***
Папайрус осторожно вошёл в комнату, куда ему заботливо открыли дверь. На смятых простынях сидела, перебирая пальцы, худая девушка. Её волосы оставляли желать лучшего: изрядно отросшие, спутанные (где-то были видны даже колтуны) и грязные, отчего висели непонятными сосульками, а чёлка и вовсе закрывала глаза. Парень осторожно приблизился к ней и сел на пол рядом с кроватью, вглядываясь в тень от чёлки, пытаясь увидеть слепые глаза. Но те были закрыты. Папсу пришлось вывести шатенку из трансового состояния. Он не стал касаться её, дабы не напугать, но от его голоса она всё равно дёрнулась. — Хей, как тебя зовут? — Её глаза рефлекторно раскрылись — на блондина смотрел пустой, безликий взгляд прозрачных глаз, которые почти слились с белками. — Ты?.. Простите, Вы кто? Один из моих похитителей? Выпустите меня, прошу… молю! Я хочу вернуться домой к матери, отцу и брату, как вы не понимаете? Мне больно находиться здесь, только представьте, что вас отрывают от вашей семьи, — она неотрывно смотрела в одну точку, её зрачки даже не метались из стороны в сторону: за этим не было надобности. Голос дрожал и иногда срывался. — Дайте мне шанс уйти отсюда, — в отчаянии прошептала слепая. — Тш, не стоит бояться меня, — Папс успокаивающее взял её руки в свои. Холодные. — Мы не похищали тебя, твоя семья… Они сделали тебе сюрприз! Ты в санатории для людей с ограниченными возможностями. А я… волонтёр, который вызвался тебе помогать! Так как тебя зовут? — Брови слегка нахмурились, а глаза прищурились. Она не очень-то верила ему. — Меня зовут Фриск, мистер. Прошу прощения, но я задам пару вопросов? — Оранжевоглазый оживился: — Да, конечно! Всё, что угодно юной мисс! — Как вас зовут, что такое санаторий, чем я буду здесь заниматься, и кто тот странный мужчина, который пытался внушить мне, что я среди… монстров? — Тут же пыл Папайруса слегка поубавился, и он невнятно пробормотал что-то в ответ, пытаясь придумать достаточно достоверную легенду. — Меня зовут Папайрус, можно просто Папс. Я ещё молод, чтобы обращаться ко мне на «вы», поэтому разрешаю быть фамильярной ко мне. А санаторий — это… это такое место, где люди отдыхают и набираются сил. — Он на секунду задумался. — Правда, на улицу они не выходят. Мы с тобой будем тут читать… я! Я буду тебе читать, прости! А тот мужчина он, ну, — ничего хорошего в голову не приходило, поэтому парень быстро протараторил, надеясь на то, что она не расслышит. — Он директор и мой начальник. — Директор — это самый главный, да? Тогда понятно, почему он такой строгий. Мой отец тоже иногда кричит на матушку, она говорит мне, что это нормально: он же главный. Иногда он кричал и на меня, а потом я по заслугам получала пощёчины, но там действительно я была виновата, — она немного помолчала. — Только брат никогда не хотел быть таким, как он. Грегори говорил мне, что наш отче сумасшедший тиран. Не знаю, мама никогда не жаловалась, поэтому сомневаюсь, что Грег был верен в высказываниях. Как ты думаешь, он прав? — Папайрус молчал долго. Слишком долго он думал, что ответить фактически сошедшей с ума. Она ведь думает, что её брат жив, что отец и мать не бросили её на произвол судьбы. — Он… прав. Главному не обязательно быть строгим. Да и мой начальник не такой плохой. У него просто день не задался, вот и всё. — Фриск грустно улыбнулась и подвинулась на кровати для того, чтобы Папс сел рядом. — Что же, ладно. Если всё действительно так, то что ты мне прочитаешь? — Матрац прогнулся рядом с девушкой, и она посмотрела в сторону блондина, но попала взглядом куда-то в стену. — Для начала я просто расскажу тебе историю… — Парень тяжко выдохнул и начал на ходу придумывать какую-то околесицу. Но уже на середине невероятно странного рассказа про злых колючек и добрых единорогов Фриск мирно сопела, облокотившись на Папайруса.***
Папс вышел из комнаты, осторожно прикрывая за собой дверь. В кресле около компьютера развалился Гастер; выглядел он уставшим и вымученным. На столе лежала целая кипа бумажек: чертежи, документы, личные записи и даже мелкие клочки с заметками, — всё это горой возвышалось над головой учёного. — Она уснула, я наплёл ей про то, что она в санатории, куда её заботливо отправили родственники. Ты теперь директор и мой начальник, а я волонтёр, который за ней присматривает. Как тебе такая версия? — Мужчина потёр переносицу под очками. — Честно, мне всё равно на неё в данный момент, потому что сейчас важнее заняться Сансом: у него критическое состояние, а я без понятия, что делать. Забрать часть души у юной леди я не могу, ибо она и так слабая. Но другого источника для восстановления души этого оболтуса у меня тоже нет! Я пересмотрел все свои чертежи с изобретениями, все записи и исследования о душах, но не нашёл ничего! Понимаешь?! Ни черта! У меня есть лишь нестабильная черновая машина для извлечения Решимости, но её нечем питать. — Гастер резко развернулся к столу и, опираясь на него локтями, запустил ладони в волосы. В кабинете повисла гнетущая тишина. Стены давили на мозги. Шорох листьев лишь способствовал этому. Всё, что никак не помогало делу, благополучно выкидывалось на пол за спину учёного. Сара сидела молча, перебирая между пальцами волосы. Случайно среди них затесалась цепочка медальона. Девушка покрутила её в руках, после чего на неё снизошло озарение. Беловолосая подскочила на ноги и подбежала к Гастеру, который от безысходности положил голову на стол. — У меня есть идея! Этот медальон! Это части душ всех Решимостей, которых я когда-либо опекала. Они умирали, и я получала часть их сил. Именно так я смогла воскресить Фриск при помощи Санса. Главное, чтобы было хоть что-то оставшееся от предыдущей души, хоть пепел! Это всё равно сработает. Но у меня это оригинал, а нужен дубликат. Он, скорее всего, сейчас висит на самой Фриск, потому как с ним ей ничего не грозит. — Блондин оживился и с надеждой взглянул на жену. — Сара, ты гений! Тогда мне поможет как раз эта машина, раньше с её помощью мы пытались пройти через барьер. Конечно, ничего не вышло, нужны были души людей, но в нашем случае всё получится. Папайрус, мне нужен медальон с шеи юной леди. Он такой… в форме птички. — Сара смешно нахмурилась. — Ты кого это «птичкой» назвал? Моё воплощение — гордая птица Феникс, умник. — Мужчина закатил глаза. Папс сразу пошёл в комнату, даже не удивившись тому, что отец говорил с пустотой, ещё и назвал её «Сарой». Настроение слегка подпортилось, когда парень вышел из-за двери с кислой миной. — Нет на ней медальона с птичкой, на шее только натёрто слегка, потеряла, наверное. — Девушка сразу же выпала в осадок. — Как нет?! Она не могла его потерять, нет-нет-нет! Это единственный дубликат для подопечного, никто до неё ни разу не терял. Да и где она могла его оставить? Разве что… дома. — Сара покрылась пламенем, становясь видимой, отчего у Папса чуть глаза на лоб не полезли. Призрак уже собиралась взлетать, чтобы добраться до Сноудина и проверить каждый угол. Но её остановил Гастер. — Успокойся, — и она вернулась обратно в спиритическую форму. — Папайрус, ты когда-нибудь видел на юной леди медальон? Или замечал его дома? — У него камушек серебряный в глазу! — в сердцах добавила Сара. — У него ещё камушек серый в глазе птицы, — намеренно выделил учёный окончание, поправляя жену, которая тут же стушевалась под его взглядом. — Ну может она убиралась, и он слетел с шеи, расстегнулся… — Точно! Я сам снял какую-то подвеску с неё, потому что боялся, что эта штука может удушить её во время сна, может, ты про неё говоришь? — «Да-да-да!» — тут же прилетело со стороны дивана, куда плюхнулся призрак. Гастер мысленно стукнул рукой по лбу, но сдержался. — Я его на шкаф закинул, вроде. — Тогда не будем тормозить, нам нужна эта вещь. Она ключ к спасению твоего непутёвого братца, так что не будем терять время. — Мужчина схватил сына за руку, и они исчезли, оставив за собой только белые искры. А Сара возмущённо затараторила что-то про то, как он мог не взять её с собой.***
