Долгий путь домой

      Олень упорно не желал сдаваться и нёсся вперёд, обезумев от страха. За ним по пятам, вцепившись намертво в лассо, скакал мужчина, на лице которого застыла печать усиленного мыслительного процесса. Зима подошла к концу, а март не спешил радовать теплом, и поэтому Харон иногда скользил копытами по скользкой земле. Джон, приподнявшись в стременах, вздохнул, стараясь не упустить из вида круп оленя, хотя мысли его были совсем далеко от охоты.       В лагере вот уже второй месяц царила настоящая суматоха. Когда Хелена распаковывала свой подарок, никто не мог и представить, во что это выльется. Увидев микроскоп, она сначала побледнела, потом покраснела, а потом кинулась обнимать свою дьявольскую машину. Уже через пару дней они с Артуром сколотили на чердаке перегородку, обустроив учёной личный кабинет, который, за прошедшие недели, оказался доверху забит бумагами, колбами и баночками разных размеров. Проблема оказалась в другом... — Кровь, — Джон стоял наверху, медитируя от вида полуголого Моргана, которого Белл щупала, тыкала и изучала, как опытный образец. — Мне нужна кровь. — Я боюсь спросить чья, — Марстон запустил пальцы в шевелюру, растрепав непослушные пряди. — Я бы убила тебя, но ты отец. Так что мне нужны животные. Живые, если можно. Справишься? — она одёрнула рукава накрахмаленной рубашки.       Да как он мог не справиться? Судя по тому, какую деятельность развернула Хелен Белл, в пору было накидывать петлю на шею: Артур чаще всех оставался в лагере, на случай, если он срочно понадобится девушке, Хавьер мотался за продуктами и, что странно, зачем-то собирал пробы грунта, а Джон сутками трясся в седле, чтобы помочь превратить подсобку в жуткий музей: с потолка свисали туши животных, чтобы потом из сыворотки крови учёная делала питательную среду для бактерий, снова и снова создавая колонии туберкулёза.       Её глаза горели фанатичным огнём, и уверенность в успехе заражала окружающих, особенно Джека, который смотрел на Хелл так, как религиозные фанатики смотрят на иконы, что знатно веселило остальных. И даже сам Морган от мрачного скепсиса перешёл на терпеливое ожидание, глядя в микроскоп на то, как в капле питательной среды шевелятся бактерии, которые грозились свести его в могилу.       И всё же не только желание поскорее найти вакцину от чахотки заставляло Джона снова и снова оказываться за многие мили от лагеря. Его душу рвало на части совсем по иной причине, и у причины этой были светлые волосы и голубые глаза.       "Возможно, всё потому, что тебя я люблю чуть сильнее, чем следовало бы..."       Господь всемогущий, зачем он вякнул это?       Алкоголь бурлил в крови, подстёгивая неуместную ревность, а черти нашёптывали изумительно неправильные вещи. Виделся ему, в тот момент, контраст пшеничных волос и иссиня чёрных локонов, виделся дом, светлый и чистый, топот детских ножек и лай добродушного пса. Вот только эти идеалистические картины выбивали из лёгких весь воздух, будто насмехаясь над измученным сомнениями мужчиной.       Он не готов был отдать Артура...       Их с Морганом история была долгой и тяжёлой. Да, они многое пережили вместе, но ведь это был вовсе не повод так реагировать на... А на кого, собственно? Сейчас-то Джон мог тихонечко шепнуть самому себе, что он ненавидел Мэри. Ненавидел то, как она поступила с Морганом и то, как Артур продолжал смотреть на неё. А теперь будет ли Артур так же смотреть на Сирену Рион? Или на кого-нибудь ещё?       В то похмельное утро, когда весь лагерь ещё спал, окутанный винными парами, он открыл глаза, чувствуя будто во рту нагадила сотня кошек. Артур спал всё так же рядом, гулко похрапывая. И это был тот самый момент, когда, глядя на помятое лицо мужчины, в голову должна была прийти спасительная мысль: "Какого чёрта я вчера нёс? Бред какой-то". Но вместо этого он вдруг понял, что вылетевшая из пьяных уст фраза слишком сильно резонирует с биением сердца.       Он не готов был отдать Артура, потому что...       