Ты создал меня — я тебя уничтожу

                    Аннатар вглядывался в ставшие отчужденными за время отсутствия черты. Келебримбор не отстранялся от него и взглянул в ответ, не уклоняясь, с привычной своей прямотой, поприветствовал с улыбкой, — и всё же майа чувствовал: что-то изменилось.       Не пребывание в Лоринанде, не встреча с белой эльфийской девой, не чужой навет против него, верного советника, — нет, изменения крылись глубже и исходили от самого нолдо. Но Келебримбор не распространялся о них, а Аннатар не спрашивал.       Дела шли своим чередом — и всё выше, ярус за ярусом поднималась к небу башня Бар Мирдайн, трудились мастера в кузницах, каменоломнях и ювелирных мастерских, и беспокоиться было не о чем.       Не о чем?..       Один умолчал о созданном Элессаре; другой — о письме, посланном из Линдона, предупреждавшем не доверяться советам Аннатара и уничтоженном почти сразу.       Но близости мастера и дарителя это не помешало, и когда первый вновь принялся за работу, второй по-прежнему стоял за его спиной, всматриваясь в языки пламени, кидавшие отсветы на лицо нолдо. И когда Келебримбор поворачивался к нему в этот миг и видел глубокий огонь в глазах майа, то полагал этот пламень отражением жерла печи, и улыбку его принимал за добрую.       Аннатар же был полон надежд и наблюдал за ним с интересом, ожидая терпеливо, когда же от мыслей о власти, заключенной в камнях, Тьелперинквар перейдет к действию — а теперь выяснилось, что когда это свершилось, его недремлющего учителя не было рядом. Когда майа проник в разум своео ученика, выхватив яркий и новый образ камня, что был поднесен в дар дочери Арафинвэ, то впервые ощутил нечто, похожее на укол ревности. Его — его! — мастер создал Элессар не с ним и не здесь, и Аннатар лишь бессильно ловил в его памяти яркий отблеск и спрашивал себя, почему Келебримбор умолчал о своем замысле.       Было лишь одно средство подтолкнуть нолдо к действиям — прямой вопрос, и Келебримбор всё же не избежал его.       — Я слышал, ты сделал владычице Галадриэль великий дар, — мягко заметил Аннатар.       Келебримбор кивнул, не отнекиваясь и не возражая.       — Она сожалела о том, что смерти и тлена не избежать в лесном краю, давшем ей приют, а время эльфов в Арде близится к концу. Я лишь хотел продлить дни квенди как можно долее в этом мире — и напомнить им о свете Запада.       — И ты смог?       — Не в той мере, в которой хотел.       — Но в нем заключена сила. И она признала это, — Аннатар скорее констатировал это для самого себя, а не задал вопрос, но и этого Келебримбор не заметил.       Видно было, что разум нолдо захвачен новой мыслью.       Такое же гнетущее и неисцелимое томление захватило его после совета Аннатара сделать каркас стен стальным и заставило полностью пересмотреть конструкцию башни, и точно так же Тьелперинквар был мрачен, когда день за днем выискивал способ сделать сплав стали стойким к ржавчине и гибким. Саурон чутко ощутил этот миг колебаний, и не стал его упускать. Он подошел к нему сзади, положив ученику руку на плечо.       — Феанор обладал властью преображать любой камень — и заключать в него и свет, и силу, и любые образы. Он создавал камни, через которые можно было видеть на расстоянии в сотни лиг! Значит, и ты можешь так! Только подумай! Разве не должны мы сохранить весь этот край? Ост-ин-Эдиль возвысится несравнимо, когда все будут знать: он под особой защитой. Дни Арды умножатся многократно, фэар эльфов не будет истаивать, годы, отмеренные эдайн и наугрим, продлятся; стены города будут крепки, а тлен будет повержен.       — Навеки? Никогда. Вряд ли это возможно. Элессар лишь в некой малой степени поможет Арде. Искажение проникло в этот край слишком глубоко.       — Можно заключить власть над этими землями не в один Элессар, а во множество камней. Ты сможешь создать новые сильмарили.       — Дурной оказалась их судьба, — покачал головой Келебримбор.       