Дома у братьев было темно и как-то… серо. Дело даже не в пасмурном небе за окнами. Просто настроение было ни к чёрту, да и дом опустел. Казалось, даже стены потускнели. А ведь Папса не было здесь всего пару часов. Странно, но это помещение играло хоть какими-то красками, когда в нём были все вместе. Раньше хватало лишь наличия младшего брата, чтобы всё становилось цветным и радужным. А сейчас даже с ним было что-то не то. Фриск прижилась к духу здания так же, как и братья, прожившие здесь всю свою жизнь. Да даже ступеньки уже казались ветхими, а двери — до жути скрипучими. Всё навевало грусть, однако был свет в конце тоннеля — оставалась вера в то, что сейчас у них всё получится, и Фриск они тоже вернут обратно, и будут вместе втроём дальше продолжать… страдать от скуки. Если так задуматься, то весело было до момента, пока Санс не сошёл с ума и не начал тотальный контроль за девушкой. Папайрус надеялся, что близость его брата к смерти и чудесное «воскрешение» помогут переосмыслить что-то. А тем временем он уже был в комнате и шарил рукой по пыльному шкафу. Наконец он достал серебристый предмет на цепочке. На лицах появилось ликование, и Скелетоны покинули дом, отчего в нём стало ещё темнее.***
Они появились в кабинете, и учёный первым же делом побежал к недоработанной машине. Он закинул медальон в контейнер для душ. В нём действительно была энергия, действительно не хватало четверти. В голове была только одна мысль: «Торжество разума!» Гастер примчал обратно в помещение, чуть ли не светясь от счастья. Папайрус уже сидел на диване, поджав под себя одну ногу. Сара же была какая-то взъерошенная и на эмоциях, но при виде мужа в проходе порядком успокоилась. Мужчина сразу же отправил Папса в комнату к Фриск, чтобы он следил за ней и в случае её пробуждения развлекал. Мол нечего ему, маленькому, делать с ним около сложных нестабильных механизмов. Парень всё прекрасно понимал и, махнув рукой, направился в указанное место. Перед тем, как идти и воплощать их предположительный план, Гастер обратился к Саре: — Ты хочешь быть там, чтобы наблюдать за процессом? В случае чего ты скажешь мне, если что-то пойдёт не так. — Но она как-то грустно улыбнулась. — Мне тоже нечего там делать. Боюсь, моё материнское сердце не выдержит такого зрелища. — Блондин прищурил глаза. — Сара. — Она сразу насторожилась. — Ты действительно не хочешь быть там, или у тебя какие-то другие причины? — Он мог делать такие выводы, смотря на то, как она, словно защищаясь, сжимает в ладони свой медальон. — Скажи мне сразу, я что-то придумаю и сделаю так, чтобы всё кончилось нормально. Молодняк пойдёт домой, а мы с тобой останемся здесь навечно, пф, — он слегка закатил глаза. — Ну-ну, нам фактически двадцать шесть и тридцать, мы тоже вполне молодые. А вообще я просто не хочу в очередной раз смотреть на своего сына, который выглядит как труп. Всё нормально, уверена, что всё пройдёт гладко, не переживай. — И она постаралась выдавить из себя искреннюю улыбку, однако Гастер ни одному её слову не поверил, но не стал давить. Он вышел из кабинета, оставив позади Сару, которая вновь плюхнулась на диван и устало легла лицом в подушку.***
В операционной пахло медикаментами. Запах навевал соответствующие неприятные ассоциации. Тошнотворно, душно и страшно. Возможно, беловолосый должен был привыкнуть к этому аромату за столько-то лет, проведённых в этой лаборатории. Но не сейчас, не когда на кону стоит жизнь его сына. Да, он считал его тем ещё обалдуем, но обалдуем родным. И как вишенка на торте к этому амбре и был бледный парень, который безвольно лежал на кушетке. Он выглядел беспомощно, наверное, как и все, кто уже встречает смерть за поворотом. Его голубые вены, которые были даже слишком видны через кожу, стали какими-то блеклыми, хотя это было странно. Может, обман зрения и не более? Для учёного смерть никогда не была чем-то поистине страшным. Он всегда знал, что она придёт за ним, за его женой (однако он надеялся, что умрёт раньше неё, но судьба — та ещё тварь), за его детьми. Была полная уверенность в том, что он будет к этому готов. Но вот он сейчас стоит, смотрит на умирающего сына и понимает, что… нет. В нём лишь однажды просыпались такие чувства. Пальцы побелели, крепко сжав края кушетки. Его начинало трясти, дыхание стало медленнее и тяжелее. Снаружи он был максимально холоден, но внутри… Он искренне хотел кричать, кричать так, чтобы сел голос, чтобы каждый житель Подземелья знал, насколько ему плохо. Но он боялся криков, боялся, как никто другой. Поэтому не отправился на войну лекарем, хотя ему предлагали быть ближе к жене. Нет, он остался в лаборатории, придумывая оружие, проектируя его. Молодой учёный, сменивший чахлого отца, был так же гениален, такой ум передавался у них по наследству. Ему было всего двадцать три года, когда война разгоралась, её пик пришёлся на его двадцать семь лет. Тогда он и потерял Сару. Гастер помотал головой из стороны в сторону, прогоняя смог из разума. И снова посмотрел на бледного сына. Он выдохнул и отключил всё от него и койки, после чего с усилием толкнул вперёд кушетку. Темнота коридора тоже давила, однако уже не только на голову и мозги, но и на шею. «Мертвого не убьёшь», — промелькнуло в голове, и он мрачно ухмыльнулся. В очередном помещении, которое напоминало палату, стояла эта жуткая, почерневшая от времени машина. Медальон всё ещё был там, и на одном из экранов зелёным зловеще мерцала информация, которую мог счесть датчик. Усилием воли учёный подключил к Сансу всё, что требовалось, и на втором экране проявилась его душа: её остатки, на которые было больно смотреть. Нужно было просто нажать на кнопку, ничего сложного, так ведь? Ничего страшного, что машина не доработана и в нестабильном состоянии, верно? Сын умрёт, и его это нисколько не должно волновать, ведь тогда он станет призраком… Но Папайрус останется один, да и юную леди оставлять одну не хочется. А выживет ли она, если все свои силы он направит на Санса?От волнения тряслись руки.
