***
Уже которую неделю Федя пытался найти возможность поговорить с Костей. Он караулил его у дверей типографии, поджидал на улице после окончания рабочего дня. Но ни разу, ни разу не застал его одного. Кучаев выходил из здания в сопровождении своих новых коллег, весело болтал и смеялся, скользя по Феде равнодушным взглядом. Еще одна неделя безрезультатных попыток сменилась следующей и постепенно у Чалова опускались руки. Казалось, Костя всюду появлялся в компании своих новых друзей, а его вовсе не замечал. Но сдаваться так легко Федя не собирался. Размышления на тему, как заслужить прощение Кучаева, занимали все мысли и постепенно в его голове выстраивался план. Непростой в выполнении, но, как казалось, весьма интересный. И главное, дающий веру в то, что Костя теперь не сможет его проигнорировать. Но для его осуществления Феде нужна была помощь и за ней он обратился к Гончаренко. Вначале Виктор отнесся к просьбе Феди с юмором. Где это видано, чтобы парень совершал такие отчаянные поступки? К тому же такие рискованные, но потом, поняв, что Чалов и правда в отчаянье, уступил. Ему было не сложно, главное, чтобы был толк. А в том что он будет, Гончаренко сомневался, да и сам Чалов тоже. Это был смелый и необычный шаг, сделанный от безысходности. И если на него Костя никак не среагирует, это будет окончательной точкой. И Феде останется только корить себя за трусость до конца своих дней. В назначенное время, Федя выставил за дверь засидевшегося у него Ерохина и бросился к телефону. Он сам слышал, что в типографии на фоне играло радио, на которое уже мало кто обращал внимание. Но все же оно было включено практически круглосуточно и это давало надежду докричаться до Кости. Все же при всех, Кучаев не кинется его выключать. Он его выслушает. Заручившись поддержкой Гончаренко, в том, что он проследит за тем, чтобы Костя кабинет не покидал, Чалов с первой пытки дозвонился в прямой эфир. Видимо в этот день звезды были на его стороне. Федя готовил речь заранее, писал ее на листке бумаги, вносил поправки и переписывал заново. Но в итоге и двух слов связать не мог, запинался, сбивался с мысли и в конце концов выкинул черновик в урну. Чувствовал при этом он себя ужасно глупо, но это был его последний шанс. — Я совершил ошибку. Я предал человека, который мне верил. Я виноват… Виноват в том, что запутался и не мог понять, кто мне нужен на самом деле. Повел себя, как самый настоящий трус! Но сейчас я хочу сказать честно. Я оставил свою бывшую девушку… Это было трудно, но правильно и я это сделал. И теперь, хочу сказать, что я люблю только тебя… Люблю только тебя, слышишь? Прости меня, если у тебя еще есть ко мне хоть что-то. Второй раз я не подведу тебя. Обещаю… После этой сбивчивой, нескладной речи в эфире повисла тишина. Даже опытному, много что слышавшему ди-джею потребовалось время, чтобы собрать мысли и силы на то, чтобы продолжить эфир. — Вы скажете, как ее зовут? — Нет… Нет, не скажу. Да и не к чему. Тот человек, которому это посвящено и так меня узнает. — Я желаю вам помириться. Если вы правда друг друга любите… — Правда! — воскликнул Чалов и тут же его голос сник, — по крайней мере, на это очень надеюсь. Если любишь, просто напиши мне «да»…***
Несмотря на то, что в типографии стояло новейшее и бесшумное оборудование, здесь всегда стоял оживленный гул. Главным источником, которого были местные сотрудники. Они были не просто любителями поболтать, но и посплетничать. Возможно, причины этого были в их возрасте и том, что работа у них была откровенно скучной и однообразной. Какими бы ни были причины, но уже через два дня историю Костиного побега от Чалова знали все. И обрастала она такими деталями, что сам Кучаев ее уже не узнавал и слушал словно впервые. А то, что Федя уже не первый день караулил его под дверью только больше подогревало всеобщий интерес. Кажется, кто-то даже делал ставки сойдутся они снова или