Весь следующий месяц был похож на жуткую ломку: смотреть в глаза Джеку и Ани, смотреть в глаза Артуру, да даже самому себе, рассматривая небритую физиономию в щербатом зеркале — было нестерпимо сложно. Глаз всё так же цеплялся за тонкий стан Хелен, глубокий, завораживающий взгляд Сирены или за пышную грудь ведьмы. Он всё так же находил привлекательными мягкие линии женских тел, которые испокон веков сводили с ума мужской пол, но стоило ему только выцепить фигуру Артура, вспомнить злополучный вечер и горячее дыхание, клеймом обжёгшее губы, как в голове невесть откуда всплывали желания, о которых он не мог и подумать раньше.       Он не готов был отдать Артура, потому что он, кажется...       И Джон, взрослый состоявшийся мужчина, вдовец с двумя детьми, проваливался в эти тягучие мысли, как в бездонную трясину. Он захлёбывался, барахтался, но всё равно воздуха не оставалось, стоило только подумать о том, что если бы Хелл не вышла из дома, и ему оставалось бы только чуть-чуть качнуться вперёд, разделяя резким росчерком жизнь на до и после.       Марстон слишком хорошо осознавал, что если бы он поцеловал Моргана, если бы действительно ощутил это тепло, что исходило не столько от тела, сколько от души Артура, то он бы уже не смог ничем оправдаться ни перед собой, ни перед детьми, ни перед Богом. Он хотел почувствовать давление широких мозолистых ладоней, хотел иметь возможность сократить расстояние до минимума, хотел иметь право на поцелуи.       Порой солдаты или путешественники в долгих походах, где не было женщин, могли протягивать друг другу руку помощи, чтобы потом разойтись по своим семьям. Такое случалось и в их банде. По крайней мере, Хозия считал это больше терапией, нежели чем-то противоестественным. И всё же, сейчас всё было совсем по-другому.       Глубже. Жарче. Яростнее. Неконтролируемо и безысходно.       Он не готов был отдать Артура, потому что он, кажется, безумно влюбился.       Лассо с лёгким свистом рассекло воздух, затягиваясь на шее оленя. Животное брыкалось, но Марстон ловко наматывал верёвку, привязывая его к рожку. Он прекрасно знал, что Харон сильнее молодого самца пятнистого оленя, а потому припустил к лагерю, увлекая добычу за собой.

***

— Если мы отправимся через две недели, то у нас будет шанс отойти от штата на безопасное расстояние. Нас ищут, пусть и не так активно, как в то время, когда был жив Эдгар Росс, но с нами дети, — Датч склонился над картой. — Когда на тракте начнётся активное движение, мы с большей вероятностью сможем наткнуться на патруль. — В городе говорят о том, что им направят нового шерифа с командой, — Хавьер поджал губы, хмуро разглядывая предполагаемый маршрут. — Это, конечно, не повод для паники, но лучше перестраховаться. — Да уж, прошло время, когда мы могли водить правительство за нос, — Артур потёр подбородок. Ему до ужаса не нравилось быть в постоянном напряжении. — Думаю, нужно выходить, как только всё подсохнет. — Даже если и не подсохнет — всё равно выдвинемся, — Голландец вздохнул, потирая культю. Фантомные боли порой выбивали мужчину из колеи и, как ни прискорбно, с этим ему не могли помочь ни алкоголь, ни обезболивающее. — Сейчас мы в Нью-Мексико, и чтобы добраться до Канады, нам нужно будет пересечь всю страну. Мы сможем перебраться по реке Детройт, но до Мичигана ещё нужно как-то доехать. Я думаю, что из Оклахомы мы сможем взять билеты на поезд. — А как же мои исследования? — хмурая Хелен потянула Датча за собой, чтобы тот опустил ноющую конечность в тёплый душистый отвар. — В дороге я ничего не смогу сделать. Максимум, на что меня хватит, это законсервировать некоторые пробы. — Предлагаю остановиться где-нибудь в Оклахоме, — Артур примостился рядом с Хавьером, — Или уже в Мичигане. Не вижу большой беды. — Зато я вижу, — Белл откинула за ухо вьющуюся прядь. — Это путешествие... Оно выматывает. Ваш иммунитет не резиновый, мистер Морган. То, что болезнь утихла, не значит, что её нет. Сколько бы фокусов ни припасла ведьма — уничтожить возбудителя она не сможет. — А ты что предлагаешь? — Можно ли двигаться с остановками? — учёная нервно вцепилась в плечо Ван Дер Линде. — Я буду добавлять некоторые вещества в свои колонии и потом по прошествии какого-то