Но он снова взял себя в руки и решительно нажал на красную кнопку на панели. Раздался тихий писк, а на экранах начали происходить изменения. Медленно, но верно из медальона исчезала сила, а душа Санса буквально восстанавливался по кусочкам. Что-то внутри Гастера тяжело упало, он сам не понял, что именно: камень от облегчения или что-то иное, потому что он услышал пронзительный раздирающий крик, когда в безделушке оставалась примерно четверть от света. Учёный резко обернулся в сторону прохода — ему явно не послышалось. По спине пробежал холодок, который словно ток побудил блондина молниеносно вытащить вилку из розетки. Экраны потухли. Дыхание сбилось, температура в комнате резко понизилась. Стало холодно. Изо рта шёл пар. Стало тихо, всё смолкло. Голос был женский, шанс, что это была Сара, был почти девяностодевятипроцентный. Гастер боялся криков… особенно её. Он обернулся, чтобы с позором выйти отсюда: эксперимент провалился, ему не удалось закончить начатое. Но застыл на месте, когда увидел в проходе кучу костей и Гастер-бластер, у которого медленно начинали светиться глаза. Взгляд метнулся в сторону Санса, тот всё ещё был без сознания, но вены на руках постепенно наливались светом. В каждом из помещений, кроме его кабинета и комнаты братьев, был шкафчик с препаратами первой важности. Их поставили во время войны, когда госпиталей не хватало и пользовались даже лабораториями: вот тут лечат больных, а в следующей же комнате создают оружие для победы. В списке препаратов были и шприцы со снотворным. Сейчас это было как нельзя кстати. Гастер быстро вколол сыну дозу лекарства, и бластер исчез через пару секунд. Но кости пришлось ломать самому, ударом жёлтой руки для того, чтобы попасть обратно в свой кабинет. Учёный фурией влетел в комнату, скрипя ботинками по кафелю, и остановился в проходе. Внутри боролось чувство собственной тупости и боль от неё же. На полу около дивана лежала Сара, пытающаяся встать и лечь обратно, но у неё даже голову поднять не получалось — свет от её тела потускнел, а сама она стала прозрачней. — К-какая же я… — она тяжело выдохнула, — жалкая. — Гастер взволнованно подошёл к ней и поднял на руки, она же разочарованно улыбнулась, пытаясь не закрывать глаза от усталости. — Не говори ерунды. Что произошло? — Он опустил её на диван, а сам сел, опираясь на колени локтями, и упёр в пол взгляд янтарных глаз. Блондин задал последний вопрос ради галочки: он понимал, что она ему соврала. — Это всё… медальон, — ей было сложно говорить: язык заплетался, дыхание замедлялось. — Я слегка слукавила: в нём сила не только предыдущих Решимостей, но также — моя и Фриск, поэтому без энергии в нём исчезну и я, и она. — Телом мужчина никак не дёрнулся, но на лице застыла гримаса осознания. — Не молчи… Мне страшно, когда ты долго молчишь, — она слабо схватилась за край его халата и слегка потянула на себя. — Я… — Он резко закрыл лицо руками, обречённо откидываясь назад. — Чёрт! У меня даже слов нет! Там же почти не осталось энергии, о чём ты думала?! — И так маленькая Сара словно стала ещё меньше, сжавшись и закрыв глаза. — Прошу, скажи мне, что можно восстановить силы в этой безделушке! — Можно, это зависит от Фриск, — она грустно выдохнула. — Но сейчас это не поможет: она сама слаба. Если бы у неё была её прежняя душа… вот тогда мы смогли бы что-то сделать. — А прежняя — это?.. Та, что была до амнезии, даже заплатанная и с трещинами? — Да, и… — Сара замолчала. Было слышно только то, как работал компьютерный блок. Тишина тягуче заплывала в уши, а потом проникала в мозг и сжимала его в своих тисках. Учёный внезапно решил, что, пока не поздно, он может вернуть часть света обратно в медальон. — И от её эмоций. Сейчас ей грустно, а нужно спокойствие как минимум. — Гастер поднял глаза к потолку и тихо сказал: — Я тебя понял. А пока отлежись, тебе это нужно.***
Уже на следующий день Папайрус занимался с Фриск всякой ерундой: сначала вообще пытался научить её читать шрифт Брайля, но когда у него ничего не вышло, он не отчаялся и засел читать ей сказки. В конце концов она сидела с таким лицом, будто читать ей ничего не хотелось. А так и было, она максимально устала от сказочек для детей и хотела просто посидеть в тишине, но неугомонный «волонтёр» всё не отходил от неё. В какой-то момент она уже не выдержала: — Да что такое? Зачем ты читаешь мне всю эту… литературу?! В чём смысл места, где все отдыхают, когда наоборот мой мозг уже кипит. Давайте так. Раз уж я тут оказалась в добровольно-принудительном порядке, то выпустите меня! Сделаем сюрприз моим родным, мол «вот она я, скучали?» — Папс стушевался и почесал затылок. — Ну, Фриск, понимаешь… Мы не можем тебя отпустить раньше конца программы… — Но его перебила взбешённая девушка. — Да какой программы? В чём её суть?! В том, чтобы читать мне истории для маленьких детишек? Ты думаешь, я не знаю их все? Я ухожу отсюда! Если вы мне, конечно, не врёте, и я действительно в каком-то там «санатории». — Она резко поднялась с кровати, но чуть не упала от внезапной слабости в теле, которой ещё вчера не было. — Фриск, прошу, не надо так делать, я за тебя переживаю, как и все остальные. — И тут он прикусил язык, в придачу дав себе хороший подзатыльник. — А зачем переживать за меня? Кто это… все остальные? Я тут никого даже не знаю… Погоди… Если это место для людей с ограниченными возможностями, то я не одна здесь такая. Отлично. — Шатенка повернулась с какой-то около-безумной улыбкой к бедному парню. — Сейчас ты ведёшь меня знакомиться с другими людьми. — Слушай, погоди, давай так. — Он чутка помедлил, понимая, что сказать ему в оправдание нечего. — Вот я сейчас у начальника своего спрошу, можно ли тебе выходить, а потом мы ещё посмотрим, ладно? — Фриск недоверчиво сощурила глаза. — Ладно, — протянула она и плюхнулась на кровать, прямиком в смятое одеяло. Папайрус вышел за дверь, тихо прикрыл её и шумно выдохнул. Гастер сидел за столом и внимательно читал какую-то толстую книгу с пожелтевшими от старости страницами. Очки сползли на кончик его носа, но этого он как будто бы и не замечал. На странное поведение младшего сына внимания он тоже не обратил. К слову, на диване валялась Сара и усердно пыталась поднять руки вверх; выходило, честно говоря, не очень. Хотя сейчас ей стало уже лучше, нежели утром, когда Фриск разбудил Папс, уронив на пол тот самый томик со сказками (возможно, он ей так не понравился именно из-за того, что эти сказки её и разбудили). — Пап, у нас проблема. — Парень облокачивался на дверь так, словно девушка сейчас пыталась вырваться из комнаты, а он её там насильно запер. Гастер же и ухом не повёл, поэтому блондину пришлось продолжить, надеясь, что тот его вообще слушает. — Фриск хочет выйти и «познакомиться» с другими людьми, которые находятся в нашем «санатории». — Хочет? Пусть выйдет, мы можем ей одного показать. — Что? Но ведь… — Его перебил мужчина, захлопывая книгу и поправляя очки. — Положись на меня.***
