***
Хавьер сидел в самом тёмном углу салуна, грея в руках стакан с виски. Если хочешь от кого-то спрятаться, то лучше делать это на виду. Вряд ли Росс смог бы подумать, что у опального революционера хватит наглости заявиться в Блэкуотер. Губы мексиканца тронула улыбка. Осознать всё, что произошло два дня назад, было тяжело. Да разве же мог Джон, тот самый, вечно хмурый, непонимающий шуток мальчишка, таскавший у Пирсона сухари и солонину, придти на траурный променад с ружьем наперевес? И Артур, словно бог правосудия, да хранит его Санта Муэрте, вылезший из подземного мира, вызывал радостное чувство долгожданной встречи и странную настороженность. Но как бы то ни было, стоило только костерку затрещать, и те связи, что столько лет крепли между бывшими членами банды Ван Дер Линде натянулись снова, потому что такое долгое, почти кровное родство, невозможно было разорвать. Только выдрать с корнем, вместе с частью души и памяти. Было, однако, жаль, что Билл не смог внять голосу разума и погиб так глупо и нелепо от руки бывшего брата по оружию. И в пору было бы впасть в паранойю от подобного поворота судьбы, однако Эскуэлла привык не удивляться. Он знал, что кто бы там, по ту сторону этой жизни, ни приглядывал за человечеством, ему всё-таки виднее. К тому же, мексиканец действительно с большим трепетом относился к их бывшему лидеру, с которым его связывал долг жизни, и он надеялся, что совместная работа сможет примирить двух, некогда близких людей, которые волею судьбы и тотальной глупости, оказались по разные стороны баррикад. Но, в конечном итоге, осталось только отыскать Датча. Билл давно уже говорил, что его беспокоили странные передвижения индейцев, которые, в свою очередь, заставляли американские войска стягиваться к Блэкуотеру. Нет, и раньше у военных были стычки с остатками племен, которых согнали с их земель, однако в последнее время всё изменилось. Выходки краснокожих стали более жестокими, изощрёнными и уж очень самим индейцам несвойственными. Грабежи, хоть и были довольно редкими, но выполнены были явно профессионалами. И это не могло не наводить Эскуэллу на определенные мысли. В конечном итоге, он знал только одного человека, который мог бы ему помочь. И потому Хавьер готов был сидеть в салуне хоть до ночи, лишь бы… — Боб, неужели ты откажешь старику в капельке виски? — прошамкал хриплый голос. Хавьер обернулся, встречаясь взглядом с местным «бездельником поневоле» по имени Погус Мерфи. Погус был заросшим сорокалетним попрошайкой, однако многие жители города неплохо к нему относились, потому что тот никогда не отказывал им в помощи за краюху хлеба или миску супа. Он, как и многие бездомные, был ветераном войны, которые в мирное время вдруг оказались никому не нужны. Мексиканец, прикрыв сомбреро лицо, приподнял свою бутылку с виски и слегка качнул ей, подзывая бродягу к себе. — О! Вот и на моей улице случился праздник! — Мерфи радостно размахивал левой культей. — Что угодно… — прищурившись, он разглядел лицо собеседника. — Ах… Эм… — Давай без глупостей, Погги. — Хавьер, вас разыскивают в этом городе! — экспрессивно зашептал старик, прикладываясь к бутылке. — Поговаривают, что один из ваших, Марстон, если мне память не изменяет, охотится за остатками бывшей банды Ван Дер Линде! И он уже убил одного! Я лично видел тело! Датч и его парни, пока стояли в городе, многое сделали для меня, так что мой тебе совет — беги из города! — Я не могу уехать. Пока не могу, — мужчина вздохнул. — Я доверяю тебе, старый хрыч. Мне нужно разыскать Датча, а по части слухов лучше тебя не найти. — Ох, гиблое это дело. Гиблое и неблагодарное, — Погус как-то весь сжался, качая головой. — Ты мне поможешь? — Помогу. Что уж там, — бывший военный тяжело вздохнул. — О Датче слухов немного, так бабские пересуды. В основном эротического характера. — Серьёзно? — мексиканец вскинул бровь и рассмеялся. — А то ты этих базарных болтушек не знаешь. Лишь бы языком чесать. И