Аннатар замер, колеблясь. Ему не хотелось погасить творческий пламень своего мастера, а еще менее того хотелось заронить в душу Келебримбора сомнения. Но тот был далек от них. Более того: он искренне признавал майа своим наставником. Проще было сыграть на его привязанности к Эрегиону: разве он не постарался бы для своих мастеров так же, как для Галадриэли? Аннатар подошел к нему; подвел к высокому окну, откуда виднелся простиравшийся во все стороны город, и встал сзади, — подталкивая и побуждая увидеть и осознать.       — Жаль будет утерять это величие. Подумай, что если и спустя сотни лет шпиль твоей башни будет пронзать небо белой стрелой, а огни на стенах издалека возвестят путникам о чудном граде? Стены его будут нерушимы!..       — Ни один город не вечен, — ответил ему Келебримбор.       Он не хотел, чтобы Ост-ин-Эдиль замер в нынешнем его состоянии, хотя, спору нет, город и сейчас был прекрасен; дивно прекрасен с его высоким Домом Мастеров, площадями в центре и каменными домами на окраинах, простыми и добротными, где едва успели обжиться поселившиеся недавно. Но он уже задумался всерьез о новом творении, и мысленно представлял, как еще Ост-ин-Эдиль мог бы вырасти, измениться и раскинуть сеть кварталов и улиц; он проложил бы ровный мощеный тракт от него к северным горам…       Конечно, город перерос бы широкую внешнюю стену — большой нужды в ней не было и сейчас, а там в будущем набеги и козни врагов и вовсе ушли бы в седые легенды. Выплеснулся бы за ее пределы, спускаясь дальше по склону вдоль реки и назад, в долину; сбегая туда вымощенными камнем улицами и чередой узких красивых фасадов вдоль них.       Старые ветхие цеха сменились бы новыми, еще выше, с горящими оранжевым огнем изнутри мощными печами и высокими трубами; мирдайн устроили бы непрерывную подачу руды, выстроив длинный, под уклоном, желоб прямо с отрогов гор — идеям не было числа. Может, мастера даже устроили бы на реке запруду и установили бы валы с лопастями, чтобы использовать силу течения при выплавке стали. Выстроили бы еще один дом мастеров — без высокого шпиля, но широко раскинувшийся несколькими крылами на открытом пространстве, где собирали бы самых способных из молодых эльдар и наугрим, давая им основы знаний в науках и ремесле. Всё в Ост-ин-Эдиле менялось бы, и старое рушилось, но лишь для того, чтобы смениться новым и лучшим.       — Ты прав. Я должен сделать это хотя бы ради того, что мы уже создали. Дом Мастеров — я ответственен за него. Но я не хочу заглядывать так далеко, чтобы менять замысел валар. Тебе известно, как мы были уже наказаны за Исход. Я не хочу своим творениям славы сильмарилей. И Феанора мне не превзойти — пусть тебе и известно, как я того желаю.       — Хорошо, пусть не сильмарили… один камень… всего один… хотя… Один камень проще зачаровать, но легче потерять…       — Я оправлю его в кольцо. Но ты — ты поможешь мне? Твоих сил мне не хватало.       — Не сомневайся, — ответил Аннатар тихо, но проникновенно.       Келебримбор обернулся, глядя ему в глаза внимательно и строго, и размеренно кивнул.       — Мысль твоя более чем ценна, как и все, сказанное тобой. Ты не оставляешь нас. Но время позднее, а я хочу обдумать ее на свежую голову.       Аннатар кивнул, отпуская его и сам устало опускаясь в высокое кресло; внутри же себя он хранил прежнее напряжение: день и впрямь показался ему долгим и сложным, — но разве не теперь открывались перед ним новые перспективы? Ощутив свою мощь в полной мере, этот нолдо охотнее последует велению своего сердца и своего честолюбия, и он, Аннатар, поможет ему осознать, что Эрегион из скопления деревень вдоль пути на Кхазад-Дум должен стать государством сильным и процветающим под его рукой. Он, его советник, останется до поры в тени трона — пока не решится вопрос с властью над Линдоном и Лоринандом.       