***
*** — А не слишком ли ты жёстко с ней? — тихо спросил Куруруги, которому Лелуш рассказывал события вчерашнего дня. — Думаешь? От неё и вправду пользы пока что как… от собаки. Мои псы и то получше охранять могут… — поморщился император, идущий со своим Нулевым рыцарем по коридорам дворца к ангару. — Так почему ты не приставил их к Эмили? Ты мне говорил не проявлять к ней агрессии, а сам… Ты ведь хотел попробовать переманить её на свою сторону без использования гиасса… Не боишься, что она начнёт действовать? — Не начнёт, пока её гиасс не доведён до финальной стадии, она не сможет меня убить. Ей придётся очень долго и осторожно развивать его — она боится, что я пойму, но я уже знаю. К тому же, если бы я вёл себя с ней мягко, это могло бы вызвать определённые подозрения, а так она расслабится — она ожидала увидеть жестокого императора, она его увидела… Да, наша с ней встреча в академии прошла в несколько ином тоне, хотя я и тогда буквально говорил, что стою выше её… — И всё же, Лелуш, я бы не подпускал её слишком близко, — рыцарь ещё сильнее понизил голос, — к той, кто тебе дорог. Мало ли что она учудит? У неё очень опасная сила. Контролировать тело человека… Ви Британия остановился, а вместе с ним остановился и его спутник. Брюнет принял задумчивый вид, но уже через пару секунд улыбнулся и пошёл дальше. Нулевой рыцарь двинулся за ним. — Я думал об этом. Она не сделает… А знаешь почему? У этих двоих одна цель… вернее у Мизуки это цель, а у Эмили это мечта… Они обе хотят меня убить. Но Мизуки вряд ли даже лишний раз на неё не так посмотрит, ей это просто не нужно, она здесь для того, чтобы убить меня, а не вредить невиновному человеку. — Почему у одной это мечта, а у второй цель? — Куруруги проигнорировал последние слова. — Потому что Эмили не сможет никого убить, даже меня… по крайней мере, сейчас, — уверенно произнёс Лелуш. — Она, несмотря ни на что, всё же добрая девушка и не способна на убийство. Я знаю, она думала об этом, но… — он расплылся в улыбке, — воспоминания из академии вводят её в смятение. — Даже доброго человека можно довести до такого состояния, что он станет хуже любого убийцы, — нахмурился рыцарь. — Ты говоришь сейчас о нас с тобой? — задумчиво проговорил правитель Британии. — Может быть… Эта Моримото может довести Эмили до такого состояния. Да, она не сможет тебя убить лично из-за кода, но может попытаться или всячески будет способствовать твоей смерти. — Я могу переубедить Эмили… — начал Лелуш. — Не будь таким самоуверенным. Будто ты не знаешь, как трудно иногда переубедить людей… особенно, если они тебя действительно ненавидят и у этой ненависти есть повод. Тебе ли это не знать? — Ну, а ты? Разве ты не злился, когда я не помешал смерти нового мира? — Вот именно, что я злился… всего-то злился. Моя скорбь по Нанналли быстро прошла, а всё остальное… — Сузаку пожал плечами. — Знаешь, как по мне, ты слишком быстро отказался от своих прежних убеждений или не отказался? — брюнет пристально посмотрел на профиль Нулевого рыцаря. — Я просто разочаровался… — Разочаровался? В чем? — В людях — они не захотели новый мир. Британцы не хотели в ССШ, а жители ССШ не хотели принимать к себе британцев. Эта вся затея была, по сути, желанием горстки людей. Хотя, конечно, были и те, кто искренне этого желали, но их было гораздо меньше. — Ты понимаешь, что мы сейчас делаем? — серьёзно задал вопрос Лелуш. — Да. Мы разрушаем тот мир, который создали когда-то, и строим другой мир. — И что это за мир, по твоему? — равнодушно спросил император. — Мир… хаоса. По крайней мере, сейчас это именно он… Но это ведь временно? Или же нет? — шатен изогнул левую бровь в удивлении и внимательно посмотрел на лучшего друга. — А тебе не всё равно? — удивился брюнет и увидел поморщившееся лицо Нулевого рыцаря. — Нет ничего более постоянного, чем временное. — Наплевать на самом деле. Ты забыл мои слова в мире Си? Тем более, как по мне, когда весь мир объединится под флагом Британии, образуется новый порядок. — Порядок… порядок — это упорядоченный хаос. — Тогда, тем более, какая разница, каким будет этот хаос, если в конечном итоге это будет он? — Куруруги открыл двери, ведущие в ангар. Император усмехнулся. — Выходит, не один я изменил своё мировоззрение. Главное, чтобы нашёлся тот, кто