Глава 7
– Ты меня так и не позвал, – голос у Дженсена почти обиженный, с прохладными нотками. – Я не смог. Хотел, но… – Я знаю. – Так ты все время… подслушиваешь? Я… не знаю другого слова, которым можно это назвать. Ты… зачем ты это сделал, Дженсен? Зачем? – Джаред не мог дышать от возмущения. Да, ему было тогда хорошо. И спал он отлично, но вот пробуждение… Это был пиздец. Стыд, унижение, позор – будто украл в школьном буфете булочку и при всех спалился, а потом еще маму вызвали к директору и заставили эту булочку при ней съесть… Дженсен внутри головы отвечал мягко: – Прости, я… я уже объяснил, что это было наиболее сильным за последнее время, что я смог в тебе обнару… – Это нечестно! Я не хотел, чтобы ты об этом знал! Какие там булочки и школа, что за бред? Это было бы не так страшно, не так унизительно, как… Блядь, да Джаред просто не хотел, чтобы Дженсен знал, что нравится Джею. И уж точно не хотел, чтобы Дженсен знал, что Джей продолжает на него дрочить. Это пиздец какой-то! Дженсен ковыряется в его голове, а Джаред не может, и это, в конце концов, не просто неправильно – это нечестно! – Я знаю, что это нечестно, – Дженсен будто мысленно вздыхал. – Но ты же понимаешь, что это не всегда зависит от меня. Я тоже не хотел, чтобы у меня это было – врагу не пожелал бы. Но это есть, мне приходится с этим жить. И ты… тоже нравишься мне, Джей… Нет-нет, не пойми неправильно, – тут же поправился Дженсен, – немного не так, как я тебе. Мне нравится с тобой общаться, мне нра… – Не надо, замолчи! – Джаред негодовал по-настоящему, он пылал от возмущения. – Это как… как читать личный дневник! Как рыться в чужих вещах, Дженсен! Эти мысли, мое отношение к тебе, мои чувства – они… они не для тебя, понимаешь? Не для огласки. Красть чужое… это безнравственно. – Вот и первая ссора подоспела… Прости меня, Джей, – еще раз повторил Дженсен. – Я не виноват, что я это вижу, и отрицать, что я это вижу – вот это было бы нечестн… – Видишь? Или внушаешь? – Это так не работает, Джей. – А как это работает? Как?! – сердился Джаред. – Я надеялся, что это выяснишь ты, – спокойно ответил Дженсен. – Со временем, конечно. Но то, что я не могу внушить людям чувства, не могу внушить любить или ненавидеть – это точно. Ты думаешь, я никогда не пробовал?.. Не на тебе, Джей, успокойся, гораздо раньше нашего знакомства. Я не подросток, я влюблялся, Джей, но ни разу не смог внушить ответные чувства тому, кто этого не хотел. Я могу передавать картинки, звуки, могу читать мысли и догадываться об эмоциях – но не более того. Я как ретранслятор, только на более высоком техническом уровне. – И что ты ретранслируешь сейчас? Дженсен помолчал: – Надеюсь, что искренние извинения. Мне жаль, Джей. Если ты хочешь, чтобы я от тебя… – Да, хочу!.. Нет, постой, – Джаред запутался. – Не отключайся, пожалуйста, так еще хуже. Погоди, дай мне время. – Хорошо, Джаред. – Пара вопросов. – Я слушаю. – Только не ври… Кстати, ты умеешь мысленно врать? – С трудом. По крайней мере, те, кто знает меня хорошо, вроде моей мамы и сестры, почти всегда быстро вычисляют, когда я начинаю врать. – А насколько хорошо знаю тебя я? – Достаточно хорошо, – уклончиво ответил Дженсен. – Ты хотел задать вопросы. – Да. Хорошо, ладно, вопросы… Ты утверждаешь, что ты ретранслятор. В моих воспоминаниях не было… не было такого, как ты показал – ты понимаешь, о чем я. И шлем – в какой-то момент он вдруг пропал… – Я миллион раз видел себя без этого ебаного шлема, поэтому мне совсем не трудно наложить изображение без шлема на твои… прости, Джей, на твои фантазии. Это же была не совсем трансляция, мы творили это вместе, я наложил свои воспоминания на твои фантазии… – Погоди, ммм, блядь, так ты все-таки можешь изменять воспоминания? – Нет. Это было что-то вроде… монтажа видео в прямом эфире. К тому же, мы тренировались, помнишь? Я сразу это сказал. Обычно я такого