Да, Келебримбор не знал, что отражением воздвигнутой им башни Бар Мирдайн высилась в Мордоре иная крепость, и в сумрачной ее тени вместо мастеров-ювелиров и каменотесов Гвайт-и-Мирдайн множились полчища орков. Пока в Ост-ин-Эдиль гранились самоцветы и ковались утварь и инструменты для окрестных земледельцев, в Мордоре непрерывно отливались мечи и доспехи. Успех Куруфинвиона и процветающий Ост-ин-Эдиль был бы лишь составной частью того, что Аннатар замыслил себе присвоить. Поскольку времена, когда майа возвращался под черные своды и воцарялся в Стране Мрака, чередовались с временами, когда он одарял своим вниманием земли мирдайн, мало кто знал об этом, и Аннатар не позволял слухам расползаться, а самому себе не позволял выказывать жажду власти слишком рано и явно. Немногие могли провидеть истинные намерения дарителя; немногие могли и устоять перед ним, когда майа являлся в Эрегионе, прекрасный обликом, и всё вокруг него цвело. Никто не видел, как темнело порою его лицо, и никто не мог прочитать его мыслей, в которых он жаждал возмездия за годы, проведенные в страхе и изгнании. Мирдайн полюбили его искренне, и он достиг делами во их благо большого влияния, — но то, что они полагали целью, было для него лишь средством.       И потому Келебримбора, не знавшего ничего о темной стороне «дарителя», быстро и сильно захватила идея подарить процветание всему Эриадору.       — Замысел твой серьезен, и я решился созвать совет в Доме Мастеров, — произнес он, оставшись назавтра с майа наедине. — Мы должны обсудить, не опасно ли нам довериться тебе и бросить все силы на осуществление этого дерзновенного плана…       Аннатар согласно кивнул. Ему удастся убедить глав всех цехов, и гномов, и эльдар — здесь ему доверяли всецело, но всё большие опасения у него вызывали Гил-Галад, владыка Линдона, и леди Галадриэль — хотя ее доверие Келебримбору отчасти и удалось завоевать Элессаром. И майа сомневался не зря: в этот раз ответные послания невозможно уже было бы испепелить; он мог зачаровать любые камни для владык эльдар, но какой был в этом толк, если бы они отказались принять дар, когда тот будет готов?       »…Повторно я предупреждаю тебя, владыка Эрегиона, мастер Тьелперинквар: дарящий вам знания и обучающий вас хочет большего; ты считаешь, он делится ими, не желая ничего получить взамен? Каждый из нас хотел бы хранить верность этой земле и своему народу, и кто из нас не жаждал бы видеть, как умножаются радость и счастье в Эндорэ? Но тень Моргота до сих пор лежит на Арде, и замысел его…»       Письмо было долгим, но Аннатар раздраженно отшатнулся, зашипев. Гнев его не был виден никому, иначе нолдор получили бы видимое подтверждение словам владыки Линдона. Майа оставалось надеяться на то, что увлеченный мыслью и жаждавший сотворить нечто равное сильмарилям его мастер не станет верить предостережениям. Он испытал истинное облегчение, когда Келебримбор увлек его за собой, к мастерской, и склонился к нему с самым серьезным видом:       — Ты многому научил меня. Пришла пора просить о последнем и самом важном даре, — и Келебримбор приблизился к нему, подойдя вплотную и коснувшись. — Изгнанные из Амана, отчего мы должны скитаться и видеть, как смерть настигает этот мир? Мы полюбили этот край, сделали его своим домом, и я знаю, что ты своей властью можешь дать ему вечность и защитить.       Этот порыв стал неожиданным даже для самого Аннатара, и он, ощутив теплое прикосновение, запоздало послал ответное тепло, едва не разрушив иллюзию близости и понимания: что, если сейчас его рука показалась бы нолдо слишком холодной, а прикосновение — равнодушным и чужим?       Но мастер был целиком захвачен своим замыслом.       — Я понимаю. Ты хотел бы сохранить Средиземье цветущим и защищенным от медленного распада.       Келебримбор кивнул в подтверждение и неожиданно быстро и горячо произнес:       — Они не верят тебе. Но я — я верю!..       Это признание было откровеннее любого другого и остро кольнуло майа. Значит, до нолдо дошли-таки дурные вести и просьбы не доверять Дарителю!       — Власть останется в их руках. Когда они увидят, что созданное тобой умножит их силы и подарит процветание их землям… они поверят!       Он выдохнул, отстраняясь. Аннатар кивнул с полуулыбкой: он видел, что этот замысел захватил Тьелперинквара, и понял, что слова излишни. Больше не требовалось учить его и наставлять. Келебримбор в мыслях своих пошел дальше, чем Аннатар мог желать. Заключить в благородный металл не менее благородный порыв — в самом деле, что здесь могло вызвать подозрение? Стоило поддержать его, что майа и сделал:       — Ты прав. Это станет благом для всех. Пусть владыки и не понимают еще, сколько возможностей дадут им плоды наших усилий… но они поймут!       