сможет управлять этим хаосом, хотя бы частично. — Пока у тебя это неплохо выходит. Британцы делают то, что ты им приказываешь, весь мир, кстати, тоже… просто они этого не понимают. — Ну надо же… Где же этот придурок-идеалист, которого я ожидал встретить? — поинтересовался Лелуш. — Умер, — чётко ответил Куруруги. — Но ведь я не поверю, что тебе плевать. Нет, Сузаку, ты мог бы в таком случае воевать и за ССШ, какая разница, за какую сторону воевать, если везде хаос? — Мы оба знаем, что ты всё равно бы победил. К тому же, я получу гораздо больше выгоды, если буду Нулевым рыцарем, — заметил шатен, подходя к четырёхметровому белому найтмеру. — И чего же ты хочешь? Власти? Это было бы логично, ведь хаос — это лестница. Куруруги поморщился и произнёс: — Я получу битвы и сражения… Если бы я был Зеро, то мне оставалось лишь завистливо наблюдать за сражением из командного центра. — Значит, пока есть война, есть и мой верный рыцарь? — прищурился ви Британия. — Война когда-нибудь закончится… — Но ведь будут повстанцы? А впрочем, ты ведь, скорее всего, искоренишь эту заразу на корню… да и побоится народ восставать против Кровавого императора, по крайней мере без людей вроде Зеро, это не примет большого оборота. Будем надеяться, что я полюблю власть. Лелуш лукаво улыбнулся. — Полюбишь. Ты уже её любишь… — задумчиво проговорил брюнет и, увидев непонимающее выражение лица собеседника, сказал лишь одно слово: — Кодзуки. На Сузаку вдруг нашли воспоминания о недавнем его визите в темницу. А ведь и вправду. То была не злость. Он упивался своей властью над той, которая была его извечным соперником на поле боя. Ему нравилось не столько причинять той боль, сколько осознавать, что только от него зависит, почувствует ли она эту боль. — Я не хочу опять воевать против тебя Лелуш. Я устал от этой ненависти к тебе, я устал идти с мечом в руках на тебя. То, что ты мне предложил… оказалось таким заманчивым… моя жизнь, моя настоящая жизнь, с моим именем, рука об руку с лучшим другом, и никаких планов с убийством друг друга, никаких обязательств кроме как верности… Я… — он облизнул пересохшие губы, — научился верности. Лелуш кивнул: — Я знаю. А ещё ты научился не врать мне. Хорошего сражения, — император положил руки на плечи Нулевого рыцаря. — И постарайся сделать так, чтобы Элайджа не умер. Он… ещё нужен, может пригодиться во всяком случае. Да и Алестеир с Линдой не вынесут… Эмили, мне кажется, тоже расстроится… — Не беспокойся, я прослежу. Уверенный взгляд зеленоглазого встретился с нечитаемым взглядом ви Британии. — Постарайся не превращать Токио в руины, — произнёс Лелуш. — Уничтожь наших врагов, мой Нулевой рыцарь. — Есть, Ваше Величество, — отчеканил рыцарь и преклонил колено.***
Эмили как зачарованная смотрела на человека в золотой маске. Перед глазами вновь проносилась сцена, когда тот направлял на неё дуло пистолета, но внезапно выстрелил в сторону. Она помнит, как шла по родному поместью, а везде была кровь и трупы… хладные тела вместо дорогих её людей, лишь воспоминание о том, что они когда-то были. В горле застрял ком, а на глазах начали наворачиваться слёзы. Неимоверная духота, невозможно дышать. Мир плывёт, стеллажи из дуба превращаются в двери, диваны, коридоры её дома… Она помнит, сколько раз задавала вопрос «Почему?», но каждый раз ей никто не отвечал на него — некому было. Хуже всего было то, что она поссорилась со всей семьёй буквально за несколько часов до их смерти и не успела попросить прощения. Последними её словами им всем было «Ненавижу вас!». И из-за чего? Из-за какого-то пустяка, который она даже и не помнит. Эмили помнит, как её забрали дядя и тётя, как четыре чёрных гроба засыпались землёй. Она помнит, как к поместью дяди и тёти подъехала чёрная машина с каким-то блондином. Мужчина сказал, что он от принцессы Корнелии, в подтверждении этого показал знак, который выдавался только личному отряду принцессы, и предложил ехать с ним. Семья Рузенкрейцов всегда поддерживала линию ли Британия, и принцесса этого не забыла и решила забрать её, Виктора Рузенкрейц и его жену куда-нибудь в безопасное место — в Токио. Кто же знал, что именно в Токио Кровавый император проведёт всё оставшееся время правления — Пендрагон был разрушен… Все эти два месяца они жили и не высовывались, так