***
Джек сидел рядом со спальником Артура, бездумно уставившись в землю. В душе у подростка зияла страшная дыра, которая, будто водоворот, поглощала радость. Ему до безумия не хватало мамы. Не хватало нежных рук и голоса, что убаюкивал Анни, не хватало рассказов и тёплой шали, в которую Эбигейл кутала его холодными зимними днями, не хватало даже их с отцом перепалок, в конце которых они целовались и выпроваживали его во двор «погулять». Раньше подобные проявления чувств казались ему чем-то мерзким, как и всем мальчишкам его возраста, но сейчас он отдал бы всё, чтобы мама была тут. Она бы, конечно же, была недовольна всем происходящим и дулась бы, наверное, но Джек был уверен, что уж дядя Артур и дядя Датч точно бы успокоили её, и всё стало бы таким же, каким младший Марстон помнил своё детство. Наверное, он не должен был так реагировать. У многих его школьных друзей не было мамы или папы. Кто-то умирал от болезни, голода, замерзал в дороге зимой, или их убивали бандиты. Редко кто доживал до благородных седин. Его мама и папа даже долго оставались с ним, по меркам сверстников. Но Джек, как и все дети, надеялся, что его родители ещё долго-долго будут рядом. К тому же… Он всё равно не мог перестать думать, что отец виноват в случившемся, хоть Датч и сказал, что это ужасная случайность. Что иначе законники убили бы их всех. Иногда ему хотелось, чтобы Артур Морган был его отцом. Артур много знал, часто рисовал в дневнике красивых животных, он был сильным и справедливым, всегда слушал рассказы, которые Джек сочинял от скуки. Многое, конечно, стёрлось из памяти, но Джек знал, что когда-то искренне верил, что это Артур его отец, пока в один прекрасный момент тот не взял его за левую руку, а справа шла мама. Они заглянули в палатку, где Датч смешно ругался на какого-то мужчину, и усы у Ван Дер Линде топорщились, как у моржа из цветного атласа Хозии. Увидев вошедших, лидер банды замолчал и отошёл в сторону, чтобы ребёнок смог, наконец, разглядеть того, кого так громко отчитывали. На первый взгляд незнакомец ему совсем не понравился: он был хмурым и нахохлившимся, как полевой воробей после драки. Он с неприязнью смотрел на них, сложив руки на груди. Тогда Артур опустился на колени перед Джеком и указал на незнакомца: — Познакомься с папкой, Джеки, — усмехнулся он. И Джек заревел. Тогда его маленький детский мирок сломался полностью, ведь он откровенно не хотел, чтобы этот чужой и холодный незнакомец был его отцом. Голубоглазый и огромный, как медведь гризли, Артур устраивал его целиком и полностью. Когда около года назад отец пришёл и сказал, что нашел в горах могилу Артура, Джеку показалось, что земля ушла из-под ног. Он был свято уверен, что уж кто-кто, а мистер Морган точно выпутается из всей этой передряги, и когда-нибудь на пыльной дороге покажется его силуэт на белой, длинноногой Еве. А сейчас, потеряв маму, Джеку нестерпимо хотелось, чтобы кумир его детства, после Отиса Миллера, конечно, выжил. — Как я хочу, чтобы вы проснулись, дядя Артур, — размеренное дыхание бессознательного мужчины успокаивало подростка. Если человек дышит — значит, ещё живой. — Без вас тут совсем плохо.***