времени нужно будет их проверять. В полевых условиях мало что можно сделать... — Ты что-то уже нашла? — Артур боялся пускать в свое сердце надежду, но Хелена неожиданно кивнула. — Во всём виноват Марстон. — А что сразу я? — мужчина оторвался от чистки ружья и насупился. — О нет, я не обвиняю. Я просто говорю, что в одну из моих проб с вашей куртки упал комочек грязи и популяция туберкулёзной палочки снизилась практически до нуля. Я предположила, что в почве содержится что-то или кто-то, кто может подавлять рост бактерии. И я пыталась разобрать почву на составные части... Пока что удалось в чистом виде получить всего шесть компонентов. — Это же прекрасно, — Датч ободряюще сжал холодную ладонь уставшего биолога. — Я бы так не сказала, — она отошла к окну. — Это только начало, и я надеюсь, что я двигаюсь в верном направлении. Однако довольно лирики. Артур, — она хлопнула в ладоши, — прошу за мной! Осмотр сам себя не проведет! — Пф, — Джон усмехнулся. — Зуб даю, что даже Гиллис не видела Артура раздетым чаще, чем Хелена. — А тебе и завидно, — хохотнул Хавьер, не заметив, как побледнел Марстон.

***

— Вас что-то гложет, мистер Морган? — Хелена заставила мужчину открыть рот, беря пробы слюны. — Да нет. С чего такие вопросы? — Я, конечно, порой плохо социализирована, но даже я ощущаю некоторую нервозность Джона. Да и вы напряжены. — Хотите провести душеспасительную беседу? — в голове мелькнул образ темнокожей монахини, с тёплой улыбкой и тяжёлым прошлым. — Нет. Хочу снять ваш стресс. Нервы — это зло. Организму понадобятся все силы, чтобы бороться с недугом.       Морган тяжело вздохнул, откидываясь на спинку стула. Джон. Чёртов Джон Марстон. Вечный камень преткновения и дебошир, способный растоптать внутреннее равновесие мужчины в одно мгновение, а потом недоумевать, какого чёрта происходит. Поступки Джона всегда были импульсивными, порой необдуманными, но чаще всего искренними.       С одной стороны, расценивать пьяную выходку, как что-то серьёзное было просто невозможно, хотя бы потому, что по пьяни сам Артур чего только не творил, просыпаясь порой в самых неожиданных местах с самыми неожиданными собутыльниками. А с другой...       Энергетика их разговора была странной. Особенной. Будто весь воздух вдруг превратился в густой мусс, всё ещё горячий после варки. Лицо Марстона, блеск глаз и та, абсолютно несвойственная ему чувственность, с которой он говорил — всё это тревожило. Будоражило гораздо сильнее, чем хотелось. Иной раз в свою бурную молодость даже от случайных женщин и даже от Мэри он не чувствовал чего-то подобного. Душного и сильного.       И всё-таки алкогольный трип нельзя было расценивать, как что-то значимое. — Джона порой никто не может понять, даже он сам, — устало вздохнув, произнёс Артур. — Раньше мне казалось, что я его хорошо знаю, а сейчас я запутался. Не понимаю, что он там себе надумал. Это такая глупость. — Своя-то душа потёмки, — Хелена заставила мужчину встать, замеряя объемы, поскольку без весов она не могла по-другому оценить уровень истощения, — чужая — и подавно. Я знаю, как устроен человек. Я могу с закрытыми глазами вскрыть труп, не повредив жизненно важных органов, я могу достать мозг и изучить его физиологию, но даже я поражаюсь тому, как два килограмма нервной ткани могут быть столь уникально сложны. Именно в этом куске плоти, а не в сердце, как обычно думают впечатлительные барышни, варятся все наши эмоции, чувства, реакции и рефлексы. Влюблённость можно описать, измерить, подвести к теории флюидов, что тянется из теории Дарвина, и всё-таки, люди безмерно просты и сложны одновременно. Вот только информационный вакуум рождает монстров, мистер Морган. — И что ты этим хочешь сказать? — от изобилия сложных терминов, коих девушка выдавала немереное количество, Артур начинал чувствовать себя крайне глупо. — Поговори с ним. Джон Марстон дорог тебе. Так что не позволяй домыслам отнимать свои силы. Будь смелым. — Смелость порой приводит на эшафот. — А порой даёт силы жить, — она скованно улыбнулась, думая, видимо о чём-то своем. — В любом случае, вам стоит поговорить, а то... Как вы относитесь к табачной клизме, сэр?       