сказать. А затем была казнь… Она не хотела туда идти, но чувствовала, что ей нужно туда. Эмили видела Джеремию Готтвальда, и в голове снова крутился вопрос, снова никто не ответил… Затем появился Зеро — и девушка поняла, что сейчас будет. Она не хотела видеть смерть снова, хотя она бы в любом случае её увидела. Ей хотелось кричать, чтобы Зеро остановился, но в горле тогда застыл ком и из глаз начали литься слёзы. Вот клинок поражает сердце Лелуша ви Британии, император что-то шепчет Зеро, а затем падает и скатывается вниз по платформе к закованной сестре. Эмили всматривается в лицо ви Британии — и ей кажется, что тот улыбается. Он что-то шепчет сестре, а затем смотрит точно на неё. За какое-то мгновение лицо императора принимает недоумевающий вид, а в глазах столько боли. Эмили тяжело дышит, видит потухающий взгляд Лелуша, и тот, наконец, последний раз вздыхает и закрывает глаза. Она переводит взгляд на Готтвальда, который почему-то, как кажется Рузенкрейц, печально улыбается. Джеремия словил её взгляд — и его улыбка исчезает, человек в золотой маске отводит взгляд и отходит на шаг назад, растеряно смотря на толпу, затем говорит что-то в микрофон маленького наушника, но его хватают повстанцы из отряда принцессы Корнелии. Люди бегут к платформе, ближе к своему спасителю — Зеро — и скандируют имя мессии. Все громко кричат, но Эмили не слышит этих криков, полная тишина… она не видит этих людей — их для неё нет, девушка видит лишь мёртвого Лелуша ви Британию и Первого рыцаря империи. Всё это выглядит так торжественно и так жутко… Жутко оттого, что император улыбался, оттого, что тот встретился с её взглядом и между ними словно прошёл диалог, который не поняла Эмили… оттого, что Первый рыцарь не сопротивлялся, когда его схватили и оттого, что он тоже улыбался, пусть грустно, но улыбался! Эмили не понимала, отчего Готтвальд так отреагировал на неё — и от этого тоже было страшно. Было страшно потому, что всё это было словно известно Кровавому императору, и тот не предотвратил. Лелуш ви Британия улыбался и весь его вид говорил: «Радуйтесь, умирает ужасный мир и я вместе с ним!» Да, ещё тогда Рузенкрейц поняла, что это было рождение нового мира, мира справедливости, мира, где все равны и где больше не будет войн. Эмили сделала шаг назад, смотря на радующуюся толпу, ещё шаг и, развернувшись, быстро пошла домой, утирая слёзы. Было страшно, но одновременно с этим было какое-то чувство правильности, словно и не могло быть по-другому. В этот раз добро торжествовало… как и ви Британия. Но торжество оказалось лишь бутафорией. Она смотрела своими ярко-синими глазами на Готтвальда, который всё так же продолжал держать её за запястье. Джеремия отпустил её руку и отошёл назад, старательно отводя взгляд. — Вы? — осипшим голосом спросила русоволосая. Первый рыцарь отступил ещё на шаг назад, ещё, что-то пробормотал и хотел было развернуться и уйти, как его за локоть его схватила Эмили. Джеремия вздрогнул. — Вы что-то хотите? — тихо спросил он, пытаясь побороть дрожь в голосе. — Почему? — наконец-то она задала ему этот вопрос. Готтвальд сразу понял, что имел в виду девушка и лишь тихо произнёс: — Потому что я не смог… Эмили перестала дышать. — А остальных, значит, смогли? — Никого не смог… никого… Я… — он вдохнул, набравшись смелости говорить дальше, — знал Вашего отца, он был моим… можно сказать, другом, хотя какой я теперь друг? Декстер Рузенкрейц был хорошим человеком… Он думал, что… — Джеремия судорожно вздохнул, — Его Величество уничтожит всю Британию… но… он не понимал всех планов… Я смотрел на них и не мог видеть предателей, только людей, которые хотят спасти старые порядки, — он выдохнул и всё также не поворачивался к ней. — Я пытался доказать Вашему отцу то, что всё не так, как он думает, но он меня не слушал. — Не хотели… Почему Вы всё-таки пошли исполнять приказ? Почему не соврали ему?! — из глаз брызнули слёзы. — Потому что я не мог! — воскликнул человек в маске, поворачиваясь к девушке. Эмили увидела слёзы в единственном глазе мужчины. — Мы строили «новый» мир… но если бы я не сделал этого, то ничего бы не вышло — господин ДОЛЖЕН был стать Кровавым императором! А я должен был лишь исполнять его приказы, думаете, мне или ему нравилось убивать детей?! — закричал Готтвальд, его, кажется, было