«Вернитесь к созданию двух миров на границе Рая и Ада. Вспомните то, как были созданы ворота и река. Вспомните то, как создали Вы стражей этих миров. Детей Катона и Эреба. И да начнется первая ночная стража. Исчезнут границы, и все миры выйдут на Землю на последнюю их войну».
Письмо упало на пол, загорелось и исчезло, будто его никогда не существовало. От него не осталось и горстки пепла. — Нам надо их найти. Сейчас же.***
Когда знаешь, что начальство готовит тебе выговор, весь день можно считать провальным. Вероятно, работа будет валиться из рук, время замедлится до скорости улитки, а сердце будет неистово рваться из груди в ожидании часа «икс». 17:45 — Катон? Тебя зовут. Морин поправила пиджак тёмно-синего цвета и на дрожащих ногах направилась к стеклянной двери. Собственно, весь день шел коту под хвост, что ещё было терять? Прошлый вечер закончился так неожиданно, что она с трудом могла вспомнить некоторые детали. Например, на чем закончился фильм? Их забирало такси? Как они попали в маленькую уютную спальню где-то в недрах книжного магазина? Но вот дальше… Дальше она помнила все. Утром она проснулась с чувством эйфории и таким приливом сил, будто кто-то взорвал в ней маленькую Вселенную. Если смотреть с поэтической точки зрения, так оно и было. Когда спросонья видишь перед собой заспанное лицо, растрепанные светлые волосы, смятое до торса одеяло, внутри шевелится что-то теплое и мягкое, как пушистый кот. Но нагнетающая атмосфера в кабинете главного редактора так активно давила на нее, что разноплановые чувства устраивали самую настоящую войну в душе. — Мисс Катон? Проходите. Она робко прошла к середине кабинета и не осмеливалась поднять глаза. Начищенный до состояния зеркала серый пол отражал ее подавленное лицо. Все в этом кабинете было унылого серого цвета. Только некоторые детали, вроде красного горшка для единственного цветка и массивного офисного кресла бурого цвета выбивались из общей картины. В кресле сидел самый типичный представитель начальников, с заурядной внешностью человека, у которого, казалось, все деньги мира хранились по всем сейфам планеты. Морин когда-то слышала, что он умудрился подсидеть предыдущего хозяина этого кабинета, сумев прихватить ещё и его жену. — Ну-с, — протянул человек, — и в чем же провинился ваш коллега? Не стесняйтесь, милая, рассказывайте. Морин подняла взгляд на своего непосредственного начальника и снова стала разглядывать пол и свое отражение в нем. — Он лезет не в свое дело, — угрюмо ответила она. — Это огорчает. Но разве это было поводом для рукоприкладства? Катон не знала что ответить. Глядя на свое отражение на полу, она вдруг начала терять его из виду, погружаясь в свои мысли. Она все ещё злилась на Джеймса, все ещё была готова врезать ему. Но это желание теперь билось с тихим голосом внутри: «Все должно быть по справедливости». — Так что вы скажете? — прозвучал где-то вдалеке голос редактора. — Вы считаете это честным? — Что?.. — Милочка, вы витаете в облаках. Ещё один донос, и вам придется искать новое место для практики. Морин открыла рот от удивления. Сейчас она уже не понимала, где здесь справедливость. — Но он спровоцировал меня! — воскликнула она и подняла голову. — Почему вы не ставите такие же условия ему? — Потому, что я не видел, чтоб он поднимал руку на вас. С моим сыном будет отдельный разговор, уж поверьте. — Вашим… сыном? — После развода его мать дала ему свою фамилию. Но это ничего не меняет. — Джеймс работает хуже меня! — не унималась Морин, уже без капли страха в голосе. — Сколько статей он принес за последний месяц? Да то, что он приносил, не годится даже в колонку на последней странице! И