На подъезде к Сэн-Дэни воздух становился влажным и густым. Эта болотистая местность навевала на Джона тоскливые мысли. До города оставалось всего ничего, а ведьма, кажется, устала болтать. Марстон вздохнул, вспоминая, как сердечно его приветствовал Пирсон в своей лавке, как спрашивал про жизнь, про семью и планы на будущее. Да только толком Джон и не мог ему ничего рассказать: прошлое казалось позабытым романом, написанным от руки на пожелтевших страницах, настоящее виделось туманным и тревожным, а будущее… до будущего не добраться, поскольку «завтра» не существует. Как ни проснёшься — опять сегодня. Путешествуя вновь по тем местам, где раньше пролегал путь банды, Марстон то и дело ощущал то самое загадочное déjà vu, граничащее с горькой ностальгией. Мужчина не мог точно сказать, скучал ли он по тем временам, однако сердце предательски кольнуло при воспоминании о первых днях в Шейди-Белл. Казалось, именно тогда жизнь начала давать Джону больные оплеухи за былые ошибки и вместе с ними надежду на то, что ещё не всё потеряно. Маленького Джека похитили Брейтуэйты, и чувство вины душило Джона по сей день. Он допустил это. Он был равнодушен и отстранён. До тех пор, пока не осознал, чего может лишиться из-за своей беспечности. Он заслужил это. Внезапно стало неважно, был ли мальчик его кровным сыном — он был частью их большой семьи. Паника и ярость застилали глаза, мешая мыслить трезво. Видя состояние Марстона, Артур задвинул подальше свой вездесущий сарказм и, кажется, впервые за долгое время сменил гнев на милость. Несомненно, Морган переживал за мальчика не меньше непутёвого отца, если не больше. Иронично, что общий страх за ближнего заставил мужчин хотя бы на какое-то время забыть прежние обиды. Джон до сих пор помнил, как застревали в глотке неловкие слова благодарности после возвращения сына от Бронте. Мужчина отчаянно хватался за крохотный момент оттепели в отношениях с Артуром, надеясь, что когда-нибудь они обязательно поговорят. Но, то ли старший мужчина не был настроен на разговоры в тот вечер, то ли всё ещё не хотел отпускать такую привычную для себя злость. Морган просто отправил Джона к семье, оставшись курить в полном одиночестве. Знали бы они оба тогда, что времени осталось так мало… Нервно тряхнув головой, Джон попытался вернуть мысли к более насущным проблемам. Мужчина, насмотревшись на «призрачного» Моргана, старался уже особо не удивляться прочей чертовщине, что, словно по команде, полезла изо всех щелей, стоило только одним глазком взглянуть на нечто, выходящее за рамки понимания типичного обывателя. Хонората, хоть и была чудаковатой, но её образ никак не вязался с представлением Джона о ведьмах. Не то, чтобы Марстон много о них знал — разве что из книжек Джека, что тот время от времени читал вслух. Девушка, что ехала рядом с ним, не подходила ни под одно описание. Мужчина до сих пор пребывал в сомнениях, касательно того была ли на самом деле Хонни той, кем её считали, либо просто чудной девкой, но, увы, вариантов, как и времени, было крайне мало, чтобы растрачиваться на сомнения. Перед отъездом в Сэн-Дэни, Ожешко поведала про некую Сирену, что когда-то была связана с Цилиндром, но сумела разорвать эту связь. Необходимость новых поисков не вселяла оптимизма. Сначала ведьма, теперь какая-то незнакомая девушка в чёртовом душном городе, который Джон ненавидел всей душой. — Сплю я, значит, дома, и тут как рванёт! — девушка активно жестикулировала, видимо, пытаясь на языке глухонемых передать всё своё негодование. — Меня аж с постели смело и об пол жахнуло! А я девушка немаленькая и вот всем своим немаленьким телом ушиблась. Ну и вспылила чутка! Скачу я, значит, по следу, чтобы бить морды виновникам, а след от магии Цилиндра просто аховый, даже голова разболелась, и тут смотрю, городок… Все мёртвые. Будто что-то их изнутри разорвало. А от небольшого салуна так и несло отчаянием. И там сидит девушка в красивом платье. Перед ней пентаграмма сгоревшая, и пепел вокруг. Кошмар! Спрашиваю: что, мол, произошло? Она молчит. Плачет и трясётся. Ну я её и забрала, доехали до Валентайна и как напились на радостях от знакомства. Тут-то она и рассказала мне о том, что разорвала