Попробуем

            Кислорода не хватает даже на судорожный вдох и ты задыхаешься, расцарапывая себе горло в попытках достать, вытащить из горла чертов ком, перекрывший дыхание. Телефон, уже забытый и отброшенный в угол, разрывается звонком, но нет ни физических, ни моральных сил ответить на вызов.             Ты ведь знаешь, что тебе скажут и как далеко пошлют. Знаешь, потому что сам виноват. Не выдержал ежедневной пытки чужими руками на своих плечах, ложившихся так спокойно и привычно. Тепло. Не выдержал смешанного дыхания когда глаза в глаза и на лице беззащитно выставлены все эмоции. Ярко. Не выдержал потока адреналина каждый раз после удачного завершения, толкающего немного ближе, дольше, сильнее. Фальшиво.             Антон не знает о истерике Арса после съемок, но сейчас переживает собственную. Не понимает, как вообще смог продержаться так долго не поддаваясь голосам внутренних демонов. Они ведь обещают такое заманчивое, нужное счастье совсем рядом, тянуться не надо. Подсказывают, толкают в спину, вынуждая на еще один шаг. Ближе-ближе-ближе, пока от личного пространства не останутся лишь воспоминания. Пока нос не забьет запахом чужого парфюма и сигарет, еще часы после оседающим на языке.             У Антона в груди, кажется, дыра таких размеров, что непонятно как он остается живым. Только никто не видит. Как края личной пропасти растут, захватывая все новые участки, расширяя кровоточащий разлом. Как отчаянно трепещет, цепляясь за бесполезную уже, бессмысленную жизнь больное сердце. Никто не видит как всегда позитивный парень сам превращает себя в живой труп.             Антон начинает дышать только когда цепляется сознанием за воспоминание о широко распахнутых голубых глазах напротив. Без ожидаемой неприязни и ненависти, лишь немного наивного удивления и...тоски? Жить не хочется и парень точно не собирается обманывать себя пустыми надеждами, но ебанный не затыкающийся инстинкт самосохранения продолжает нашептывать, что так сыграть не сможет никто, подбрасывает новые воспоминания-доказательства, окрашивая в нужный подтекст каждую фразу и жест.             К вечеру от сигарет уже тошнит, но решимости поднять с пола телефон так и не набирается. Зато обнаруживается неоткрытая бутылка коньяка, невесть как забытая на его кухне. Алкоголь придает цели шатаниям из угла в угол, выстраивая мысли в наверняка неправильном, но таком желанном сейчас порядке. К половине бутылки Шаст поднимает телефон, обнаруживая на нем 17 пропущенных. И всего одно смс. Арс: Я тоже.             Два коротких, малозначимых слова заставляют пьяный мозг разразиться целой дискуссией самим с собой. Как никогда хочется поверить в лучшее, но страх не отпускает, цепляясь за край значительно протрезвевшего разума.             Это может значить все, что угодно, но Антон еще недостаточно пьян чтобы спросить напрямую. Вчера он уговорил Диму улететь сразу после съемок, но пожалел еще до взлета. Расстояние словно усиливало завод тугой пружины внутри, образовавшейся после необдуманно брошенных слов. Она угрожала сорваться в любой момент, но последней каплей стало сообщение, отправленное по чистой случайности вместо привычного уже сохранения в черновики.             Сейчас переживания о невзаимности чувств кажутся такими нелепыми на фоне последних месяцев. Ничего не может быть хуже хлесткого, бьющего на отмашь безразличия. А когда приходится играть в безразличие самому, удары наносятся сразу с двух сторон.             В бутылке не остается даже глотка, а за окном давно непроглядная темень, когда парень нажимает на кнопку вызова, с затаенным дыханием считая гудки. Трубку берут после шестого и на фоне играет громкая музыка, но голос, выдыхающий прямо в динамик хрипловатое "да?", слышится так отчетливо, что рассылает вдоль позвоночника россыпь мурашек.       - Арс, это я, - свободная рука сама сжимается в кулак от волнения, - Мы можем сейчас поговорить?       - Тоша? Я...да, можем. Только найду место потише.             