в итоге за один единственный прокол выговор получаю я? — Во-первых, — внезапно суровым голосом проговорил редактор, — я уже ответил на ваш вопрос. Во-вторых, повышать голос в этом кабинете могу только я. Морин бросила беглый взгляд на часы, что висели за спиной редактора. Большая стрелка подползала к двенадцати удивительно быстро. Все происходило бегло, внутри не успевали формироваться мысли, и вылетали из ее рта без предварительной редакции. — Ваш предыдущий коллега говорил так же? — проговорила она. — Что, прости? — Вы поступили подло, донося грязные сплетни. А теперь сами же стали их героем. Вы держите при себе тех журналистов, которые приносят то, что интересно вам. Позволяете собственному сыну по-хамски обращаться с коллегами. Газета загнётся через полгода вашего руководства. А ваша жена вернётся к бывшему мужу. И это будет честно. — Вы уволены, — сухо поговорил редактор. Пока Морин говорила, он успел поменяться в лице как минимум трижды. Сейчас со всей возможной серьёзностью он пытался сверлить ее взглядом. Но по какой-то причине ему не хватало смелости смотреть ей в глаза. Что это? Угрызения совести? Катон развернулась на каблуках и вылетела из кабинета. Дверь с грохотом закрылась. — Что вы себе… Секретарша поперхнулась воздухом, когда Морин показала ей средний палец. Она схватила со своего стола папку с торчащими из нее документами, телефон, и выскочила к лифту. 17:55 На маленьком заднем дворе офиса, где обычно стоят баки с мусором и крошечная автостоянка, всегда грязно и пыльно. А сейчас ещё и невыносимо душно. Как только Морин вышла на улицу все, кто курил возле входа, тут же забежали обратно в здание, кашляя так, будто им пытались вырвать лёгкие. Лужи конденсата, собравшиеся под кондиционерами, испарились с тихим шипением. А Катон не понимала, что происходит. В голове снова, как всего несколько недель назад, разносились пугающие мысли, долбили по вискам и совсем не собирались отступать. Документы упали на землю. В воздухе пахло тем самым озоном и пылью. — Азирафаэль… — пронеслось в голове среди тысяч неизвестных мыслей. Руки дрожали как у пьяницы. Она попыталась сосредоточиться на телефоне и набрала номер. В трубке послышались гудки. — Как успехи, Катон? — произнес кто-то за ее спиной. 17:58 По какой-то причине Джеймса не задевал творящийся вокруг хаос. Он с самым невозмутимым лицом подошёл к девушке, заставляя ее прижаться к стене. — Уйди, — проговорила она. Сейчас ее голос уже не звучал так грозно. Она просто не понимала, что творится вокруг. Только чувство несправедливости грызло ее изнутри. И это касалось не только увольнения. — Не вышло нажаловаться? — с улыбкой спросил Джеймс, ставя руку на стену за спиной у Морин. — Ты думала, твои связи позволят тебе раскрывать рот даже на редактора? — Уйди, — повторила девушка. — И не подумаю. — Чего ты хочешь? — О, чего я хочу? — его голос звучал мерзко. — Предлагаю выгодную сделку. Я уговариваю отца взять тебя обратно. После института ты получишь все привилегии журналиста, карьерный рост и все такое. Больше никаких интервью у барахольщиков и пенсионерок. Морин казалось, что небо стало багровым и в нем горело по меньшей мере четыре солнца. В нем вихрями летали пыль и листья, сорванные с деревьев. Ей хотелось бежать, лишь бы быть как можно дальше от этого. Но где-то в мозгу, уже достаточно громко, как стук барабанов, кричала мысль. Так надо. Так и должно быть. Это ты. — А взамен? — спросила Морин не своим голосом. Из телефонной трубки уже несколько минут доносился отчаянный мужской голос, выкрикивающий одно только имя. Но его никто не слышал. — Всего одна мелочь, так, ерунда. — Джеймс наклонился к ее уху и с наглой улыбкой сказал: — Ты, Катон. 