Самая Темная Ночь

− Мой ученик, − услышал Даламар и похолодел. Потому что знал: когда голос его шалафи столь спокоен, даже нежен, ничего хорошего ожидать не стоит.   − Я вижу, тебе нелегко далась эта ночь. Настолько, что ты пришел сюда, ко мне.   В его голосе столько понимания! Что же делать? Пасть на колени и молить о пощаде? Или уже слишком поздно, и просить теперь можно лишь о быстрой и милосердной смерти?   «Пришло время нам потолковать, мой ученик», − сказал ему Рейстлин однажды. Таким же мягким голосом. Тот разговор закончился пятью незаживающими ранами на груди Даламара. И даже тогда его тон не был подобным обволакивающему меду.   Шаги в его сторону. Темный эльф выпрямился, стараясь унять дрожь. Но что-то еще давило на него, вызывая странное желание немедленно пасть ниц, сделаться как можно более маленьким и незаметным. Не аура его шалафи и не его магия, не предчувствие беды. Ему было смутно знакомо это чувство. Ощущение чьей-то невероятной мощи и силы, сверхмагии, божественной энергии, одновременно притягивающей и ввергающей в трепет.   Он наконец собрался с силами и взглянул в лицо наставника. Оно казалось привычно спокойным и равнодушным, но выдавали глаза: они лихорадочно блестели, в них светился триумф, причин для которого Даламар пока не видел.   Разгневанным его учитель все же не выглядел, но темный эльф прекрасно понимал, боком ему эта вольность не выйдет. И ожидание этого наказания будет долгим, мучительно долгим. Рейстлин был мастером подобных истязаний. Но Даламар не жалел о своей настойчивости, он с нетерпением и трепетом ожидал нового испытания. То, что он увидит сегодня, будет особенным, иным, чем-то таким, что никому из живущих не было дано увидеть никогда.    Но что же это за сила, незримо витающая здесь? И само помещение… Когда Даламар приходил сюда раньше, это была лишь небольшая грязная комната. Теперь же стены уходили вдаль, он даже не видел, где они заканчиваются. С противоположного конца комнаты лился мягкий алый свет, который перекрывала тень от незримой темной полусферы − точно проекция затмения на полу. Даламар запрокинул голову, но не увидел потолочных балок, лишь непроходимую темноту. И темнота эта жила, дышала. Вскоре ему стало ясно − то было беззвездное небо Самой Темной прямо над их головами.   − Пойдем, − велел Рейстлин. − Ведь не за тем же ты явился сюда, чтобы разглядывать потолок?   Золотистые пальцы сомкнулись вокруг его запястья, шалафи потянул его за собой в нетерпении. Как всегда в те редкие моменты, когда наставник касался его, у Даламара перехватило дыхание. Он не мог объяснить этого сам себе, но ему хотелось, чтобы это происходило чаще, хотелось ощутить прикосновение этих рук − всегда горячих, почти обжигающих. Ему хотелось, чтобы шалафи прикоснулся к нему, объясняя тот или иной магический пасс, или же предостерегающе положил руку на плечо − в моменты, когда ученику требовалось не спешить. Такие, казалось бы, естественные моменты в отношениях ученика и наставника, но их было так мало. Даламар не так и не смог уяснить, почему он так ждет этих моментов, почему каждый из них воспринимает как ценный дар. И то, что происходило сейчас − Рейстлин, тянувший его за руку, было чем-то из ряда вон выходящим. Это одновременно и радовало, и заставляло нервничать.   − Мне, наверное, не следовало приходить, шалафи, − осторожно начал Даламар, еле поспевая за ним. На Рейстлине Самая Темная будто нисколько не сказалась. Наоборот, Даламар не смог вспомнить, когда он видел своего учителя в столь добром здравии и каком-то странно приподнятом настроении.   − Возможно. − Ответил Рейстлин на его вопрос. − Но ты уже здесь.   А затем они остановились.   − У нас сегодня гости, Даламар. Дорогие гости. − Прошелестел голос шалафи у его уха.   Пальцы его разжались, высвободив руку ученика. И Даламар вновь ощутил эту неясную силу, что царила здесь.   − Мой ученик, Даламар, − объявил Рейстлин. − Что касается наших гостей, то я не думаю, чтобы они нуждались в представлении.   Темный эльф ахнул и опустился на колени.   Слева, на высоком треножнике, сидела женщина редкой красоты. В ее волосах переплелись черные и белые пряди. Фигура ее светилась алым, алым же было и ее одеяние. Справа, на таком же треножнике, восседал мужчина. Глаза его были черны, черты лица мягки, но само лицо надменно и сурово, холодно, как бесконечность, как черная луна. Луна, что светит лишь тем, кто служит ее богу.   