Что-то случится непременно, потому что не бывает так, чтобы что-нибудь тянулось вечно.
Михаил Булгаков
Однажды я слышала несколько дикую мысль, которая засела у меня в голове, а суть ее была в том, что лучший протест — это повиновение. Можно было бы бесконечно спорить, но, к счастью или сожалению, главные герои уже согласились с этим утверждением. Более того, они решили так и поступить. Теперь для СМИ существовала только одна вариация отношений Гавриила и Вельзевул — официально подтвержденные. Дизайнеры не задумывались о том, как будут разбираться с последствиями новой лжи, но сейчас Вельзевул больше всего хотелось отбелить Гавриила от сплетен, а он сам был намерен здорово повеселиться. — О чем думаешь? — поинтересовался Гавриил, поглядывая на сидящую рядом Вельзевул. Он выжал кнопку на двери машины и открыл окно, чтобы покурить. Дизайнер знал, как это раздражает его официально «возлюбленную» подругу, но поделать с собой ничего не мог. — О том, как сильно ненавижу эти пальто из искусственного меха! Вообще из меха. Может быть, это было актуально где-то в тридцатых годах, но уже почти сто лет прошло, а это выглядит все также отвратительно, — Вельзевул разочарованно вздохнула, рассматривая людей за окном автомобиля, к которому подвинулась ближе, только приметив в руках Гавриила сигареты. — Опять ты за свое. — Не могу удержаться, любимая, — усмехнулся Гавриил. — И мне казалось, это ты году так в 2009 вернула пальто из искусственного меха в моду, разве нет? — Ну да, — Вельзевул призадумалась, вспоминая собственные коллекции. — Возможно… Нашел, что сравнивать! Мои пальто были другими. Коллекции того года вообще все отличались эпатажем. Они были для неординарных личностей. — женщина подперла голову рукой. — Мне нравится так думать, по крайней мере, ты же знаешь, я и сама люблю особенные вещи. — Знаю. — лаконично ответил Гавриил. — Чего только стоит взять твое платье, — брюнет окинул ее оценивающим взглядом. Он действительно был в восторге: его всегда восхищали женщины, умевшие сочетать в себе и элегантность, и ту особую резкость, присущую сильным людям, и сильным в каждом из смыслов. — Тебе идет изумрудный. Очень. Но ты напряжена, это портит общую картинку. — Говорит мне человек в костюме-тройке* от Tom Ford, — рассмеялась Вельзевул. — Я просто ненавижу, когда мне приходится врать. Это против моих принципов. Но ради тебя, так и быть, потерплю, дорогой. — Я твой вечный должник, — кладя руку на сердце, согласился дизайнер. — Кстати, от кого этот чудный аромат? Очень интересно. — Escada. — Очередной твой фаворит. — Ну как сказать. Если бы они предложили мне коллаборацию — я была бы уже в Германии. Если бы мне пришлось выбирать между тобой и Escada — я бы выбрала Escada, — Гавриил скорчил лицо полное обиды, на что его поспешили успокоить: — Я шучу, дорогой, я бы выбрала тебя, потому что отвратительно переношу долгие перелеты. Гавриил улыбнулся ей и отвернулся к окну, Вельзевул же смотрела прямо. Всю дальнейшую дорогу они провели в тишине. За окном снег падал хлопьями, покрывая все снежной пеленой. Гирлянды, теперь покрытые маленькими снежинками, светили очень тускло. Люди и машины в один миг куда-то подевались с улиц. Жители Англии не любили такую погоду, каждый раз это принимало масштаб национального бедствия. Редкий, но меткий, снег умел парализовать и деятельность аэропортов, и поездов, и обычных граждан. — Давно я такого не видела, — произнесла Вельзевул, когда машина уже остановилась и перед глазами открывался вид на замок Лидс*. — Возможно, даже со времен неправильного снега*. — Да, честно говоря, я тоже. Мне нравится такая погода, она сочетает в себе какую-то таинственную романтику, но удовольствие не для Великобритании. Надеюсь, Энтони не решил, как обычно, сэкономить на отоплении. Он это любит. — Наденет тысячу и одно изделие из меха и почувствует себя королем вечеринки, пока все будут мерзнуть, — согласилась женщина. — Но погода слишком резко изменилась. Гавриил улыбнулся и стянул со своих плеч темно-зеленый пиджак, накидывая его на верную спутницу. Дизайнер долго мялся с выбором костюма и неосознанно для себя