Сейчас Аннатар смотрел на него почти с любовью. Келебримбор многим мог показаться излишне строгим, мрачным и неприветливым — но в нем была одержимость творца, который искал без устали и привык доводить созданное до совершенства. Глаза его, обычно темно-серые, в этот миг словно посветлели, зажегшись светом Амана.       «Дивный, — думал майа, глядя в лицо аманэльда, — не сомневайся во мне. Я заключу в эти творения власть».       А потом она выскользнет из рук нолдо по воле случая. Может, гордый творец падёт от орочьей стрелы при штурме; может, предпочтет погибнуть на стенах этого города — но в конце концов, когда он воплотит всё задуманное, то будет уже не так и нужен своему наставнику. Пусть только воплотит свой дерзкий замысел — а уж майа Аннатар сможет удержать власть в своих руках.       И он кивал этим своим мыслям, но Келебримбор думал, что майа кивает ему.       С этого дня Келебримбор вернулся в свою мастерскую под башней, оставив своим вниманием огромные цеха, где каждый день отливали сталь и ковали стержни и трубы, что сочленяли, укрепляли и пронизывали башни растущего города. Он вернулся туда, где начинал, и где Аннатар преподал своему мастеру первые уроки. Голос Дарителя, жесткий, но проникновенный, и мелодичная его речь впечатались в память, и Тьелперинквару казалось, что он слышит наставления майа вновь и вновь. Разумеется, держать молот и резец в руках он умел с детства, а азам мастерства учили его отец и дед — но именно Аннатар придал его талантам завершенность. Это он убеждал его непременно доводить до совершенства уже начатое, помогал вложить всего себя в то, что Тьелперинквар создавал, и учил заклинаниям на древнем языке, на котором айнур пели на заре мира.       Келебримбор шел к замыслу медленно и искал правильное его воплощение один, пусть и учитывая дававшиеся советы; лишь Аннатар стоял за его спиной, но и он не был многословен и не спорил со своим гениальным учеником.       Его мастер не хотел в этот раз доверяться камню; это было бы слишком очевидно. И если и использовать самоцветы, то небольшие, только как вместилище силы, если он не сумеет воплотить свои чаяния в золоте или серебре. Камни чисто и ярко преломляли свет, и Келебримбор хотел усилить ими оттенки своего замысла, использовав для лучшего достижения цели. И он не хотел повторять ни прежних проб и ошибок, ни даже успехов. Власть над живой тканью Арды должно было воплотить в себе что-то иное: простое, и вместе с тем — значимое. Небольшая вещь, которая станет залогом больших дел.       Перо вырисовывало контуры кольца — совсем простого, со вставкой из одного-единственного самоцвета с узкой оправой вокруг него; затем вышли из-под него несколько строчек размашистой вязью, краткий план действий. Келебримбор перебирал в памяти имена и названия земель; ему хотелось, чтобы все, созданное им, было проникнуто духом того народа и тех мест, которые надлежало оберегать. Затем шли названия металлов, разновидностей руд, пропорции и сочетания — эти слова и сами были похожи на неведомый язык. Раньше нолдо предпочитал действовать по наитию и часто бросал начатое и неудавшееся, но Аннатар научил его систематизировать всё, включая собственные ошибки; учитывать их и, сравнивая, взвешивая и сопоставляя, приходить к нужному составу сплава.       Сейчас Келебримбору до безумия хотелось приступить к делу. Тем сложнее оказалось сейчас приказать себе сесть за стол, засыпанный ворохом листков с теми же записями и старыми эскизами, и заранее обозначить мотивы и цели. Он выдохнул нетерпеливо — и поднялся наконец, расправляя плечи, отряхиваясь от пыли и надевая фартук. Подошел к печи и приказал разжечь ее; потом, круто развернувшись, спустился вниз, к хранилищу, где в ряд на высоких стеллажах и в больших ларях хранились слитки золота, серебра и мифрила. Неслышно провернулся в хорошо смазанном замке ключ: он отпер дверь и прошел под своды. Здесь бывали немногие: главный казначей, он сам и Аннатар — но последний реже, хотя и имел ключ.       — Ты мой советник и наместник, — говорил он майа, вручая этот знак власти, — кому, как не тебе, могу я доверить ключ, если что-то случится со мной?       Аннатар согласно и приветливо улыбался.       Наместником он уже бывал.       Хотя эта темная страница была перевернута, казалось, и сокрыта так глубоко, что лишь валар могли бы поведать эльфам Эрегиона судьбу бывшего наместника Темного Властелина в его твердыне, Аннатар не изменил с тех времен своих намерений и не умерил притязаний, а лишь увеличил их, простирая на всю эту часть Арды.       — И если однажды меня не станет, а ты не захочешь взять на себя управление этим городом, то прошу, выбери сам того, кто сможет управлять. Ты зорко читаешь в чужих сердцах — а я так легко ошибаюсь.       — Не беспокойся. Я вас не оставлю.       Именно потому Тьелперинквар двигался навстречу будущему так бесстрашно, и потому он открыл дверь в хранилище без малейших сомнений. Он собирался поделиться лишь малой частью запасов Гвайт-и-Мирдайн — но сделать это намеревался ради великого блага.       В хранилище над головой его простирался свод, покрытый мелкой мозаикой, золотившейся искрами в свете фонарей. Выпуклый, как линза, но далекий формой от полусферы, он был низок, не создавая при этом впечатления давящей сверху тяжести, и никто не сказал бы, что над ним вырастает ввысь еще десяток ярусов самой высокой башни Ост-ин-Эдиля. Мозаичные узоры складывались не в бессмысленные завитки, а в квенийскую вязь, и были там слова о верности, и о долге, и о жертве тех, кто пал в Войне Гнева за свободу этих земель.       А ещё там была восьмиконечная звезда Феанора в самом центре. Огромная и светящаяся белым, отсюда она казалась малой и бледной — но чем ближе Тьелперинквар подходил к ней между рядов хранилища, тем свет загорался ярче, а хрустальные грани преломляли падающие сверху лучи: она сияла сильно и яростно, хотя наверху, в тронном зале, лучи солнца едва ее касались. И это тоже вселяло веру, и Тьелперинквар считал, что звездное пламя вновь воссияет и над ним, и над сим краем, и над всем народом нолдор, разрозненным и рассеявшимся по Арде, и они будут счастливы не менее, чем были в Тирионе.       Пламя и впрямь разгорелось ярко — огонь в его кузнице расплавил золотой слиток, языки его лизали рукавицы на руках самого Тьелперинквара, склонившегося над ним. Здесь внизу было жарко, и он скинул с себя почти все, кроме фартука и перчаток; само его тело казалось отлитым из золота — так ярко светилось оно оранжевым светом от языков огня. Только волосы, влажные от пота, казались угольно-черными и липли к вискам и спине. Металл огненной струей лился в форму — текучий, как вода; на поверхности его маслянисто играли алые, желтые, белые отблески. Движения мастера были выверенными, но теперь Келебримбор медленно выпевал свои чаяния и надежды, обращаясь к валар и желая, чтобы золото заключило в себе залог и обещание того благоденствия, которое он желал подарить Арде. Долгим и трудным был путь извлечения золота из золотоносной руды, но когда он завершился, и металл был отлит в кольцо, нолдо еще долго шлифовал его поверхность и украшал ее письменами, зажав кольцо в тиски. А когда работа подошла к концу, и погас огонь, мастерская погрузилась в сумрак, а Тьелпе разогнулся, вынимая кольцо и глядя на него в свете свечей, держа осторожно в руке, то каким же ничтожным и малым оно показалось ему в сравнении со всем, что ждал он от этой вещицы! Отшлифованная гладкая поверхность отражала темный цвет грязных замшевых перчаток; только верхняя грань поймала цвет закатного неба и засветилась темно-пурпурным. Тьелперинквар стоял снаружи, у выхода из мастерской, и всматривался в кольцо, пытаясь ощутить отголоски той силы, что вкладывал в него, — но ощущал лишь слабую тень и сильную пульсацию крови в своих висках. Скользнула оранжевая искра вдоль ободка кольца, как горящий огнем хищный глаз — и погасла.       Солнце зашло. Он воротился в зал, обессиленный и разбитый, оставив кольцо в мастерской; оттуда поднялся в свои покои — но сон не шел. Келебримбор терзался сомнениями, но теперь скрупулезно описывать причины неудачи у него не было сил, и напряженный разум его не находил ответа.       