не делаю. Да, он это сказал. Это была тренировка, да, блядь, всего лишь репетиция. Скилы, так сказать, прокачивал… Почему же Джею до сих пор хочется после вот такой «тренировки» убиться с размаху о бетонную стену? – Все сомнофоники это могут? Ну, как ты, «монтировать реальность»? – Нет, Джей, я, можно сказать, уникален. Большинство сомнофоников просто могут транслировать то, что видят или слышат. Я слишком долго сидел взаперти и у меня развилось бурное воображение, поэтому я годами тренировался делать это – менять реал в своей голове, чтобы не сойти с ума по-настоящему, чтобы кое-какие вещи мне самому казались не такими, какими они были на самом деле… К тому же, ты сам мне изрядно помог, – Дженсен внутри головы Джея улыбнулся. – У тебя, между прочим, тоже охеренное воображение, и я наложил твои образы на… – Это я уже понял… – нахмурился Джей. Он не хотел вспоминать то ночное «видео». – Я хочу еще спросить. – Я тебя слушаю. – Ты говорил, что твои способности – это связь нового поколения, что с помощью моего сомнофона такие, как ты, могут транслировать новости и все прочее. Но тут вдруг выясняется, что ты можешь эти новости изменять, «делать монтаж», как ты выразился. И как тогда таким новостям верить? Кто-то из ваших передаст такую смонтированную новость на все планеты, а пока до них доберутся боксы памяти с опровержением, пройдет дохуище времени и… блядь, да это может грозить чем угодно! Можно же такую ахинею напередавать! Вдруг кто-то из сомнофоников решит пошутить или просто попадется маньяк какой-нибудь свихнувшийся или просто недоразвитый придурок... Черт, я не знаю, как яснее выразиться. – Я тебя понял, Джей, ты хочешь спросить о моральной ответственности. Ты хочешь знать, насколько можно доверять сомнофонику, если проверить его слова или передаваемые им картинки сразу не представляется возможным? – Да, именно об этом я хотел спросить. – Хорошо. Тогда встречный вопрос: а насколько вообще один человек может доверять другому? Ты доверяешь любому корреспонденту, вещающему с экрана? Я уже не говорю о политиках. А ты доверяешь солдату, который дежурит возле кнопки лазерной противовоздушной защиты? Ты точно уверен, что он нажмет ее по приказу, когда к Земле будет подлетать опасный астероид? А если он свихнется и нажмет ее, когда прицел поймает пассажирский корабль с двумя тысячами поселенцев на борту? А ты полностью доверяешь своему доктору? Или все же частенько догадываешься, что доктор своими назначениями не просто хочет сделать тебе лучше, но и заработать на тебе и твоем здоровье деньжат в свой карман? – голос Дженсена слегка дрогнул – вопрос медицины для него и его семьи слишком личный. Джаред смягчился: – Да, ты прав, риск есть и среди не мутантов. Но солдат давал присягу, солдата проверяют психологи, прежде чем доверить оружие, а врач давал клятву, хотя и формальную… – Ты сам ответил, – перебил Дженсен. – А кто помешает проверять сомнофоников прежде, чем сажать их за прибор? Наверняка это будет делаться через лицензию с полной проверкой психики и вообще всей подноготной чела – кстати, с этим могли бы помочь и другие сомнофоники, мы видим мысли, ты помнишь? Если чел задумал что-то гадкое, это, в конце концов, должно быть заметно, и мы просигналим куда надо, что такому-то челу давать лицензию нельзя. И присягу, кстати, можно тоже придумать – кто сказал, что присяги не будет? И законы, регулирующие всю эту поебень – куда ж без них! Но это все можно придумать потом, главное, чтобы это вообще состоялось – все это, ты меня понял... Еще вопросы? Вопросов – море, но… сразу все задать не выйдет, лучше по существу, ближе к делу – так будет правильнее. И ничего личного. Или все же спросить о личном? Черт… Джей нахмурился: – Я еще хотел спросить: ты в беде, тогда почему ты не обращаешься за помощью к своим родным? Почему ты выбрал меня? – Ты хочешь спросить, не использую ли