Through the Night

Кто-то настойчиво бил его головой о землю. Враг - это опасность. Боже, почему бы им просто не убить его? Эта пытка такая мучительная, и что это за звук? Бип, бип, бип… Йен приоткрыл глаза и инстинктивно дернул рукой, чтобы защититься от резкого света. Что-то рвануло его кожу, и он быстро прекратил свой взмах, чтобы увидеть, что его руку коротко натягивает капельница. - Вероятно, не стоит делать резких движений, - Лип сидел в кресле рядом с кроватью. Его вытянутые, не блистающие чистотой ноги подпирали крепко заправленные одеяла, которые аккуратно приковывали его к больничной койке. - Похоже, это больно. Как будто эти слова были приказом и триггером, он вдруг осознал, как сильно ему больно. Он чувствовал себя так, словно его сбил грузовик, и хуже всего было то, что его память играла с ним в прятки. - Очнулся, малыш? - Фиона положила руку ему на ногу. - Ага, - его голос хрипел от сухости. Мэнди вдруг выскочила из ниоткуда с чашкой воды, снова удивляя нежностью своего сердца, которую она без устали пыталась скрывать. - Что случилось? - Микки Милкович случился, - Лип слегка ухмыльнулся. - Должен сказать, я считал, что, возможно, он помягчел, но ... – он махнул рукой в сторону синяков, которые, как чувствовал Йен, украшали все его тело. - Очевидно, нет. Он пил всю ночь, вот и все, что он мог вспомнить. На самом деле он почти уверен, что больше пил, чем говорил, а затем была "правда или вызов". Боже, он был тем, кто предложил это… Сам себя саботировал, полностью предугадывая, что его размажут. Но это было забавно, потому что он мог предположить, что в море хаоса что-то простое, как карточная игра, будет желанным островком. Более чем желанным -оцененным по достоинству, потому что, в конце концов, он не считал, что у них в жизни случилось много детства или какой-то беззаботности. Они всегда действовали так будто "вызов" был неизменным железным бременем. - Я все время думал о тебе. Эти слова жестким эхом отдались в его голове, а затем наступила ночь с непроглядной темнотой. - Ты помнишь, что случилось? - голос Фионы звучал успокаивающе, и он закрыл глаза. Он действительно ненавидел больницы; флуоресцентные лампы и врачей, которые были не более чем невероятно талантливыми продавцами подержанных автомобилей. Они могут впарить тебе ложь, как раз на все твои надежды, и ты купишься, каждый раз покупаешься. - Немного туманно. Мэнди издала горловой звук и скрестила руки на груди. - Микки из тебя весь дух выбил, вот что случилось, - от нее волнами расходился гнев. Лип встрял. - Давайте не будем урезать события, он тоже ответил парочкой хороших ударов. - Да он был слишком пьян, чтобы даже понять, что его бьют. - Он - прямо здесь! - Йен ненавидел только одну вещь больше, чем людей, которые говорили о нем так, будто его не было в комнате, и это было ощущение засохшей глины на руках. Судя по тому, как складывалась его жизнь в последнее время, он не удивился бы, если после больницы они бы отправились на групповой урок керамики. - И он не был настолько пьян. Он был. Но ощущение Микки на нем, в любом аспекте - это не то, что он никогда не смог бы идентифицировать. Намеки были туманными, он признает, но его, блять, душа была самым болезненным синяком - большего поддавка память не могла ему дать. - В любом случае, у тебя сотрясение мозга, так что сегодня ты не будешь спать,- Фиона открыла две дешевые одноразовые упаковки Адвила и проглотила все. Наверное, у нее уже начиналось похмелье. - Док говорит, что тебе нужно бодрствовать, так что один из нас должен присматривать за тобой сегодня ночью. - Мы можем посадить его рядом с радионяней, - засмеялся Лип, и Мэнди сунула его кулаком. У Йена было полтысячи мыслей в голове. Ирония - вынужденно бодрствовать в течение того времени, когда он чувствовал, что мог бы поспать, а теперь его еще и нянчить будут. Он деградирует? Йен Галлагер, настоящая жизнь Бенджамина Баттона. - А где Микки? Тишина. Он открыл