контракт с Цилиндром. Как и почему — не сказала. Язык у неё заплетался. На следующее утро она будто испарилась. Или, если быть точнее, я её напрочь забыла. — Но… Откуда, в таком случае, ты знаешь, что она живет в Сэн-Дэни? — Джон нахмурил лоб. — Что-то я ничего не понимаю. — Такие люди, — она нервно поёжилась. — Такие люди, как я, гораздо восприимчивее к некоторым вещам, но довольно устойчивы к магии. Заклятие подобной силы способно изменить память простого человека, но в случае со мной, — она тяжело вздохнула, — это было больше похоже не на плотную завесу, а тонкую органзу. Стоило тебе напомнить мне о Цилиндре и я всё вспомнила. Вспомнила эту несчастную девушку и то, что она рассказывала, что собирается осесть в Сэн-Дэни. — Боги, — мужчина фыркнул, — сколько лет назад это было? Как ты собираешься искать в огромном городе какую-то девушку, которая непонятно, живёт там вообще или нет? Ты просто тратишь моё время! — Тупой мужлан, — Хонни покачала головой. — Я готова спорить на свою правую ногу, что я найду её. Скажем так, я знаю, как она пахнет! Мужчина пожал плечи и поудобнее устроился в седле. Дорога предстояла долгая и он позволил себе немного расслабиться под непрекращающуюся болтовню Ожешко. — Эй, не спи, mój najdroższy! — девушка подёргала Джона за рукав, указывая на один из неприметных баров в не самом благополучном районе города. — Мы на месте. Если ты устал, то мы можем сейчас снять комнату, а завтра встретиться с Сиреной. — Да, — Джон потер переносицу. Все его тело ломило от усталости. — Нам не помешал бы отдых. — Swietnie, — она хлопнула в ладоши, — надеюсь, клопы не утащат нас вместе с матрасом!***
— Голод и беспредел, творимый законниками, ввергают народ в хаос и лишают его опоры под ногами. Обескровливают! Мы должны понимать ценность того, что имеем и бережно относиться к свободе, которую вырвали с таким трудом и не прогибаться под натиском государства и их бесчеловечных законов! — Датч, распалясь, нарезал круги по пещере, заламывая руки. Его голос гулко отражался от сводов нерукотворной залы. — И нужно понимать, что бездарная трата ресурсов чревата… В лицо бывшему лидеру банды прилетело овощное рагу, а Анабель звонко рассмеялась, подпрыгивая на стуле. Мужчина сел на лавку рядом с Хавьером, который был с ног до головы облит молоком. — М-да. — Угу, — мексиканец тоскливо наблюдал, как малышка расшвыривает ложкой овощи. — А теперь я попробую! — Дядюшка деловито поправил подтяжки. — А ну-ка, кто это у меня тут? — он достал из-за пазухи тряпичную куклу и Ани сразу же потянула к ней маленькие ручки. — Нет-нет, не торопись! Смотри, — он взял ложку и сделал вид, что кормит куклу, — Жозефина ужинает. М-м-м… Ей нравится. Девочка наблюдала за этим представлением, а потом открыла рот, позволяя старику покормить себя. — Вот уж загадка неразрешимая, — Эскуэлла достал платок и протянул его Ван Дер Линде, у которого на носу висела варёная зелень. — От Дядюшки несёт, как от пивной бочки, да так, что глаза слезятся, а белокурой мисс хоть бы хны. — Женщины, — Голландец пожал плечами, но губы его тронула невольная улыбка. — Ты помнишь, как Шон ухлёстывал за Карен? Таскал ей дорогущие кольца, да шарфики, а поцелуй он свой получил, когда подарил ей колоду карт. Их сердца — тайна недоступная мужчинам. — Да уж, тут и не поспоришь, — Хавьер повёл плечами. — С Джеком таких проблем не было. — А то ж, — Датч фыркнул. Он прекрасно помнил, как они всей толпой возились с Джеком, если Эбигейл заболевала. — Он, хвала небесам, всегда доедал свои овощи. Оно и немудрено. Эбигейл была той ещё штучкой. С такой матерью, и я бы, может быть, вырос честным человеком. — Он почти не плакал никогда. Даже когда гостил у Анжело Бронте. — Зато я помню, как он, узрев Джона, почти час сопли на кулак наматывал. Никогда не забуду этот ужас на его лице. — Ну, Морган его успокоил. Настоящий любимчик детей, женщин и тебя. — Возможно, — Ван Дер Линде поёжился, прогоняя тошнотворные воспоминания последнего месяца существования банды. — Милейшие господа, ужин подходит к концу, — Дядюшка торжественно вручал смеющейся девочке куклу. — Ну и кто из нас пойдёт укладывать Ани спать? Двое стрелков тяжело вздохнули и возвели очи к горе.***