взял тот, который лучше бы всего сочетался цветом с ее платьем. А он точно был уверен в своих догадках насчет конкретного платья и оказался прав. — Не сильно поможет, но хоть что-то. — Благодарю, — Вельзевул широко улыбнулась, и в этот момент Гавриил точно знал, что эта — самая очаровательная из улыбок. Бесконечно искренняя. — А ты еще пыталась шутить про мой костюм-тройку, — заметил он. — Пыталась шутить? Ни в коем случае. Я в открытую осудила твой выбор. — Нужно было сказать раньше. Теперь исправить ситуацию получится только, если Джейкобс согласится поменяться костюмами прямо в уборной, а это вряд ли произойдет. — Ну да, — фыркнула женщина и перевела взгляд на подол собственного платья. Гавриил вылез из машины первый, он поежился от холода, обошел автомобиль и открыл дверь Вельзевул, протягивая женщине руку. Во дворе замка уже стояло огромное количество транспортных средств, а самым ближним ко входу был Rolls-Roусе Кроули. И хоть все вокруг покрыло снегом, украшения всячески сопротивлялись и пытались показаться наружу. Не сразу дизайнеры заметили и огромную елку, стоящую за их спинами. Энтони обожал Рождество и Новый Год. Для него это было время коренных изменений, о чем должен был знать каждый, и поэтому в любой комнате, куда только мог зайти главный редактор Vogue, обязана была стоять елка. Гавриил еще издали заметил фотографов журнала, следившими за именитыми гостями. Ловким движением он притянул к себе Вельзевул, удерживая ее за талию. — Какого черта ты творишь? — Играю на публику, — уверенно заявил мужчина. — Мы же с тобой якобы встречаемся, вот я и поддерживаю это настроение. — В следующий раз предупреждай, — попросила женщина и попыталась уйти в сторону, но чужая хватка оказалась чересчур сильной. — Ты невыносим, дорогой. — За это ты меня и любишь, дорогая. И молча под вспышками фотокамер они двинулись ко главному входу, где уже виднелись гости разноцветными пятнами среди белой монотонной картины природы. В толпе кто-то схватил Вельзевул за руку и потянул на себя, отчего и Гавриилу пришлось двинуться вперед. Как оказалось позже, это был Кроули, который в этот день выглядел крайне необычно, наверное, дело было в полностью белом костюме, что главному редактору британского Vogue совершенно было не свойственно. — Сколько вас можно ждать? — Кроули цокнул языком и закатил глаза. — На свои показы вы тоже опаздываете? Хотя да, — он перевел взгляд на Вельзевул. — И туда тоже. Тебе идет, кстати, — никаких уточнений не последовало, но из того факта, что фраза была адресована женщине, следовало предположение, что замечание касалось ее нового цвета волос. — На фламинго похожа. — Ты как всегда щедр на комплименты, — Вельзевул ухмыльнулась. — Что-то произошло? — Да, произошло. Одна очень противная блондинка из Франции жутко хотела с тобой встретиться до моей грандиозной речи. — Марлен здесь? — на протяжении нескольких минут женщина стояла с широко раскрытыми глазами и не могла поверить услышанному. — Вот уж не ожидала. Уверена, ее можно уже идти искать у стола с закусками. — Зря ты так, она очень похудела, хотя и до этого она была в несколько раз меньше той же Палвин и любой среднестатистической модели. Не будь я обременен серьезными отношениями, а тем более, с мужчиной, я бы даже посмотрел в ее сторону. Уж дивно она стала хороша. Взлет карьеры ей пошел на пользу. — Ты сейчас Морель имеешь ввиду? — вмешался в разговор Гавриил, который до этого обменивался приветствиями и с Джейкобсом, и с его супругом. — Любопытно. Видел последний раз эту француженку в 2017, когда она была главным редактором итальянского Vogue. Помню, сколько на нее навалилось критики после тех обложек*. Но выпуски были отменные. — Безусловно, — Кроули скрестил руки на груди. На фоне белого костюма его кожа казалась чересчур желтой. Не стоило исключать возможности, что вина этому была в большом количестве тонального средства, призванного скрыть все следы ухудшившегося самочувствия. — Что же, пойду покурю. — Я с тобой, — произнес Гавриил. Мужчины двинулись к выходу. Со стороны дизайнера это было похоже на побег. В этот момент Гавриилу хотелось