глаза, преодолевая суровость больничной реальности, и увидел, как Фиона сделала несколько шагов в сторону. Там, в самом дальнем углу комнаты, сидел Микки, перекинув одну ногу через подлокотник блевотно-зеленого кресла. В комнате стало тихо впервые с тех пор, как Йен проснулся, и теперь можно было услышать чавкающий звук слюны и зубов, жующих батончик Сникерса. --- Во время их ссор Микки всегда бросал Йену в лицо, что он подстреленный. Это был его туз в рукаве, чтобы доказать, что он сильнее. Ну, в тебя-то никогда не стреляли. Когда они всей ордой покинули больницу этой ночью, Микки все еще настаивал, что с какого ему сыпать извинениями за одно проклятое сотрясение, когда он из-за него принял две гребаные пули. Йен не сказал ему о своей, застрявшей в бедре. Она не беспокоила его, эту рану даже не сочли причиной, чтобы отправить его домой, так зачем пыжиться пытаясь побить хотя бы одного туза Микки своими козырями. Спор о том, где Йен проведет эту ночь, занял удивительно много времени, прежде чем решился. Фиона хотела, чтобы он был дома с семьей в своей собственной постели, но Мэнди настаивала, что она все равно не спит ночами, и прекрасно может присматривать и за ним и за Микаэлой. Каждая минута этой болтовни ломала крошечный кусочек самоконтроля Йена, за который он цеплялся. Голоса становились все более и более резкими с каждой "лучшей мыслью" - для него все они казались одинаково дерьмовыми. - Я присмотрю за ним. Слова Микки были странно взвешенными и лишенными какой-либо очевидной заботы или аргументированного резона под собой. Это казалось еще тревожнее того чем, если бы он просто снова сорвался и втащил ему. - Ну уж хрен, ты его сам в это положение и поставил! - Фиона смотрела на Микки так, словно он сошел с ума. - Как будто я собираюсь поверить вам, двум идиотам, что вы снова не начнете куролесить. Ему было интересно, что конкретно она под этим имела в виду. Лип явно устал и заскучал от всей этой возни. Мэнди улизнула, чтобы покормить Микаэлу, был уже почти час ночи. Им всем явно не стоило бодрствовать дружной толпой. - Мне сейчас похуй, пусть Микки за ним понаблюдает. Таким образом, они пришли к тому, что Фиона принимает Ксанакс из остатков нычки Фрэнка и вырубается, а Лип пойдет трахнуть Мэнди. На самом деле он этого не говорил, но все знали. Целых два часа Йен и Микки сидели молча. Йен растянулся на диване,а Микки курил на стуле у окна. Каждый раз, когда он добивал сигарету и тушил бычок, Йен думал - вот оно… сейчас он подожжет это место и убьет к хуям нас обоих. Но тот не пытался, а просто прикуривал следующую сигарету. Ботинок чиркнул его по голове, и он резко проснулся. - Какого хера, Мик? - Просыпайся, - голос был невозмутим. Йен потер пульсирующий висок, и его зрение на секунду затуманилось. - Я уверен, что не полагается стучать по башке тому, у кого и так сотрясение. - Засыпать тебе тоже не полагается. Прошел еще час, и ему захотелось поговорить. Хотелось, может быть, вспомнить предыдущую ночь и взять маркер, чтобы обрисовать свои синяки, сделать из своего тела карту и может быть понять, что, блять, происходит и чего ему ждать. Кирпич в рот - сюжетный поворот; все равно никому из жизни живым не выбраться. Микки встал и поднял руки над головой, потянувшись. Он был охуенно красив. - Пошли. - Куда? Было уже почти 4 часа. Он не мог думать и ему хотелось, чтобы на них было поменьше одежды, и он, правда, хотел просто сказать это, выплюнуть наконец-то, просто честно признаться. - У меня есть мыслишка. И пока Йен шел с ним через весь город к единственному мотелю, в котором стоило останавливаться, он задавался вопросом, когда же все изменилось. Когда они решили, что теперь рвут друг друга на части только, чтобы убедиться, что их швы на месте и надежно закреплены. Потому что он знал это, он видел, как Микки шел чуть впереди него, как будто каждый шаг был измерен и подсчитан. Два шага вперед, три назад. Это срабатывало, если один из них всегда отставал.