— И что, вы вот прямо-таки правда ведёте меня знакомиться с кем-то? Там не будет какой-нибудь адской машины, с помощью которой вы от меня избавитесь? — На вопросительное «а?» Папса она ответила: — Ну я же не знаю, могу ли вам верить, может я действительно в лаборатории монстров под землёй. — Что-то ты какая-то спокойная для человека, который так думает, юная леди. — Гастер вёл её и Папайруса в сторону палаты, где сейчас находился Санс в коме. — А что мне переживать? Я уже все стадии принятия прошла, у меня в голове сейчас ветер гуляет. — Учёный поднял одну бровь вверх, он был явно заинтересован в этом разговоре. — И какой он… Ветер? — Фриск расплылась в блаженной улыбке и свободной рукой начала жестикулировать. — Приятный, лёгкий такой, тёплый и майский. Он дарит всему миру зелень и солнце, а ещё грибной дождик. Я люблю грибные дождики, потому что они по факту простые дождики, но грибные. Грибы такие странные. Вы когда-нибудь задумывались откуда они появились? Это вроде то, что можно съесть, но при этом это не овощ, не фрукт и даже не ягода. Но и не растение! У них шляпки прикольные, такие гладенькие. А вот бугристые я есть не советую… — Она замолчала, как будто что-то вспоминала. — Я как-то в детстве случайно съела один такой и увидела! Да! Я, слепая, увидела птицу! Но потом меня весь день тошнило, и это было неприятно. — Ага… понятно, — протянул учёный, искренне улыбаясь из-за этого разговора. — А мы, собственно, пришли. — Алоха! — Фриск махнула рукой и надеялась услышать в ответ приветствие. — А чего он молчит-то? А-а-а, вы меня обманули-и, да-а? А я могу завещание написать? Всё своему коту отдаю, вот! — Кхм, нет, что ты, — Гастер прыснул в кулак, пока Папайрус явно был встревожен состоянием девушки в данный момент. — Просто он глухонемой. — А, ой. — Шатенка провела рукой по голове, зачёсывая свои волосы назад, из-за чего её чёлка кое-где встала дыбом. — Ну он же не слепой, да? — Когда она получила положительное «угу» в ответ, то бодрячком выдала: — Тогда чего киснуть? Передайте ему то, что я сейчас скажу. Итак! Ой… А как его зовут-то? Эх, никаких манер у меня, ни-ка-ких ма-нер! — Зовут его? Ну это… Снас Мышцын. — Шатенка хлопнула в ладоши. — Отлично! Послушай, Снас, ты не представляешь, как мне здесь скучно… Вот тебе они небось не читают эти тупые детские сказки, а тем более не будят ими часов эдак в семь утра, да? — Она чуть приостановилась. — Вы же успеваете за мной переводить это всё как-то? Гастер честно старался оставаться холодным и отстранённым, но разговор, начатый ещё в коридоре, не оставлял его. В очередной раз угукнув, он поспешил отвернуться. Папайрус же в этот момент и вовсе выпадал в осадок от непонимания ситуации. — Вот не знаю, правда ли ты настоящий, может, эти два дебила мне врут как дышат, но я рассчитываю, что ты меня видишь и понимаешь. Ты мне нравишься! С таким тихим собеседником разговаривать — такая прелесть. Я думаю, что ты милый, а что ты думаешь обо мне, м? — Ты… забавная. — Папса после этого можно было выносить на носилках, а Гастер резко стал серьёзным и посмотрел в сторону койки, где в коме всё ещё лежал Санс, который говорил… только что. — Чего-о! Вы же сказали, что он не только глухой, но ещё и немой! Я не поняла, это что ещё за наеб… — Её перебил Гастер, который прыснул чем-то в лицо, добавив: — Чудо Господне! — И, как в самых крутых фильмах по шаблону сценария, шатенка закрыла глаза и уснула мирным сном в руках Папайруса. — Слушай, я не рассчитывал на такой финал, но, кажется, наш пациент скорее жив, чем мёртв. А я не хочу, чтобы он знал, что юная леди здесь. Отнеси её обратно, запри на замок и прибегай сюда. Будем его расстраивать плаксивой историей о том, что она отдала за него жизнь.***
Ожидания Гастера подтвердились: только Папс вернулся — Санс начал пробуждаться. Сначала у него открылись глаза. Взгляд какое-то время оставался мутным, но вскоре стал вполне ясным. Дальше в ход пошла голова, он попытался повернуть ею в сторону, чтобы лучше оглядеться и понять: где он вообще находится. Отец и младший брат встали подальше от койки в целях личной безопасности; им только креста в руки не хватало для полной картины. Первое, что он увидел — полностью воссоединившуюся семью (разве что за исключением матери): Папайрус облокотился на потрескавшуюся стену, на его лице застыла гримаса волнения; Гастер же держал лицо и ничем себя не выдавал, осанка прямая, как и всегда, взгляд янтарных глаз сосредоточенный, а в остальном настоящий покер-фейс. Единственное, что не вязалось с образом «мистера-безупречности» — взлохмаченные волосы, которые обычно были идеально зачёсаны назад. Когда двое Скелетонов поняли, что опасаться им нечего, то подошли ближе (хотя по правде сказать, у Папса заметно тряслись руки). Сансу не нравилось то, как выглядела эта комната, ему хотелось быстрее исчезнуть отсюда, но увы, сил на это ещё нужно набраться. Руки как будто не слушались его, а лишь вяло приподнимались. Также ему не нравилось видеть здесь брата: больше всего он не хотел, чтобы этого позитивного вихря вовлекали в такое противное дело. — Ну здравствуй, — с усталым выдохом произнёс Гастер. — Как ты? Скажи, что всё в порядке, ты больше не будешь никуда исчезать, и мне больше не придётся искать твою рожу по всему Подземелью! — не выдержав, выпалил Папайрус. — Не буду, обещаю, — тихо промямлил в ответ Санс, усмехнувшись. Кажется, он даже не злился на него, лишь волновался, а это радовало. Если бы у него сейчас были силы, то он взъерошил бы и так лохматые волосы брата. — Так всё же как ты? — решил уточнить Гастер, потому как всё ещё переживал: правильно ли он всё сделал, да и у него всё ещё не полная