каждая-то из них видела Ван Дер Линде, а парочка модниц даже находили его в своей постели. А ведь и я когда-то был парнем хоть куда! За мной такие дамы бегали! Эх, — старик махнул рукой. — Однако, местный шериф недавно у себя принимал капитана Аделанте. Говорили они о том, что назревает какая-то стычка с индейцами. Разрозненные группы стекаются в одно место и это их пугает. У них база на горном перевале в Долине Подковы. — Ого, довольно подробно. Откуда такая информация? — Сынок, — расхохотался бездомный. — Да разве ж достопочтенные сеньоры будут обращать внимание на чернь и при ней понижать голос? А шериф так и окно не потрудился закрыть. — Спасибо, Мерфи. Удружил, так удружил! — Хавьер поднялся из-за стола, протянув собеседнику тридцать долларов. — Не пропей всё разом, старый ты проныра. — Спасибо, — бездомный грустно смотрел, как мексиканец покидает салун. — Храни тебя Господь.***
Всадники добрались до пункта назначения далеко за полдень и залегли на одном из холмов, наблюдая, как в форт въезжают телеги с провиантом. Высокие стены из цельных брёвен грозили своими пиками осеннему небу. Уоллес был местом обособленным от законов штата и подчинялся напрямую командованию армией США, а потому его всегда охраняли с особой тщательностью. — Внутри не может разместиться больше сотни человек. Да и то, это будет очень трудно сделать. — Почему? — Джон старался не смеяться, глядя как Артур с невероятно серьёзным лицом разглядывал наблюдательные вышки в бинокль. Разглядывал вышки в бинокль, не снимая шарфа с глаз. — Сам форт не очень большой, — Морган был сосредоточен и на весёлого Джона внимания не обращал. — Внутри есть постройки: жилые помещения, комнаты начальства, крытая столовая, склад с припасами и мастерская. Через некоторые постройки мы пробирались вместе с Чарльзом. Так что внутри не так уж много места. — Значит, они либо набили форт военными, как тюфяк соломой, либо… — Либо где-то неподалеку есть ещё лагеря с солдатами. — Отлично, блин, и что нам делать? — Идём за мной, — Артур встал на ноги и протянул собеседнику руку. — Осмотримся. За пару часов они успели обойти военную базу по периметру, посчитать, сколько караульных стоит на стенах и даже смогли записать время вечерней и ночной пересменки. Джон, хоть и понимал, что это бессмысленно — от осознания того, что где-то там, за толстыми бревенчатыми стенами заперты в тюрьме его близкие, готов был хоть голыми руками разломать ворота и вытащить Эбигейл из заключения. Однако, когда он поделился этой мыслью с Артуром, вместо предполагаемого ворчания и отсылок на отсутствие у Марстона мозгов, вдруг тяжело вздохнул: — Я тебя понимаю. Порой мы даже не представляем, насколько мы любим кого-то, пока не становится слишком поздно, — мужчина грустно усмехнулся. — У меня был сын, Исаак. Мы с его матерью не были вместе, но я старался помогать Элизе, как мог. Я помню его крошечным комочком на своих руках, маленьким и любопытным. Когда я был у них в последний раз, он вертелся и никак не мог успокоиться: дёргал меня за шарф, пальцы и нос, озирался вокруг, будто этот мир его безумно удивлял, — Джон притих. Он редко видел Моргана настолько откровенным. — Однажды я уехал на полгода. Банда тогда искала место для стоянки, да и у Датча были грандиозные планы, так что у меня совсем не было времени. Вот только когда я вернулся, дом был разграблен, а рядом с ним я обнаружил две могилы, поросшие травой. Без имени, просто два холмика с крестами и всё. Бандиты убили Элизу и Исаака за пригоршню баксов, а меня не было рядом. Возможно, я не любил Элли так, как она того заслуживала, но она прожила так мало и не видела в жизни ничего, кроме грязных столов и сальных лиц. Исаак прожил и того меньше. Я действительно любил своего сына, я действительно думал, что когда-нибудь я обязательно смогу быть рядом с ним. Наверное, я так и не смог простить себя. Джон сглотнул и нервно поёжился, не зная, что сказать. Они были