слышно в коридорах. — Я должен был смотреть, как его УБИВАЮТ! Вы хоть понимаете, какого это, когда знаешь, что дорогой тебе человек умрёт, и ты ничего не можешь сделать, чтобы это предотвратить? Более того, ты должен содействовать его смерти! Вы хоть понимаете, какого это убивать? — тихо спросил он. — Особенно беззащитных, особенно детей? Считаете, что он с охотой отдал этот приказ? — закончил он, печально закрывая глаза. — Вы… — растерялась девушка. — И всё же ОН это сделал… — горько произнесла Эмили. Боль со временем притупляется, злость тоже. — А… Вы всё-таки не такой уж… и плохой… — Ошибаетесь, мисс Рузенкрейц, я ещё хуже, чем Вы думали, — Джеремия вспомнил о своей деятельности в Японии, как ещё в далёком две тысячи семнадцатом он вместе с другими военными уничтожал гетто Синдзюку со всеми его обитателями — одиннадцатыми. Да, тогда он убивал японцев и упивался их смертями и страданиями, тогда они были для него обычным скотом, как и для всех британцев. Он думал так до того, как повстречал Лелуша — тот изменил его мировоззрение, тот показал ему, что японцы такие же люди, как и британцы. И с тех пор Готтвальда тошнило от себя, когда он вспоминал о том, как убивал невинных и беззащитных. Но Джеремия знал, что если император прикажет, то он убьёт любого… наверное любого, потому что Аню он не смог бы убить, не то что убить, даже причинить хоть какой-то вред. — Сэр Джеремия, спасибо, — Эмили мягко улыбнулась. — За что? — не понял Готтвальд. — Хотя бы за то, что тогда… не убили меня… Если бы не Вы, то я бы никогда не побывала в академии Эшфорд, не встретила… друзей… и… — она тяжело вздохнула, понимая, что сейчас скажет нечто настолько важное, что оно может поменять абсолютно всё, — я бы не встретила ЕГО, — русоволосая вздохнула и прикрыла глаза. — Я каждый день узнаю о нём… да и не только о нём что-то новое, что никогда не расскажет ни одна книга, только люди… только те, кто знает. И я даже не знаю, что лучше: не знать этого или же наоборот… По Вашим рассказам, рассказам Винзенса, Элайджи он не такой уж и… ужасный… И мне кажется, что это может быть частично правдой… — она замялась. — Мне часто говорили, что нужно прощать кого бы то ни было, но я не могу… Не могу потому что… — Эмили зарыдала и недоговорила фразу. «Почему? — не понял Джеремия. — Из-за семьи? Или же из-за того, что Вы боитесь простить?» — размышлял Первый рыцарь, уже обнимая девушку. Она где-то минуту тряслась в рыданиях, но вскоре начала успокаиваться. — Его Величество меня убьёт — я довёл Вас до истерики… — С чего Вы взяли, что он узнает? — пробормотала девушка, отстраняясь. — Он обязательно поймёт, что Вы плакали, а потом узнает из-за чего. Он очень наблюдательный. — Боитесь? — усмехнулась Рузенкрейц. — Больше нет. Мой самый ужасный страх уже исполнился, больше не страшно… — И всё-таки, Вы не такой уж плохой и страшный, как Вас описывают в учебниках по истории, — синеглазая улыбнулась — и Джеремия понял, что имел ввиду Лелуш, когда говорил про эти глаза. Действительно, эти глаза напоминали тёмное бушующее ночное море, когда девушка плакала, грустила, но это так завораживало. Но когда эти глаза смеялись, то они словно светлели и превращались в два драгоценных камня, которые не то что отражали свет, они его испускали. И в эти глаза хотелось смотреть ещё больше, в них смотрел сейчас Первый рыцарь. Готтвальд улыбнулся в ответ — и Эмили смогла увидеть это редкое зрелище. — Когда-нибудь и про Вас будут писать всякие небылицы в этих учебниках, — проговорил человек в маске. — Что Вы имеете в виду? — Я не могу Вам этого сказать, не сейчас. — Ну почему мне никто ничего не говорит?! — воскликнула Эмили и нахмурилась. — Потому что ответ лежит на поверхности, и Вы просто не хотите замечать очевидного. Я не могу Вам этого рассказать потому, что Вы должны будете сами прийти к этому, иначе не будет никакого эффекта. Ну или Вы просто старательно дурой прикидываетесь, — Джеремия улыбнулся. Синеглазая нахмурилась. — Ладно уж… Храните свои секреты… пока можете, — угрожающе закончила Рузенкрейц. — До встречи, мисс Рузенкрейц, — Джеремия улыбнулся. — До встречи. И Первый рыцарь ушёл, оставив русоволосую обдумывать всё, что она узнала за сегодня. Нет, то, что император — псих, причём, ещё и скорее всего имеет на неё виды сексуального характера, она поняла. Нельзя быть настолько тупой, чтобы этого не понять. А что ещё может быть?***
