Мне не жить без тебя

Ника спит, а я сижу и смотрю на нее. Мне страшно засыпать — вдруг Нике снова приснится кошмар, а я не услышу, не проснусь, не помогу ей? Ника верит, что я сильная и смелая, ничего не боюсь и со всем справлюсь. Какое там! У меня множество страхов и тревог. И самый большой страх — потерять ее, Никушку. Полночи я сижу без сна, потом наконец задремываю, открывая глаза от каждого шороха. Наконец наступает утро. Звон будильника кладет конец этой болезненной маяте. Ника вскакивает, веселая, бодрая, как котенок. Кидается готовить завтрак. В полусне я чувствую плывущие по комнате вкусные запахи. Кажется, на этот раз сырники. Она любит готовить. Творог можно съесть и просто так, но золотистые, поджаристые сырники, с горкой сметаны и узором из вишневого сиропа… Подавать на стол Ника тоже умеет и любит — так, чтобы было еще и красиво. Прямо натюрморт. Мы вместе завтракаем, потом Ника одевается, быстро и умело подкрашивает глаза и губы и убегает. Сегодня ее очередь в институт. А моя, соответственно — на работу. Пару часов валяюсь в постели, досыпаю после беспокойной ночи. Потом встаю, готовлю обед. Да чего там готовить-то? Сварить кастрюлю макарон и вывалить туда полбанки тушенки. Быстро, сытно и вкусно. И зачем Ника вечно так заморачивается с готовкой? Собираюсь на работу. Наши вещи в шкафу висят и лежат вперемешку, но перепутать невозможно. У Ники — струящиеся юбки и кружевные блузки, у меня — грубые джинсы и рубашки цвета хаки. И для довершения образа потрепанные кроссовки. Ну все, я побежала. Побежала — это не фигура речи. На автобусе можно добраться минут за десять, да еще минут пять его ждать. Бегом, напрямик, срезая через дворы — получается те же пятнадцать минут. Минус деньги на проезд, плюс польза для здоровья. Я всегда бегаю. Вот и наш магазин. У дверей стоит и курит краснолицый наглый Славка. Издалека замечает меня, рожа расплывается в самоуверенной ухмылке, которую так и хочется малость отрихтовать. Драться я умею. Трудно прожить семнадцать лет в детдоме и не научиться драться. Разве что Ника не умеет, но это особый случай — у нее есть я. А у меня есть она, Ника-Никушка. Мне страшно представить себе, как бы я жила без нее. Впрочем, о Славку руки марать я не буду, не стоит он того. Равнодушно прохожу мимо. Не до него! Я думаю о том, скоро ли нас переведут на кассу. И работа легче, а то весь день на ногах, и платят больше. Хочу Никушке новый телефон купить. Мне-то все равно, позвонить можно, и ладно. А Ника не такая. Мне хочется баловать ее, радовать всякими мелочами. Рабочий день пролетает быстро. Обратно я еду на автобусе — устала, не до пробежек! От остановки до дома путь лежит через дворы. Ника боится ходить тут по вечерам. Чудачка! Чего бояться-то? Людоедов тут не водится. Парни с пивом около ларька? Нормальные парни, я порой останавливаюсь с ними потрепаться да пива глотнуть. Бездомных собак? Они сами всех боятся, я иногда беру для них в магазине просроченный хлеб и творог, и они узнают меня и виляют хвостом, когда я прохожу мимо. Но чаще я никого не встречаю — ни парней, ни собак, и это хорошо. За целый день в магазине я устаю от людей, от яркого света, от белых стен. И с удовольствием иду в темноте и тишине. Иду домой, к нашей розовой шторе, и к лампе в матовом абажуре, и к фикусу по имени Филька… И к Нике, моей Никушке! Если бы не Ника, я бы жила сейчас в клоповнике с соседями-наркоманами. Будь я одна — разве я стала бы так сражаться, изучать законы, ходить в мэрию? Куда поселили, там и жила бы. А ради Ники я горы сверну. С улицы разглядываю наш дом, ищу наше окно. Вот оно, светится теплым розовато-оранжевым светом. Это Ника шторы выбирала. Ника вообще умеет подбирать разные мелочи, от которых складывается ощущение покоя и уюта, и на душе делается радостно. Ника моя, Никушка! Мы сидим за столом, я ужинаю, а Ника рассказывает мне, что было в колледже. Всякое было, и хорошее и плохое. По