В кабаке было душно. Потливая испарина висела под потолком, повсюду был гомон, пьяный смех и отвратительный запах немытых тел. Такие заведения — топкое болото настоящей безысходности. Тут наливали дрянное пиво и разбавленный виски; здесь, как в последнем приюте, привечали и нищих, и работяг, и обнищавших аристократов — лишь бы те смогли наскрести пару монет и оплатить свой глоток забвения. Джон не был брезгливым, иначе его бы выворачивало наизнанку рядом с Дядюшкой, однако он всё-таки предпочитал держаться от таких мест подальше, чтобы никакая сифилитичная отчаявшаяся проститутка не предлагала ему своё потасканное тело, чтобы прокормить малолетнего ребёнка. До этих людей никому не было дела, разве что их банда давным-давно бралась помогать таким вот несчастным, у которых урбанизация забрала всё. Хонората выглядела неважно. Её безмерно угнетали чужие страдания, и она, не раздумывая, доставала из кошелька мелочь, вкладывая её в руки калекам и юродивым. В какой-то момент Марстон понял, почему она жила уединённо, но рядом с маленьким респектабельным городком. В каменном хаосе она сошла бы с ума от горя. Ведьма недолго вглядывалась в разношерстную чернь. Буквально сразу она указала на дальний столик, где над кружкой пива склонилась девушка неопределенного возраста. На диком западе женщине было тяжело найти нормальную работу. В нынешние времена женщины могли работать лишь швеями, прачками, официантками или учительницами, но, как правило, в небольших городах, эти места были заняты, а спрос был большим. Большинство женщин становилось проститутками, но та, кто с такой ненавистью рассматривала свое отражение в пивной кружке, не слишком походила на падшего ангела. Её лицо было серым от усталости, под глазами залегли глубокие тени, а длинные чёрные волосы немытыми прядями струились по плечам. Но несмотря на общий понурый вид, на лице её был виден тот самый отпечаток чарующей красоты, которая не нуждалась ни в пудре и помаде, ни в пышных платьях. Её мягкие черты, хрупкий стан, полные губы, длинные тонкие пальцы, сплошь исколотые иглой и огрубевшие от работы — создавали зыбкий, почти невинный образ женщины, которая грезится мужчинам в душных эротических мечтах. Вот только взгляд серых, как пасмурное небо, глаз напрочь отбивал любое желание подходить ближе. — Добрый вечер, — собрав в кулак всю свою галантность, Джон попытался располагающе улыбнуться. Молчание в ответ. Та, кого по-идее звали Сиреной, даже не повернула головы в его сторону. Марстон шумно прокашлялся и, немного помедлив, присел напротив не очень-то приветливой девушки. — Мисс? Снова никакой реакции. Это уже начинало напрягать. Всё это. Вечно отмалчивающийся загадочный Артур, игра в кошки-мышки с федеральными агентами, смерть Эбигейл, ненавидящий взгляд сына, поиски непонятно кого, непонятно где. При этом одна находка болтает без умолку, а вторая старательно прикидывается глухонемой. Девушка за столом тяжело вздохнула, очевидно поняв, что её невольный сосед никуда уходить не собирается. Она оторвалась от разглядывания почти пустой пивной кружки и переключила, наконец, внимание на Марстона, видимо, решая про