я тебя, чтобы добиться своих целей? В смысле, тебя и твои ко мне… – Ну… да, пусть так. Не совсем, но… бля. – Я понял твой вопрос, Джей. В какой-то степени это так и есть, я не хочу ничего от тебя скрывать. Я не утверждаю, что я абсолютный альтруист: больше всего в жизни я хочу отсюда вырваться, я тебе это говорил, а для этого мне нужен твой прибор и ты, и это правда. Но, выйдя из этих стен, я заодно выручу и пару десятков, а может и пару сотен, других сомнофоников – это тоже правда. И не только сомнофоников, Джей, есть и другие весьма интересные мутации… И на воле я буду полезен, если хочешь, мне до крика надоело сидеть в четырех стенах и нихуя не делать, блядь! Я не инвалид и не сумасшедший, Джей, я сильный сомнофоник, у меня дохуя возможностей, мои родители могли бы мной гордиться, а вместо этого я для моей семьи – выродок, тяжкое бремя, позорное клеймо. Гм, паршивая овца... Джей, я больше так не могу… Его внутренний голос срывался от отчаяния. Или он очень хороший актер? Джаред все еще сомневался: – Хочешь выйти из клетки, говоришь, и быть полезным? Это твои приоритеты? – Да. Я хочу приносить пользу, и я могу ее приносить. И хочу быть свободным, как все, и это одно их моих гражданских прав, разве нет? Джаред, я… я не видел солнца несколько месяцев!***
Да, это его право – Джей думал об этом в самом начале, и не собирался отказываться от своего мнения. Быть свободным – право каждого человека. Но все же – Джей не настолько молод, чтобы его уже не обманывали в жизни, и не настолько наивен, чтобы думать, что этого никогда больше не случится в будущем. А сомневаться – это ведь тоже право каждого человека, разве нет? А тема моральной ответственности индивидуума – за свои слова, поступки и за изобретения, кстати, тоже – это тема вечная, как само человечество. Да, негодяи находятся везде, но один неадекват за рулем, к примеру, не означает, что нужно запретить любой транспорт. И один корыстный доктор – еще не приговор для всей медицины. А лицензия и присяга – это хорошо, это надо будет обдумать… потом. А сейчас у Джареда еще оставались вопросы – более насущные для данного момента времени. И ответы ему нужны не философские, а вполне конкретные, иначе он не сможет продолжать начатое. Джей кивнул: – Я понял… Еще вопрос: Калверт. Что у вас произошло? – Я случайно поймал его частоту, когда ты в тот вечер ушел домой, а он решил подремать, прислонившись к стеклу. Он не пострадал, Джей, его перевели в другое место, он теперь охраняет какие-то склады – там спокойнее, нет психов вроде меня, и можно спокойно подремать ночью, когда никто не видит… – Джей Ту попытался улыбнуться, но, подняв взгляд на предельно серьезного и даже мрачного Джареда, тут же осекся: – Джей, я не призывал его стрелять в меня и ничего не внушал, поверь мне, это так не работает. Я лишь пытался пояснить Алексу, как и тебе, кто я, рассказал, что я умею, и поделился мечтой быть свободным. А он испугался, что я заставлю его открыть дверь, начал стрелять в стекло… Это одна из причин, почему ты мне нравишься – ты умный и дотошный, ты бы не палил в человека, не попытавшись разобраться в нем и его мотивах. Джаред хмурился: – Ты сказал, что не можешь мысленно врать. – Почти не могу… – скромно поправил Дженсен. – Ты говорил, что не можешь менять сюжет, а потом оказалось, что все же можешь. Ты врал мне еще в чем-то? Дженсен на некоторое время задумался, потом все же ответил: – Да. – Когда? – Когда показывал шрамы на руках… сейчас не буду показывать, чтобы не попалить нас. Джаред с трудом удержался, чтобы не покоситься на камеры, уткнулся в свои конспекты, продолжал мысленно: – И? – Меня не пытали – это я сам… Лет в шестнадцать, когда в какой-то момент я решил, что не хочу больше жить. Меня тогда поместили в одно заведение… довольно мрачное… Если хочешь, я покажу тебе… – Не сейчас. Родным тоже врал? А врачам? – Неоднократно. Врал, что