В это время в зал, где сгущался сумрак, скользнула высокая светлая тень — майа Аннатар. Простые светлые одежды делали его точно бесплотным, — но и сама плоть была для него не более, чем одеждой. Он шел, влекомый дальним зовом.       Кольцо было тусклым, но для майа и во мраке гладкую поверхность окружало призывное свечение, словно золотой ободок упрашивал коснуться себя и взять, что Аннатар и сделал, оценивая работу мастера. В полумраке майа ещё ясней видел не физическую форму, а суть этого творения — тихую просьбу к валар благословить их край. И она раздражала его настолько, что кольцо хотелось отшвырнуть прочь. Но он не мог — и держал его в ладони, завороженный работой нолдо. Кажется, майа впервые за сотни лет точно осознал, чего хочет сейчас — и что станет делать. Но для этого требовалось проникнуть в суть вещей глубже и обратить взор ко времени создания Арды; Саурон был горд и хотел говорить с ней напрямую, меняя замысел валар, как делал это некогда господин его, Мелькор.       Дверь в покои мастера отворилась. Сумерки скрыли черты его лица — но всё же было видно, что Келебримбор не спит, а до сих пор сидит на краю постели в мрачном напряжении и тревожном раздумье.       — Ты в отчаянии? Напрасно.       — Получилось плохо — не понимаю, отчего. Я знаю, ты скажешь, что отчаиваться рано, и будешь прав — а я так устал, — заметил он, поднимаясь навстречу Аннатару. — Но и ты мог бы не покидать меня, а поворожить.       — Так и сделаю в следующий раз.       Оба подошли к высокому окну: вглядываться в лицо собеседника становилось сложней, зато расстилавшиеся внизу огни Ост-ин-Эдиля расцвечивали город яркими цветами. Живая карта его воплощенных чаяний, Град Мастеров придавал Келебримбору сил. Он думал, сдвинув брови, и выводы его не были утешительными.       — Не могу же я вечно цепляться за тебя. Кажется, мне ни в чем не сопутствовала бы удача, не будь тебя рядом. Жил бы где-нибудь на окраине Митлонда, держа кузницу и десяток подмастерьев.       — Не было бы такого никогда, и ты сам это знаешь. Ты принц нолдор; в знатности ты превосходишь Гил-Галада. Твой отец был любимым сыном Феанора; разве не от него унаследовал ты талант и ум? Разве ты не достоин править Эрегионом? Мастера не зря признали тебя своим вождем, и ты единственный, кто мог и править, и созидать, как и Феанаро.       Слышать речи Аннатара было приятно, и они успокоили Тьелперинквара, но ненадолго.       — Речь не о том. Могу ли я создать что-то сам? Что-то, равное творениям Феанаро? Имена моего отца и деда запятнаны кровью, но я хочу показать, что их чаяния и мечты были верны.       — Ты давно искупил их вину. И ты сможешь сам создать творения, которые превзойдут вышедшие из рук Феанаро. Разве не ты создал Элессар?       — Но власть этого Элессара несовершенна. Он слабее того, что был создан в Гондолине Энердилем.       — Так подумай, что стало тому причиной?       — Угасание мира. Валар предостерегали нас от войн и предупреждали, что произойдет, если мы покинем Аман… Да, я знаю, эти земли искажены, и Моринготто властвовал здесь слишком долго…       Голос его умолк, и Келебримбор погрузился в размышления, медленно осознавая то, к чему его подвел Аннатар. «Может быть, Феанор был прав, не доверяя валар. Из-за чего, если не из-за их доверия Моринготто мы терпим бедствия, и весь этот мир подвержен тлену? — так думал он, будто наяву слыша, как Аннатар подтверждает эти его мысли. — Отчего невозможно процветание здесь?..»       — Ты обратился к ним с просьбой продлить дни края, что избрала для жизни Галадриэль. Но подумай, желают ли они тебе того же? Валар хотят, чтобы вы вернулись, раскаявшись.       — Я слишком устал каяться.       Аннатар увлекал его мысли все дальше, и Келебримбор шел, не останавливаясь, влекомый им.       — Достаточно раскаяния. Загляни в суть вещей глубже. Не ищи силы извне — взгляни внутрь самого себя. Не проси милости валар — Феанор не просил, а делал.       И Келебримбор кивал, словно в полусне, очарованный и успокоенный им.       