Не притрахивайся ко мне

— Честно говоря, я хотел отпраздновать твой провал немного по-другому. Ну, знаешь, шарики «ты лузер» и торт на твоем лице, — Дазай тяжело дышит от напряжения, пытаясь как можно скорее избавить объект своей неожиданной страсти от одежды и путается пальцами в складках ткани, цепляется за мелкие пуговицы. Ему немного душно, а в штанах тесно и тяжело. — Обоооже. Вызывайте копов, меня хочет отыметь малолетка, — язвительный тон Накахары быстро сменяется довольным стоном, стоило напарнику только взять изнывающий член в перебинтованную руку. Дазай ухмыляется, нарочито медленно потирая его. Раскрасневшееся лицо Чуи, теряющегося в его руках, это ли не искусство и лучший способ его заткнуть?..       Именно эту маленькую сцену вспоминает Дазай, когда речь заходит о его первом разе и, честно сказать, не может удержаться от смешка. Славные были времена: все было очень просто и сложно одновременно. Им, совсем еще мальчишкам, поручали отнюдь не детские задания, делали наставниками таких же детей, которых они учили калечить и убивать. Высшая степень мерзости и идиотизма! Они не могли уследить и друг за другом, ровесниками, не то, что за прочими сопляками, только большей частью мешающимися под ногами.       Собственно, за все пять лет «расставания» агент-суицидник о бывшем напарнике всерьез не задумывался: как он там? с кем проводит течки после того, как Осаму покинул мафию? Если быть совсем честным, антиэсперу было не интересно. Глупо было думать, что Накахара вызывал в нем что-то кроме чувства ответственности. За все время работы с ним бок о бок раздражающий коротышка не умер и не покалечился — и хорошо. Значит, Дазай делал свою работу отлично. От того, успеет ли бинтованный вовремя дезактивировать Смутную Печаль, в конце концов, зависела жизнь не только носителя этой ужасной способности: Осаму должен был контролировать, чтобы рыжий эспер в порыве безумства не начал уничтожать стратегически важные объекты и собственных людей.       Господин Мори это ему всю жизнь в голову вбивал — ответственность. За город, за напарника, да и за себя тоже. Пусть бинты скрывали большую часть его ошибок, Осаму никогда не смог бы забыть о них. Иногда это было почти физическое ощущение следов на его коже… Как можно забыть такое? И так, со временем, Дазай перестал снимать бинты даже наедине с собой. Пусть бы даже глупо было бегать от самого себя, да и не особенно гигиенично, но… плевать. Хоть боль Осаму и не любил, физическая ослабляла душевную. Делала ее каким-то образом менее острой, снимала эту проклятую ответственность, грузом тянущую его к земле, с плеч. Тело потерпит, а если Дазай и перестарается, то… существуют же врачи, верно?       Двойной черный был выгоден им обоим более трех лет, особенно в те моменты, когда помимо защиты накахаровской задницы её можно было ещё и таранить. Воистину приятный бонус. Да и то, как красиво выглядел его любовник… Белокожий, гибкий и громкий в его руках. Накахара Чуя был эстетически привлекателен, Осаму это признавал. Сложно было не признать. А после того, как они заканчивали и Чуя сыто улыбался этой своей кривой ухмылкой от которой внизу живота сладко тянуло, Дазай чувствовал себя таким живым и легким. Ему хотелось даже радовать своего любовника, отплатить ему, пусть даже совсем немного. Он закупался едой, пока Чуя восстанавливал силы, валяясь на кровати, растянувшись во весь рост или наоборот свернувшись на смятых простынях в клубок и задремав. Почти силком вливал в рот противозачаточные (презервативами для альф они не пользовались по инициативе Осаму — тот жаловался, что они «слишком толстые, ощущение будто ебешь резиновый шланг, а не течную сучку», на что Накахара только недовольно закатывал глаза или, по настроению, пихал его в ребра). Машина же была приобретена Дазаем из чисто практических целей — на ней вдвоем кататься удобней, чем на том ужасном мотороллере, да и появилась возможность перемещать скулящего от похоти напарника до их общей квартирки, а не искать на месте какую-нибудь койку. Осаму не был любителем дешевых мотелей, а прохладный и просторный салон ярко-красной хонды прекрасно подходил для цели «вытрахать из Накахары Чуи остатки рассудка».       Смерть Оды принесла с собой смятение и невыносимую, тяжелую, рваную пустоту там, где у нормальных людей было сердце. Дазай был растерян, не зная, что делать. Мысли скакали в его голове от одного к другому, и Дазай не успевал сосредоточиться ни на одной из них. В конце концов, Осаму зацепился за непрочитанную смс от напарника. «Жду.»       Вот оно, то, что не хватало ему. То, за что можно ухватится в этой буре. Стержень, якорь, константа. Та самая константа, которой так не хватало Осаму в тот момент. Что-то неизменное, природное. Не обусловленное ни мафией, ни способностями. Что-то, с чем сталкиваются люди повсеместно. Свой последний секс с Накахарой, в отличии от первого, Дазай не помнит вовсе.       Выходил из дома он как на автопилоте, в одних рубашке и брюках. Было холодно. Осаму вытащил из заднего кармана лимонку-подстраховку, с которой прибежал спасать Одасаку. Хоть где-то она пригодится. Выбить камнем боковое стекло у машины самого опасного дуэта Йокогамы, выдернуть чеку, закинуть гранату и бежать. Бежать так, как никогда не бегал. Прочь, прочь от взорванной последней нити, которая связывала Дазая Осаму и Накахару Чую. Как окажется многим позже — не такой уж «последней».