18:00 Мир вокруг будто перезапустился. Когда Морин раскрыла глаза, она обнаружила, что сидит на земле, зажав голову руками, и кричит. Вокруг никого. Багровое небо, обжигающий воздух, который ничуть ей не мешал, лёгкий запах океана. На губах почувствовался вкус соли. — Эй? — неуверенно спросила она, поднимаясь на ноги. Голос заметно охрип. — Джеймс? Она подняла телефон. Черный экран и никаких признаков жизни. Собственно, как и везде. Здания, что окружали двор, казались пустыми и безжизненными. Выбитые окна, распахнутые двери. Будто все люди сбежали отсюда уже давно и концентрировались где-то не здесь. Катон резко почувствовала, что все так и должно быть. Она на своем месте. Телефон с дребезгом упал на землю. Эта игрушка здесь не понадобится. Осталось только встретиться с той, кто должен был быть рядом с ней.***
И снова 17:45 В минимаркете было как никогда безлюдно. И это очень радовало Сандэй. В последнее время она стала немного рассеяна и задумчива. В разговоре думала о своем. Теряла уже третью пару ключей от дома. Несколько раз даже чуть не попала под машину, переходя с толпой дорогу на красный свет. И чем дальше шло время, тем больше ее подводила техника. Только ночуя время от времени в квартире у Кроули ей становилось легче. Рядом с ним мрачные мысли уходили прочь, их заменяло чувство спокойствия и… Она не позволяла себе думать об этом. Какое глупое и приторно сладкое слово — влюбленность. Ей всегда казалось, что этим страдают только девочки тринадцати лет, глядя на плакат со своим кумиром. Но по-другому это нельзя было назвать. Это именно то слово, что ей требовалось. Ее смешило, как он бесится из-за пролитого кофе. Иногда он мог устроить скандал на ровном месте. И Дэй не отставала, периодически подливая масла в огонь. Ей нравилось раздражать, а потом успокаивать его. Нравилось, что он иногда выдавал факты из ее жизни, которые она никогда не рассказывала. Будь то ее любовь к песням на подобии Александры Савор и Челси Вульф, ненависть к завязыванию шнурков и маленькая слабость к чаю с жасмином. Нравилось чувство давно потерянного времени, проведенного рядом с ним. Дэй сидела за кассой, пялилась в пустоту и стучала пальцами по столу. Что-то, похожее на звук барабанов, уже несколько минут отбивало ритм у нее в голове. И она, сама того не осознавая, повторяла его. В кармане джинс вздрогнул телефон. На экране появилась надпись «мама». — Алло? — Милая, от тебя давно не было вестей. Дэй вздохнула, подбирая слова. Она действительно давно не звонила матери. Или той, о ком она думала, как о матери. Ее грызли смутные мысли о том, как же теперь называть эту женщину? Она ее видела в последний раз ещё до отъезда в Лондон. А сейчас она даже не могла вспомнить ее лица без помощи галереи телефона. И даже на старых фотографиях лицо этой женщины казалось ей незнакомым. — Я была занята, — ответила Дэй как можно тише. Старшая как раз принимала поставку продуктов, но в любой момент могла нагрянуть с истеричными воплями о вреде мобильных телефонов. — Ты совсем не думаешь о матери. — В трубке послышался тяжёлый вздох. — Променяла университет на низкооплачиваемую работу, мне не звонишь. Хоть бы приехала на выходные! Кажется, Дэй вспомнила, по какой ещё причине она не набирала этот номер. — Не начинай, пожалуйста. Или ты просто хотела снова напомнить мне об этом? Из-за двери кладовой появилось раздражённо лицо Мардж. Дэй убрала телефон от уха и оскалила зубы в подобии улыбки. Кажется, старшую это успокоило, и она вернулась к своим бумажкам и товарам. -… а потом ещё спрашиваешь, почему я на тебя злюсь? — услышала Дэй в трубке конец тирады. — Ты