нет. Кучаев на это лишь грустно усмехался и старался не обращать внимания, как и думать о Феде. Хотя последнее удавалось с большим трудом. Радио в типографии работало всегда. Возможно, это просто многолетняя привычка, помогающая глушить шум печатного станка, но Кучаеву она нравилась. Музыка помогала отвлечься от разговоров о школах, детских садах и семейных конфликтах, хотя радиостанция была не в его вкусе. Но лучше это, чем ненужные подробности личной жизни коллег, болтовня о соплях, оценках или еще какой-то неинтересной ерунде. Ближе к обеду пришёл Гончаренко и общий звуковой фон снизился. Посторонние разговоры ненадолго стихли, и Костя, не вникая в обсуждение печати нового номера, сортировал выпускник за прошедшее полугодие, подшивал отчеты чтобы сдать в архив и краем уха слушал прямой эфир, в котором обычно влюбленные передавали друг другу признания в любви. От голоса нового дозвонившегося сегодня замерло сердце и стопка бумаг выпала из ослабевших рук. Федя. Это совершенно точно был он. А когда Чалов начал свой рассказ, по тону чувствовалась вся его печаль и раскаяние, от которого ноги Кости подкосились и он опустился на стул. А признание в любви выбило воздух из легких. Любит. Он его действительно любит. Любит так сильно, что не побоялся сказать это во всеуслышание. — Если ты не простишь его, то ты полный кретин, — усмехнулся Виктор Михайлович, — видишь, как он старается. Песня которая заиграла потом, была хоть и на английском, но всем хорошо знакомой. «И я скучаю по тебе, словно пустыни по дождям» «… когда ты ушёл, я не могу двигаться дальше…» «И я скучаю по тебе, словно пустыни по дождям» Костя тоже скучал. И, конечно, простил, только вот вслух этого говорить не стал. Он неуверенно пожал плечами в ответ, и улыбаясь, как последний дурак, продолжил подшивать бумаги, как ни в чем не бывало. — Ничего не знаю, — хмыкнул Костя, на немой вопрос коллег, — может это вообще не для меня? — слукавил он, но телефон все же из кармана достал. Ему было все равно на десятки глаз, что теперь хитро смотрели на него, когда он набирал самое короткое сообщение в жизни. Две буквы, одно слово, которое значило для них двоих куда больше сотни красивых слов и признаний. «Да»***
Костя знал, что Федя в этот вечер будет ждать его, несмотря на то, что никакого ответа на свое сообщение так и не получил. Когда рабочий день закончился, он вышел из кабинета и махнул на прощание рукой коллегам. Ему в спину донеслись пожелания хорошего вечера и просьбы не особо опаздывать утром. Но Костя был слишком счастлив, чтобы обижаться. И к тому же, понимал, что они как никогда — правы. Сердце выбивало барабанную дробь, а ладони вспотели от волнения, когда он остановился возле автомобиля Чалова, припаркованного у входа. Федя заметив его приближение, выскочил из машины и подошел к нему, замерев в паре шагов. — Кость… — начал он, но тут же был остановлен взмахом руки Кучаева. Открыв дверь, он сам сел на пассажирское сиденье, давая понять, что все разговоры будут потом. Не здесь, не под окнами офиса и любопытными взглядами, от которых пылали щеки от смущения. Чалов, сев за руль, понимающе кивнули тут же выехал на дорогу. Половину пути они провели в тишине. Федя не отвлекался от дороги, хотя Костя и чувствовал, как порой на него бросают взгляды через зеркало. Но и сам молчание не нарушал, выжидая, когда у Феди первого кончится терпение. Чалов сделал шаг, Костя ответил, теперь снова очередь за ним. Да — это было по-детски наивно, но Кучаев считал, что имеет право на такой небольшой каприз и всячески это демонстрировал. Улыбкой, взглядом и легким прикосновением к его ладони, когда он опускал руку, чтобы переключить скорость. — Мы приехали, — неожиданно сообщил Чалов, остановившись возле незнакомого дома. — Мы приехали к тебе? — сообразил Костя. — Именно, — заглушив мотор подтвердил Чалов, — я же обещал, что наша следующая встреча, будет у меня. Внутри