душа, лишь её половина. — Нормально, спасибо, — как-то сухо ответил парень, меняясь в лице. Учёный слегка поджал губы, отводя взгляд в сторону. — Когда я смогу вернуться домой…? Домой… где Фриск и что с ней? — блондины переглянулись. — Наверное, это должен сказать я, да? — Папс неуверенно кивнул. — Что же, Санс, не пойми неправильно, но… её нет. Нигде. И никогда больше не будет. — Что ты имеешь в виду? Переставай наводить интригу, я должен знать где она, потому что, зная, как она вляпывается во всякие приключения… — Она умерла, — сухая констатация факта, которая врезалась кирпичом прямо в лицо. — Не может быть такого, у нас же был какой-то там медальон, который отдала мне мама. Неужели он потерялся или мама больше ничего не может сделать? Не верю! Вы мне лжёте, да? Это шутка, верно?! — он попытался приподняться на локтях, но Гастер сразу же осадил его, пальцами опуская обратно. — Послушай, такое случается. Я же как-то пережил смерть Сары и говоря о ней. Не всё можно решить при помощи призрачного мира, да и она не всемогущая, я тоже. А медальон стал твоим спасением. Мы забрали из него половину энергии и отдали тебе, чтобы ты выжил, — кажется, внутри что-то оборвалось. Тормоза. — Ты вытащил меня, у которого оставались буквально крупицы души, но не смог удержать какую-то жалкую маленькую красную душонку человека?! Да лучше бы сдох я вместо неё, в чём был твой приоритет? Я же ужасный сын, который не смог спасти тебя… если бы не я, то ты был бы жив! — на лице у Гастера что-то поменялось, но Санс не мог понять, что именно. Это было какое-то осознание или отчаяние. Но уже через пару секунд это пропало за холодной надменностью. — Умная юная леди сама пошла на такой шаг, Санс. Ты неблагодарный, попрошу заметить, она отдала за тебя жизнь. Жертвенность — хорошее качество. Просто прими как факт то, что я не мог разорваться на двух сразу, ладно? Она согласилась на то, чтобы я работал только с тобой, на двух стульях усидеть не вышло бы, — в глазах парня что-то погасло. — Хорошее, но совершенной тупое! Ты… хорошо, спасибо за меня, но… я же обещал, что не позволю того, чтобы с ней что-либо случилось. Как я на себя теперь смотреть в зеркале буду, зная, что не сдержал обещание? Как я вернусь в холодный и пустой дом только с Папсом…? — он резко вдохнул. — Может ещё не поздно? Можно отдать четверть ей и снова всё восстановить! Что если это можно… — но Гастер медленно покачал головой в знак того, что нельзя. — Ты не понимаешь, — учёный вспомнил слова Сары и решил пустить в ход частичную правду. — В этом медальоне была сила всех Решимостей… и умной юной леди тоже. Можешь считать, что она испарилась. Физического тела не сохранилось, только если дух, — мужчина спохватился и добавил: — Но не смей самоубиваться ради того, чтобы встретить её! Подумай о том, какой ценой тебе досталась эта жизнь, — Санс перевёл на него потухнувший взгляд. — Что же, раз так, то… я могу вернуться домой? — Да, Папайрус пойдёт с тобой, и вы забудете о моём существовании вновь, — голубоглазый отстранённо кивнул. — Но сначала тебе нужно пробыть здесь хотя бы неделю, потому что душа не стабильна. А не мне рассказывать тебе о слабых душах, — блондин как-то мертвенно ухмыльнулся. — Сыпешь соль на рану, да? Хорошо, я проторчу здесь неделю, — он затих и грубо добавил, — не больше, — Гастер кивнул и увел за собой Папса, закрывая дверь.***
В первый день после пробуждения из краткой, но комы, Санс пытался сидеть. «Я не инвалид, я не инвалид, я не инвалид, у меня всё получится, не могу же я быть слабым тюфяком? Нет!» — это всё, о чём он думал. Мысли о том, что он теперь свободен от обязательств не особо радовали. Удивительно, раньше он был бы даже рад. А сейчас что-то не то. На второй день он, невзирая на запреты отца, пытался вставать (пока старшего-Скелетона не было рядом с ним, конечно). Гастер вообще вёл себя странно. Постоянно как бы «невзначай» проходил мимо открытой двери, наблюдая чем занимается парень. Санс же сначала думал, что у него просто дела какие-то важные и он из кабинета в кабинет переходит вечно. Но ему как-то удалось выглянуть за дверь и искренне посмеяться: его «палата» была первой в коридоре от лифта. В прямом коридоре. Наружу мужчина выходить бы не стал, Альфис до смерти пугать ему явно не хотелось. Странно, почему он не заметил зеркало, которое висело здесь? Парень подошёл к нему и увидел в нём всё такого же привычного ему себя. Только с помятым худым лицом. Скулы выпирали сильнее, чем раньше: щёки впали. Футболка и шорты помятые, не помешало бы их сменить и постирать. В целом всё стало серым, кроме одного. Глаза. Они не поменялись, всё такие же страшные и выделяющиеся. «Вот уж спасибо, папаша», — подумал про себя. Где-то раздался девичий крик, но быстро смолк. Санс дёрнулся. Ему же не показалось? Или… он не мог различать голоса в крике. «А может я уже просто схожу с ума? Или она хочет мне отомстить?» — Фриск, если ты здесь, то… знаешь, я не хотел, — он замялся и снова взглянул в зеркало. — Я не хотел, чтобы всё кончалось так. Возможно да, я тупой и не умею контролировать себя, — он задумался и твёрдо сказал: — Определённо не умею. В последний раз, когда я тебя видел, ты была не в себе. Говорила что-то о своей прошлой семье, о том, что не знаешь меня. Кто бы знал, что с тобой происходило в тот момент? Может это я виноват? Ты так кричала мне о том, что моя душа рассыпается. Наверное, выбежала за мной, когда я ушёл. А я гад такой даже не удосужился вернуться! Если бы я вернулся, то всё было бы хорошо. Почему я такой тупой, вот скажи мне. — Потому что говоришь сам с собой, как минимум, — в дверном проёме показалась фигура отца. — Во-первых, почему ты встал? А во-вторых, её здесь нет, можешь даже не пытаться распинаться дальше. — Ты всё слышал, да? — обречённо промямлил парень, опускаясь на кушетку. — Что ты, конечно же нет, — Санс закатил глаза. — Слушай, не надо так на меня реагировать, я же не тиран какой-то, — голубоглазый саркастично развёл руки в стороны. — Ну… в смысле… в общем, мне не нужно мучить тебя, знаешь, как мы переживали? И я тоже, не удивляйся, — добавил он, увидев, как у сына в вопросе поднялась левая бровь. — Ну и почему ты мне сейчас всё это говоришь? Зачем пришёл-то? — мужчина слегка опешил, ведь он вообще не понимал почему всё время ходит туда-обратно, своеобразная