довольно близки в начале своего знакомства и, в какой-то степени, даже в конце пути Артур всегда относился к нему немного по-другому, что выражалось порой в приступах родительского контроля. Вот только они, что тогда, что сейчас, очень редко говорили по душам. И сейчас Джон действительно был немного растерян и, вероятно, Морган тоже, потому что он пришпорил коня и направил его к небольшой речушке, что текла неподалеку. — Предвосхищая твоё негодование, Марстон, хочу сообщить, что мы едем мыться. Ни один уважающий себя стрелок не будет нападать на противника источая ароматы далекие от приятных. Всадник скакал вперёд, надеясь, что подобные заявления смогут переключить внимание Марстона с душеизлияний Артура, на нелюбовь к воде. Датч всегда говорил, что слова — высшая форма оружия, потому что ты не можешь предугадать, где и когда сказанная фраза рванёт, словно склад с динамитом. И он был прав, вот только следуя этому принципу, члены банды почти никогда не говорили по душам. И Артур не был исключением. Так просто рассказать о себе кому-нибудь чужому. Тому, кого ты, возможно, никогда больше не увидишь: попутчики и незнакомцы — лучшие слушатели. Однако, поделившись сокровенным с кем-то, кто был рядом столь долго, что умудрился прорасти внутрь сердца и остался там навечно, Артур чувствовал себя голым и беззащитным. И это было так иррационально глупо. Порой Морган задавался вопросом о том, что было бы, если бы они говорили? Что было бы, если бы однажды они с Хозией и Датчем сели, выпили и выложили на стол все карты? Возможно, всё сложилось бы по-другому. Но он молчал. Молчал Хозия. А Датч красиво умел говорить только ничего не значащие вещи, убегая от самого себя, будто от огня. Вдруг боль пронзила тело Артура вспышкой сверхновой. Он взвыл, вскидывая голову кверху. Кожа горела, разве что не светилась, а разум поплыл. Ева бесновалась, грызла удила и плясала под ним. С белых боков падала пена. Её, как и хозяина, как будто огромным крюком пронзило под рёбрами и тащило на север. Такого «зова» ещё не было и в каждой капельке агонии слышалось нетерпение господина. Морган знал, что сопротивление бесполезно, но продолжал упрямо стискивать зубы и стоять на месте. «Ко мне!» — громыхало в голове. «Немедленно!» — Марстон, — с трудом прохрипел Артур, обращая на себя внимание ничего не понимающего Джона. — Возвращайся в лагерь. — Что… Что с тобой, Артур? — Я найду тебя потом… — последнее, что смог произнести Морган, прежде чем окончательно сдаться. Боль была просто невыносимой, и она словно кислота разъедала волю. В какой-то момент тяга стала настолько сильной, что лошадь сама сорвалась с места и на запредельной для простого животного скорости, унеслась в сторону Валентайна, оставляя бледного и испуганного Джона одного на дороге.***
Эскуэлла тяжело вздохнул, привыкая к разряженному горному воздуху. Джон и Артур уехали до военного форта позавчера утром, а стало быть, вернуться они смогли бы, даже при хорошем раскладе, только через четыре дня. Естественно, мексиканец после разговора с Мерфи решил не терять времени даром. Описания Погуса были расплывчатыми, однако он упомянул перевал, а перевалов до Долины было всего три. И два из них ещё во время их побега были размыты и непригодны для того, чтобы по ним могли пройти повозки. Оставалось только одно место, с которого Хавьер и начал поиски. Прибыв на место, он довольно быстро обнаружил огромное количество следов, протоптанные тропинки, ведущие куда-то вверх по склону. Создавалось ощущение, что-либо эти люди абсолютно не умели прятаться, что вряд ли, либо были хорошо подготовлены и ждали гостей. Горные хребты, огибающие Амбарино, были невероятно живописным местом, особенно если ты не пытаешься убежать от законников, выбирая такие тропы, по которым преследователям труднее всего было пробраться. Широколиственные леса, золотившие подножья гор мягко перетекали в тёмно-зелёный хвойный бушлат. Олени постепенно сменялись