курить и ничего больше. Такое случалось, когда дизайнер начинал нервничать, а собственное сердце вырывалось из груди. Эта пагубная привычка появилась сразу после смерти дяди. Молодой человек тогда не представлял, что он будет делать с водрузившимся на его плечи «Эдемом». Благо оказалось, что старушка-судьба и сама в него влюблена, а оттого нерешаемые проблемы в миг перестали быть таковыми. Он обещал себе бросить сразу после рождения Анафемы и выполнил обещание. Семь лет Гавриил не прикасался к Marlboro, теперь неприятно оттягивающим карман пиджака. После началась черная полоса личной жизни, омрачившая достаточно коллекций за несколько лет. Года два назад сигареты вновь завалились за комод, пока не началось их божественное (скорее адское) сотрудничество с Вельзевул. Дело было даже не в этом. Просто все опять начинало валиться со всех сторон, а теперь струна и вовсе была натянута до предела. Он особенно горячо ощущал ту неловкость, повисшую между ними после очередного бездарного совета Кроули притворяться парой, но и этому чувству рациональных объяснений не находилось. — Улыбнись, тебя снимает эксклюзивный фотограф Vogue! — донеслось от Энтони, положившего руку на плечо дизайнеру. Мужчина лишь наигранно усмехнулся, не выпуская из рук зажигалку. Кажется, его выражение лица в очередной раз заслужило место в топе твиттера. — Поддашь огоньку? — Конечно, — брюнет протянул зажигалку. — Что с тобой не так? Белый костюм и улыбка до ушей. Что-то произошло? — Во-первых, — Кроули загнул мизинец. — Я просто счастлив. Этот год принес мне огромное количество прекрасного, в том числе, и любимого человека. Во-вторых, — теперь он загнул безымянный палец и показал «Викторию»*. — Я не ошибусь, если скажу, что эта ночь перевернет мир моды. И не задавай вопросов, иначе я начну злиться*, а пока еще рановато. — окурок полетел в мусорное ведро. — Пойду найду Азирафаэля, познакомлю его с Кюри. — Подожди. Кого? — Ну мы же не в древней Индии*, — Кроули пожал плечами и скрылся из виду, успев еще что-то прокричать про то, что Вельзевул не любит такие мероприятия, но Гавриил и сам это прекрасно понимал. — Как информативно, — подытожил Гавриил. Этажом выше уже веселились Вельзевул и Марлен, которая действительно выглядела также хорошо, как описывал Кроули. Возможно, даже лучше. Бывшая редактор итальянского Vogue сейчас приняла максимально несчастное выражение лица, осознавая, что проиграла подруге в бильярд. — Просто признай свое поражение, Марли, и все! Ха! — Ни за что не признаю, — карие глаза с вызовом блеснули. В следующую секунду взгляд потеплел, а цвет радужки стал сравним с горячим шоколадом, который так любят ее дети. — Ладно, так уж быть, я обещаю тебя как-нибудь угостить вином. В честь перемен. — Перемен? — Вельзевул сощурила глаза и вгляделась в чужое лицо внимательнее. Слишком уж часто на этой вечеринке слышалось слово «перемены». Начинало казаться, что вокруг замышляли некий заговор, но ей об этом не рассказали. — А долг ты мне отдашь очень скоро. Я не собираюсь ждать твоего следующего приезда в Англию, заметь. — Потом все узнаешь, — отмахнулась Марлен. — Кроме того, я переехала в Лондон и планирую задержаться здесь надолго. Мне предложили работу. В какой-то степени даже интереснее итальянского Vogue. — Но ты мне об этом не расскажешь? — дизайнер закатила глаза. Честно сказать, у нее даже предположений не было. Марлен была из тех людей, которые везде и все. Она в молодости пробовала себя и в роли модели, и в роли визажиста, а также парикмахера, фотографа, стилиста, байера и даже менеджера. Каким-то попутным ветром эту женщину занесло сначала на должность организатора чего-то там во французском Vogue, а после и вовсе Морель оказалась в итальянской версии журнала, где проработала дольше всего. С личной жизнью у Марлен все было также интересно, как и с работой. Она вышла замуж за своего личного водителя, который вывез ее целой из перестрелки на одной из улиц в США много лет назад. Однако, что еще можно добавить, так это то, что дети были точной копией отца и не унаследовали ее характер. — Не сейчас, — кивнула Морель. — Расскажи