ли это забота? Не ясно. — Да и сам не знаю, честно говоря. Но раз уж приплёлся, то нужно поговорить? И как я понимаю, о юной леди, — Санс опустил глаза вниз и отвёл в сторону. Учёный сел рядом на кушетку. — Я могу тебя выслушать. Мне так не хватало этого, когда умерла твоя мама. Попросту не с кем было разобраться в ситуации, чтобы быстро её отпустить: ты был маленьким и в таком же отрешении, что и я; Папсу вообще даже года не было, навряд ли у него тогда были какие-то умные мысли. — О чём тут говорить можно? Она мне никто была, какая разница, забудь, — Гастер ухмыльнулся. — Вот прямо-таки «никто». И вспомнил ты о ней при слове «дом», и говоришь ты с её «призраком», потому что она «никто», ага, — Санс посмотрел на него с лицом, а-ля «заткнись». — Сына, не пойми неправильно, но если тебе нравится девочка, то это нормально и не надо корчить из себя альфача, которому никто никогда не будет нужен. Вот в твои годы у меня уже ты появился! — Ой, вот давай не надо, а! Я, конечно, хотел, чтобы ты вернулся в нашу жизнь, но не для того, чтобы учить меня своими постыдными старческими историями… и никто мне не нравится, что ты заладил! — учёный картинно закатил глаза и приложил руку ко лбу. — Умираю, помогите! Сын сказал, что я старик в свои тридцать, какой кошмар! — Санс добро усмехнулся. — Вот мне-то не ври, что я, не знаю, как это ощущается? Не-е, у нас с твоей мамой знакомство похожее было. — Она тоже упала с Поверхности в Подземелье, а ты её потом выхаживал и спасал из всякой жопы? — Ну почти. Она тогда на страже была, практику проходила. А я с дедом твоим плёлся в лабораторию. Да-да, мне тоже изначально не нравилась вся эта затея с тем, чтобы быть учёным, поэтому приходил сюда я как на казнь. Ну в итоге она тоже упала… только на меня. Знаешь какой она неуклюжей была, жуть просто, а ещё больно разговорчивой. Сара уж очень бесила меня поначалу, потому что её поставили прямо рядом с лабораторией, и она каждый день видела меня. Каждый день она извинялась за то, что случайно уснула на посту и, собственно, упала. — И как же вы потом сошлись? Что-то судя по началу, шансы были минимальные, — и тут Гастера повело куда-то не туда, и он… засмеялся. Это шокировало Санса сильнее, чем то, что его отец вообще жив. — Она всегда была боевой, поэтому предложила мне нормально общаться, а я… я отшил её, да, — взгляд парня, а-ля «ты феерический дебил» был говорящим, поэтому учёный продолжил. — Сара не остановилась и выпросила у, молодого тогда, Азгора право на то, чтобы проходить практику в нашей лаборатории. И видеть её я стал чаще. Решил пробить её по базе данных монстров. Она была Рено, а это не самые бедные монстры на то время, семья Скелетонов тоже была известной благодаря тому, что у нас вундеркиндность передаётся, а следовательно и лаборатория. Один ты отличился, хотя я всё ещё питаю надежды на то, что смогу убедить тебя посвятить жизнь науке. — Ну-ну, я в тебя верю, отче. Что дальше-то было? — Я очень долго отрицал то, что мне кто-то понравился. Так же как и ты ходил важный! Мне тогда семнадцать было. А потом твой дед тоже поведал мне их с мамой историю, видимо, у нас не только мозги, но и характеры по родовой идут. Я поразмыслил и понял, что пропал основательно. Спать не мог, потому что везде мерещилась она. Мы ещё как назло внешне похожи, поэтому в своём отражении я видел её. Как-то мне удалось случайно задеть Сару рукой и, поверь, такой приятной на ощупь кожи я ни у кого не встречал, — он чутка помедлил, выдохнул и комично сказал: — Но она начала меня игнорировать. Представляешь? Отомстила той же монетой! Потом выяснилось, что она так меня привлечь хотела. Но как я мучался из-за этого… Сара буквально свела меня с ума, я не мог работать над важными препаратами и машинами. Пишешь какую-то реакцию, где кальций с радием есть, читаешь как «СаRа» (хотя такая реакция в природе невозможна) и чувствуешь как медленно, но верно слетаешь с катушек. Такая вот у тебя коварная мама была при жизни. — Это конечно всё замечательно, но… какой смысл, если Фриск мертва, ты же об этом хотел мне сказать что-то? — Гастер спохватился, ведь точно! Он хотел рассказать, как «выходил» из такой ситуации, но совсем забылся и говорил так, словно сейчас самолично отведёт Санса в комнату к юной леди. — Да-да, конечно. В общем… ты можешь не забывать о ней, но тебе нужно принять факт того, что её нет. В лаборатории точно, поверь мне. Может быть её призрак вернулся на Поверхность, туда, где её дом. — Но её дом теперь был здесь, она сама признавала это. Ведь то, что с ней творили на Поверхности было ужасно. Из-за всех этих тупых людей у неё было как минимум одно расстройство, весьма неприятное, — он рефлекторно потёр шею. — Подумай иначе. Она же призрак, а значит фактически жива… «А всё-таки, наверно, хорошо знать, что там, где горит свет, кто-то может сидеть и думать о тебе». Задумайся, — они минуту посидели в тишине. Гастер поднялся на ноги. — Ну ладно, я пошёл, дела не ждут. Только не вставай сегодня больше на ноги, прошу. — Хорошо-хорошо, — усмехнулся парень и лёг на койку.***
На третий день у них кончилась вся запасённая еда, поэтому Гастер оставил Сару за главную, а сам с Папсом отправился в Сноудин. Всё было тихо-мирно. Призрак лежала на диване целыми днями и надеялась, что Фриск соизволит перестать рыдать и хоть раз улыбнётся. Ещё и её истерику она слушает все эти три дня. Сейчас она молчит, потому что ей вкололи снотворное, но оно максимум на минут двадцать, скоро она проснётся. Кошмар. Санс же проснулся и сразу посмотрел в зеркало. Внешний вид, как и вчера, оставлял желать лучшего. Но кто его видит? Никто, а поэтому плевать. Когда Гастер оповестил его о том, что они с Папайрусом смываются в город, то он со спокойной душой отпустил их, пообещав, что будет послушным сынком. Но скоро ему наскучило торчать в палате, поэтому он решил, что пока никого нет он может выйти и по коридору пройтись, хотя бы. В нём было темно, лампы перегорели; в отличие от экранов, которые висели через каждые метров пять. Тишь, да гладь. Парень заглядывал в пустующие помещения (кроме кабинета отца: он-то знал, что туда точно идти не стоит). В них было, как ни странно, пусто. Только где-то кровати проскакивали или горшки с землёй, где раньше были цветы. Вдруг Санс краем уха уловил стук и чью-то