Это лицо было очень хорошо знакомо Даламару, пусть никогда раньше Нуитари не являлся ему. По крайней мере, так − в своем физическом воплощении. А теперь он смотрит на своего повелителя − тот, подумать только, попросту явился в башню к его шалафи.   Два бога магии посещают его учителя в Самую Темную!   Вспомнив, что богов магии на Кринне трое, Даламар невольно бросил взгляд в сторону − на незанятый темный угол помещения.   Лунитари рассмеялась − смех ее был подобен перезвону серебристых колокольчиков. По стенам комнаты заплясали алые блики.   − Нет, ты не найдешь там нашего брата Солинари. Бог Белой Луны не навещает Рейстлина Маджере.   − Пусть я и носил когда-то его одежды. − Заметил Рейстлин иронично.   Алое сияние коснулось лица Даламара. Лунитари продолжала восседать на треножнике в дальнем углу комнаты, она даже не шевельнулась, но ее свет настиг темного эльфа. И пусть она не была его повелительницей, но от этого по телу его разлилось приятное тепло. Она была магией, ее сосредоточением. Он больше не чувствовал отягощающего воздействия Самой Темной. Почти не чувствовал. Потому что как раз его повелитель, Нуитари, казался недовольным. Даламару было известно, что Бог Черной Луны всегда чтил дисциплину и был строг к своим последователям. Что он может подумать о нем, среди ночи врывающемуся к своему наставнику?   − Я помню тебя, − проговорила Богиня Алой Луны. − И твои превосходные эксперименты с иллюзиями в начале Войны Копья. Обычно эльфы не сильны в этой области магии, считая нейтральную магию равной темной. Странно ведь, что все маги-эльфы, изгнанные своим народом, становятся именно черными, и никогда красными?   − Таковы уж они, − ответил Рейстлин. − Либо солнечный свет, либо беспросветная тьма. А Равновесие, золотая середина − удел людей. И мой ученик не исключение. Его одежды не могли стать даже на полтона светлее, не так ли? − В голосе его послышалась насмешка.   Даламара снова охватила паника. Каждый раз, когда Рейстлин пристально смотрел на него, ему становилось ясно: никакие его помыслы, никакие обрывки мыслей не могли укрыться от наставника. Даже те, что были пока не ясны самому Даламару. И что здесь происходит? К чему ведет Рейстлин? Не собирается ли он проклясть его вновь − на этот раз заклятьем куда более жестоким? Присутствие же Нуитари и Лунитари пьянило его, как это бывает при сложных заклятьях. И одновременно хотелось рухнуть ничком на пол, сделаться крошечным и незаметным. Рейстлин же, судя по всему, такому воздействию не был подвержен. Но и его пьянила эта сила, глаза его блестели, речь была непривычно живой и интонационно насыщенной.   Нуитари явно не одобрял поведение своего последователя.   − Я тоже помню тебя, эльф. Помню, как ты приносил клятву верности мне в Сильванести. Помню, как ты принял изгнание за право носить мои одежды. Что же ты скажешь теперь?    − Я готов вновь и вновь повторять свои клятвы, мой повелитель.   Слова его были излишне поспешны, а речь пылкой. Нуитари смотрел долго, изучающе, и, разумеется, от него, как и от Рейстлина, ничего не могло укрыться. В том числе и то, что после обретения наставника он всецело посвятил себя служению ему, ренегату, а вовсе не Черной Ложе.   Бог Черной Луны пророчил ему в учителя Ладонну, а не Рейстлина. И она, в свою очередь, не хотела отдавать его в служение к Маджере. На этом настаивал Пар-Салиан, глава Конклава. Нет, конечно, они не могли его заставить. Но Даламар, стоило ему только услышать имя мага, что снял с его страны проклятие драконьего Ока, мага, сразившегося с самой Такхизис во время войны Копья, немедленно согласился. Останься Даламар учеником Ладонны, ему не приходилось бы каждый день быть готовым отдать свою жизнь, не приходилось бы нести бремя двуличного шпиона. Да, это могло показаться смешным, но ему тяжело давалась эта ложь, целые нагромождения лжи, что приходилось выносить каждый день. Но без шалафи он бы никогда и не открыл для себя те невероятные глубины магии, не взобрался бы на головокружительные вершины мастерства. С Рейстлином он преодолел путь, который с Ладонной или другим наставником не одолел бы и вполовину за вдвое большее время. Он боготворил своего учителя, и теперь прекрасно осознавал, что его богу это приходится не по нраву.   