Если бы всё было так просто, как говорила учёная. Что он, что Джон никогда особо не умели выяснять отношения по-человечески, предпочитая словам угрюмое молчание, либо кулаки. Марстон, особенно с пьяных глаз, зачастую не следил за языком, из-за чего нередко получал в челюсть, однако в этом и была его отличительная черта — он не боялся говорить о том, что думает, не боялся последствий своих слов и действий. Порой это оборачивалось против самого Джона, но, видимо, с годами ничего не изменилось. С самого начала, стоило Артуру нарисоваться на горизонте спустя восемь лет, Марстон требовал ответов. Агрессивно, настойчиво, иногда отчаянно. Он цеплялся за него, словно панически боясь снова потерять, и это начинало пугать уже самого Моргана. Он хорошо помнил, как в тот злополучный последний день Джон звал его за собой, подгонял, просил не сдаваться, постоянно оглядываясь назад, чтобы убедиться, что старший всё ещё следует за ним. Помнил застывшие слёзы в глазах мужчины, когда отдавал ему свою сумку и шляпу.       "...я никогда не делал столько для своей жены и детей, сколько сделал и готов ещё сделать для тебя."       Хотелось стереть себе память и никогда не слышать этой фразы, потому что насколько она была абсурдной, настолько же правдивой и неправильной. Желание спасти Артура словно превратилось в навязчивую идею, из-за чего сам Морган ощущал какую-то странную ответственность, будто он не имел права сдаться. Он и не собирался сдаваться, но теперь стоило каким-то образом объяснить это Джону, чтобы он перестал вести себя, как в жопу ужаленный и успокоился, наконец. Возможно, Хелена права и с Марстоном просто надо поговорить и расставить точки над "i". По крайней мере, попытаться.       Когда учёная сжалилась над мужчиной и отпустила восвояси, Артур покинул её палатку и осмотрел лагерь в поисках Джона, который по своему обыкновению опять где-то пропадал. Марстон, с той самой ночи, вообще стал подозрительно тихим и отстранённым, как в первые дни после возвращения из своего длительного загула. Морган узнавал этот виноватый затравленный взгляд, который иногда удавалось выхватить на короткое мгновение. И, если годы назад Артур злился на младшего за его глупый побег и не упускал возможности отпустить какую-нибудь колкость в его адрес, то сейчас хотелось только успокоить, сказать, что всё в порядке и не стоит так переживать из-за какой-то пьяной выходки. Мужчина старательно заталкивал подальше все мысли о том, что Джон хотел поцеловать его, а сам он даже не думал его останавливать. Появление Хелены было чистой случайностью, прервавшей этот странный момент близости, не похожий ни на что другое. Почему-то, тогда Артур не ощущал себя неправильно, не думал о том, что перед ним его лучший друг, за которого он когда-то решил отдать жизнь, отец двоих замечательных детей, мужик, в конце-то концов! А ведь он не был даже настолько пьян, чтобы списывать всё на алкоголь. С этим надо было что-то делать и поскорее. Найти Джона, поговорить, успокоить его и успокоиться самому, потому что такие мысли не приведут ни к чему хорошему.       Подойдя к своей кобыле, что лениво щипала траву возле дерева, мужчина отвязал животное, когда оно недовольно тряхнуло гривой из-за того, что его отвлекли от трапезы. Пробормотав что-то, вроде "прости, девочка", Артур взобрался в седло и тронул Еву прочь из лагеря. В последнее время, Джон часто и подолгу охотился, но сейчас они не задерживаются на одном месте дольше, чем на пару дней, поэтому далеко он уехать не мог. Время близилось к вечеру, возможно, удастся застать Марстона на его обратном пути. Так и вышло: было уже довольно темно, когда взгляд выцепил знакомый силуэт всадника, что неспешно двигался навстречу. Свет масляной лампы выхватил усталое лицо Джона, что при виде Моргана вскинул склонённую голову. С одной стороны, Артур испытывал некое облегчение от того, что Марстон нашёлся так быстро, с другой — он не имел ни малейшего понятия о том, что надо говорить. Да, он хотел развеять это взявшееся из ниоткуда напряжение, недосказанность, но все