***

      Его пение раздражает Акутагаву, отчего он хлопает дверью сильнее чем нужно, едва не защемляя край плаща. Расемон несдержанно вздымается, таранит стену рядом с головой детектива. Прижимается острыми шипами к шее, едва не протыкая бинты. Не касается, хотя очень хочет. Хочет хлебнуть крови из этой разорванной шеи. Рюноске раздражен, даже, пожалуй, зол, но подрагивающие пальцы выдают волнение. В прочем, тремор рук никак не уменьшает силу его удара.       В тишине подвала было слышно как неприятно хрустнула челюсть. Лицо обожгло болью, а во рту появился неприятный привкус крови. Дазай с трудом сглатывает. В ушах у него шумит, а звук голоса бывшего протеже делает только хуже. Кровь отлила от скованных над головой рук, держать маску непроницаемого насмешливого превосходства становилось все сложнее из-за накатывающей досады. Впрочем, Дазай с удовольствием выливает все свое раздражение словесным потоком в уши Акутагавы. Рюноске стоит научится получше держать себя в руках, а не то, он к двадцати пяти себе зубы в порошок так сотрет. Оказывается, не так уж приятно видеть, что прошло уж сколько лет, а его ученик почти не поменялся.       План был просчитан почти до секунды, отсчет которых удобно помогали вести специально протекающие трубы. Какая тонкая игра на нервах узников… Жаль, что на Дазае не сработает. Дверь открылась, послышались шаги. Все шло по плану за исключением звука, который от них исходил. Нет. Черт возьми, почему именно этот человек заявился. Почему он, а не… — Господин Дазай, неужели вам так удобно стоять руками кверху? — даже немного устало спросил Хироцу, спускаясь по каменной лестнице в подвал, — Хотите поговорить? — Ты? Я надеялся на кого-то… поменьше и позлее, — голос дрогнул на первом слоге, но после вновь вернулся в норму, — Где этот обладатель дурного вкуса? — Почему вы позволили себя поймать? — не отвлекся от темы мафиози, медленно приближаясь, — Скажите, что вам нужно и мы постараемся решить это дело. — Я восхищен твоей проницательностью, Хироцу. Однако в мой план не укладывается то, что пришел именно ты, а не чиби.       Тишина, последовавшая за этой репликой была неловкой. Осаму не нравилась собственная оплошность. Как такое вообще было возможно? Горячность бывшего напарника, его тесная работа с Акутагавой — все это должно было привести в этот подвал именно Чую. Привести, чтобы Дазай смог использовать мафиози и поглумиться над ним и его сущностью. Так почему? Почему сюда заявился именно Рюро?! Неужели коротышка оказался настолько умным… Глупости! Ведь парень чаще использует силу и интуицию, чем интеллект. Если только он не… — Очень странно, что вы вспомнили о господине Накахаре и включили его в свой план. Ведь он погиб в тот же год как вы… покинули мафию.