***
— Тиён~? — шептал Юнги, стучась в комнату, где спал сын. — Ён~и, ты спишь? — Нет~... — сладко тянул малый, разваливаясь на всю кровать. — А? — озадачился он, замечая на месте папы пустое место. — А где папа? — Сын, папе не з-здоровится, он с-сп-пит в другой комнате, чтобы не заразить тебя. — выдумывал старший, улавливая стоны Чимина. — Т-ты в школу не опаздываешь? — Не-а, её закрыли на неделю, трубы прорвало... — начал ярко описывать Тиён о том, как это все происходило и как их отпустили пораньше, объявив "каникулы". — Там... А потом... А учителя... А мы! — рассказывал альфочка, усаживаясь на кровати в позе лотоса, не замечая в поведении отца ничего необычного. — Т-тиён, я-я понял. Не ж-желаешь погостить у бабушки с дедушкой? На недельку... — молил глазами Юнги, крючась от боли в паху, вызываемой возбуждением. — Что? Зачем? — Ён~и, ты уже большой мальчик? Ты же понимаешь... — Ааа~, так у папы течка началась? — вспомнил младший, спрыгивая с кровати. — А, да... — Так бы сразу и сказал! Я готов. — улыбался младший, напяливая толстовку, захватывая рюкзак. — Я подготовился! — гордился собой Тиён, демонстрируя рюкзак, в котором собрано все необходимое. — Чего... — удивился Мин своему сыну, что умен не по годам. — В кого ты вообще такой? — В тебя и Е Шу Вея! — гордо заявил малый, щелкая пальцами. — Е Шу... Кого?! Кто это? — насупился Юнги, забыв про истекающего смазкой истинного и о боли в районе паха. — Отец, не злись, а собирайся! — кинул он подушку в родителя. — Это дедушка, что помогал нам в Китае. — спокойно заверил Тиён, направляясь в коридор. — Мы жили у него около трех лет, как говорил папа, а потом переехали сюда. — А, ясно. — замялся старший, почесывая затылок. — Прости, сынок. — стыдливо улыбнулся Мин, все еще чувствуя вину. — А я и не обижался. — ярко улыбался малый, любуясь собой в зеркале. — Я всегда верил, что ты нас не бросал и никогда не бросишь, что найдешь и не отпустишь. Ты собираться будешь или нет? — моментально нахмурился Тиён, злобно смотря на отца в одних домашних шортах. — Да-да, иду. — отвис Юнги, потрепав сына по волосам, которые тот так тщательно укладывал, и получив за это шипение и некие проклятия вслед, юркнул в комнату за вещами, задерживая дыхания, дабы не сорваться.***
— Тиён~и, малыш, ты приехал! — встречала бабушка, на которую свалилось целых два чудо-внука: Тиён и новорождённый омежка Гучи, Пак Гучи. —. А где Чимин? — Привет, бабушка, а я на неделю! — строил глазки младший, забирая вещи у отца. — Неделю? — удивился подошедший дедушка. — У... Чимина теч... ка. — еле слышно пробормотал Юнги, щелкая пальцами от волнения и возбуждения, что снова даёт о себе знать, когда тот вспоминает о истинном. — Папа "болеет", — вскрикнул Тиён, делая жест кавычек. — А я братика хочу или сестрёнку, или лучше сразу двоих, или троих лучше четверых! — мечтал малый, снимая обувь. — А вы что, мне не рады? — надул губки Мин-младший, смотря на старших родственников. — Что ты, Ён~и, мы очень рады! — очнулась женщина, притягивая ребёнка к себе в объятия. — Давай дружно помашем отцу и накажем, чтобы он не обижал папу! — грозила пальчиком бабушка, расцеловывая красную щёчку. — Отец, пока~. — радостно махал сын, провожая Юнги. — А если обидишь папу, тебе не жить! — угрожал малый, показывая пальцами на отца, жестом заставляя смотреть в глаза. — Я тебя за это не прощу, учти. — Конечно, сынок, пока. — попрощался старший, чмокнув альфу в нос, мигом залетая в машину, дабы быстрее добраться до дома.***