вертевшиеся на языке слова внезапно куда-то испарились, стоило младшему мужчине появиться в поле зрения. Артур не любил чувствовать растерянность и неуверенность, чаще пряча такое состояние за отстранённостью или агрессией, но в данном случае было неуместно ни то, ни другое. Внезапно захотелось оказаться в лагере и послать мисс Белл далеко и надолго со своими советами. — Ну и куда ты собрался? — опередив все мысли Моргана, поинтересовался Джон и остановил Харона рядом с Евой. — За тобой, — прямо ответил Артур, посчитав, что поиск ложных причин выставит его ещё большим идиотом. — Тебя давно нет в лагере и... — Один день, Морган. Один чёртов день и ты уже запаниковал?       Этот холодный тон сразу не понравился мужчине. Зная Джона, можно было предположить, что он чем-то рассержен, но тщательно пытается это скрыть, хоть и получалось плохо. Пальцы Марстона крепко сжимали повод, а взгляд был абсолютно нечитаем, хотя всё говорило о том, что он напряжён, как натянутая тетива лука. — Я не... Какого чёрта, Марстон?! — нервозность младшего передалась и Артуру.       Как-то странно усмехнувшись, Джон тронул Харона в сторону лагеря, Морган по-инерции последовал за ним. Этот разговор был с самого начала обречён на провал, так может, пускай всё идёт, как идёт? Марстон был горазд делать из мухи слона, однако Артур не припомнил, чтобы это затягивалось так надолго. Против своей воли, мужчина мыслями вновь вернулся в тот рождественский вечер, когда их лица разделяли ничтожные миллиметры. Казалось, этот момент был своеобразной эмоциональной развязкой в поведении Джона, начиная с того дня, когда Артур вновь появился в его жизни. Как бы Морган этого не отрицал, но именно он был причиной всех недавних волнений и беспокойств Джона. А ведь он просто старался сделать всё, чтобы Марстон с семьёй выжил. В итоге они всё равно поменялись местами. Лучше бы он просто умер и уже потом, на Том Свете, надрал бы Джону зад за то, что просрал свой шанс. — Я, блядь, с тобой разговариваю, — не выдержал Артур спустя несколько минут созерцания спины Марстона и туши молодого оленя, привязанного к крупу Харона. — Я не понимаю, чего ты от меня хочешь, Морган, — раздражённо рявкнул Джон, даже не обернувшись. — Я всего лишь охотился. Как и всегда.       Настал черёд Артура закипать. — Не делай из меня идиота, парень, — почти прошипел он, сам удивляясь тому, как наигранное безразличие Джона поднимало в нём волну гнева. Кажется, примирительной беседы не получится. — Уже третий месяц ты прячешься от меня, не ясно по какой причине, не можешь даже в глаза смотреть, я не узнаю тебя, чёрт возьми!       Молчание в ответ. Лучше бы он огрызался по своему обыкновению. Это было бы нормально для Джона Марстона, которого Артур знал всю жизнь. С тем Джоном, которого он видел перед собой сейчас, мужчина понятия не имел, что делать. — Это всё из-за... — Морган прокашлялся, попутно думая, что сказать дальше. Из-за его слов? Из-за несостоявшегося поцелуя? Из-за глупой ревности к Сирене? Из-за чего? — Всё из-за того, что ты наплёл с пьяных глаз, когда мы отмечали Рождество, я прав?       Снова молчание. Тяжёлый вздох и Марстон притормозил коня, оборачиваясь, наконец, к старшему мужчине. Внезапно Артур осознал, что не хочет знать ответ. Резко потемневший взгляд Джона говорил лучше любых слов. Взгляд этот пугал и затягивал одновременно, заставляя Моргана сотню раз пожалеть о том, что начал этот разговор. — Ты всё же идиот, Артур Морган, — хрипло произнёс Джон, когда Артур остановил свою кобылу возле него. — Окончательно разучился видеть людей насквозь, избавившись от проклятия?       Не дождавшись ответа, Марстон как-то грустно улыбнулся и продолжил: — Я был пьян, но не так сильно, как хотелось бы.       Наверное, Артуру стоило заглянуть в глаза своему собеседнику. Наверное, стоило чуть сильнее прислушаться к интонациям, потому что это был голос человека, которого ведут на эшафот. Джон был измучен. Он был раздавлен, размазан по стылой земле своими эмоциями. Аутодафе превратило душу в пепел, и инквизиторами ему были Эбигейл Марстон, что смотрела своими тёплыми глазами с фотокарточки, Джек Марстон, видящий в Моргане своего лучшего друга и защитника, Анабель Марстон, что ворочалась на руках у отца, ещё не понимая, в какую бездну тот провалился и тащит их за собой.       