турами, баранами и снежными козами, что паслись на богатых высокотравных лугах, спасаясь от ветра в расщелинах и гротах. Чем выше по тропе, тем ниже травы, холоднее погода и ближе сияющие на солнце шапки вечных снегов. В таких местах людям живется тяжко, но племена индейцев привыкли терпеть лишения и справляться с непогодой. Раньше, они ставили типи, национальные жилища из шкур бизонов, да только американское правительство уже к концу 1875 года почти истребило этих величественных животных. Бывшим коренным американцам приходилось прятаться, бежать с насиженных мест, их истребляли, как скот пришлые белые поселенцы. «Хороший индеец — мёртвый индеец». В 1864 году полковник американской армии по имени Джон Шевинтон, расстреливая из гаубиц очередную индейскую деревню сказал, что индейских детей не следует жалеть, потому что из гниды вырастает вошь. Он сказал своим офицерам: «Я пришёл, чтобы убивать индейцев и считаю, что это право и почётная обязанность. И необходимо использовать любые средства под небом Бога, чтобы убивать их». Солдаты отрезали вульвы индийских женщин и натягивали их на луки седел, а из кожи мошонки и грудей индийских женщин делали кисеты, а затем демонстрировали эти трофеи вместе с отрезанными носами, ушами и скальпами убитых индейцев в Денверском Оперном театре. Болезни, голод и военные превратили некогда процветающие народы в ослабленные группки людей, у которых не осталось ничего, кроме памяти. И ненависти. Хавьер прекрасно понимал этих людей. Но правда была в том, что люди убивали людей на протяжении всей истории. Войны, казни, религиозные умерщвления — наследие самого человечества. Он и сам вскидывал оружие, лишая жизни своих врагов. Члены их банды при малейшей опасности могли за мгновение превратиться из мирных путников в кровавый смерч, снося всё на своем пути. Им не было никакого оправдания, кроме одного — они всего лишь люди. Люди, возомнившие себя бриллиантом в божественном венце самого мироздания. Чтобы не привлекать к себе внимания, мексиканец взобрался повыше, на один из многочисленных каменистых уступов и достал бинокль. Главный лагерь индейцев, в отличие от более мелких, разбросанных по периметру, было видно неплохо. Там были многоярусные жилые домики и утеплённые палатки, склад и коновязи. Однако, несмотря на то, что сейчас было утро, по лагерю ходили только редкие патрульные и женщины. И опыт подсказывал ему, что стрелки не могли оставить свой дом надолго, а стало быть, они ушли либо на промысел, либо на крупное «дело». Разведя костёр и укутавшись в шерстяное пончо, Хавьер принялся ждать. Пятнистый чёрно-белый пинто фырчал и всё норовил изваляться в снегу, периодически тыкаясь мордой в плечо хозяина. За десять часов руки у Эскуэллы совсем закоченели, а на морде Боаза образовался слой изморози. Вдруг внизу, на перевале появились всадники, нагруженные тюками с провизией. Во главе кавалькады ехал мужчина в расстёгнутом полупальто, из-под которого виднелась оранжевая суконная рубашка. И пусть на нём не было привычного чёрного вельветового жилета или шляпы, пусть серебряными нитями вилась в его висках седина — этот профиль не узнать было невозможно. Дождавшись, пока всадники не скроются за воротами, Хавьер запрыгнул в седло, пришпорив коня. Нужно было сообщить Джону и Артуру, что он нашёл Датча.***
Джон был в растерянности. Страх боролся со злостью, выбивая почву из-под ног молодого мужчины. Двигаясь по направлению к их маленькому лагерю, Марстон то и дело возвращался к событиям прошлого вечера, когда Артур ни с того ни с сего умчался в неизвестном направлении. Харон как-то скептически посматривал на своего хозяина, видимо, сомневаясь в его душевном здоровье. На самом деле, Джон и сам не мог понять, что именно так всколыхнуло его негодование: скрытность Моргана, его странный отъезд или то, что он при этом светился, как лампа накаливания? Марстон вздохнул и пришпорил коня. Артур — идиот — видимо, не понимал, что