Темные тени залегли под его глазами, и сон не приносил ему отдыха. Кольцо за кольцом были обречены на неудачу, пока он искал возможность наделить их собственной благой волей. Аннатар же часто исчезал, и Келебримбор сожалел о том, думая, что смутил майа просьбой оставить его одного. Он хотел испробовать свои силы в одиночку и каждый раз вспоминал слова майа «Не ищи сил извне» — но собственных усилий казалось ему недостаточно. И когда он пытался зачаровать злато словами, то не знал, о чем просить и кого, если валар останутся глухи к его просьбам.       Аннатар же в этот миг стоял на остророгой вершине Барад-Дура, чувствуя, что пора готовить армию, которой предстоит воплотить его желание властвовать. Он так долго способствовал процветанию Эрегиона, что начинать новое кровопролитие казалось почти кощунственным. Но майа, в отличие от Келебримбора, ясно видел цель и средства воплотить её, и поступился бы всем в погоне за нею.       Войны ему не хотелось. Но он мог подчинить себе всех могущественных владык эльфов, людей и гномов — и уже знал, как это сделать. Пусть они правят от его имени, сами того не зная.       Келебримбор без него долгое время работал в одиночку.       Затем он пригласил Нарви, гнома, который в то время считался мастером, равным ему, решившись открыть свой замысел. Он знал, что гномы созданы не Эру, а Ауле, и как существа иной природы, быть может, окажутся успешнее в осуществлении плана Келебримбора. Нарви отлил еще несколько пробных колец под монотонные напевы на кхуздуле, прося сохранить народ гномов и их владык и укрыть их от бед, и бессчетно продлить отпущенные им года, а Келебримбор шлифовал эти кольца с теми же чаяниями. И когда несколько колец вышли из его рук, гном не разделял его отчаяния.       — Кольца связаны друг с другом, и их владельцы будут ощущать беду или радость другого. Ты это знал?       Нет, Нарви впервые открыл это их свойство.       — Ты нетерпелив, друг, — с легкой усмешкой отметил он известное им обоим свойство характера Тьелпе. — Всё кругом расцветет. Благоденствие не падает с неба дождем диамантов, серебра и злата. Мы сами создаем его.       — Ты прав. Я слишком многого жду, — соглашался с ним Келебримбор.       А затем вернулся Аннатар — и вновь вселил в него надежду и отринул сомнения.       — В кольца власти нужно вложить часть твоей воли и твоей фэа. Тогда ткань Арды и ее пламень не угаснут и не истончатся, а царства людей и эльфов не сотрутся с лица земли.       Келебримбор уступал Аннатару как магу — и потому сам предоставил ему возможность зачаровать кольца. И пока один ковал, другой стоял у него за спиной, а песнь его струилась, то нежная, то грозная, и одно слово за другим укрепляло власть, заключенную в каждом кольце. Ярким золотом горели его глаза, и сама фигура Аннатара словно выросла. Келебримбор впервые за долгое время видел его таким — и вспоминал, что его советник из айнур, а не эльдар — и тем драгоценнее и удивительнее казалось ему, что Аннатар благоволит квэнди. Келебримбор в миг творения колец видел слепящий свет, но не тот, что исходил от языков пламени, лизавших эти кольца, а от той части фэа, что Аннатар оставлял в них. Но майа не жалел о том, что станет слабее, если получит взамен цветущий Ост-ин-Эдиль и все земли по эту сторону гор.       — Искаженная Арда разрушает мало-помалу фэа любого эльда, но вверившиеся тебе избегнут этого.       — Ты преподнес нам воистину великий дар, — и его мастер неожиданно склонился, целуя руку своего учителя с кольцом. А Аннатар смотрел на него сверху вниз, всё так же улыбаясь. В другой раз он непременно приказал бы Келебримбору распрямиться, — ему было важно держаться с нолдо на равных, — но сейчас неожиданная мысль остро пронзила его: сможет ли он заставить их всех принести себе клятву верности? Кольцо ласкало его взор своим блеском, а руку согревало приятным негасимым жаром, его не хотелось снимать — и тогда он впервые задумался о едином кольце, что сможет управлять всеми кольцами. О том, что ослепляло бы носителей колец до такой степени, что они не видели бы истинной сути майа.       Тогда он оставил Эрегион, сказав Келебримбору, что сделал для Мирдайн все, что мог.       