ругань. Но это было неразборчиво, поэтому он подумал, что ему могло показаться, как и вчера. Однако потом блондин услышал чьи-то ну очень истерические рыдания. «Либо мне надо лечить голову, потому что я схожу с ума, либо попробовать пойти на звук. Что же, жизнь нас ничему не учит», — и парень пошёл. Дошёл он по итогу до кабинета отца. На свой страх и риск, немного покопавшись на входе, он вошёл. Всё было таким же как и в детстве. Только за стенкой в его старой комнате кто-то рыдал. Санс уже потянулся к ручке двери, но Сара, которая всё это время испуганно сидела на диване и не знала, что делать, пересилив себя, зажглась синим пламенем и встала к двери. Блондин на пару секунд отдёрнул руку и чуть отшатнулся назад, но потом вгляделся в этот мифический огонь, где прямо в его середине были две светящиеся точки. Тоже голубые, но светлее на пару тонов. Санс тут же усмехнулся: «Огонь, ну как же», — и схватился за ручку двери. «Пламя» сразу же пропало, сползая по двери: «Он сейчас… узнает! Нельзя, на меня же положились!» — на счастье Сары дверь не поддалась. И звуки за стеной прекратились. И только девушка успела поликовать на тему того, что Гастер и Папайрус заперли дверь, как парень тут же призванной костью сломал замок. «Чёрт тебя дери, напролом! Точно мой сын, но не сейчас же!» — Сара вроде была горда, а вроде бы и раздосадована. Дверь тихо открылась, и Санс вошёл внутрь. Но подняв глаза вверх, остановился как вкопанный. К горлу подкатил ком, а в голове закралась злоба то ли на себя, то ли на отца с братом, которые ему соврали. Прямо перед ним в его же помятой футболке, на смятом одеяле сидела взлохмаченная Фриск. Живая взлохмаченная Фриск. Только ещё более худая, чем раньше, более бледная и что-то ещё в ней было явно не так. Она затихла, когда услышала, что кто-то дёргает дверную ручку и продолжала сидеть, боясь шелохнуться. Но проглотив этот режущий, тянущий ком в горле парень смог только на одном выдохе сказать: — Фриск…? — и тут она уже дёрнулась, вскинув голову вверх. — Кто здесь?! — её взгляд метнулся в сторону источника звука, но вновь промазал, попав куда-то в стену. Санс осторожно, боясь её испугать (а может и вовсе того, что она иллюзия и сейчас исчезнет), подошёл к кровати. — Не м-молчите, я закричу! — Фриск, ты же… — он замялся, когда хотел сказать «умерла», но продолжил: — Не суть. Почему ты плачешь? — О, вам ли не знать! — она сжала в своих слабых руках одеяло. — Вы забрали меня из моего же дома, держите здесь и не отпускаете к родным… я так по ним скучаю, отпустите меня домой, пожалуйста, — к счастью парень уже слышал от неё околесицу про бывшую семью, поэтому его это не смогло ввести в ступор. — Прости, но если ты здесь, то значит, что так нужно. Я вообще… впервые тебя вижу и не причастен к другим, — Фриск снова затрясло, а из глаз полилась новая порция слёз. — Вот кто вы? Кто вы все?! Я сначала даже поверила в весь этот бред с санаторием, думала, что даже если меня убьют, то я буду к этому готова. Эти полудурки даже отвели меня к «одному из посетителей». Сказали, что он глухой и немой… а он заговорил, представляешь! Вокруг один обман, как тут найти правду. Скажи хоть ты мне, что здесь правда?! — Я и сам не знаю… — Санс аккуратно сел на кровать рядом, но был не в силах смотреть на трясущуюся мертвецки бледную Фриск, поэтому плюнул и решил «будь, что будет». — Не плачь, иди сюда, — на удивление она поддалась, когда он взял её на руки, усадив меж ногами и телом. — Всё будет хорошо, я… обещаю тебе, — мысленно он дал себе парочку хороших подзатыльников за то, что снова пообещал то, в чём и сам не уверен. — Правда? Меня выпустят отсюда к семье или… — она задумалась. — Или не отдадут на опыты? — Думаю, что правда, — Фриск смотрела куда-то в потолок, поэтому Санс сделал выводы, что она не видит его, если бы могла, то смотрела бы в глаза. Пока девушка тихо засыпала у него на руках, продолжая лить слёзы, парень выявил перед собой её душу, погружаясь в астрал. Некогда ярко-красная Решимость стала блеклой и не источала света. Скелетон не смел и шелохнуться, потому что шатенка уснула. Так что он просто прикрыл глаза и стал ждать возвращения двух лгунов.***
Гастер на всех порах ворвался в комнату, когда понял, что в палате Санса нет. Дверь отлетела в сторону, благо учёный успел её поймать. У него было крайне встревоженное лицо. Он разочарованно выдохнул, когда увидел, что сын здесь ещё и с «юной леди». Парень же приоткрыл левый глаз и исподлобья посмотрел на отца, чуть нахмурив брови. Мужчина вышел за дверь, когда блондин аккуратно вставал и перекладывал девушку на кровать. Как только он убрал от неё руки она сжалась в ком. Санс накрыл её одеялом и вышел в кабинет, плотно закрывая за собой дверь. Он встал, скрестив руки на груди. — Знаешь, я не такой тупой, чтобы не отличить ненастоящий огонь с глазами, хвостом и крыльями от реального, — он не хотел начинать конфликт, особенно после вчерашнего мирного диалога, поэтому старался говорить спокойно. — Зачем нужно было всё это устраивать? Что с того, что я знал бы, что она жива, даже больше… она здесь за соседней стенкой, — учёный устало потёр переносицу, не снимая очки. — Санс, это было ради тебя и неё. Мы решили, что так будет лучше вам обоим. Главное не обижайся на меня, зачти как комплимент или камень и в мой огород: у тебя собачья верность, ты же ни на шаг от неё теперь не отойдешь, смотри как ты стоишь, не отходя от двери. Такая преданность — это похвально, но она же послужила причиной её нынешнего физического и морального состояния. Когда тебя не было её жизни ничего не угрожало, если так можно выразиться. — Ничего? Ты сейчас вот прям серьёзно со мной говоришь? Что с ней вообще? У неё тусклая душа, которая раньше хотя бы имела честь сиять, а сейчас… — он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. — Оно просто существует. Ещё и несёт всё тот же бред про её прошлую семью. Дальше больше! Вы наврали Фриск с три короба, из-за чего она теряется в сомнениях и постоянно рыдает. Слепая и так была бледной и худой, а сейчас это ходячий скелет. И я так понимаю, теперь она не видит вообще ничего, да? — Не заводись на пустом месте, — тут уже начинал закипать и Гастер, понимая куда клонит сын. — У неё что-то схожее с амнезией, из-за этого она думает, что всё ещё на Поверхности, члены