лучше, как у тебя дела. — Замечательно, — только и ответила женщина в привычной снисходительной манере. — Я серьезно. Слышала, хотя кто нет, что ты теперь в отношениях состоишь? Честно говоря, не думала, что у тебя когда-нибудь хватит смелости. Последний раз мы виделись на похоронах Джека. Ты была очень раздавлена этим. — С похорон Джека прошло без малого пять лет. Многое изменилось, — холодно заметила Вельзевул, запрокидывая ногу на ногу. Имя, неосторожно названное, кольнуло обеих. Джек был связующей нитью между ними. Будучи братом Морель, он и стал причиной их тесного общения лет десять назад. — Да, Вельзевул, ты права. В любом случае, я очень рада за тебя. Гавриил без преувеличений потрясающий мужчина: красивый, галантный, сдержанный, терпеливый. А тем более он все это время был твоим идейным вдохновителем. Я рада за тебя, искренне, — на губах блондинки расцвела улыбка. Она обошла кресло, в котором сидела Вельзевул, и положила ей руку на плечо в знак поддержки. — Да, был, — согласилась Вельзевул. Почему-то именно сейчас переубеждать старую подругу не хотелось. — Те же ландыши. Если бы не его коллекция с лилиями, я бы никогда не решилась. Правда, в последнее время, я много думаю о ручной работе. Возможно, мне бы даже хотелось открыть ателье «House of Lucifer». — Это интересно. Я бы даже заказала несколько вещей, — Марлен вновь улыбнулась. — Ты обязана попробовать в новом году. Я уверена, это будет чудесно. — кареглазая обернулась на часы и ужаснулась. — Речь Кроули, мне пора… — Но ведь она через полчаса. Последняя реплика уже была абсолютно бесполезной: Марлен и след простыл. У Вельзевул начинали появляться мысли, касательно происходящего и переезда Морель, но воспоминания о предыдущих отношениях их перебили. Она ненавидела, когда кто-то упоминал Джека. Все это хотелось оставить за невидимой чертой: и первые отношения, и смерть из-за рака, и последующие обвинения ее в убийстве, а именно подмешивании запрещенных для него препаратов. С отношениями у нее вообще не ладилось. Об этом было бы лучше позабыть. Совсем скоро Вельзевул убедила себя прекратить хоровод грустных мыслей и перебраться на первый этаж, где бурлило все веселье. Несколько раз она встречалась взглядом с Гавриилом, отчего оба широко улыбались, а также она успела разговориться с другими дизайнерами. Настроение значительно улучшилось, хотя она и капли в рот не взяла. Таковы были принципы — пить с кем-либо только один на один. У творческих людей много странностей, а эта — ее. Минут через двадцать люди начали подбираться к огромной сцене. Стоит отметить, что ни Гавриил, ни Вельзевул до конца не были уверены в своих догадках, пока не раздался мужской голос: — Благодарю всех, кто здесь и сейчас находится с нами. Рождество — чудесный праздник. Я безусловно счастлив, что разделаю его с таким количеством талантливых людей. Совсем скоро мы уже будем говорить про двадцатые годы двадцать первого века. Даже не верится, — Кроули рассмеялся и вновь придвинулся к микрофону. — Несмотря на невозместимые потери в наших рядах, этот год был потрясающим. Он был насыщенным различными событиями, чрезмерно увлекательным и последним, — в зале воцарилась тишина. — Все вы знаете меня. Я Энтони Дж. Кроули, я главный редактор британского Vogue. Много лет я работал со всеми вами бок о бок. Мне хочется верить, что кому-то из вас я помог, — Энтони опять усмехнулся и вернулся к своей речи: — Но всему приходит конец. Однажды отец мне сказал: «Если ты начинаешь злиться — уходи». Я жил этим принципом и всем советую… В общем говоря, меня зовут Энтони Дж. Кроули и я покидаю пост главного редактора британского Vogue. — вновь все умолкли. — Давайте поприветствуем мою преемницу — Марлен Морель! — Охренеть, — только и произнесла Вельзевул. Разорванная в клочья картинка воссоединилась и теперь была ясна, как никогда. — Сказала бы я, не будь эти ребята мне так хорошо знакомы. — Согласен. — Гавриил одарил ее белоснежной улыбкой. Вельзевул посмотрела на наручные часы. Это была еще одна непримечательная особенность дизайнера. Она обожала такие часы. Во-первых, это и красиво, и удобно, а