Чимин проснулся от жгучей боли в заду и неприятного чувства липкости. Продрав глаза, он замечает, что лежит не в своей комнате, а рядом нет Тиёна. Резкая боль пронзает тельце омеги, что попытался встать, чуть не завалившись на пол из-за головокружения. Воздуха катастрофически мало. Комната почти не сохранила запах альфы, ведь ваниль полностью захватила весь дом. — Чёрт, течка~. — простонал Чимин, скатываясь на пол. — глаза бегают по комнате и не находят ничего лучше, как подушка, что все еще хранит в себе ароматный кофейный запах, что так необходим ему. Он будет проклинать себя всю жизнь, стыдиться каждого взгляда в его сторону, если сейчас маленький Тиён или сам хозяин подушки ворвется в комнату, следую приглушенным стонам в подушку. Младший обхватывает подушку руками и ногами, начиная тереться об нее, кусая и оттягивая наволочку, представляя, что это сам альфа. Ранее, все 6 лет, течки у омежки проходили достаточно спокойно, и порой ему даже не приходилось глотать таблетки горстями, дабы заглушить боль. Нынешняя течка невыносима. Чимину так хочется заполнить себя хоть чем-то, желательно членом истинного, которому он все еще боится довериться. Хочет, думает, что так будет лучше и ничего плохого в их жизни больше не произойдет, но боится. Боится быть отвергнутым. Боится быть использованным. Боится снова остаться один с ребенком, который явно ярко воспримет разрыв родителей. Резкие толчки в подушку создают трение, из-за которого Чимину жарко, стыдно, приятно. Он рычит, сильнее обвивая подушку, в которой стал пропадать запах. — Сука... — хнычет омежка, отбрасывая подушку далеко-далеко восвояси. — Кофе... Кофе... Кофе... — как зомби в ужастиках требуют мозги, так и Чимин извивается требуя вздохнуть хоть чуть-чуть запаха истинного. Тяжело дыша, лежа на полу, омежка вырубается, проваливаясь в крепкий сон, пытаясь забыть о боли, нужды, что чуть утихли. Комната в полном беспорядке: все валяется; подушка Юнги все искусана, местами порвана и вся в слюнях; бумаги и всякие буклеты, ранее аккуратно сложенные на столе, разбросаны по паласу, в котором уже виднеется пятно от смазки, вытекающей из омежки.***
Боль — это первое, что ощущает Юнги, вваливаясь домой. Возбуждение — это то, из-за чего он чувствует эту боль. Любовь — это именно то чувство, из-за которого Юнги на протяжении 6 лет чувствовал неимоверную тоску по истинному, то, из-за которого он теряется в пространстве, лишь вспоминая фигуру и личико мужа. Обувь отправляется в самый дальний угол коридора, а пальто за огромные деньги остается где-то валяться. Альфа с рыком открывает дверь в спальню, чувствуя запах за тридевять земель, он понимает, что тот уже просыпался, иначе не лежал бы на полу истекая смазкой, тихо постанывая во сне. Расстегнув рубашку, ослабив галстук, Мин с осторожностью нависает над мужем, поглаживая бока. Как же он скучал... Как только из уст омежки вырывается протяжный стон, а сам владелец жмурится, выгибаясь в спине, Юнги не выдерживает. Пухлые губы такие мягкие и такие сладкие. Они идеально мнутся под напором альфы, что терзает их, чуть покусывая. Холодные с улицы руки поднимаются все выше и выше, поднимая широкую футболку альфы, в которой спал омежка. Шершавые, обветренные губы спускаются все ниже, очерчивая метку поставленную Юнги 6 лет назад. Глазенки Чимина слегка подрагивают, возможно, пытаясь раскрыться, что Мин замечает, припадая к скулам истинного. Как только свободные, мокрые штаны омежки отправляются в полет за шкаф, а Юнги начинает покрывать внутреннюю