семьи живы-здоровы и любят её, а она с рождения слепая, не видит ничего. В этом же виноват только ты и никто больше, молодой человек. Поэтому ты сейчас либо замолчишь, либо орать буду уже я на тебя. — С какого рожна это моя вина?! Как ты вообще собирался разобраться с этим? Думал, что держать её здесь взаперти вечность как раз то, что ей нужно? — Как вы в этом с ним похожи. Поразительно, — Гастер повернул голову в сторону Сары, которая тихо произнесла это. — А что, я не права? Он тоже запер её в доме, вот что из этого вышло, — мужчина снова выдохнул с какой-то досадой. — Когда разговариваешь со мной даже смотреть на меня не можешь? Куда ты смотришь? Хотя я догадываюсь, можешь не говорить. Мама, я полагаю, — он опёрся на дверной косяк. — Так всё же вопрос остаётся открытым: где в этой ситуации виноват я? — Ну не я же её о стену кинул, или ты уже не помнишь, м? Придурок ты, двести двадцать лет скоро, а всё как маленький. Если ты поможешь мне с проблемой юной леди, то, думаю, на поправку она пойдёт быстрее. Так…? — но блондин обрубил его на корню. — Ещё чего! Чтобы я снова здесь работал? Ни в жизни! Мне хватило ужасов с пяти до восьми лет. И хватит исчислять всё в столетиях, говори проще, а так я чувствую себя стариком. Тогда могу напомнить, что тебе сейчас было бы пятьсот лет, минимум. — Неужели ты не хочешь помочь человеку? Или хочешь, чтобы она действительно умерла, а? Чем тебе так не нравится это место, что ты хочешь бежать отсюда быстрее? Я надеялся, что после вчерашнего нашего разговора ты хотя бы немного изменишь взгляды на жизнь, — Гастер отошёл к столу и опёрся о него руками. — Да тем, что оно мне напоминает только о том, как ты пытался сделать из меня «гения», своего последователя! А это с пяти лет… кто вообще доверяет высчитывать пятилетнему ребёнку уравнения, вроде тех, что нужны были для всех чертежей? — Санс отвёл голову в сторону и опустил вниз. — Если так задуматься — вы были отвратительными родителями, — учёный развернулся на сто восемьдесят градусов и с прищуром прорычал: — Что ты сказал? — То, что слышал, папаша. Одна ушла на войну, несмотря на все предупреждения, а потом, ой, как же так! Умерла! оставив мужа одного с пятилетним ребёнком и шестимесячным малышом! — Сара попыталась встать, но не смогла. Её начинало трясти. Она любила Санса и Папайруса, любила всем сердцем и явно не думала, что не вернётся с фронта. — Заткнись сию же минуту! — Гастер разъярённо крикнул на сына, а тот лишь картинно вскинул руками вверх, ухмыльнувшись. Папс, которого оставили почти у самого входа в кабинет сжался. Он впервые видел действительно разгневанного отца. Но голубоглазый не желал останавливаться и продолжил накидывать: — О нет, потому что второй эксплуатировал старшего сына в своих целях, чтобы потом через три года благополучно сдохнуть, оставив уже его на руках с младшим братом, — янтарноглазый потянулся было к брату, чтобы попросить замолчать, но тот лишь отмахнулся от него. — А теперь оказалось, что ты был жив и всё равно свалил всё на меня! Да какие вы после этого родители?! — Ты ничего не понимаешь! Ничего! И смеешь что-то говорить насчёт этого, — Гастер сел в кресло и встревоженно покосился на жену, которая в тихой истерике лежала на диване, поджав колени к груди. — Ты вообще осознаешь, что тогда было на кону? Твоя мать ушла на фронт, как один из лучших воинов. Ослушаться приказа короля было равно предательству родины. Я же был королевским учёным, который понимал, что когда-то я тоже умру, но не передавать же свои полномочия в абы-какие руки! — Санс скривил саркастичное лицо удивления. — И чем же тебе не нравилась твоя практикантка Альфис? Она тоже умная, довела до ума многие твои проекты… без меня представляешь?! Она прекрасный учёный, который работает и успевает даже веселиться с друзьями, Папс подтвердит, — упомянутый с ужасом неуверенно кивнул. — Ты же вечно был в работе и уходил туда с головой, забывая о жизни, — Гастер вскочил с кресла так резко, что оно упало назад с жутким грохотом. Его руки тряслись, а левый глаз дёргался. — Я упал в Ядро не случайно, понимаешь ты это или нет?! Я и не хотел, чтобы ты пытался спасти меня. Тебя вообще не должно было там быть в тот момент! Да, я чёртов эгоист. Возможно. Но я умер ещё в тот момент, когда узнал от тебя о том, что Сара мертва, вспомни о том, что я вчера тебе говорил! Именно то, что я сказал в конце мне пришлось осознавать уже будучи призраком. Я прознал про астральный мир и в тот момент понял, что вот он — мой шанс наконец вернуться к ней. Я и вас любил, и сейчас люблю, безумно. Это и была очередная причина для нагрузки тебя. Я хотел, чтобы ты был готов к самостоятельной жизни. — А потом ты понял, что… — Что её нет в Подземелье. Я спрашивал у некоторых, они говорили, что те, кто умер на Поверхности там и остался. Ты вообще понимаешь, как я тогда отчаялся, понимая, что оставил вас одних? Я пытался вернуться к жизни любыми способами, тогда я не был бы учёным в конце-то концов. В итоге вышло то, что вышло, я навечно подвесил себя между небом и землёй, — Гастер запустил дрожащую ладонь в волосы, вороша их. — Но когда это наконец получилось… я понял, что вы выросли, и такой, как я, вам больше не нужен: Папс закончил школу два года назад и уже работает, ты и подавно. Я так полагаю, что после второго класса ты туда так и не вернулся. — Но вот она, теперь здесь, мы взрослые самодостаточные монстры, а ты так и остался сидеть здесь, в этой огромной тёмной каморке просто… наблюдая, — Санс кивнул головой в сторону огромного экрана на стене. На нём было видно всё Подземелье: видно было как монстры ходили по улочкам, как кто-то гулял среди эхо-цветов. В Сноудине сейчас было ясно… дети резвились и игрались в снежки, значит недавно был снегопад. Но и папок с камерами было две. Парень догадывался, что во второй были камеры в их доме. Тогда не удивительно, что он знал как они жили и, что у них там происходило. — Ладно, ты уговорил меня, — голубоглазый поджал губы и продолжил, — я помогу тебе, но ты обещаешь мне, что больше в папку с камерами у нас дома смотреть не будешь. Никогда, — Санс протянул ладонь для рукопожатия. Гастер хмыкнул. — Договорились, — и пожал протянутую кисть. — Я уже понял, что мы начнём не сегодня. Можешь идти туда, — парень кивнул и скрылся за соседней белой дверью.