А в те минуты, когда его благоговение к наставнику оборачивалось ненавистью − за недостижимые высоты магического искусства, которые никогда бы не стали доступными Даламару, за подчеркнутое равнодушие, не у своего бога он искал утешения. Он внимал сладким речам его матери, Такхизис. Даже зная о растущем конфликте между ней и ее сыном. Даже заранее понимая, что, пойдя по этому пути, он будет вновь обманут и предан. С самыми плачевными для него последствиями.   Возможно, эти последствия настигнут его уже сегодня. Потому что Нуитари недоволен им, а учитель смотрит с нескрываемой иронией. Зачем он вообще старался найти для себя еще один путь? В тщетном поиске чего-то своего, не навязанного ни наставником, ни Конклавом? Глупец, какой же глупец! А когда он приходил в себя, когда с глаз спадала пелена наваждения, вызванная речами Владычицы, он вновь возвращался к учителю. Он предавал и его тоже, как предал свой народ, затем Конклав и свои клятвы. Но все же именно ему он готов был служить до конца жизни, стоило только учителю позвать его, показать, что он достоин. Хотя бы одним словом, хотя бы одобрительным взглядом!   − Ох, эта пылкость неофита! − Рейстлин чуть склонил голову и, прищурившись, посмотрел на ученика. Тому осталось лишь гадать: шалафи прокомментировал его слова или же его мысли. Если он…    − Даламар, поднимись уже и налей нашим гостям вина. − Тон шалафи стал несколько нетерпеливым.   Темный эльф повиновался. Тело, по счастью, не впало в ступор, а послушно и споро выполняло привычную для него работу. Что будет, когда он закончит разливать напиток,  Даламар предпочитал не думать. Но Рейстлин лишь расслабленно кивнул.   − Не забудь и себя, − прозвенел серебряный голос Лунитари.    Он был и очарован, и напуган происходящим. Слишком хорошо он усвоил, что сильно довольный шалафи − это не к добру. Как, впрочем, и шалафи взвинченный и раздраженный. И шалафи задумчивый тоже. Никакое яркое проявление эмоций Рейстлина Маджере не сулило ничего хорошего ни его ученику, ни остальным. Но все же он зачарованно наблюдал за учителем. В моменты довольствия он был на редкость обаятелен. Хотелось ловить каждое его слово, хотелось податься вперед − к этому мнимому теплу, которое, он знал, обязательно обернется огнем, что спалит дотла.   − Мы не рассчитывали, что ты присоединишься к нам, Даламар, − опять эта практически искренняя забота в голосе!   − Не слишком ли он любопытен для ученика? − раздался холодный голос Нуитари. − И не слишком ли вольно он относится к распоряжениям его учителя?   − Боюсь, что распоряжения, что я дал ему в эту ночь, были… несколько туманны, − ответил Рейстлин. На Даламара он смотрел, как смотрит палантасский лорд на свою породистую собаку, хвастая ей перед гостями.     − Мы не приготовили тебе места, но, может быть, ты сядешь здесь, подле меня, ученик?   «Ну точно, верный пес», − пронеслось в голове Даламара, когда он опустился на пол рядом с треножником Рейстлина.  − «Пес, что свернулся у ног хозяина».   Но, как ни странно, ни горечи, ни стыда не было. Напротив, внутри поднялась волна непонятного извращенного удовольствия. Жар от тела шалафи − даже в этой промозглой комнате, даже сквозь плотную ткань мантии достигал его.   Боги магии также заняли свои места. Две фигуры в черных мантиях и одна в алой составляли практически идеальный равнобедренный треугольник. В середине его клубилась темнота. Пока что. Сердце темного эльфа забилось сильнее. Он понял, что вот-вот начнется то, ради чего боги Черной и Алой лун спустились с небес в башню его шалафи. Он не понимал происходящего, он все еще ожидал расплаты за свое неожиданное появление, но сейчас это было абсолютно неважно.   − Итак, Маджере, ты обратился к нам с этой дерзкой просьбой, − начал Нуитари. Гулкий голос его степенно ронял слова в тишину.   − Я обратился к вам с молитвой смиренной, −  возразил Рейстлин.   Лунитари вновь рассмеялась.   − Ренегат обращается к богам магии с молитвой!    − Ренегат отвергнул лишь Конклав с его глупыми порядками, с его устаревшими догмами. Но он никогда не отворачивался от вас, ибо это значило бы отвернуться от самой магии. − И вновь голос Рейстлина стал медовым и обволакивающим.   