воевало два противоположных желания. Первое — схватить Федю за руку и побыстрее подняться наверх, а второе — проявить гордость, сказать, что к нему он не пойдет и уйти, хлопнув дверью. Но вместо этого, он по-прежнему сидел, смотря на него и не веря, что наконец-то их разногласия позади. И хлопать дверью, ему совершенно не хотелось. — И там нет ни следа твоей?.. — Их там практически и не было. Мы расстались, довольно давно… — перебил Федя, предугадав вопрос. — Давно?! — удивился Кучаев, — почему ты молчал? — А ты меня слушал? — горько усмехнулся Чалов, — я хотел тебе написать, но… Но ты так упорно избегал встреч со мной, что я подумал, что читать все равно не станешь. — Ты прав, не стал бы… — Костя мысленно клял себя последними словами, за неуместную упертость, которая сыграла против него. Стоило лишь на пять минут задержаться, дать Феде шанс объясниться. — Я больше не мог врать ей, врать себе и тебе. Я должен был еще тогда, в тот день когда Лера пришла в редакцию все ей рассказать. Я просто струсил, занимаясь самообманом. Думал, что живу нормальной жизнью, боялся показаться не таким, а в итоге в один момент понял, что лучше быть ненормальным, но счастливым. — Я тоже боялся. Косых взглядов, осуждения… — Костя сжал его ладонь, переплетая пальцы с его и прижал его руку к губам, — но лучше я буду терпеть их рядом с тобой, чем останусь без тебя навсегда. — Пойдём ко мне? — Федя с силой сжал его ладонь, — идем? Костя не ослабевая хватку, кивнул, впервые за последние дни улыбаясь. С его сердца упал тяжелый камень и он облегченно, глубоко вздохнул, чувствуя себя совершенно счастливым. Они начали целоваться еще в лифте, не до конца поняв, по чьей инициативе. Возможно, что первым потянулся именно Кучаев, но точно он в этом не был уверен. Просто в один миг почувствовал тепло на губах и в следующий миг, задыхался от глубокого, горячего поцелуя. Прервались они через силу, когда двери лифта с шумом распахнулись, и на их счастье, лестничная клетка оказалась пустой. Их губы снова встретились в не менее страстном поцелуе, уже в прихожей, когда Федя пинком закрыл за ними дверь. Костя сам обвил его шею руками, окончательно забыв об обидах, расставаниях, неделях злости и отчаяния. Он не верил, что наконец-то может обнимать его, целовать, так по-собственнически властно и не чувствовать себя при этом виноватым. Мог касаться его, ни капли не смущаясь. Трогать везде, где пожелает, зная, что этим заводит его еще больше. — Ты такой красивый, — тихо сказал Федя, и от этого шепота по коже Кучаева пробежали мурашки. — А раньше ты этого не замечал? — улыбнулся Костя, посмотрев в его потемневшие от желания глаза. — С первого взгляда заметил, — поймав его подбородок губами сказал Федя, сжимая при этом его ягодицы руками. — Черт, — ругнулся Костя, крепче хватаясь за его плечи, — наверное надо в душ? У тебя есть смазка… Или еще что-то? Мысли Кости скакали от одной к другой, понимая, что к такому повороту он событий он готов никак не был. — Стой-стой… — растерялся Федя, неверяще посмотрев на него, — ты хочешь… Ты хочешь, сейчас? — Ты же обещал! — обиженно и возмущенно напомнил Кучаев, — обещал, что у тебя! А теперь решил еще раз ускользнуть? Судя по смешку Чалова, ускользать и отмазываться он не собирался. Обняв его крепче, он оторвал Костю от пола, и тот, тут же обхватил его за пояс ногами, запуская пальцы в его волосы. — Мне погасить свет? — спросил Федя опустив его спиной на широкую, мягкую кровать в спальне. — Даже не думай! — ответил Костя стягивая с него рубашку, — я хочу видеть тебя. Это право я заслужил! — Ты заслужил не только это, — согласился Федя, расстегивая его брюки, — сегодня будет все так, как ты захочешь. Как захочешь. — Тогда я хочу, чтобы ты закончил болтать… — Кучаев прошелся губами по его шее и в два движения расстегнул на нем брюки, — я так хочу тебя. Хочу так давно… Получив его разрешение, Федя спустился