себя, стоит ли разговаривать с ним. — Больше свободных мест не нашлось? — безэмоционально произнесла Сирена, сделав последний глоток из своей кружки. Голос девушки был спокойным, но её лицо выдавало крайнее нежелание с кем-либо контактировать. Джон кинул быстрый взгляд через плечо в поисках Хонораты в надежде, что та поможет наладить общение с безрадостной Сиреной, но та, как назло, пропала из виду. Мысленно крепко выматерившись, мужчина снял шляпу и, положив её на стол, предпринял новую попытку завести разговор: — Меня зовут Джон Марстон. Я здесь кое с кем, кто сказал, что ты сможешь мне помочь. На какой-то миг выражение лица девушки сменилось с отрешённого на удивлённое и даже немного заинтересованное. Скользнув беглым взглядом по помещению салуна, Сирена, наконец, посмотрела прямо на Марстона. — Серьёзно? — с нескрываемой иронией произнесла брюнетка. — Я не вижу здесь никого, кто мог бы знать меня и кого могла бы знать я. Джон устало вздохнул и потёр шею. Всё это походило на пустую трату времени и сущую бессмыслицу. Где носит эту чёртову ведьму или кто она там на самом деле? Он должен быть сейчас рядом со своими детьми, рядом с Артуром, а не таскаться по стране и пытаться разговорить мрачную даму, которая, судя по взгляду, была готова застрелить его прямо на месте. Собрав остатки самообладания, мужчина свистнул бармену и заказал себе виски, а девушке ещё одну кружку пива. Может, выпив чуть больше, она немного подобреет, а он сам сможет унять нарастающее раздражение от собственной загнанности. — И чем обязана я такому жесту щедрости, Джон Марстон? — Сирена слегка усмехнулась, когда перед ней оказалась полная кружка пенного напитка, но отказываться не стала. Хороший знак. — Я уже сказал, — как можно спокойнее ответил Джон. — Мне нужна помощь. Мне сказали, что ты сможешь помочь. — Кто сказал? Марстон не успел ответить. За их столик на свободный стул шумно плюхнулась появившаяся из ниоткуда Хонни, сразу врываясь в их едва-едва завязавшуюся беседу. — Я сказала! — ведьма всплеснула руками, будто не знала, куда себя деть. — Сирена, дорогая, ты должна меня помнить. Мы знатно накидались в Валентайне, но ты должна! Брюнетка открыла было рот, чтобы что-то сказать, но закрыла вновь, явно растерявшись. Хонората нервно ёрзала на месте, ожидая хоть какой-то реакции и, кажется, едва сдерживалась, чтобы не сгрести абсолютно потерянную теперь Сирену в крепкие объятия. — Я помню… — ошалело произнесла девушка после минутного молчания. — Тебя зовут Хонората. Но как… Ожешко заметно просияла, убедившись, что её, наконец, узнали и одарила Сирену широкой улыбкой. Марстон начинал себя чувствовать третьим лишним в этой компании. Определённо, Хонни следовало начинать этот разговор, а не ему. — Благодаря этому ковбою я вспомнила тебя, — воодушевлённо говорила ведьма. — С его другом случилась беда, как и с тобой когда-то. На этих словах Сирена поморщилась: — С чего ты решила, что я могу помочь… с этим? Я сама едва жива осталась, а теперь меня бы даже родная мать не узнала бы, будь она жива… — Сколько тебе платят? — вмешался Джон и, морщась, опрокинул в себя стопку мерзкого виски. — Что? — Сколько платят швее? Ты ведь швея? У тебя пальцы в мозолях и ранках. — Меньше, чем проститутке, — брюнетка откинула назад длинные волосы. — Пять-шесть долларов в неделю. Если, конечно, будет большой поток заказов. А что? — Если я заплачу в три раза больше, ты сможешь поехать с нами? Сможешь помочь со всей этой мутью? — Зачем? — она пьяно хмыкнула. — У тебя вон есть под боком ведьма. — Пф, я-то, конечно, есть, тут никто спорить не станет, да только я боюсь, что без должного знания я призову не Господина в Цилиндре, а