Кровавый император зашёл в камеру, где сейчас находилась пленённая королева Франции. В одной руке у Лелуша находился клипборд с документом. — Добрый день, — весело поздоровался мужчина, смотря на девушку, которая сейчас выглядела не очень хорошо. Мария-Антуанетта посмотрела на вошедшего взглядом затравленного зверя и отползла назад настолько, насколько это было возможно. — Боитесь меня? Правильно делаете. Он вальяжно подошёл к блондинке, присел на корточки и провёл рукой по щеке, не сводя своих холодных глаз с хитринкой с лица пленницы. Девушка вздрогнула и вжалась в себя. «Да, вот, что отличает ЕЁ от других!» — пронеслось в голове у Лелуша, и он улыбнулся. Эмили бы никогда не приняла такой жалкий вид перед лицом опасности или врага. Особенно при нём. — Пара дней в темнице сбили с Вас спесь… С любого сбивает… — пробормотал ви Британия. Королева собралась с силами и тихо спросила: — Что Вам нужно? — Вы подпишите акт о безоговорочной капитуляции Франции, — он показал на клипборд, затем встал и стал смотреть на голубоглазую свысока. — Что мне ещё от Вас может быть нужно? — мужчина пожал плечами и улыбнулся ещё шире и, увидев сомнение на лице Марии-Антуанетты, продолжил. — Даже не пытайтесь отказаться. Вы в ЛЮБОМ случае это сделаете, — жёстко произнёс Лелуш. — Я даже делаю милость всей Франции: я мог бы приказать сжечь всю Вашу страну, превратить в руины подобно Парижу, и Франция стала бы наглядным примером того, что бывает с глупцами, которые идут против Британии, — он смягчился. — Но я делаю обратное… Впрочем, Вам ведь, должно быть, наплевать на свою страну — Вы решили участвовать в войне из-за личных амбиций, невзирая на плачевное поствоенное состояние Франции… Вам скорее всего гораздо интереснее, что же будет с Вами, — губы ви Британии растянулись в улыбке, — верно? В ответ послышалось лишь молчание. Девушка смотрела в пол и начала плакать. — Ну-ну-ну, — обманчиво ласково произнёс Кровавый император и присел рядом с голубоглазой, — не нужно плакать. Большая власть — это ещё и большая ответственность. Вы должны нести ответственность за все свои действия, отвечать за них перед своей страной и целым миром, — он нежно взял блондинку за подбородок и повернул к себе лицом, заглядывая в её испуганные глаза. — Неужели Вы думали, — прошептал он, приближаясь её губам, — что не будете нести ответственность? — Я не хочу умирать… — задыхаясь от рыданий провыла девушка. — Никто не хочет, — прошептал мужчина ей в губы. — А приходится. — Пожалуйста… Кровавый император прижался лбом ко лбу королевы и заглянул ледяным взглядом в её покрасневшие глаза и провёл рукой, которая до этого всё также держала подбородок, по щеке. Он смотрел так около минуты, и эту минуту они не дышали. Затем Лелуш отстранился, встал с поистине царским величием — и девушка схватила того за руку. Брюнет тяжело вздохнул. — Отпустите, — холодно произнёс мужчина. — Я буду жить? — спросила Мария-Антуанетта. — Потому что иначе я не подпишу. — Подпишите. Я же сказал, Вы подпишите это в ЛЮБОМ случае. Меня не интересуют Ваши желания, — он повернулся к ней лицом и заглянул в её голубые глаза своими алыми. — Вы подпишите акт о безоговорочной капитуляции Франции. Алая вспышка — и вокруг радужки глаз девушки появляется красный ободок. — Да, Ваше Величество, — спокойно говорит пленница. Он поднёс клипборд с актом к собеседнице, так взяла ручку, что крепилась к планшету и поставила размашистую подпись. Красный ободок исчезает — и девушка уже осмысленным и шокированным взглядом смотрит на документ, на котором стоит её подпись. — Так-то лучше, — император улыбнулся, убрал руку блондинки со своей и ушёл. «Да, ОНА другая», — заключил мужчина.***