В трубке слышится приглушенная возня, после чего музыка усиливается ненадолго, а потом резко обрывается и Шастун вспоминает про вечеринку-закрытие, на которой сейчас наверняка находился Попов. Он ведь так увлекал всех вокруг этой идеей, щедро разбрасывая неисчерпаемые каламбуры и заходы. Наконец, остается только дыхание человека за тысячи километров и немного простуженный голос.       - Ты еще здесь?             Арсения колотит еще несколько часов, пока он, как запрограммированный, снова и снова жмет вызов. Так и не дозвонившись, набирает короткий и отчаянный ответ, уже ни на что не надеясь. К вечеру ожидание оголяет нервы до предела, натягивает их как гитарные струны, не позволяя отвлечься даже на пару минут. Мужчина еще несколько раз набирает заученный наизусть номер, но безрезультатно.             Матвиенко напоминает про вечеринку, уходя первым. Не настаивает, молча выражая свою поддержку и понимание, за что Арс ему искренне благодарен. Нет сил вымучивать из себя искреннюю улыбку и отказываться от помощи, но и принимать ее не за что. В конце концов, не случилось ничего непоправимого, просто разбитое сердце и один упивающийся собственной болью актер. Даже не ново.             На вечеринку, вопреки своим же ожиданиям, он приходит. В какой-то момент в голове вспыхивает воспоминание о своем же обещании и кажется ужасно невежливым его игнорировать. В клубе слишком шумно и слишком много людей, но пара порций крепкого алкоголя шумят в ушах, расслабляя настолько, что впервые хочется просто отдохнуть. Он находит Сережу с остальной командой, несколько раз удачно шутит, чувствуя, как стальная хватка напряжения, в которой он жил последние месяцы, медленно слабеет.             Примерно через час, порядком захмелевший мужчина выдвигается в сторону неприметных диванчиков, расставленных вдоль стен. Они мягкие и удобные, прячутся в тени и не напрягают даже наличием соседей. В какой-то момент к нему подсаживается молодой парнишка, заводя легкий и необременительный разговор, в ходе которого старается придвинуться ближе. Попову плевать, он слишком пьян для сознательных действий, поэтому не препятствует даже попытке поцелуя, отвечает не отдавая себе отчета, лишь на миг допуская мысль, что губы - не те.             Входящий вызов он скорее чувствует, чем слышит, но трубку на автомате берет, значительно трезвея при звуках знакомого голоса. Отстраняясь от явно обиженного парня, ищет тихое место, цепляясь взглядом за служебный выход. Проходит мимо колонок, морщась от пробирающих до затылка басов, но на улице темно и непривычно тихо для вечно оживленной столицы. В ближайшем переулке достает сигарету, набираясь решимости продолжить разговор, но не закуривает, а просто вертит в пальцах, боясь услышать на свой вопрос не тишину, а уверенную просьбу перестать ломать комедию и оборвать все связи кроме рабочих.             Но голос в трубке, еще пьянее самого брюнета, но спокойный и тихий, рушит все ожидания с серьезностью человека, уверенного в своих словах.       - Я не могу больше делать вид, что ты нихуя не значишь. Я, блять, скучаю по тебе просто пиздец.             У Арса сердце начинает биться где-то в горле, отстукивая бешеной морзянкой это "скучаю", но не получается взять и вычеркнуть все неприятные воспоминания. Память - не тетрадка и не терпит помарок. Поэтому, привалившись спиной к стене он посылает за сотни километров такой важный сейчас вопрос:       - И что ты предлагаешь?       - Я не знаю, Арс, - голос надламывается, - я уже нихуя не знаю, брожу кругами как потерянный, тыкаюсь как слепой котенок по углам, а выхода, сука, не вижу. Я бы хотел вернуться к тому ебанному концерту и не говорить ни слова, лишь бы все вернулось так, как оно, блять, было. Потому что без тебя просто пиздец как хуево.              Попов дожидается паузы в этом монологе, ощущая, как скручивает все внутри в тугой узел. Он даже не знал, как ему, на самом деле нужно это признание пока не услышал. Оно расставляло по местам разрозненную, хаотичную систему, наводило порядок в выжженной и разоренной душе, закрывая пугающе широкие раны.       - Значит, мы так и сделаем, Тош.