. Феликс удовлетворённо вздыхает, когда жажда наконец отступает. Долгий перерыв сильно сказывается на его форме: ноги гудят от напряжения, а это значит, что на завтрашний день мышцы будут изнывать от боли. Но, даже несмотря на будущую усталость во всём теле, душа Феликса впервые за долгое время легка. Он забывает о той тяжести, что сопровождала его на протяжении страшных месяцев, о которых теперь он хочет позабыть. Закрыв бутылку, Феликс собирается последовать к выходу на арену. Но в последний момент, когда он уже делает шаг по направлению к двери, она оглушительно захлопывается, а на пороге появляется человек, с которым Феликс хотел иметь дело меньше всего. Лицо Чанбина привычно недовольное, но в то же время серьёзное и сосредоточенное, его взгляд направлен точно на опешившего Феликса и не выказывает никаких положительных эмоций. Капитан несколько секунд глядит на младшего в полном молчании, из-за чего духота раздевалки моментально сгущается и становится почти осязаемой. Беззаботная атмосфера, что царила в помещении, пока здесь был лишь Феликс, превращается в нечто тёмное, похожее на сгусток сожжённого дотла мрака. Чанбин не спускает с Феликса глаз, подходя ближе. Чанбин делает шаг вперёд, Феликс — два назад. Чужая фигура надвигается с такой силой, что у Феликса подрагивают пальцы на руках, а дыхание сбивается. Он не знает, что от него хотят. И поэтому не придумывает ничего лучше, чем отойти. Последнее, о чём он мечтал в этой жизни, — столкнуться с Со Чанбином после того, как отверг его чувства. Феликс нервно сглатывает, когда в глазах старшего сверкает нечто зверское. В голове появляются воспоминания об их последней встрече, о запахе зимней свежести и сказанной в пьяном бреду фразе: — Больше никогда не попадайся мне на глаза. Феликс отчётливо помнит, как чужие губы недобро изогнулись, а голос стал стальным. Помнит, а потому внутренне пугается, когда осознаёт, что не просто попался капитану на глаза, а добровольно запутался под ногами. Всё, что происходит между ними, кажется Феликсу самым настоящим издевательством. Ведь они расстались, их отношения закончены, но Чанбин всё равно продолжает давить, а Феликс бороться с совестью, не в силах дать отпор. Не этого Феликс хотел, когда просил Чанбина оставить его. Не этого Феликс хотел, когда размышлял о том, чтобы вернуться в команду. Не ещё больших ссор и ненависти. И если Чанбин преисполнен к нему отвращения, то Феликс по прошествии долгих месяцев остаётся лишь с глубокой грустью, сожалениями и стыдом. Он понимает, что сам виноват в том, что теперь Чанбин прожигает его взглядом и мысленно желает исчезнуть. Понимает, что сам виноват в том, что их и без того некрепкие отношения рассыпались на тысячу маленьких крупиц. А потому не может сопротивляться, когда внезапно спиной врезается в металлический шкафчик, а силуэт старшего нависает над ним, словно рок. Он пытается отыскать на чужом лице хоть какие-то остатки сочувствия, но их попросту нет. Чанбин пришёл сюда не для того, чтобы проводить приятельские беседы. — Что тебе нужно? — пряча неуверенность, устало спрашивает Феликс и сжимает бутылку крепче. Он надеется, что её не придётся использовать не по назначению. Чанбин смеряет его тяжёлым взглядом и позволяет себе усмехнуться. — Захотелось поздороваться с дорогим товарищем. Ведь капитан не может оставлять своих игроков без присмотра, — его тон проходится сотней ран по сердцу Феликса. Он слышит подобное отвращение не впервые, но за столько лет ему стало казаться, будто отныне он больше не тот человек, к которому Чанбин способен так обращаться. Теперь же Феликс не знает: скорее всего, он больше всех заслуживает подобное отношение. — И для этого нужно прижимать меня к стенке? — Феликс начинает медленно закипать, из-за чего забывает о растерянности. — Никто тебя не прижимал, ты сам сюда