уже ничего не слышу и вообще мыслей никогда не читал, а все придумал, чтобы стать популярным в школе. – И какой результат? – Ты видишь. Родным я заврался так, что они теперь не знают вообще, чему верить. Особенно мама – она просто всегда теперь поступает, как ее научили, она говорит: слушайся врачей, сынок, им виднее. Это, кстати, одна из причин, почему я не обращаюсь за помощью к родным, ты меня спрашивал об этом, а я не ответил… – Я заметил… А другая? – Что? – Другая причина. Ты сказал… – Я знаю, что я сказал. Ты внимательный, Джей… Другая причина: я не хочу добавлять им горя. У меня сложные отношения с семьей. Мама верит, что я читаю мысли, мы с ней время от времени общаемся, но только она делает так, как я уже сказал, она считает, что так будет для меня лучше, и переубеждать ее я не хочу – с нее довольно и моего детства. Я был проблемным ребенком, Джей. Про мрачные предсказания ты уже знаешь. А представляешь, кем меня считали во дворе и в школе, когда я рассказал родителям про первую травку старшего брата и про его первый незащищенный секс? Стукач и ябеда – это еще не самые обидные мои погремухи из детства… У Джоша это рано произошло, в пятнадцать, а мне в это время было двенадцать и я все еще искренне считал себя кем-то вроде Супермена или Бэтмена, считал, что могу спасать людей… Поэтому Джоша я теперь не трогаю – он меня просто боится и не может простить те еще, подростковые, обиды, поэтому мы общаемся очень редко, только когда он с мамой навещает меня в психушках. Я… так, ну… послеживаю за ним иногда тихонько, чтобы у него все было хорошо… – А кроме брата и мамы? – Остальные? Папа не слишком мне верит, он до сих пор думает, что тайно страдает тем же расстройством психики, что и я, только не в такой сильно выраженной форме, и поэтому иногда слышит в своей голове мой голос. Очень переживает, что передал мне «дурные» гены, поэтому я его тоже не напрягаю. Единственная, с кем мы регулярно общаемся, это Кензи, моя младшая сестричка, но… я всегда говорю ей, что у меня все хорошо… В общем, я ей вру, Джей. И буду врать дальше – она ничего не сможет сделать для меня, будет переживать и снова плакать ночами, а я не выдерживаю этого, Джей, что угодно, но только не слезы Кензи… Дженсен замолчал надолго. А Джаред думал, что все это похоже на правду. Слишком похоже: в ситуации Дженсена он сам бы тоже ничего не рассказал семье… как не рассказывает сейчас о том, что с ним происходит. Правда, зачем им лишние волнения, зачем им это все? Конечно, потом, когда все выявится, их будут тягать по инстанциям тоже, но… Бля, их же тоже будут тягать на допросы! Об этом станет известно во всем мире, в Польше тоже. Потом, конечно, все выяснится и его ложь дома простят, Джаред был уверен – это если все получится, конечно. Домашние его поймут – не могут не понять, и все наладится. А если не получится? Тогда все будет очень плохо, тогда их сын из героя – влюбленного героя – превратится в преступника и психопата. Что будет с ними? С мамой, с сестричкой? – Ты еще можешь передумать, – отозвался тут же Дженсен. – Я же сказал, что не могу тебе внушить поступить так или иначе – это твое и только твое решение. – Но тогда ты останешься в клетке? – Останусь. А какой у меня будет выбор? – вздохнул Дженсен. – И другие мутанты останутся в клетках тоже? Или под вечной угрозой клетки. Дженсен не ответил. Зато ответил Джей: – Я не буду передумывать. – Ты уверен? – А разве ты этого во мне не видишь? – Нет, – ответил Дженсен. И это было честно. Этой уверенности не видел в себе и сам Джаред, он колебался. – Я могу подумать? – Конечно, – ответил Дженсен. – Это твоя судьба и ты не обязан ее себе ломать. И о родных тоже подумай, ведь если у нас не получится… – Значит, надо, чтобы получилось. – Но ты подумай, Джей, время еще есть. – Да, конечно. В тишине, если можно. – Хорошо, я отключаюсь. Зови, если что.