какую-нибудь небесную кракозябру. Что поделать, пить и лечить у меня получается лучше, чем всё остальное, — полячка пожала плечами. — Что тебе терять? — Как минимум, место на фабрике! Я… — договорить девушке не дали. Вдруг весь зал загудел, потому что у стойки началась какая-то странная заварушка. Джон поднялся на ноги, пытаясь рассмотреть из-за гомонящей толпы, что происходит. За барной стойкой пьяная в хлам девушка орала на троих мужчин крайне сомнительного вида: — Восстанови митоз, амёба! Уползи в свой дальний угол и предайся разложению! Мне глубоко плевать, что там думает месье Сарбони и проходимец Мортелли, но я не намереваюсь отказываться от своей работы, наследия и публикаций! Это мои рабочие труды! Я слушала лекции самого Пастера, стажировалась в Германии, а теперь должна отказаться от всего потому, что я — женщина! — вышибалы переглянулись, а девушка, опрокинув в себя ещё алкоголя, закатила глаза и презрительно скривилась. — Чёрт, вы настолько невежественны, что не можете оценить глубину трагедии! Мой отец… — Твой отец был психом и посмешищем, и ты не лучше! Хозяин сказал тебе убираться. — Я уверена, что пожар в доме — ваших рук дело, обладатели рудиментарного мозга! Плевать! Я вас не боюсь и не уеду, пока в статьях, написанных мной, не появиться инициалы Хелен Белл! — А стоило бы бояться, — один из громил кинулся вперёд, пырнув девушку в правый бок. Та охнула, её глаза распахнулись от удивления, а по тёмно-синему платью заструилась кровь. — Твою же мать, — Джон кинулся вперёд, понимая, что вести перестрелку в оживленном баре — дело гиблое, а потому он просто врезал наёмнику по морде, заранее предполагая, что они бы довели дело до конца. — Ёжики-коржики, — Хонни рванула к медленно сползающей на пол девушке. — Потерпите, piękno! Сейчас, сейчас будет легче! — Зашить надо, — шептала девушка. — Лишь бы без внутренних кровотечений. — У меня нет иголки! Справлюсь и так, — полячка залила рану спиртом и что-то зашептала нараспев. Рана перестала кровоточить, кровь свёртывалась, образуя плотную корочку, повреждённая вскользь селезёнка восстановилась полностью. — Бред, — бормотала учёная. — Этого не может быть! Иллюзия, галлюцинация… усиленное иммунитетом деление клеток? Чёрт! Неведение меня убивает! Объясни, что происходит? — Лежите смирно! — Ожешко боролась с желанием грязно выругаться, — Порой в жажде познания учёные ведут себя безрассудно, но тут речь идет о вашей жизни, в конце-то концов! Так что попридержите ваш энтузиазм внутри закрытого рта. — Дамы! — Джон сплюнул на пол сгусток крови и смачно приложил врага мордой об столешницу. — Я рад, что вы в порядке, но тут один гад смылся, и сейчас сюда набегут либо законники, либо еще бандиты! — Осторожно! — Сирена меланхолично разбила бутылку о голову второго противника, который намеревался обойти Марстона сзади, и брезгливо пнула его. — У меня, к слову, нет лошади. И я не успела собраться! — По пути купим, что нужно, — Джон рывком поднял на руки пискнувшую учёную и рванул к двери. — Куда её? В больницу? — Постойте! — все обернулись на хозяина заведения, который с тоской смотрел на ущерб, нанесённый дракой. — Вот, — он сунул в руки Хонни немного денег. — Я знал её отца, да и саму Хелен тоже. Она зря вернулась в Америку из Европы. Не будет ей тут жизни. Увезите её из города, иначе Гвидо Мортелли просто убьет её. Джон чертыхнулся, прикидывая, кто из дам легче: Сирена или Хелена. По всему выходило, что легче станет его кошелёк, потому что одна-то женщина — это дурдом, а три — смерти подобно. И как он объяснит это в лагере? Хотя, как когда-то говорил Датч Хозии, когда притаскивал новых членов банды: «Можно мы их себе оставим? Можно?»