Драбблы

— Что в этом особенного? — Чанёль скептично наблюдает за неспешными движениями тонких запястий, аккуратно выводящих очередной оранжевый узор. А, может, и не оранжевый, Пак, честно, старался научиться отличать его от "последнего вздоха жако", но, кажется, он безнадёжен в плане искусства, даже ради Чондэ. — В чём? — Чен улыбается уголками губ, не переводя взгляд на слишком шумного парня рядом, лишь изредка отрываясь от полотна, чтобы в очередной раз взглянуть на небо, запоминая каждую незначительную чёрточку и возвращаясь к работе кистью. — Закаты, — протянул Пак, тоном выражая всё занудство, которое видел в этом пресловутом заходе солнца. — Что в них такого, что мы каждый вечер приезжаем сюда? — А что такого во мне, что ты со мной встречаешься? — голос Чондэ звучал обыденно и незаинтересованно, в отличие от пораженного и немного писклявого "что?" Пака — На свете куча людей, с которыми ты мог бы построить отношения, но ты выбрал почему-то именно меня. В чём причина? — Все люди разные, — неуверенно начал Ёль, пытаясь сформулировать свои мысли, — ты особенный лично для меня, ты лучше, чем они в моих глазах. — Вот видишь, ты сам ответил на свой вопрос, — Дэ тихо хихикнул, поворачиваясь к своему непонимающему парню и нежно целуя его в лоб. — Закаты, как и люди, разные. Я вижу их по-своему и стараюсь запечатлеть каждый на бумаге. Ты же не думал, что все мои картины получаются разными только потому, что я пробую разные стили? Чанёль бурчит что-то неразборчивое, заставляя Кима по-доброму рассмеяться. — Я просто не понимаю, чем они отличаются друг от друга. — Знаешь, как говорил Эльчин Сафарли, — Чон пихает парня в бок, прежде чем тот успевает как-либо подшутить над именем писателя, — "Закаты пропитаны грустью. Потому что каждый раз, провожая его, думаешь: каким ни был, удачным или неудачным, день — это мой день, и он уходит навсегда". Это и есть отличие. Ни один заход солнца, как и ни один день, никогда не вернётся, никогда не повторится. Мне ничего не остаётся, кроме как оставить их в памяти и в рамке. — Ты ведь в курсе, что я тебя не пойму, — Чан вздыхает, игнорируя слишком простодушное "ага" со стороны парня. — Почему ты не пошёл на философа? Такой талант пропадает. — Я люблю выносить мозги, а не когда их выносят мне, — Дэ хмыкает, делая завершающие мазки — готово! — Плюс макулатура в коллекцию, — усмехается Ёль, получая несильный тычок в плечо, но после, сразу перехватывая чужую руку и заключая парня в крепкие объятия. — Краску размажешь, — бурчит Чондэ куда-то в плечо Паку. — Ну и что, — тот лишь сжимает сильнее в ответ, утыкаясь носом в тёмную макушку — Я тебя люблю. Ким улыбается по-кошачьи, на носочках потягиваясь к губам напротив. Кажется, это было три года назад. Чанёль, честно, не помнит, что было «после». Он потерялся во времени, проживая их последний день, так и не подошедший к концу. Пак ненавидел Кима. Он винил его в том, что произошло. Идиот, не заметивший машину. Идиот, не услышавший сигнал. Идиот, умерший с упаковкой новой акварели в руках, о которой прожужжал Ёлю все уши. — Ты не виноват в этом, — словно заевшая пластинка повторял Бэкхён на протяжении трёх лет. Чондэ спешил к Чанёлю. Чанёль сам попросил его поторопиться, готовясь к сюрпризу. Неотданное кольцо до сих пор обжигало одним своим видом, как бы Чан не пытался его прятать. Пак ненавидел Кима. Но больше он ненавидел себя. — Тебе не кажется, что пора уже избавиться от этого? — Бён указывает на пыльные стопки холстов разных оттенков оранжевого — Пришло время забыть о нём. Ёль не помнит, кто такой Бэкхён. Просто знает, что он единственный, кто навещал его после смерти Чондэ. Без особой на то причины. Они даже не знакомы толком. На удивление Бэка, этим же вечером парень сгребает все картины в багажник машины, обещая вернуться до темноты. Чанёль едет долго. Возможно, специально. Зажигалка неприятно холодит кожу через ткань кармана. Их поле встречает его прохладным воздухом и полной тишиной. Воспоминания неприятно лезут из глубин мозга, зарытые там алкоголем и бессонными ночами. Крышка багажника скрипит слишком громко. Невидящим взглядом Пак скользит по холстам, после чего начинает один за одним вытаскивать их из машины, грубо бросая на сырую землю. Зажигалка больше не холодит кожу через ткань кармана, теперь она обжигает подушечки пальцев, словно умоляя передумать, остановиться. Щелчок, и маленький огонёк загорается на самом кончике, слегка подрагивая от дуновений ветра. Чанёль фокусирует свой взгляд на нём, не глядя вниз. Сейчас. В глаза резко бьёт оранжевый свет. А, может, и не оранжевый. Последний вздох Жако? Рука дрожит, из-за чего пламя тухнет, до того, как зажигалка встречается с землёй. Закат. Прямо сейчас Ёль наблюдает, как по небу отвратительным ярким пятном расплывается грёбанный, что ни на есть, закат. Почему-то хочется плакать. Он не такой, как раньше. Не такой, каким он его запомнил. Глаза опускаются на разбросанные и кое-где испачканные картины. Они все не такие. Нет ни одного хоть немного похожего на другой, даже цветов повторяющихся нет, абсолютно разные. Парень падает на колени. — "Закаты пропитаны грустью. Потому что каждый раз, провожая его, думаешь: каким ни был, удачным или неудачным, день — это мой день, и он уходит навсегда." — горло душат слёзы. Ты стал моим закатом, Чондэ.