Джон устал. Его вымотало беспокойство за жену и детей, и он не хотел волноваться ещё и за Моргана. Хотя, не волноваться не получалось. Мысли роились в голове, как гнездо рассерженных шершней, а последние события только подливали масла в огонь. Джон никогда бы себе не признался, но в глубине души он любил и ненавидел Артура. Тот был слишком сильным, слишком благородным, его постоянно ставили в пример и, как вишенка на торте, Морган вляпался в какую-то сверхъестественную муть и сделал это явно из желания мира во всем мире. Марстон порой чувствовал себя рядом с ним как сучковатое, неказистое дерево, рядом с огромной секвойей: грязным, никчёмным и эгоистичным. Когда Эбигейл родила Джека, Джон жил будто в вакууме. Все радовались ребёнку, и даже Датч порой нянчился с ним, поздравляя молодого отца, который готов был грохнуться в обморок от ужаса. И никто не мог понять, чего Джон боялся: не полюбить его так, как хотелось бы, стать отчужденным, безразличным, похожим на собственного отца, подвергнуть ребёнка опасности. Когда он уезжал, он думал, что так будет лучше. Он утешал себя тем, что Джек, возможно, и не его ребёнок вовсе, что у малыша и так куча нянек, а в итоге… Истосковавшись по семье, по друзьям, словно шелудивая псина вернулся он обратно, и Ван Дер Линде, наплевав на их кодекс, пустил его обратно. Вот только днем и ночью преследовал его этот прожигающий до костей, разочарованный взгляд Артура, который за ручку привел Джека знакомиться с «папой». Артура хотелось ненавидеть, выискивать недостатки, подкалывать и придираться к словам, лишь бы доказать самому себе, что тот — просто человек, со своими недостатками и слабостями. Это продолжалось изо дня в день, снова и снова. Эбигейл в первую очередь всегда просила не его, а Артура погулять с Джеком, принести что-нибудь или купить. И та рыбалка… Эта ревность снедала его, втаптывала в клоаку собственных пороков. Вот только Артур всегда был другим. На него нельзя было злиться. Он грудью закрывал тех, кто был ему дорог и всегда видел в людях только хорошее. И даже в Джоне. Марстон вздохнул и ссутулился. Ему бы очень хотелось думать, что Артур если не гордится, то хотя бы доволен тем, что он действительно остепенился, купил землю, построил дом и сумел сохранить семью. За деревьями уже сверкал ласковый свет, а костерок весело потрескивал. Хавьер, мурлыкая под нос весёлую песенку, помешивал похлёбку. Завидев Джона, он улыбнулся и похлопал мешковину рядом с собой. — Садись, amigo. Утро ранее и тихое. Самое время перевести дух, — мексиканец окинул путника задумчивым взглядом. — А Артур не с тобой? — Ушёл Морган. Он не слишком-то горел желанием что-либо объяснять насчёт всей чертовщины, что с ним происходит, но он обещал скоро вернуться, — Джон стащил с ног сапоги и лёг на землю, вглядываясь в высокое, пасмурное небо. Говорить про Артура не очень хотелось. — Ну и как у тебя успехи в поиске великого комбинатора? Надеюсь, планы не свели его в могилу. — Ну, либо Датч живой, либо призраки лихо управляются с жеребцами. — Хах, твое сравнение потеряло смысл в тот момент, когда Морган появился на горизонте. — И то верно, — Эскуэлла рассмеялся. — В любом случае, я его видел. В индейском лагере на горном перевале. — Скажи мне, что он растолстел, полысел и потерял свой жилет. — Первое, второе — мимо, а вот жилета на нём и правда не было. Я не решился туда соваться. По крайней мере, не предупредив тебя и Артура. Голландец уже в момент нашей последней встречи страдал от паранойи. — Тут не поспоришь, — в пролеске защебетали птицы. — А мы добрались-таки до форта. Он укреплён и там засело несколько военных частей. Нужно придумать, как пробраться туда без шума, потому что, если Росс поймет, что я их предал, он убьёт Эбигейл и детей. —Да уж. Ситуация аховая, но ты не волнуйся, вернём мы тебе семью, Марстон, вернём, не сомневайся. Джон устало прикрыл глаза, искренне надеясь, что Судьба будет к ним благосклонна.