Жестокий мир капал ядовитой слюной общественного мнения, навязывая эталоны личного счастья: дом, жильцы которого возятся с детьми на заднем дворе, улыбки и ёбаный белый заборчик, без которого счастье и не счастье вовсе. И в этой идеалистической картине нельзя взять за руку кого-то, кто не подходит под этот шаблон, нельзя поцеловать того, кого хочется, не боясь быть привязанным к лошади за гениталии, нельзя...       И всё-таки, эти чувства были, есть и, как бы это ни было прискорбно, будут, потому что, вместе с признанием самому себе, пришло и жуткое осознание того, насколько глубоко было всё это, насколько давно была отравлена его кровь. Канаты, что удерживали его в кривых рамках нормальности, лопнули, остались в пыльной прерии на пепелище дома, остались пьяным сном, что померк под лучами алого светила.       Сомнения ушли, оставив только боль и желчь от ледяного знания — ему никогда не ответят взаимностью. — Брось, Джон, все мы иногда несём чушь под градусом, — Морган всё ещё цеплялся за последнюю надежду, что они оба надумали непонятно чего и все беды лишь от недосказанности. — Если бы я так переживал за весь свой пьяный бред, то... — Для меня это не бред, Артур. Я сказал и сделал именно то, что хотел.       Смысл сказанных слов не сразу дошёл до Артура, который собирался сказать что-то ещё о том, что Джон зря переживает и накручивает себя. Все слова резко встали комом в горле, мешая дышать. — Что... — еле выдавил из себя Морган больше рефлекторно, чем осознанно. — Что слышал, Морган, — недобро ощерившись, Джон натянул поводья, готовый в любую секунду сорваться с места. Он слишком устал. Он был отравлен и готов был этим самым ядом плеваться, как кобра. — Я херовый муж, херовый отец, а теперь ещё и херовый друг, раз умудрился влюбиться в тебя. Можешь начинать меня ненавидеть.       Едва Артур успел моргнуть, как в следующий миг он увидел удаляющуюся спину Марстона и поднятое им облако пыли.       Наверное, это признание можно было бы приравнять к концу света.       Бум, и вот уже хрупкие столпы привычной картины мира осыпаются грохочущим потоком, сметая на своем пути хлипкие лачуги домыслов и шаблонов. Вдруг оказалось, что статики не существует. Есть лишь движение, покачивание от ужаса к восторгу.       Артур искренне не знал, проклинать ли ему Хелен, или же благодарить. А может, стоит прямо сейчас подойти к учёной, завещать своё тело на опыты и пустить себе пулю в висок. С одной стороны, он наконец узнал причину странного поведения Джона, а с другой... Это был какой-то сюрреалистичный абсурд. Морган был свидетелем того, что Марстон был, в общем-то, счастлив в браке, и Ани была самым наглядным тому подтверждением. Так же, ещё во времена банды, мелкий засранец был охоч до женского внимания, увиваясь не только за дамами в лагере, но и за девушками из многочисленных городков, оставляя по пути шлейф из интрижек.       И это признание в любви казалось чем-то чужеродным. Неправильным. И всё же, попусту такими заявлениями не разбрасываются, хотя бы из соображения собственной безопасности.       Но было ещё кое-что, что заставляло Артура не просто нервничать, а впадать в настоящую панику. Его собственная реакция на слова Джона просто обескураживала. На краю рефлексий, погребённое под всеми "но" и "нельзя", теплилось нежное, мягкое чувство, слишком далекое от отвращения или ненависти.       Интерес, желание защитить, желание чаще видеть улыбку Марстона, привязанность и верность сплавлялись вместе в горниле души. Сердце, будто молотом, стучало по этому жидкому золоту, придавая иной вид, иную суть. И, кажется, кровь вспенится, если пропустить это через себя, забурлит и сделает полученную эмоцию твёрже стали.       И он не должен был допустить подобного. Их взаимная агония не принесёт ничего хорошего.       Люди не поймут.       Дети не поймут.       А сердце... Оно и так склеено из осколков. Ему не привыкать.