Глубина резкости и чувств

      Феде было стыдно настолько, что смотреть на себя в зеркале не хотелось. Вчерашний вечер и ночь, на которые он возлагал большие надежды, прошли по совсем иному сценарию. И не по вине Леры.              Чалов хотел, чтобы все было, как в красивых фильмах о любви. Он привез с собой бутылку красного вина, любимые конфеты Леры и был настроен романтичный лад. Ее отзывчивость и новое белье должны были подогреть его решительность и накалить градус между ними до максимальной отметки. Но этого не произошло. Мысли Феди были где угодно, но не там, где положено. И как бы Лера не старалась и не брала инициативу на себя, все оказалось бессмысленно. Все закончилось, так и не начавшись, и это был настоящий провал. Первый в жизни Феди.              Вначале Лера попыталась перевести все в шутку, да и сам Чалов, смущаясь, поведал о сложном дне, стрессе на работе, но потом девушка едва не закатила очередной скандал о том, что он уделяет ей слишком мало внимания, редко приезжает, да и вообще не любит ее совсем. Но, к счастью, после обещаний Феди выполнить ее давнее желание и сводить в ресторан в ближайшие выходные, тема была закрыта. Но остаться у своей девушки, делая вид, что ничего не произошло, Чалов уже не смог. Попрощавшись, вызвал такси и умчался домой, надеясь, что душ и здоровый сон вернут ему сил. И уверенность в том, что он еще мужчина. А не его подобие в двадцать пять лет. Вся эта ситуация казалась настоящей катастрофой, и Федя даже забыл о дневном происшествии, о том, что еще несколько часов назад все прекрасно работало. Он долго не мог уснуть, размышляя о том, куда идти, к какому врачу бежать со столь деликатной проблемой. И стоит ли это вообще делать? Со стыда Чалов зарылся с головой в подушки и так вскоре уснул.              Утром Федя почувствовал себя бодрее и лучше. В голове была приятная легкость, а на душе волнение от весьма откровенного сна. Подробностей этого сновидения он не помнил, но впечатления остались приятными и волнующими. Даже стоя под прохладными струями воды, он чувствовал остатки внутреннего возбуждения и прикосновение губ к плечам. И после того, как Чалов вернулся в комнату, первым делом написал Лере о том, как ему понравилось ее новое белье. Хотя и не мог быть до конца уверенным в том, что именно оно так его взволновало. Воспоминания о ее губах и прикосновениях не будоражили его воображение, и как бы он не стыдился этого, но герой его сна был совершенно другим человеком. Только вот кем именно, стопроцентно он не знал. А подозрения — гнал подальше. У кого еще могут быть такие крепкие руки и властные поцелуи? Совершенно точно принадлежать девушке они не могли. Но это давало весьма крохотный шанс того, что не все еще потеряно, и вчерашняя осечка всего лишь неудачное стечение обстоятельств. Ведь уже много лет прошло с того дня, когда Федя запретил себе думать о парнях в ином плане, чем по-дружески. И никто не мог пошатнуть его уверенность в том, что любит он теперь исключительно девушек. А то, что произошло с ним вчера на выставке, всего лишь случайность. К тому же, невдалеке стояла девушка. А с Лерой он просто переволновался, и поэтому ничего у него не получилось.              Убедив себя этими откровенно притянутыми фактами, Чалов даже успел выпить свой утренний кофе, закинул в рот пару ломтиков сыра, после чего поспешил на работу.              Возле дверей офисного центра было оживленно. Сотрудники редакции и компании, с которой они делили здание, за столько лет успели перезнакомиться и оставшееся время до начала рабочего дня болтали у входа. Среди них обнаружился и Костя. Он мило беседовал с молодой, достаточно миловидной девушкой лет двадцати и был настолько увлечен, что не заметил подошедшего к ним Чалова.              — Доброе утро, — первым заговорил Федя. Видеть Кучаева в обществе девушки, да еще такого довольного, было странно и неприятно.              — О, доброе утро! — Костя, не скрывая удивления, посмотрел на Федю, — а ты сегодня рано!              — Угу, — обогнув их, нахмурился Чалов, — ты идешь?              — Нет, я чуть позже. Сначала зайду в бухгалтерию, — немного виновато ответил Костя, — я обещал помочь Ирине, она просила поднять коробки с документами в архив.              — Может, мне тоже помочь? Справишься один-то? — с ухмылкой уточнил Федя, словно сомневаясь в его силе, — да и вдвоем быстрее будет.              