забился. Чанбин неприкрыто насмехается над ним, и Феликс внутренне умирает, понимая, что перед ним стоит тот же человек, который раньше целовал его в этой же самой раздевалке, который поджидал его после школы и будил по утрам, который любил кусать его за ухо и громко смеяться на все протесты. Человек, который некогда любил его, отныне, не стесняясь, презирает. — Тогда я думаю, этого достаточно для приветствия, — Феликс морщится, отрываясь от шкафчиков, и предпринимает попытку обойти капитана. Но стоит Феликсу двинуться с места, как чужая рука резко хватает его за плечо, а после — толкает обратно к металлическим дверцам. Феликс ударяется спиной, отчего по помещению разносится неприятный шум. — Неужели ты забыл о том, что я сказал тебе на вечеринке? — Чанбин прижимает его сильнее, не давая вырваться, и раздражённо наклоняется к чужому лицу. — Какого чёрта ты снова здесь? Феликс делает порывистый вдох, и его лёгкие моментально наполняются ароматом чужой кожи. Он хочет ударить себя за то, что в такой момент беспокоится о столь бесполезных вещах; но на чужих губах виднеются кровавые полосы, от которых в душе Феликса всё замирает, — Чанбин вновь вернулся к своим старым привычкам. Почему в момент, когда некогда самый близкий человек посягает на его свободу, он вместо того, чтобы дать отпор, обращает внимание на чужие подрагивающие ресницы, выбритую бровь и искусанные в мясо губы? Феликс топит в себе чувство стыда за содеянное и сожаление из-за того, как сильно поменялись их взаимоотношения. Но в то же время он слишком долго прожил бок о бок с Со Чанбином, чтобы давать слабину. — Я-то помню, вот только удивительно, что ты после того, как еле-еле смог подняться с кровати и выйти из комнаты, помнишь хоть что-то, — тянет Феликс, внимательно следя за тем, как сверкают чужие глаза. Между ними было нескончаемое количество ссор. Большинство думали, что они не протянут и двух недель, учитывая то, каким образом их отношения зародились, каким образом они познакомились. Но по итогу их состязание растянулось на два долгих года, в течение которых они были скорее оппонентами, нежели чем страстными возлюбленными. Фундаментом для них было взаимное желание превзойти, но при этом видеть, как другой не отстаёт. Их отношения были своеобразным соревнованием, борьбой. Они пытались обогнать друг друга. И каково же было разочарование Чанбина, когда однажды Феликс проиграл. — Кажется, в тот момент ты плохо понял смысл, — рука Чанбина упирается в шкафчик рядом с головой Феликса. — Мне стоит повторить? Феликс слегка наклоняет голову в другую сторону, не спуская разгорячённый взгляд с чужого нахального прищура. — Знаешь, Чанбин, — он кладёт свободную ладонь на чужое плечо, несильно сдавливая, — мир, как и раньше, не вертится вокруг тебя. Между нами всё кончено, тебе не нужно снова строить из себя идиота и запугивать меня. Сам же прекрасно знаешь, что это бесполезно, — мы уже давным-давно прошли этот этап, — его голос крепчает с каждым словом, Феликс окончательно приходит в себя. — Или ты таким образом пытаешься начать всё сначала? Лицо Чанбина искажается злобой, и губы грозно изламываются в оскале. — Нужно быть умалишённым, — его рука грубо хватается за чужой подбородок, а большой палец на секунду касается нижней губы, — чтобы начинать всё сначала с тобой. Феликс сжимает чужое плечо крепче и вызывающе наклоняется, провоцируя. — Как хорошо, что хоть в чём-то наши мнения сходятся, — практически шипит младший в чужое ухо. А потом Феликс резко отталкивает капитана, вырываясь из чужой хватки. Раздражение буквально переполняет его, выливаясь в мечущий молниями взгляд. — Найди себе кого-нибудь другого для издевательств, а меня оставь в покое, — гневно бросает он перед тем, как наконец выйти из раздевалки. Когда дверь захлопывается, Чанбин стискивает зубы и ударяет кулаком об стену.