Келебримбор терпел его отсутствие месяц, потом другой, и метался — ему не хотелось продолжать творить в одиночку. Наконец он решил, что сказанное «Не проси, а твори сам» было прямым указанием от Аннатара: больше не ждать от него милостей. Быть может, для майа пришло время оставить их — ведь он дал Мирдайн все, что мог, вкладывая себя во все, что они создавали — чтобы земли эти цвели, а солнце над ними не гасло. Тогда Келебримбор решил более не ждать — и продолжать создавать кольца.       Те из них, что были сотворены вместе с Аннатаром, он счёл правильным отдать гномам и людям — будет разумнее, если смертных поддержит мощь майа; но для эльфов Тьелпе замыслил большее. Он смотрел глубже, как говорил Аннатар, и решил обратиться к стихиям напрямую, создав кольца огня, воздуха и воды, и подобрал камни, один из которых подобен был капле воды из самого сердца океана, другой — пламенеющим углям, третий — чистоте и прозрачности воздуха. Ему хотелось поднести их Гил-Галаду и Галадриэли — и убедить в том, что они сами властны над судьбами их владений, и вольны жить здесь без страха перед увяданием и не чувствовать тени зла… «Хотя даритель и удалился, милость его не оставила нас», — сказал бы он им.       Аннатару, пребывавшему в Мордоре в это время, оставалось немногое из задуманного. Он готовился к своему последнему и решающему шагу, и долго колебался: сможет ли он вложить в кольцо достаточно пламени своей души? В созданные Келебримбором под его руководством кольца вложено было не так уже много, но единому и верховному кольцу силы потребовалось бы куда больше. Аннатар справедливо опасался, что лишится большей части своих сил, заключив их в кольцо — но чувствовал и предвидел, что ему придется пойти на этот шаг. Искаженная Арда отнимала его силы так или иначе, а долгая служба Мелькору не укрепила его, а ослабила. Он утешал себя тем, что кольцо поможет ему избежать дальнейшей медленной потери сил — о пути назад он давно забыл и не собирался идти на поклон к валар снова; от того же отговаривал и Келебримбора, и, кстати говоря, совершенно искренне — так как ненавидел Стихии и дела их.       Но когда кольца были созданы, важно было не потерять момент и не утратить эту связь меж ними; Майрон давно не стремился творить что-то сам, но сейчас ему требовалось и время, и место для воплощения замысла. Он не искал кристально чистых камней или сплава высшей пробы, как Келебримбор, поскольку знал, что материал станет лишь вместилищем его власти, что будет пронизывать ткань Арды и преображать. Золота ему было достаточно — оно было мягким, но в его руках созданное его волей кольцо обрело бы прочность самой крепкой стали и твердость алмаза. Его кузницей должен был стать не уютный дом, а вулкан Ородруин, где лава кипела вечно, изредка выплескиваясь и выжигая всё живое у подножья. Именно там кольцу предстояло обрести форму, а Майрону — способность править и созидать нечто превосходящее все, что видели до того нолдор.       Он сотни лет не брал в руки инструментов, и они пробуждали в нем память о вала Ауле и тех давних эпохах, когда Арда не была искажена, а сам он не желал ни власти, ни собственного порядка вещей в мироустройстве. Теперь тысячи лет прошли, и помыслы его преобразились, но мастерство осталось всё тем же. С каждым ударом молота отделяя от застывающего золотого потока тонкую нить и сплетая ее в кольцо, он чувствовал, как сила майа, растерзанная на части, покидает его.       Кольцо вышло из его рук, тонкое и простое, и такое же ничтожное и невесомое, и сам Майрон чувствовал себя таким же обессиленным, как и Келебримбор над первым своим кольцом — но майа верил, что сотворено оно было не зря.       Собственное фана впервые показалось ему умалившимся и жалким. Он потянулся к кольцу, взял — и отбросил его: оно обожгло руку. Так Аннатар понял, что и силы его умалились многократно, и сожалел о том, ибо он не смог бы отныне обернуться нетопырем и пронестись над долинами Гондора; не смог бы облечь свой гнев плотью и кровью, создав, подобно Мелькору, полчища драконов; не смог бы заволакивать небо черными тучами — но некоторые его способности остались с ним, и он явился в Ост-ин-Эдиль спустя месяцы в облике Аннатара и ничем не выдал себя Келебримбору.