Вирджиль заехал во дворец со своей новой сестрой — нужно было объяснить императору, почему он сорвался с задания. Хотя это будет плохое оправдание, но лучше уж сказать правду, чем соврать этому человеку. Мари молча шла по дворцу и с широко раскрытыми глазами рассматривала роскошные коридоры: на стенах висели всевозможные картины, на полу были расстелены дорогущие красные ковровые дорожки, по углам были расставлены фарфоровые вазы, шёлковые обои, белые старинные диваны с золоченым каркасом, золотые огромные люстры. Золота было много, но со вкусом. Для девочки всё было так красиво и волшебно, что она забыла, где она, зачем она здесь. Блондинка была окрылена и стала чуть ли не бежать по коридорам, стараясь поскорее рассмотреть всю эту красоту. Вообще поведение Мари было странным для ребёнка, который буквально недавно мать потерял, хотя Вирджиль не особо разбирался в этой психологии, а в детях тем более… Может, её мозг просто от стресса так ограждается? — Мари! Да не беги же ты! — воскликнул Веллингтон, быстро шагая за сестрой. — Тут так красиво! — воскликнула девочка и рассмеялась, а затем побежала, заворачивая за угол. — Ой, — послышалось из-за угла. — Что такое? — спросил Вирджиль, заворачивая, и увидел императора, который сейчас с изогнутой бровью удивлённо смотрел на девочку. — Извините, — проговорила голубоглазая. — А я Вас видела! — воскликнула она, смотря на красивого мужчину, которому можно было дать двадцать пять. — Да? — улыбнулся брюнет. — Ага, Вы Лелуш ви Британия, — тоном ребёнка, который только что доказал свою правоту и превосходство, произнесла Мари. — И ты не боишься? — спросил человек с глазами цвета аметиста. — Нет. А должна? — она моргнула своими наивными глазами и уставилась на мужчину. Вирджиль молча наблюдал за диалогом этих двоих и всё никак не мог понять: у этой Мари память короткая или это у неё включилась защита из-за пережитого стресса? Неужели она не понимает, что это из-за Лелуша ви Британии началась война, умерла её мать? Хотя куда понимать такое восьмилетней девочке… Но то, что его новая сестра не боялась императора, было нонсенсом — даже Вирджиль боялся его, его боялись вообще все, как казалось Веллингтону. — Нет, — коротко ответил ви Британия. — Вирджиль это… — Лелуш замялся. — Моя сестра — Мари Веллингтон, — твёрдо произнёс Второй рыцарь, смотря на нахмурившегося императора. — Это из-за неё я вернулся в Британию, всё-таки маленькой девочке не место на поле боя… — Вот как… — пробормотал брюнет, в глазах которого можно было буквально увидеть, как начали крутиться шестерёнки. — Я так и думал — вы и правду похожи. Да, Мари так похожа на Джулию, вся в мать, — он присел и каким-то неопределённым взглядом смотрел на лицо девочки. Мари непонимающе смотрела на императора, ведь её маму звали не Джулия, и она уже хотела сказать ему об этом, как вспомнила, что теперь у неё другая семья. Снова полились слёзы. Ох, сколько же слёз знал императорский дворец Авалона, сколько ещё узнает… Император взял её лицо в руки и спокойным тоном произнёс: — Какая бы печаль тебя не одолевала, помни: всё пройдёт, и это тоже. Мари расстроенно посмотрела на него, отвела взгляд и сжала губы. — Будешь конфетку? — он быстрым движением достал из кармана чупа-чупс. Она закивала снова. Мужчина встал. — Вирджиль, я надеюсь, что ты больше не будешь срываться с заданий — пришлось вместо тебя отослать Пятого рыцаря Круга. — Этого больше не повторится, — тихо и покорно ответил блондин. — Я надеюсь, — император прищурился и стал смотреть куда-то за рыцаря. — Свободен. Вирджиль повернулся и увидел красивую синеглазую русоволосую девушку в чёрном классическом платье, которая с каким-то беспокойством смотрела на их компанию. Он узнал в ней ту, которую похитил чуть больше недели назад из Токио. Веллингтон схватил сестру за руку быстро прошагал мимо синеглазой. — Кто это? — тихо спросила Эмили у императора, когда пара скрылась за поворотом, да, она не знала, кто это. Она скорее всего знала этого человека, должна была знать, но память на лица была откровенно говоря ужасной, хотя вот запомнила же она тех трёх насильников? Странная штука эта память. Но судя по белому мундиру мужчины, был он никак не меньше, чем рыцарь Круга, правда каким именно — непонятно, плаща он не имел при себе. — О, это? Милейший человек… — улыбнулся ви Британия и подошёл слишком близко к девушке. — Один из Ваших похитителей, и человек, который почти убил Соколовского. Конечно, это «почти» несколько омрачает ситуацию… Второй рыцарь Круглого стола Священной Британской империи — Вирджиль Веллингтон, — прошептал он, обнимая за талию шокированную от сказанного им, поэтому и не обращающая внимание на его действия, девушку. Эмили не чувствовала того, что делал сейчас мужчина, её