Даламар украдкой посматривал на богов. Лунитари будто наслаждалась речью мага, чуть кивая в такт его словам, но ироничная улыбка никуда не делась с ее лица. Нуитари был по-прежнему мрачен и недоверчив, но слова шалафи, похоже, ввергли его в транс. Как и самого Даламара. Он боролся с совершенно неуместным желанием откинуть голову назад, так, чтобы коснуться черного бархата.   − И то, что вы ответили на мою молитву и почтили меня своим присутствием в столь непростую для нас всех ночь, это… − Рейстлин прижал руку к груди в жесте величайшей признательности.   − Только не думай, Маджере, что мы пришли ради тебя.    − Хотя, не скрою, мне было очень любопытно, что ты придумал на этот раз, − перебила Лунитари.   − Моя сестра питает к тебе необъяснимую слабость, − продолжил Нуитари. − Чего не скажешь обо мне. Но мы здесь только ради одного…   − Ради магии.− Невольно сорвалось с уст всех присутствующих.   − Да, ради магии. Только во имя ее триумфа в эту ночь мы совершим обряд, предложенный тобой, Маджере. − Бог Черной Луны высвободил кисти рук из длинных рукавов мантии.   − Потому что мой триумф означает триумф для магии. Вы знаете это. Именно поэтому вы здесь. − Рейстлин выжидательно посмотрел в сторону Нуитари.   Даламару показалось, что его учитель все же переходит границы.   Бог Черной Луны не ответил. Лишь вскинул надменно голову и вдруг выбросил вперед ладонь. То же самое сделали Лунитари и Рейстлин, синхронно губы их открылись, зазвучали древние магические слова. Даламар и прежде любил слушать, как шалафи читает заклинание − это звучало для него прекраснее любой музыки. Слушать, как умело он меняет интонации, как управляет своим голосом, как витиеватые слова аркана точно выплывают и зависают в воздухе причудливым узором. Но сейчас, когда к его учителю присоединились боги… Их голоса были нечеловеческими, потусторонними, и одновременно прекрасными. Вместе с голосом его учителя они сплетались, образуя невероятной мощи песнь. Песнь, способную раздвинуть границы миров.   Даламар почувствовал, как заклинание подхватывает его, кружит и несет вверх. Куда-то исчезла комната, вокруг была лишь непроходимая тьма и они, его учитель и два бога магии, они и их голоса, что плыли в невесомости.   А потом песнь-заклинание вдруг изменила свой мотив. Голоса перестали быть отстраненными, они усилились, песнь обратилась надрывным призывом. А затем слова наполнились ожиданием неизвестного, и было это ожидание зловещим, пугающим. Снова вернулось опустошающее воздействие Самой Темной. Казалось, ночь поглотила его, и теперь он летит вниз в ее бездонной пасти. Даламар невольно подался назад, но не почувствовал мягкий бархат одежд шалафи. Он опасался обернуться и не увидеть учителя.    А в следующую секунду пришло то, что они призывали. Оно являло собой самое омерзительное создание, которое никак не могло быть порождением этого мира. Взгляд его был пуст, а огромные веки покрылись гнойной пленкой. Оно все состояло из ран и струпьев, в которых копошилась какая-то живность. И оно было огромно − просто целая вселенная из боли и вечных страданий. И когда существо вскинуло уродливую голову и завыло, то Даламар узнал этот вой. Это его он слышал в роще.   Тварь приближалась. Распахнулась зловонная пасть. В полуистлевшем языке кишели черви. Изо рта капала мутная жидкость.   Даламар подался назад, зажмурив глаза. Он просто больше не мог видеть этого, хотелось навеки ослепнуть, хотелось обезуметь, лишиться памяти, лишь бы изгнать из головы увиденное.    И в этот момент чья-то рука вцепилась ему в волосы, грубо развернув голову назад в сторону чудовища.   − Держи глаза широко открытыми, мой ученик, − прошептали ему на ухо.   Приторно-медовые интонации не исчезли из голоса Рейстлина, и сейчас на фоне происходящего это казалось особенно жутким.   − О, сегодня ты станешь свидетелем зрелища крайне необычайного. И я уж позабочусь, чтобы ты не был здесь просто сторонним наблюдателем. И чтобы ты не пропустил ни секунды из того что будет проходить здесь, Даламар. Разве не об этом ты мечтал, мой ученик? Мне будет очень приятно исполнить твое желание. Сегодня нас ждет очень много интересного…   Кривая усмешка появилась на губах Рейстлина, обманчиво хрупкие золотистые руки продолжали удерживать Даламара мертвой хваткой, не давая ни единого шанса хоть как-то отодвинуться от надвигающейся смрадной пасти.