нежными поцелуями по его груди, касаясь губами его соска и прикусывая зубами. Это прикосновение пробило Костю сильнее удара тока, он вздрогнул, покрывшись мурашками и сильнее вцепился в его плечи. — Каждый раз, оставаясь с тобой в кабинете, я представлял, как встану, подойду к тебе и поцелую тебя, прямо там. А ты ответишь, и сделаешь это со мной… — продолжал свои признания Костя сквозь сжатые зубы, — прямо там… На столе, среди бумаг. Он не мог поверить, что произносит эти слова и совершенно не чувствовал никакого стыда. Напротив, ему хотелось кричать о своих чувствах, желаниях. Потому что держать их внутри себя было совершенно невозможно. От рук Феди на бедре перед глазами плясали мушки, а от губ, спускающихся все ниже по животу, кровь неслась по венам с бешеной скоростью, сжигая изнутри. — Как жаль, что ты этого не сделал… — горячее дыхание Феди коснулось его обнаженной плоти и в комнате стало резко нечем дышать. Никогда раньше, Костя не думал, что будет так близок к краю, только от факта того, что с ним рядом тот, кого он так ждал и любил. Насколько это не похоже на то, что было раньше. Удовольствие, такое безграничное, что казалось, выдержать его невозможно. Горячие губы, жар дыхания и влажный плен рта заставляли дрожать, вырывая приглушённые стоны, которых Костя по-прежнему стыдился. Словно почувствовав, что Костя близок к финалу, Федя прекратил свою приятную пытку, приподнявшись над ним и поцеловав разочарованно захныкавшего Костю. — Ты же не хочешь, чтобы наш первый раз закончился так быстро? — самодовольно улыбнулся Чалов. Эти слова заставили Костю на миг запаниковать, но почувствовав как его пальцы коснулись его между ягодиц, расслабился. Слишком многообещающие и приятны оказались эти прикосновения. — Не хочу, — простонал Кучаев, прижимаясь лбом к Фединому плечу, — но, но я никогда еще не… — Никогда не был с мужчиной? — понял Федя, — мы можем поменяться, прямо сейчас… — Нет, нет не надо, — запротестовал Костя. Сознаваться в том, что и в другой роли он еще не был, не стал, — я хочу с тобой. Именно так. У Кости, конечно, были отношения раньше. Но никогда раньше он не заходил с парнями так далеко. Именно с Федей он хотел пройти этот путь до конца, познать все стороны отношений между двумя мужчинами. И это оказалось в разы прекраснее всех его смелых фантазий. — И я хочу, — прошептал Федя, проникая в него наполовину, — очень хочу… От этого движения Костя вскрикнул, скованный резкой болью, но тут же его губы накрыли Федины, отдавая им свой стон. Стон подтверждение того, насколько ему было хорошо в тесноте и жаре его тела. Пальцы Чалова крепко сжали его ладонь, безмолвно оказывая поддержку, словно говоря, что он рядом, что он не спешит, что сожалеет. И Костя, смотря в его виноватые глаза, слушая его тяжелое дыхание, понимал, что в эти мгновения полюбил его еще больше. — Сейчас, сейчас все пройдет, — успокаивал его Федя, оставляя отметины на его шее и с каждым неспешным движением проникая глубже. Костя уже не чувствовал неприятных ощущений, они стали неощутимыми, под прикосновением рук и губ на своем теле. Он впервые чувствовал себя настолько желанным, что хотел, чтобы это длилось вечно. Хотел ближе. Сильнее. Глубже. Не сдерживаясь. Пока есть кислород в легких, пока искры не посыпятся из глаз от удовольствия. Но даже этого ему будет мало. Костю окончательно повело, от протяжного стона Феди, его резких не сдерживаемых движений, потому что именно он причина того, что ему сорвало крышу и отключились тормоза. Кучаев смотрел в его лицо не отрываясь, на капельку пота скатившуюся по его виску, на взлохмаченные волосы и думал, что еще миг и его разорвет на части от счастья и чувства наполненности, которое дарил ему Федя. Словно два оголенных провода под напряжением, без ненужных слов, что в эти мгновения были бы лишними. Только чувство эйфории в момент разрядки и взрыва. И мира вокруг них больше не стало.