часть бедер поцелуями, Чимин просыпается, пытаясь разведать обстановку. Мин моментально замечает, как младший пытается придти в себя, вертя головой из стороны в сторону. — Чимин~и, — шепчет альфа в шею, припадая к ней губами. — Ю-юнги? — хрипит младший, издавая стоны наслаждения, чувствуя, как его тело покрывается засосами. — Ч-что ты делаешь? — П-помогаю. — хотел сказать, как можно тверже, но голос предательски дрогнул, боясь реакции. — Доверься мне, я не сделаю тебе больно. — шепчет Мин, вновь накрывая губы своими. — Мргах! — стонет Чимин, пытаясь вырваться из крепкой хватки альфы, что сжимает его ягодицы в руках, слегка задевая сфинктер. — Чимин~и, пирожочек, прошу, не упирайся. — молил Юнги, расцеловывая тельце омежки, обводя бусинки сосков своим юрким языком. — Доверься мне. И он доверяется. Доверяет себя, свою судьбу, своего сына. Доверяет так, что выстанывает имя истинного, когда тот вводит лишь один палец в его горячее нутро. Доверяет так, что позволяет себе осмелеть и зарыться в густую шевелюру мужа. Доверяет так, что прогибается в спине до хруста, когда Юнги припадает губами к его плоти, одновременно вводя второй палец, что без труда проникает в сочащее смазкой колечко мышц. Юнги кажется, что его орган сейчас лопнет, но он терпит. Терпит ради Чимина, своей семьи. Ему гораздо важнее доставить удовольствие своему мужу, что наконец-то подпустил его к себе, помахав белым флажком. Гораздо важнее слышать громкие вскрики удовольствия, проезжаясь по простате истинного. — Юнги~я, по... ах.. жалуйста... — уже невмоготу стонет Чимин, оттягивая волосы альфы, сжимая с силой, из-за чего тот чуть шикнул, отстранившись со смачным чмоком. — Чимин~и, я люблю тебя. — выдыхает Мин в губы омежки, сразу же накрывая их, входя в парнишку по основание, получая в ответ довольное мычание в рот. Пошлые шлепки полуобнаженных тел разносятся по всему дому, а пошлые вскрики, кажется, слышны за три квартала от них. Юнги сносит крышу от узкости мужа, отмечая себе, что кроме него его никто не "посещал", хотя в этом он и не сомневался. Осмелев, получив очередной оргазм, Чимин поднимается на локтях, хватая Мина за галстук, затягивая в долгий и пошлый поцелуй, при котором альфа не перестает двигаться, получая в ответ вибрацию от приглушенных стонов. Чимину мало. Чимину надо еще. Он откидывает альфу назад, из-за чего тот чуть шипит, ударившись об стол. Покрывая накаченное тело, омежка извиняется за свой проступок, вырисовывая разные узоры на груди истинного, очерчивая соски. Полностью оседлав Юнги, Чимин насаживается на член, пошло стонав. Испарина на лбу заставляет младшего взмахнуть волосами, дабы те не лезли в глаза. Зачесав волосы, Чимин смотрит куда угодно, не смея смотреть в глаза истинному. Его прыжки с каждым разом становятся все громче, резче, приятнее. Хриплые, прокуренные, стоны ласкают ушки младшего, что ощущает скорую разрядку и, не прикасаясь к себе, кончает на живот Юнги, пачкая себя. От еще большей узкости у альфы мерцают звездочки перед глазами, а душа улетает в рай, чувствуя, как Чимин все же продолжает двигаться, ожидая разрядку мужа, что наступает моментально, заполняя того изнутри. Аккуратно подняв истинного на руки, что обмяк, завалившись на пол, Мин укладывает того на кровать, приобнимая сзади, накрывая обоих одеялом. Альфа чувствует, как омежка сначала сильно дрожит, постепенно успокаиваясь от объятий и ласковых слов мужа. — Я люблю тебя, Чимин~и. — снова повторяет Юнги, чмокая истинного, что уже посапывает, в макушку.