Through the Night

- Тебя зовут не Лип ... - кровь пузырилась от слов Джейми, пока Йен лежал на земле рядом с ним, считая размеренные вдохи. Где-то рядом взвыл снаряд. - Нет. Его грудь болела при каждой попытке вдохнуть воздух. Он боялся, что мог убить себя вместо того, к чему стремился. Потому что внутри него было укрыто что-то, что-то с красивой улыбкой на потрескавшихся, закушенных до крови губах. Эти обветренные губы всегда шептали: "Не надо...". Вот к чему стремился Йен. - Чего ты пытаешься добиться? Джейми быстро угасал. Его голова была окутана дымкой смерти, но глаза еще оставались горящими, цепляясь за каждое слово Йена. - Мне нужно вернуться к нему. Еще один взрыв - ему стало холодно. - П-просто... не надо ... - слова повисли в воздухе и насмехались над ним. Джейми судорожно втянул воздух для последнего вдоха, и Йен протянулся к нему рукой через грязь, потому что теперь горящая искра исчезала из этих глаз. - …на этот раз не облажайся. Вибрация у него за спиной заставила подскочить, вырывая из сна. С тех пор как Йен отправился на войну, он начал смотреть на чувства с точки зрения цвета. Боль обычно была красной или сочилась черным, ностальгия была голубой, а Микки - синим, цвета индиго. Но его кожа сейчас стала розовой, потому что на этот раз болело все, розовый был его наименее любимым цветом – самым подлым в своей коварности, перетекающим в себя из любых оттенков. - Что? - его дрожащие на телефоне пальцы выдавали попытку проглотить страх, который душил его по ночам. Микки начал смеяться на другой линии, но оборвал себя, как будто вспомнив, что не должен радоваться. - Украл мою лучшую реплику. - Если это все, что ты имеешь, то есть куда расти. Он посмотрел на часы. Было 2:38 утра. - М-мм... - пробормотал Микки на другом конце провода и замолчал. Йен посмотрел на свои боксеры, внезапно осознав, как ему неудобно. Он, блядь, обмочился. Используя плечо, чтобы прижать телефон к уху, он встал и сорвал простыни с кровати. - Разбудил меня во время хорошего сна, - он не мог позволить Фионе увидеть все это. - Ох, первый влажный сон. Поздравляю, ты, наконец-то, стал мужчиной, Галлагер. Он слышал, как Микки расхаживает по комнате на другом конце линии. - Что-то вроде этого. - Но, пожалуйста, избавь меня от подробностей, не хочу сегодня больше блевать. Йен замер и прислушался к мертвому воздуху между ними. Иногда он думал о том, что Микки больше всего на свете хочет, чтобы кто-то просто узнал его. Потому что он, черт возьми, пытается показать себя, он действительно это делает. Это врожденное качество, которое есть у каждого человека - желание контакта и понимания. Микки хочет проорать каждую свою скрытую мысль и тайну, Йен-то может понять, как одиноко и скучно становится, когда ты можешь ругаться только сам с собой. Но он не стал цепляться к замечанию о рвоте, сегодня, вообще, не казалось предназначенным для словесных баталий. - Не можешь уснуть? - Да, но не благодаря тебе, - слова сыпятся слишком быстро. Не об этом нынешний телефонный звонок. Он натягивает спортивные штаны, берет грязное белье и на цыпочках спускается вниз. - Тогда в чем дело? Зубы стучат друг о друга, и он слышит шипение. Наверное, сам себе прикусил язык. - Я просто звоню ... Иисусе ... – свет внизу не горит, и Йен мысленно благодарит Вселенную за маленькое одолжение, что ни у кого нет приступа бессонницы, за исключением человека по телефону. - Я просто звоню, чтобы узнать, как у тебя дела. Он роняет простыни и хмурится. - Я в порядке, Мик. - Хорошо. - А ты в по-…? Щелчок обрывает линию, и он чувствует себя ребенком. Он намочил свою постель, на него повесили трубку, и он упускает смысл всего этого. Если бы Джимми не купил им новую стиральную машину все эти годы назад, Йену никогда бы не удалось скрыть следы своей сломанной психики посреди ночи. Их старая была слишком громкой и трясучей - она скрипела и вибрировала бы, пока не разбудила бы даже Карла. - Видишь полную луну?- Лип указал наверх с того места, где они лежали в траве. Это был 10-й день рождения Йена, и Моника только что ушла насовсем прошлой ночью. - На Луне есть лицо. Йен прищурился и проследил за пальцем брата. - Он хороший? - Кто? Йен придвинулся ближе к Липу, пытаясь разглядеть, куда именно тот смотрит. - Человек на Луне. Брат пожал плечами. - Не знаю, может быть. Должно быть, достаточно хорош для Солнца, чтобы оно позволяло ему крутиться рядом, как думаешь? Йен стоял с открытой задней дверью и смотрел в небо. Луна светила, и он подумал, что предположение о Солнце, позволяющем ей выходить каждую ночь, пусть тайком, было одной из самый пронзительных мыслей, которые он слышал. - Йен? - за его спиной щелкнул выключатель, и половину кухни залило светом. Фиона в изношенной футболке, еле прикрывающей тело, щурила на него глаза. - Что ты делаешь? Сон туманил ее взгляд, но она медленно повернулась к стиральной машине. - Облил свои простыни, не хотел, чтобы ты с ними завтра сама возилась. Его сестра обхватила себя руками и уставилась на него. Он очень надеялся, что они не до основания разрушили саму идею о том, что когда-нибудь у нее будут собственные дети, потому что из нее, правда, получится отличная мама. - И ты решил постирать их посреди ночи? Он кивнул. - Извини, если разбудил. Фиона осторожно сделал шаг ближе к нему, как будто боялась его напугать. - Йен ... - в ее глазах мелькнуло понимание, потому что, в конце концов, матери всегда знают. Когда она начала сползать на линолеум и плакать, его почему-то ударило, что это самое прекрасное зрелище, которое он когда-либо видел. Йен хотел взять ее на руки, отнести в комнату и сказать, что это больше не ее обязанность. Она уже давно подняла его, и он был жив, здоров и дышал, и она не должна уже просыпаться всякий раз, когда кто-то из них вскакивает ночью. Ее плач стал слышнее, и он опустился на колени, скорчившись рядом с ней на полу. - Фи? Темные завитки волос упали ей на лицо, но когда он разглядел его - увидел, что плакала она тоже красиво. Почти все, кого он когда-либо видел плачущим, рыдали ужасно уродливо, но не его сестра. Может быть, потому что она плакала не о себе. Потом звякнула стиральная машина, а Йен все еще лежал на грязном кухонном полу, где каждая царапина была знакома с детства, положив голову на колени Фионы. Он хотел сказать ей, чтобы она вернулась в постель, но слезы, падающие с ее лица на его щеки, начали смешиваться с его собственными, и он снова подумал о Солнце и Луне… Наверное, он мог бы просто полежать так еще немного.