Она не придёт — руки были в змеиной норе, Голова в осином гнезде, А спина в муравьиной куче. Буду я — я из более прочного теста. Я достойна занять это место. Я многое делаю лучше. Она плавает в формалине, Двигаясь постепенно В мутном белом тумане. У меня её лицо, её имя… *
Только услышав название компании «Зималетто», она уже возненавидела её и всё, что эта компания олицетворяла: моду, шум, пестроту нарядов… Павел Олегович Жданов, хозяин фирмы, на собеседовании, если его можно было так назвать, улыбался девушке и советовал приглядеться к должности секретаря президента. Он знал, что Пушкарёва согласится. Потому что он не оставил ей выбора. Он не угрожал ей, нет. Просто спросил, любит ли она родителей, и Катя всё поняла. И он видел, что она поняла. Ей, в принципе, было всё равно, по какой причине его выбор пал именно на неё, но он всё же объяснил. Беспутный сын, имидж компании, невеста — из всего этого девушка выделила лишь его беспокойство об имидже компании — оно было искренним. Остальное его не волновало. И сын, в особенности. Одним из условий работы в компании был регулярный доклад о деятельности Андрея Павловича Жданова, несчастного, которому не повезло родиться именно в этой семье. Увидев Жданова-младшего впервые, она решила, что погорячилась, назвав его несчастным. Андрей был красив. Тёмный, притягательный, почти как Де… Почти как он. И потому опасен. Он был похож на отца. И непохож. Если у Павла Олеговича лицо и фигура были словно высечены из гранита, то черты лица его сына были мягче. Теплее. Тёплый — вот её первое впечатление о нём. И эта теплота напугала Катю больше, чем холодность его отца. Тепло топит лёд. Но ледяная корка была ей жизненно необходима. Чтобы не чувствовать. И она отгородилась от тепла, как могла: заморозила себя ещё больше.***
— Андрей Палыч, я просмотрела все отчеты по отделам и подготовила общую справку, с диаграммами и выводами. — Спасибо, Ка… Екатерина Валерьевна. Я обязательно ознакомлюсь. Как у нас дела по сделке с Кольцовым? — С Кольцовым из «FashionGroup»? — Да. Надеюсь, он не пойдёт на попятный. Иначе… — Что вы, Андрей Палыч, ему этот контракт даже выгоднее, чем нам. Не соскочит, — ему на мгновение кажется, что он уловил еле ощутимую теплоту в её голосе. Но проверить он не решается. Боится, что снова наткнётся на стену. Они оба уже привыкли при разговоре не смотреть друг на друга, делая вид, что чем-то отвлечены. Только это и напрягало. В остальном же, вопреки опасениям Жданова, всё было довольно неплохо. Он не замёрз, как ожидал. Он привык и даже полюбил этот холод, эту отстранённость и строгое следование правилам субординации. Никаких пустых слов, комплиментов, расшаркиваний… Кира стала реже заходить. Зато потом жаловалась ему на то, что он изменился, стал каким-то замороженным, и что в этом виновата эта «ворона», как она называла Катю. Ромка оставался в своём репертуаре — хохмил. Заходил, поёживался и приступал к атаке: — Палыч, давай-ка вытаскивай свой зад из этого морозильника, прошвырнёмся в сауну. Там тебя согреют профессионалки своего дела. — Палыч, ты не Кай, хватит складывать тут слово «вечность», а? Ты его вечность будешь складывать. О, забавно вышло — вечность складывать вечность, Палыч, ты слышишь? «Палыч» слышал. Но не реагировал. Какая сауна, какие девочки? У него есть более важные дела. Например, наблюдать за Катей. Это было невероятно интересно — наблюдать за ней тогда, когда она, погрузившись в дела, забывала обо всём. И о нём, в том числе. Иногда она что-то бормотала себе под нос, бегая пальцами по клавиатуре. Порой хмурилась. Грызла кончик шариковой ручки или карандаша. А он стоял возле приёмной и отчего-то улыбался. Где-то там, внутри, становилось тепло, правда, на короткое мгновение, но он успевал это заметить. А потом всё возвращалось на круги своя. До следующего проблеска тепла.***
Катя не хотела волновать родителей, но они всё равно волновались. И ей было больно, но не так, как тогда, когда она ещё жила с ними. Сейчас, на расстоянии, не было их жалости и сочувствия, хоть и расстояние было небольшим — всего-то пара сотен метров до её квартиры. Она возвращалась затемно и не боялась ни темноты, ни тех, кто мог в ней скрываться. Она боялась своей реакции на них. Она ненавидела чужие руки, ненавидела ощущение прикосновения чужой кожи к её к коже. Даже от мыслей об этом трясло. И всё равно она не отступала перед темнотой, шагала в неё, как парашютист шагает из самолёта в бездну. Тьма хотя бы не лгала. В отличие от людей. Но она жила в большом городе, поэтому пришлось как-то найти обходные пути, чтобы не сойти с ума. Ходила на работу пешком. Не заходила в лифт, если там кто-то был, всегда и со всеми соблюдала дистанцию. Рано или поздно окружающие это замечали и сами начинали сторониться её. А иногда ей хотелось пойти своему страху наперекор и найти в себе смелость хотя бы коснуться руки. Его руки. Но она так и не решилась. Летели месяцы. Работа спорилась. За окном вовсю бушевала весна, но в кабинете и приёмной президента ничего не менялось: январь уже давно сменился маем, но в воздухе всё так же царствовала зима.