мысли сейчас были заняты не этим. Она вдруг вспомнила главу из учебника по истории, где кратко говорилось про каждого рыцаря Круга времён правления девяносто девятого императора. Там было написано и про Второго рыцаря. Она вдруг вспомнила, как в книге акцентировалось внимание на вспыльчивости и агрессивности этого человека, он был настолько агрессивным, что в народе его называли бешеным псом. Ещё Вирджиль Веллингтон был человеком эмоций — в порыве преданности Второй рыцарь даже сделал татуировку у себя на руке в виде символа Кровавого императора. Это было так странно, когда строчки из страниц учебника превращались в реальных людей… Из раздумий синеглазую вырвало чувство, словно её кусают за мочку уха. Естественно, Эмили вошла в ступор. — Вы стали более покорной… — довольно пробормотал Кровавый император, в то время как его руки скользили по её талии. Адреналин ударил в голову — и Рузенкрейц, с силой ударила мужчину локтем по животу — и тот выдохнул и схватился за больное место, забыв о девушке. Русоволосая отбежала от него. Они всё так же стояли в пустом коридоре: он, — морщась от боли и держась за бок, а она — испуганно смотря на него. Эмили начало трясти. — Не трогайте меня. Не смейте даже приближаться, — зло проговорила она, с ненавистью смотря на мужчину, глаза которого, как ей показалось, заалели. Ви Британия недовольно смотрел на неё. — Не смейте мне приказывать, — прорычал он. — Или что? — с вызовом спросила она. Мужчина разогнулся и подошёл к ней, схватил за подбородок и посмотрел в глаза. И внезапно его лицо смягчилось, в глазах потухли огоньки. И теперь он был скорее грустным и разочарованным, нежели злым. Он убрал руку с подбородка и нежно провёл тонкими пальцами по лицу девушки, затем грустно улыбнулся, отводя взгляд. Злость Эмили перешла в недоумение. Она почувствовала, как с её щеки пропали пальцы мужчины. Рука ви Британии повисла тяжёлым грузом. Брюнет резко стал задумчивым и печальным, затем развернулся и пошёл прочь. Эмили не знала, что она смотрела вслед ему таким же грустным взглядом, каким смотрел на неё Лелуш. Она попятилась назад и, развернувшись, быстро зашагала. Куда? Неважно. Лишь бы подальше от НЕГО. Ей было страшно рядом с ним.***
Элайджа в чёрном облегающем костюме пилота найтмера находился на огромном чёрном летающем флагмане, на котором они с Нулевым и Четвёртым рыцарями прибыли в Японию. Сейчас флагман завис в воздухе в тысяче километрах над морем. Флагман делился на три части: командный центр, жилая зона и техзона. Сейчас брюнет находился в командном центре, передней части флагмана, и смотрел через действительно громадное окно на всю стену на ночной Токио. На город надвигался туман, но Тод мог рассмотреть Токио Скайтри. Сквозь туман пробивались тысячи, десятки тысяч огней ночного города. Элайджа закрыл глаза. Да, люди знали, что сейчас идёт война, но для них она была где-то там далеко, в тысячах километрах от них. Но она уже была у порога их дома. Они ещё не знают, что ушедший день был их последним спокойным днём… спокойным днём в Японии, дальше будет только Британия. Где-то там, должно быть, находились его бывшие одноклассники, учителя… «Хм… Интересно, встречу ли я их? » — произнёс он про себя и грустно улыбнулся. Если надо будет — он убьёт любого, ничто и никто не может помешать исполниться планам Его Величества, даже то, что он может быть знаком с кем-то. И всё же… Элайджа не хотел видеть, как этот инновационный, ставший уже родным за эти два года город будет разрушен, но если это было бы необходимо, то он бы и сам сжёг и превратил его в руины. По крайней мере, зеленоглазому очень хотелось так думать. — Красивый город, да? — спросил кто-то за его спиной. Элайджа быстро повернулся и увидел Куруруги Сузаку, который был также одет в чёрный костюм пилота. — Да… — тихо согласился Тод, отворачиваясь и грустным взглядом окидывая ночной пейзаж. — Его Величество сказал, чтобы мы постарались сохранить Токио. Для этого нужно выманить войска ССШ сюда, — задумчиво проговорил рыцарь. — И как мы это сделаем? — За счёт мощных антирадаров и тумана они нас не видят, но скоро увидят — мы у их границы. Да, рано или поздно они заметят нас. А может уже заметили… просто думают над планом боя, это более вероятно. Допустим, так и есть. Нужно навязать им