Кучаев от помощи Феди не отказался и охотно закивал головой, встретившись с его взглядом. Ни один из них не заметил, как нахмурилась Ирина. Ее подобный поворот точно не устраивал, что было заметно по ее разом испортившемуся настроению. Выдав им две большие коробки и бросив вслед сухие слова благодарности, она закрыла за ними дверь. Плотно перетянутые веревками коробки оказались действительно не из легких. Нести их было неудобно, как и пропихнуться в почти битком забитый лифт. Поставив коробки на пол, одну на другую, Федя и Костя сжались почти в самом углу, чтобы не мешать тем, кому нужно было выходить раньше. Архив располагался на самом верхнем этаже, поэтому это казалось самой выигрышной позицией.              За исключением того, что ехать практически нос к носу с Костей было неловко. Впервые Чалов имел возможность рассмотреть его лицо практически детально и вновь почувствовать запах одеколона, что был на нем вчера. Вначале он старался отвести взгляд, чтобы не смущать Костю своим пристальным рассматриванием, но быстро сдался, признав, что это невозможно. Он заметил, как Кучаев сам временами косился на него, покрываясь едва заметным румянцем, кусал губы в попытках скрыть улыбку и отводил в стороны блестящие, распахнутые глаза.              — У тебя родинка такая красивая… — слова вылетели раньше, чем Чалов успел подумать. К счастью, прозвучали они едва слышно и остались различимы только Костей.              По реакции Кучаева было видно, что правильный ответ он долго формулировал, пытаясь собрать все мысли в кучку. Но шумно открывшиеся двери лифта спасли его от необходимости отвечать. Большое количество людей, что покинуло лифт на этом этаже, дало им приток свежего воздуха, а увеличившееся пространство - возможность свободно вздохнуть и слегка отодвинуться друг от друга. Но Чалов уже не был уверен, что рад этому. Но откровенно был рад реакции своего организма, что отреагировал на близость Кости точно так же, как и вчера. Хотя Федя и испытывал неловкость, смущение и стыд, но огромное облегчение от того, что со здоровьем у него проблем нет, перекрывало любые другие чувства.              Когда лифт остановился на нужном им этаже, Чалов первым схватил свою коробку и выскочил из лифта, надеясь, что не успел привлечь внимание Кучаева своей немаленькой проблемой.              Свалив коробки в глубину прохладного, полутемного помещения, Чалов облегченно вздохнул и пошел в сторону выхода.              — Костя? — позвал его Федя, когда заметил, что тот замешкался, скользя взглядом по пронумерованным по годам полкам, — ну ты что?              — Ой, иду-иду, — поторопился Кучаев и, не посмотрев под ноги в плохо освещенном помещении, налетел на сброшенные возле стеллажей стопки журналов.              Лишь чудом Федя успел предотвратить падение Кучаева и встречу его носа с давно не мытым полом. Он и сам едва устоял на ногах, когда почувствовал на себе вес прижавшегося к нему тела. Эти несколько мгновений растянулись на маленькую вечность, прерывать которую совсем не хотелось. Федя не слышал его дыхания, но ощущал, насколько быстро билось сердце испуганного Кости.              — Все нормально? Нам пора, — просипел Чалов и, расцепив руки, медленно отступил назад, — работы много…              — Ага, — донеслось ему в спину.              Федя выскочил за дверь и, не дожидаясь Кучаева, направился в сторону лифта. Он старался собрать в себе остатки здравого смысла и прогнать шальные мысли о том, как хорошо было бы остаться с Костей в этом едва освещенном кабинете.              На столе опять лежала большая плитка шоколада, на которую Кучаев не обратил ни малейшего внимания, сходу принимаясь за разбор пришедшей почты. А Федя сегодня почувствовал легкое разочарование. Ведь с самого утра они с Костей были вместе. Если после первого раза, когда Костя появился в кабинете позже, чем шоколадка, еще оставалась слабая надежда на то, что это могло быть подстроено, то теперь сомнений не осталось — эти подарки точно не от него.              Без особого воодушевления Федя покрутил шоколад в руках и посмотрел на погруженного в работу Костю.              — Хочешь? — он кивнул на нераспечатанную плитку.              — Нет, спасибо, — уже привычно отказался Кучаев, не отрываясь от работы.              — Мне тоже уже надоело, — Чалов небрежно кинул ее в ящик стола и сел за компьютер, — думаю, твои бутерброды вкуснее.              — А я сегодня без них, — виновато улыбнулся Костя, — но если хочешь, завтра принесу с расчетом на тебя. Хотя, боюсь, что ты не оценишь колбасу.              