литературе она «пятерку» получила, по химии — «двойку». Жаль, что эти предметы в программе в один день! Я не слишком люблю литературу, то есть не саму литературу, а предмет — что в школе, что в колледже. Читать-то я люблю, только времени вечно не хватает. А вот разбирать прочитанное… не умею я говорить красивыми и круглыми фразами то, что чувствую, когда читаю. Разве это выскажешь? И зачем? От умных слов книги начинают казаться мне сухими и безликими, что ли… А Ника умеет говорить красиво. И странное дело — когда я ее слушаю, эти красивые слова не раздражают меня и не убивают волшебство прочитанной книги, а как будто даже наоборот, делают его ярче, заметнее… Неудивительно, что литераторша любит Нику. А вот химичка не любит. Она никого не любит. Студенты ее побаиваются, а Ника и вовсе боится. У нее, то есть у химички, а не Ники, есть манера выслушивать ответ студента с абсолютно бесстрастным лицом. Когда отвечаешь другим преподам, то по их реакции видишь, правильно говоришь или лажаешь, и можно сообразить, что не так, и суметь выкрутиться. А у этой всегда такое ледяное, презрительное выражение, как будто она не со студентом разговаривает, а с пьяным бомжом. И даже если все знаешь и отвечаешь правильно, все равно под этим ледяным взглядом начинаешь путаться. Ника ведь знала тему, я уверена. Мы с ней вместе задачи из методички решали. А вот растерялась — и готово… Потом Ника ложится спать, она ведь раньше меня встала. А я мою посуду, поливаю Фильку, читаю конспект сегодняшних лекций. Почерк у Ники красивый, словно кружево, сплошные завитушки, вот только понять его может не каждый. Ну, я-то понимаю. Мы с Никой друг друга всегда и во всем понимаем. Утро. Пробежка. От дома до колледжа значительно ближе, чем до магазина, так что я иной раз специально делаю крюк. Потому что напрямую тут чуть больше двух километров — вообще ни о чем, ни сердцу, ни мышцам. На бегу жарко. Снимаю толстовку, завязываю рукава на поясе. Сняла бы и футболку, да люди неправильно поймут. Вот и колледж. Вхожу, одеваясь на ходу. Натягиваю толстовку, под самое горло застегиваю «молнию». Нормальные люди раздеваются, когда входят в помещение, а я одеваюсь. В лекционном зале почему-то всегда жутко холодно, даже в мае и в сентябре, когда на улице совсем тепло. Ненавижу холод, он напоминает мне о том, что я больше всего хочу забыть. О черной воде в полынье и об ужасе в глазах моей Ники. Мое козырное местечко — в углу, у самой батареи. Тепла от нее чуть-чуть, но если держаться за нее левой рукой, то становится легче. Если не физически, то хоть морально. Отступает страх, перестает казаться, что вот сейчас, через мгновенье, у меня руки-ноги окончательно оцепенеют от холода. И можно спокойно писать конспект, почти совсем не вспоминая о ледяной воде. Ника-Никушка, глупенькая, верит, что я ничего не боюсь… В перерыве между лекциями студенты бродят парами и стайками, болтают о чем-то. Я тоже встаю, вылезаю из своего уголка — в коридоре значительно теплее, за десять минут можно успеть согреться. Болтать мне не с кем, да и не о чем. У меня в колледже друзей нет. Зачем? У меня есть Ника. После лекций я иду на второй этаж, искать химичку. Можно было бы подождать до следующего занятия, но зачем откладывать? — Ольга Андреевна, когда можно вам вчерашнюю тему отработать? Химичка смотрит на меня с легким удивлением. На миг в ее глазах мелькает что-то человеческое. Наверное, к ней очень редко подходят с таким вопросом. В итоге она мне назначает время. Всего-то через полчаса после окончания занятий. Очень удобно — не придется ни маяться в ожидании, ни приходить в колледж лишний раз. Полчаса — это только-только повторить материал. Учебник у меня, разумеется, с собой. Вообще-то с этой отработкой можно было бы и не спешить. Не искать Ольгу Андреевну на кафедре, а подойти к ней, когда у нас будет химия. Или даже вовсе отложить до конца семестра. Но я не люблю откладывать