закончила? Я на работе, вообще-то. На языке крутился один странный вопрос, который Дэй боялась задавать. Все это время, пока вокруг творились странные вещи, она пыталась выяснить их причину. Дошло до того, что она стала читать больше обычного. Некоторое время назад ей удалось выпросить у Азирафаэля несколько книг по психологии. Может, все дело было в нервах? Ведь все болезни от нервов, так говорят. Дома она обнаружила, что среди научной литературы затерялась ветхая книга без картинок и со стертым названием на обложке. Разборчиво было написано лишь одно слово: «комедия». Подкупившись этим, она прочла несколько глав. Или, точнее сказать, песен. И одно имя не давало ей покоя. 17:53 — Мам, можно кое-что спросить? — Ты возвращаешься в институт? — в голосе слышалась надежда. — Нет! Послушай… Что означает моя фамилия? Пауза в трубке затянулась. Сандэй смотрела в окно, и небо стремительно затягивалось тучами. Хотя всего секунду назад светило обжигающе вечернее солнце. — Я не понимаю, зачем тебе это? — Просто скажи. Я должна знать. — Ты меня пугаешь, милая… — Что означает фамилия Эреб? — дрожащим голосом спросила Дэй. Тишина. На улице поднялся ветер. Холодный осенний ветер кружил в воздухе мусор и листья. Кажется, вот-вот начнется гроза. Стеклянная дверь минимаркета жалобно звенела от резких порывов ветра. Запах речной тины и сухой травы пропитывал воздух. В торговый зал забежала Мардж. — Какой-то ужас происходит на дворе! Апокалипсис, не иначе! 17:55 — Ты не ответила, — Дэй уже не была уверена хочет ли она знать правду. — Эреб. Как это связано с Хароном. В телефоне послышался звук гудков, оповещая, что ей пытается дозвониться вторая линия. Если бы девушка посмотрела на экран, она бы увидела на нем номер Кроули. Мардж бросала взгляд от того, что творится за окном к Сандэй. Она откашлялась и попыталась как можно строже произнести: — Нельзя говорить по телефону за рабочим местом. — Она подошла немного ближе к девушке. — Положи трубку, я говорю! — Не трогайте меня! — вскрикнула Дэй, протягивая руку в сторону старшей. Она замерла на месте. Всего секунду покачиваясь на ногах, она с глухим звуком рухнула на землю. — Говори… — не своим голосом проговорила Сандэй. — Милая, Харон — это ты. 18:00 Что-то будто взорвалось. Дэй открыла глаза и осмотрелась. Она все также стояла за кассой, опершись одной рукой об ее край, а второй с силой сжимала телефон. Экран потух, на нем не было больше никаких номеров или имен. Тишина прерывалась завыванием промозглого ветра. Рядом никого, только битое стекло от окон и пустые прилавки. Дэй с осторожностью выглянула на улицу. Город вымер. Это было похоже на последствия Армагеддона. У нее дрожали ноги и нижняя губа. — Что происходит? — тихо проговорила она и опустилась на пол. Странные мысли, что ещё недавно с ожесточением рвались наружу, сейчас понемногу раскладывались по полкам. И это ее, черт побери, пугало! Какое объяснение этому можно было придумать? Ей впервые в жизни хотелось плакать от того, что она слишком много понимала. Будто все так и должно быть. Теперь все в порядке. Стекло на полу хрустнуло под чьими-то шагами. Дэй подскочила на ноги и обернулась. — Ты? Что… ты тут делаешь? — Пришла за тобой, — спокойно проговорила Морин и протянула руку. — Идём. Они вышли в мертвый город и ушли куда-то вперёд. Не важно направление, важна цель. А к ней они придут вне зависимости от дороги. В небе сталкивались два мира: багровый с четырьмя светилами, и серый, затянутый тяжёлыми грозовыми тучами. В одном шел шквальный дождь, во втором царил обжигающий воздух. Седые, как у старика, волосы сталкивались на ветру с иссиня-черными кудрями. Они шли домой.