Федя в прямом смысле слова решил уйти от ответа. Насколько удобно и уместно было бы соглашаться на это полушутливое предложение, он не знал. Остановившись за спиной Кости, он рассматривал выстроенные в ряд папки, делая вид, что ищет какую-то определенную.              — А может, сходим куда-нибудь перекусить? — провел по корешкам папок Федя, — сегодня вечером.              Он слышал, как Костя выпрямился, а щелчки мышки прекратились. После того, как позади него легко скрипнул стул, Кучаев, поднявшись, остановился за его спиной.              — Это… — неуверенно начал Костя, боясь выставить себя наивным дураком, он замолчал, не зная, как продолжить фразу.              — Да, — пришел ему на помощь Федя и, обернувшись, посмотрел ему в глаза, — именно это я и имел в виду.              Костя секунду недоуменно смотрел на него, после чего мягко и смущенно улыбнулся. Только дать ответ он не успел. За их спиной противной трелью зазвонил рабочий телефон Чалова.              — Да, Кирилл? — Феде потребовалось чуть больше секунды, чтобы его голос вновь зазвучал твердо, а взгляд стал серьезным. Он намеренно не смотрел в сторону Кости, слушая поручения Набабкина и настраиваясь на рабочее русло, — да, хорошо. Поднимусь к тебе через пару минут.              Повесив трубку, он подпер рукой щеку, изучая присланные на почту новости, из которых необходимо было выбрать достойную освещения в следующем номере. К счастью или разочарованию Чалова, Кучаев к так и не законченной ими теме не возвращался, хотя оба ощущали нависшую между ними недосказанность.              До конца рабочего дня оба, словно безмолвно сговорившись, избегали взгляда друг друга и даже на обед ушли порознь. А в конце рабочего дня Чалов, сославшись на мнимый вызов Кирилла, ушел на десять минут раньше окончания рабочего дня, дав этим понять, что ждать его не следует. Конечно, Феде было стыдно. Он корил себя за такой трусливый побег, но после того, как удалось унять вспыхнувшее возбуждение и влечение к Косте, он вспомнил о своем обещании никогда не заводить отношений с парнями. Только вот к Лере его не тянуло, а искать девушку на раз ему не хотелось. Поэтому сегодняшний вечер он решил провести один.              

***

      С самого утра Саша чувствовал себя странно, настолько, что все валилось из рук, и он едва не опрокинул на внушительную кучку писем чашку с чаем. Потом ударился об стол, когда полез за упавшей ручкой, а одно и тоже сообщение, пришедшее на рабочую почту, перечитывал уже пятый раз. Мысли постоянно скакали не там, где нужно, и Головин упорно отгонял их, пытаясь настроиться на рабочий процесс. Он планировал до прихода Ерохина, который задерживался, разгрести и отсортировать письма, распечатать вопросы к новому номеру, да и вообще сделать хоть что-то полезное.              Во всем был виноват вчерашний вечер. Саша вспоминал, как едва не попал под колеса автомобиля прошлым вечером, и то, как Ерохин его спас. Стоило ему закрыть глаза, как он вновь вспоминал его близость, синие потемневшие глаза и чувствовал его сбившееся дыхание. Наверное, именно тогда, впервые, Головин понял, что Александр красивый. До этого он просто не обращал на его внешность внимание, вернее, запрещал самому себе вылезать из скорлупы, что построил еще несколько лет назад, когда после очередного неудачного романа влюбился в Алексис. Это было очень странным — любить образ человека, которого никогда не видел даже на фото. Но ее советы, мысли и чувства были Саше близки и понятны. Он чувствовал ее сердцем, словно они были давние друзья, был уверен, что знает, чем она живет и дышит. И мечтал о том, что однажды они встретятся. Когда Головин узнал, что Алексис ищет себе помощника, то был вне себя от радости и счастья. А после того, как его пригласили на собеседование, понял, что не упустит шанса встретиться со своей любовью. Пусть даже он будет всего лишь ее помощником, но зато всегда рядом. Саша был уверен, что со временем сможет завоевать сердце неприступной красавицы Алексис и стать для нее незаменимым.              Но его планам так и не суждено было сбыться. Алексис по-прежнему оставалась для него неприступной крепостью, к которой он так и не смог приблизиться. С одной стороны, Головин понимал ее мотивы, а с другой, ему было жутко обидно, что девушка, несмотря на то, что всегда была довольна проделанной им работой, передавала свою похвалу исключительно через Александра. Общаться с Сашей лично она не спешила. Алексис явно знала, что он ее давний поклонник, и Саша понимал, что любой женщине будет льстить подобное отношение. Почему она продолжала скрывать от него свою личность, Саша не знал. И это его беспокоило.              