во-вторых, хаос должен производиться по расписанию. — Уже одиннадцать. Скоро здесь будет очень весело… Для нетрезвых, конечно, поэтому я лучше удалюсь сейчас, — впервые за время их совместной работы Гавриил видел презрение на лице дизайнера. — Ты не поедешь одна. Я с тобой, — мужчина крепко сжал чужую руку, не желая отпускать. Он прекрасно понимал, что Вельзевул волновали не пьяницы-коллеги. Гавриил вообще сомневался, волновало ли ее все, что происходило вокруг. Хотя склонен был к ответу «нет». Вряд ли ее что-то действительно беспокоило, вполне правдивой казалась мысль, что она специально ждала речи Кроули, чтобы потом сразу же удалиться. В любом из случаев отпускать ее не хотелось: колкости в его адрес чрезмерно грели его душу. — Приехали вместе и также уедем, дорогая. Вельзевул ухмыльнулась и закатила глаза: эти «дорогой» и «дорогая» начинали ее напрягать — слишком личными становились. Женщина приподняла сверкающий подол платья и, развернувшись на каблуках, двинулась к выходу: не сильно быстро, чтобы не оскорбить никого, но и не сильно медленно, чтобы ни у кого не возникло предположение, что покидает она это торжество не по своей воле. На улице стало еще холоднее, чем было, когда они приехали. Снежинки из маленьких незаметных капелек превратились в миниатюрные полотна с чудесными рисунками, достойными разглядываний, а машина из черного кэба превратилась в снежную горку, вполне сносную для детей. Шедвелл зло сметал снег с автомобиля, ни на минуту не переставая ворчать. Уже по пути в отель Гавриил и Вельзевул разговорились обо всем и ни о чем, периодически зевая от усталости, и позже с неохотой разошлись уже на ресепшене. Вельзевул тяжко вздохнула, заходя в свой номер. За последние дни она видела столько всего белого, что от этого цвета начинало тошнить. Женщина стянула ненавистные каблуки, распустила волосы, отчего те теперь чересчур пушились и спадали на плечи, и упала на кровать. Голова, которая должна была бы быть переполнена различными мыслями обо всем и сразу, была совершенно пуста. Недолго еще продолжая смотреть в потолок, дизайнер поддалась нежным объятиям Морфея. И без того чуткий сон был прерван звуком открывающейся двери и вкатывающейся отельной тележки с едой, а окончательно пробудилась голубоглазая, когда ее плеч коснулось одеяло. — Что ты здесь делаешь, Гавриил? — пробормотала Вельзевул, укутываясь сильнее в одеяло. — Миссис Девайс тебя не учила стучаться перед тем, как вламываться в чужие номера? — Какая из? — на лице мужчины расцвела обаятельнейшая из его улыбок. — Какая? — женщина переспросила, поглядывая в сторону тележки. — Что там? — Какая из миссис Девайс должна была меня этому научить? — Гавриил скрестил руки на груди на несколько секунд, а потом подвез тележку к кровати и поднял клош. — Хоть какая-нибудь, раз их целых три, но я имела ввиду твою мать, — Вельзевул опустила глаза на тарелку. Ее лицо исказилось в недовольстве. — Боже, опять эта отвратительная итальянская кухня! Как же ты достал с ней. — Ничего она не отвратительная! — возмутился Гавриил, посматривая на лазанью. — Очень даже симпатичная. Кроме того, я попросил повара добавить секретный ингредиент мамы. Поверь, это будет очень вкусно. Я пробовал. — Теперь-то я точно уверена в этой лазанье, — Вельзевул закатила глаза, за что получила подушкой по голове. — Какого хрена? — Ты тронула святое, я не мог это просто проигнорировать, официально будущая четвертая миссис Девайс. — Только для СМИ, — заметила женщина. — С нашим положением в обществе «официально» и «для СМИ» одинаковые вещи. Не противься. Как говорят: «Любовь зла». — Зла значит… Вторая подушка отправилась в Гавриила, но не сразила дизайнера. Героически пал он лишь под тяжестью первой и неуклюже распластавшейся рядом Вельзевул, которой не повезло запутаться в собственном одеяле и потерять какую-либо ориентацию в пространстве. Мужчина, которому представился шанс отразить атаку, поспешил воспользоваться ситуацией и схватить соперницу, отчего та оказалась зажатой между кроватью, одеялом и пиджаком от Tom Ford. На пол с характерным звуком упал пульт. — Как дети маленькие, а ведь у