сражение прямо сейчас — чем меньше у них времени на размышления, тем больше у нас шансов на победу. Вот что… отправим пару наших найтмеров к их базе, благо, мы знаем, где она. — Почему бы сразу не напасть на базу всей армии? — спросил брюнет. — Потому что база рядом с городом, а город мы уничтожать не собирались. Так вот, посветят эти найтмеры собой, а затем должны увлечь хотя бы парочку вражеских найтмеров за собой. Вражеские солдаты увидят нашу армию — и доложат командованию. Сомневаюсь, что нам не дадут бой, — усмехнулся шатен. — Думаете, они не поймут замысла? — Даже если и поймут, у них не будет выбора. Если они не буду действовать согласно плану, то в таком случае мы и нападём на базу. — А город? — равнодушно поинтересовался собеседник. — Конечно, мы попытаемя сохранить его, но всё равно… очевидно, что кто-нибудь да погибнет или что-нибудь будет разрушено. Ну, не беда, эти одиннадцатые всегда могут нарожать и отстроить. Тод поражался этому человеку — тот ведь и сам был японцем или одиннадцатым по национальности. Куруруги был не чистокровным британцем, а пожалованным, который каким-то никому не ведомым способом стал Нулевым рыцарем. Нет, всё же сейчас Куруруги был британцем в той же мере, как и все остальные: только британцы говорили одиннадцатые, только они могли так жестоко относится ко всем, кому не повезло родиться в Священной Британской империи. Нет, Элайджа не в коей мере не осуждал Сузаку — он сам был таким же… правда британец ты или нет определялось для него не кровью, а тем, что в голове, хотя... он думал, что и для Куруруги также. Да, возможно, ему будет тяжело убивать, но он будет это делать со всем старанием. — Согласен… — протянул Тод. — Британия превыше всего, — твёрдо произнёс он. — Мы сделаем предупреждающий выстрел фреей. У них не будет иного выбора, если не захотят биться, то город будет уничтожен, и проклинать будут уже не только Британию. Это психология… — вздохнул рыцарь. — Постарайся не умереть в битве, а то я ещё не придумал оправдание для Его Величества и твоих родителей, — равнодушно произнёс Куруруги. — Иди к найтмерам, жди приказа. И зеленоглазый брюнет пошёл. Эта фрея — приглашение, от которого нельзя отказаться.***
Весь оставшийся день Эмили просидела в огромном саду, где пели песни птицы и цвели розы. Но ни это пение, ни эти розы не могли хоть сколько бы то ни было улучшить её настроение, девушка не разделяла радость природы. Казалось, император впервые сделал то, что она ему сказала, или же его желание просто совпало с её? Во всяком случае, вместо торжества сейчас синеглазая чувствовала какую-то печаль. Нет, она последнюю неделю постоянно испытывала печаль, но тогда она была не такой сильной и глушилась какими-то другими чувствами, ненавистью к императору, например… Но сейчас, вспоминая то печальное лицо ви Британии, она не могла ненавидеть его — он казался таким… одиноким, брошенным… Рузенкрейц мотнула головой, отгоняя от себя те ужасные мысли, которые лезли ей в голову. Птицы перестали петь — солнце зашло. И теперь цветущий сад освещался тусклым светом фонарей, а на землю стелился туман. Всё вдруг приобрело ту атмосферу таинственности, при которой было иметь мысли, подобные тем, которые отгоняла Эмили. Девушка подняла глаза к небу — и увидела огромную полную белую луну, которая освещала сад в большей степени, чем фонари. Она смотрела на луну как завороженная. Эмили не знала, что сейчас на эту луну безжизненным, пустым взглядом смотрит сидящий на подоконнике в своём кабинете человек с глазами цвета аметиста. Он прерывисто дышал, будто сотрясался в рыданиях. Ему было жутко холодно, его трясло. В груди что-то болело. Он ни о чём не думал, вернее он думал обо всём, но в большей степени он думал о себе. Он полностью погрузился в себя, вспоминая абсолютно всё своё прошлое: каждую обиду, горесть, каждую радость, каждое поражение и каждую победу. Он вспоминал причину своего величайшего поражения, а в действительности, своей величайшей победы. Сейчас это были не просто факты — он словно заново переживал моменты из прошлой жизни. Было больно. Он вспоминал свою нынешнюю жизнь, где все его победы на самом деле были его поражением. Да, он проигрывал, медленно умирал… Было вдвойне больно. По бледной щеке мужчины скатилась слеза. А Токио горел.