А теперь ко всем его душевным терзаниям по поводу Алексис прибавилось еще и ненужное влечение к Ерохину, которое Саша старательно отгонял, пытаясь сосредоточиться на том, что он уже влюблен в девушку. Но, откровенно говоря, получалось весьма плохо. То и дело перед глазами вставал образ Александра, нависшего над ним, его испуганные глаза, и ощущался вес тела, что, придавив его к сырому газону, отдавался приятной тяжестью в груди. Головин одергивал себя, возвращая мысли в сторону Алексис. Ведь он столько времени думал о ней, искал и ждал встречи с ней, а теперь одно незначительное происшествие — и Саша уже думает о другом? Даже не о другой, а о другом! Головин решил, что так не годится, и надеялся, что это пройдет. Это просто последствия выброса адреналина, не больше. Это объяснение казалось самым логичным, поэтому Саша успокоился, решив, что так оно и есть. А значит, вскоре все пройдет. Он будет относиться к Александру просто как к коллеге и своему руководителю. Не больше.              От тяжелых и навязчивых мыслей его отвлек появившийся в кабинете Дивеев.              — Привет, — поздоровался он, окинув комнату взглядом, — а Александра еще нет?              — Привет, он будет ближе к обеду, — спокойно ответил Саша, не представляя, зачем Ерохин мог понадобиться Игорю, — а ты что-то хотел? Может, я смогу тебе помочь?              — Нет-нет, ты… Хотя… — замялся Дивеев, но потом все же продолжил заговорщицким шепотом, — а может быть и сможешь. Но это немного личное… И я не уверен, что ты знаешь, да и потом…              — Блин, Игорек, говори уже, а! — не выдержал Головин.              — Ладно, — согласился Игорь, подойдя ближе, — ты это… ну… не знаешь, как у Александра с личной жизнью? Ну может у него есть там… Девушка или парень. Или ему кто-то нравится? Он свободен?              Саша недоуменно хлопал глазами и не понимал, что происходит. При нем откровенно пытались склеить его собственное начальство? Да еще и сделав его сообщником? Головин и сам не знал, что у Ерохина с личной жизнью, он никогда не распространялся об этом. А вариант того, что у него может быть мужчина, вообще стал для Саши небольшим откровением.              — Ну так что? — вопрос Дивеева вывел Сашу из минутного ступора.              — Слушай, я точно не знаю, но вроде у него никого нет. По крайней мере, он мне не рассказывал, — пожал плечами Головин, — ты пришел сюда, чтобы узнать только это?              — Нет, на самом деле я хотел позвать его выпить кофе, но сегодня, видимо, не судьба, — улыбнулся Дивеев, — ладно, спасибо, Санек.              — Не за что. Если хочешь, могу сказать Александру, что ты заходил, — Саша старался говорить спокойно, словно ему все равно.              — О, было бы неплохо, — довольный Игорь ушел так же быстро, как и появился, оставив Головина в замешательстве.              Неожиданный интерес Дивеева к Ерохину был неприятен. Саше казалось, что в этом было что-то неправильное. Ощущение, словно у него только что попытались отнять любимую игрушку. Но ведь Саша не был влюблен в Александра. Он все еще любил Алексис!              И как бы Головин не пытался доказать самому себе, что ему все равно на Ерохина и пытающегося привлечь его внимание Дивеева, это оказалось непросто. Где-то внутри разрасталась злость — на себя, на Игоря и на Ерохина. Саша был настолько зол, что не заметил, как скомкал в руках клочок бумаги, что держал в руках. Поняв, что это обычный чистый лист, и что он не несет никакой информационной важности, он с силой отбросил его в мусорное ведро. А потом проделал то же самое еще с несколькими листами. Это немного, но помогало. Уже не хотелось разбить стакан об стену. Или свою голову.              — Я смотрю, ты тут совсем без меня заскучал? — Саша настолько увлекся, что не услышал, как пришел Александр.              — Я просто… Пытался. Неважно, — отмахнулся Головин.              — Как тут дела? Все спокойно? Кирилл не искал? — спросил Ерохин, усаживаясь на свое кресло и включая ноутбук.              Невольно Саша отметил, что настроение у Александра было приподнятое, и выглядел он довольным, как кот, объевшийся сметаны. Не то чтобы он обычно был злой на весь мир букой, но сегодня Ерохин будто бы светился. Головин прикусил язык, чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего, и, собрав всю свою волю в кулак, чтобы его голос звучал ровно, ответил:              — Все отлично. Кирилл Анатольевич не искал, зато искал его секретарь.              — Да? — удивился Александр, — и что он хотел?              — Вроде как хотел пригласить тебя выпить кофе, но я точно не уверен, что понял его верно, — соврал Саша. И дал себе за это большой и мысленный пинок. Что с ним такое сегодня?              — Хм… Ладно, пойду спрошу. Кофе сегодня я еще не пил.              Ерохин ушел быстро и, как показалось Саше, выглядел при этом чересчур веселым. Это вызывало новый приступ самокопания, самобичевания и непонятно чего еще. Головин с большим трудом заставил себя вернуться к неразобранной почте и попытаться отвлечься. Найти какое-нибудь интересное, сложное письмо, уйти с головой в работу и не вылезать из нее, пока мозг не прочистится от всего лишнего и совершенно ненужного.              Саша злился на самого себя. С чего вдруг он так зациклился на Александре? Да еще и бесится от того, что его пытается склеить кто-то другой? Уж кто-кто, а Головин на подобные чувства по отношению к нему не имел никакого права. Учитывая, что он уже какую неделю распинался о том, как он любит Алексис и ждет встречи с ней. А теперь и сам не знал, нужна ли она ему.              Головин ударил по столу ладонью, а потом, зашипев, отдернул.              — Блин! Блин! Блин! — взвыл он, понимая, что работать в таком состоянии не способен. И не понимал, что теперь с этим со всем делать. Саша лишь надеялся, что спустя пару дней все само рассосется.              Александр вернулся спустя примерно сорок минут.              — Спасибо, Игорек, — хохоча, сказал он, чем вызвал очередную вспышку ярости у Саши.              — Обращайся! — донесся низкий голос Дивеева с той стороны двери.              — Интересно, как Набабкин отнесется к тому, что ты отвлекаешь от работы его секретаря? — еле слышно проворчал Головин.              — Что? — переспросил Ерохин.              — Я говорю, как кофе? Вкусный был? — криво улыбнулся Саша.              — А! Нормальный, — отмахнулся Александр, откидываясь на стуле, — беседа оказалась куда интереснее. Игорь оказался очень разносторонним парнем!              — Да уж, не сомневаюсь, — пробурчал себе под нос Головин, а потом добавил чуть громче, — не знаю, не доводилось с ним общаться. То-то ты так надолго пропал.              — А что, меня долго не было? — спросил Ерохин, посмотрев на часы, плотно обхватывающие его запястье, — и правда, задержался.              — За это время при желании можно было бы литра три кофе этого выпить, — отозвался Саша.              — Так незаметно время пролетело, — без ноток сожаления сказал Александр, повернувшись к экрану, — тебе бы тоже не помешало сходить с нами.              — Что-то мне подсказывает, что его заинтересовал конкретно ты. Я, видимо, не в его вкусе, — обиженно фыркнул Головин.              — Что? — удивился Ерохин, — ты хочешь сказать, что Игорь таким способом пытался привлечь мое внимание?              — Ну не философию Канта же он с тобой обсудить решил! — съязвил Саша.              В ответ Александр лишь громко расхохотался. Да так заразительно, что Головин через силу тоже заулыбался.              — Ой, Саша, ну ты даешь! А что, ты сам хотел за ним приударить?              — Да больно он мне нужен! — фыркнул в ответ Головин, не удостоив его даже взгляда.              — А ну да, ты же у нас влюблен в Алексис! — продолжал веселиться Ерохин.              — Причем тут вообще она? — огрызнулся Саша.              — Ладно-ладно, прости! На самом деле, чтобы ты там не надумал, Игорь, конечно, отличный парень, но совершенно не мой тип.              — То есть ты сейчас так ненавязчиво признался мне в том, что ты у нас по мальчикам? — удивился Головин, выглянув из-за экрана своего ноутбука, где он пытался делать вид, что работает.              — Ну я как бы и не скрывал этого никогда, — буднично ответил Ерохин.              — Оу… Это круто… Наверное…              Саша почему-то испытал огромное облегчение от этого признания, а еще от того, что Дивеев не нравится Ерохину. Это конечно, не значило, что он вдруг понравится Александру, но его настроение однозначно улучшилось, а разбор почты превратился в интересное занятие.              — Ох, Сашка, ну ее, работу эту! Пойдем лучше обедать? — предложил Ерохин спустя двадцать минут.              — О, я с удовольствием! — согласился Саша.              Он не обратил внимания на екнувшее сердце, когда Александр ему улыбнулся, а просто решил пустить все на самотек, надеясь, что действительно со временем все само как-нибудь рассосется.