кого-то юбилей в этом году, и далеко не первый десяток, — усмехнулась Вельзевул и поднялась за пультом и вывалившимся из него батарейками. — Ну, ты тоже не первой свежести, быть честным. Вельзевул в очередной раз закатила глаза и включила телевизор. Кажется, только начинался «Семьянин». — Давай переключим? — предложил Гавриил. — Я не очень люблю этот фильм. Он мне напоминает чем-то сюжет «Рождественской истории» Диккенса. Думаю, не стоит говорить, что из этого я предпочту. — Да ну тебя, мне нравится этот фильм, особенно его трагическая концовка, поэтому он остается, а после… может я даже разрешу тебе «Один дома» включить. — Какая щедрость. Новогодние и рождественские фильмы всегда имели одно потрясающее свойство — редко они становились предметом споров кого-либо, в отличии от тех же ужасов. Так и Вельзевул, которая в свое время активно обсуждала и осуждала «Астрал», сидела очень тихо, обнявшись с подушкой, в то время, как Гавриил позволил себе лечь. Он сам не ведал, чем ему так не нравился «Семьянин», но скорее всего тем, чем нравился Вельзевул — концовкой, не отражавшей основной сути праздничных кинолент — счастливого конца. Ведь гораздо приятнее ассоциировать себя с тем же скрягой Скруджем, получившим шанс на исправление, нежели с героем, добровольно потерявшим свое счастье. Несмотря на собственные шутки про детское время, Гавриил заснул не позже первого разговора Джека с чернокожим парнем, приходившегося на самое начало фильма. В оправдание можно лишь сказать, что и сама Вельзевул заснула к тому времени, иначе бы непременно ударила дизайнера в живот. Мужчина, отличавшийся тем, что сны ему снились очень редко, в эту ночь был подвержен сновидениям особенно сильно. Подсознание сменило множество картин и наконец остановилось на той, где Гавриил и Азирафаэль выходили из «Эдема», напевая под нос рождественские песенки. На очередной рассказ ассистента, дизайнер с нетерпеливостью отвечал, что прошлые отношения не должны сказываться на будущем, а также с особой горячностью утверждал, что непременно является счастливым человеком благодаря работе. В воздухе пронеслась фраза: «Ты сам на себя это накликал» — и также быстро смолкла в беспросветной темноте. Один эпизод сна оборвался и начался другой. Гавриил проснулся в собственной кровати, но лежал он преимущественно с правой стороны, что сразу привело его в негодование — он был любителем раскинуться на всей кровати. Слева от себя он обнаружил Вельзевул, чему сильно удивился, а также осознал тот факт, что спит не в своей кровати и не в своей квартире. Все это казалось чудовищным совпадением. Мужчина поспешил собраться и направиться к зданию «Эдема», но там его не признала охрана, а интернет на запрос про главного дизайнера этого модного дома пересылал искавшего на фотографию неизвестного ему доселе человека. Следом за этим ему позвонила, как выяснилось, беспокоившаяся о нем жена и спросила, все ли в порядке. Но ничего в порядке не было. Дальнейшие фрагменты демонстрировали счастливую жизнь супругов. Вельзевул относилась к нему с несвойственной для реальной героини теплотой. Медленно, но верно, Гавриил узнал о своей новой жизни. Жена была менеджером, он фотографом, и жили они душа в душу, но без детей. Дни тянулись, мужчина свыкся с новой реальностью, пока ему не поступило предложение сотрудничества от «Эдема». В тот момент новый креативный директор спросил у него, что же Гавриил отдаст за этот шанс, а фотограф твердо ответил: «Все». Вокруг закрутился вихрь. Дизайнер вернулся на начальную точку своего сна, осознавая, что и отдал все, а самое главное, отдал свое счастье. Проснулся Гавриил в холодном поту, крепко сжимая белоснежные одеяла, а сверху на него заинтересованно смотрела Вельзевул, параллельно расправляясь со вчерашней лазаньей. — Эй, ты в порядке? — В полном порядке. — лишь произнес мужчина, закрывая лицо руками. — Что тебе снилось? Ты разбудил меня своими криками. — Извини. Старик Скрудж мне снился, вот и все, — возможно, последней фразой Гавриил обозначил тот факт, который так боялся признавать самостоятельно: в этом вопросе он точно был не намерен сдаваться.