неприятные дела. Проще один раз отмучиться и забыть, чем постоянно думать об этом. Многие девчонки боятся отвечать Ольге Андреевне, я знаю. Глупые! Знали бы они, что такое страх. Страх — это холодная черная вода, захлестывающая Никино лицо… Вечером, после колледжа, я устраиваю постирушки. Стиральной машинки у нас с Никой пока нет. В принципе мы могли бы купить самую дешевую, такую, после которой надо полоскать и отжимать. Но предпочитаем накопить на пусть недорогой, но все же автомат. А пока можно и вручную постирать, не так уж много у нас грязных вещей. Мои джинсы, как танки, грязи не боятся, а Никушка — аккуратистка, умудряется почти не пачкать свои блузки. Потом ещё надо развести удобрение для Фильки. Я посмеиваюсь над Никой — ну глупо же давать имя растению! Но в душе мне самой приятно, что у нас растет не безликий и безымянный фикус, а добродушный лопоухий Филька. По инструкции подкармливать его надо каждые две недели. Я сама за этим слежу, Ника наверняка перепутала бы. Приходит с работы Ника. Пока она ужинает, я рассказываю про колледж. Радую ее сообщением, что вопрос с химической закрыт. Ника улыбается благодарно. Потом Ника неожиданно спрашивает: — Вера, а что мы будем делать в отпуске? — Стиральную машинку купим, — отвечаю я, не задумываясь. Ника хмурится: — Ну я же серьезно! — Так ведь и я серьезно, — возражаю я. — Мы все деньги на машинку потратим, что мы после этого делать можем? Будем отсыпаться, на кровати валяться да книжки читать. — Какая ты прозаичная, Верочка, — вздыхает Ника. А я, может, и сама бы рада быть романтичной фантазеркой, но кто-то же должен думать о прозе жизни! — А на следующий год что будем делать? — настойчиво спрашивает Ника. — Ну, может, на турбазу поедем, — предлагаю я. — Будем в лес ходить, грибы собирать. На самом деле я думаю, что и через год у нас не будет денег на отпуск. Кроме стиралки, нам ещё много чего надо купить. Пылесос, например… Но зачем заранее расстраиваться? Пока можно и помечтать. А там видно будет. Ещё больше года впереди… — Ну, а ещё через год? Когда закончим колледж и начнем нормально работать? — Да откуда я знаю? Может, и съездим куда-нибудь… Некоторое время мы с Никой мечтаем о всяких удивительных местах, которые мы хотели бы увидеть. Может, и увидим ещё, почему бы и нет? Ника перечисляет далёкие, чужие города, их названия звучат словно какие-то заклинания. А мне все города кажутся одинаковыми. Мне интереснее чудеса природы. В одном мы с Никой совпадаем — ни одна из нас не мечтает провести отпуск на пляже. Вода в наших мечтах не присутствует ни в каком виде, будь то море, озеро или даже бассейн. Мы с ней воды уже нахлебались вдоволь, на всю жизнь хватит… А ночью мне снится кошмар. Мне снится темнота и холод, страшный, чудовищный холод, от которого руки и ноги цепенеют и отнимаются, от которого перехватывает дыхание. Невозможно вздохнуть, невозможно взмахнуть рукой, и уже нет сил бороться, ещё миг — и черная вода сомкнутся надо мной… И в этот миг я вижу перед собой лицо Ники. Испуганное, отчаянное. И я делаю яростный рывок, сбрасываю с себя это окоченение, вырываюсь из воды… нет, из сна. И долго лежу без сил, глядя в темноту и стараясь успокоиться. Чтобы шумным своим дыханием, бешено стучащим сердцем не разбудить Нику, не испугать ее… Ника моя, Никушка! Что бы я без тебя делала? Да ничего не делала бы. Просто не жила бы. Если бы не Ника, я бы не выбралась тогда из полыньи. Ради себя я уже не могла бороться. А вот ради Ники… Я могла тогда сдаться сама — но не могла дать ей погибнуть. Ради нее я нашла в себе силы, я сражалась с холодом и водой, чтобы вытащить, вытолкнуть на поверхность, на твердый лёд, мою Никушку… И в итоге выбралась сама. Я тихонько приподнимаюсь, с нежностью всматриваюсь в лицо Ники. Точно такое же лицо, что я вижу в зеркале, и совсем другое. Нежнее, мягче. Ласковее. Спи, моя Никушка! И пусть тебя не тревожат ни мои, ни твои кошмары…