***
— Сергей, — прошептала она, чувствуя, как жгучие слёзы начали течь по щекам. Блондин вытаращился на девушку и, как рыба, то открывал, то закрывал рот, пытаясь что-то произнести, но в груди словно не было воздуха. Он видел ЕЁ — и из головы пропали все мысли. — Эмили? — выдавил он из себя резко осипшим голосом. Девушка в зелёном классическом костюме и с распущенными по лопатки волосами кивнула и быстро подошла к кровати, на которой лежал Соколовский. Сергей хотел подорвался, чтобы обнять девушку, как вдруг почувствовал, что в горло ему упирается что-то острое. Это был встроенный в левую руку клинок Первого рыцаря. — Ещё движение в сторону мисс Рузенкрейц — и я буду вынужден Вас убить, таков мой приказ, — словно извиняясь, но не менее твёрдо произнёс Джеремия. — Сэр Джеремия… — вздохнула Рузенкрейц и жалобно посмотрела на Готтвальда. — Пожалуйста. Первый рыцарь перевёл тяжёлый взгляд своего единственного оранжевого глаза на Эмили, которая смотрела на него с такой мольбой, которая была только ТОГДА. Джеремия вздрогнул от накативших воспоминаний убийства семейства Рузенкрейц и убрал клинок, отойдя в сторону. — Хорошо, — согласился Готтвальд, — но имейте в виду: одно неверное движение — и я Вас убью, — обратился он к Сергею. — Я пообещал Его Величеству защищать мисс Рузенкрейц от любой опасности. — Единственную опасность для Эмили представляете Вы! — прошипел злой русский. — Сергей! — крикнула русоволосая, садясь на кровать. — Замолчи, — прошептала она ему на ухо, когда обнимала, — или тебе мало? Рыцари Круглого стола — это не те люди, в общении с которыми можно позволять себе подобное. Особенно с Джеремией Готтвальдом, который одной своей двухметровой накачанной фигурой и хмурым взглядом внушал страх. Блондин с трепетом обнял синеглазую, его руки тряслись. Сергей прижался к её плечу и вдохнул знакомый ему запах лаванды. — Я думал, что тебя убили… — горько произнёс он. — Эмили… — парень заплакал. — Нет, я здесь, я живая, — она гладила его по спине, пытаясь успокоить — ОН тебя… ты в ЕГО… — парень всё никак не мог подобрать слов, — плену? — наконец-то нашёлся Соколовский. Эмили молчала. — Значит, да… ты его пленница. — Его Величество говорит, что я гостья… — выдохнула Рузенкрейц. — Названия разные, суть одна, — твёрдо проговорил Сергей. — Он делал тебе больно? — блондин посмотрел в глаза Эмили. Девушка закрыла глаза, поморщилась и отвернулась. — Ублюдок, — прошипел Соколовский, сжимая от злости зелёный пиджак синеглазой, — сволочь, — в глазах парня зажглась злость. Джеремия всё так же продолжал смотреть на парня тяжёлым взглядом. Нет, он ничуть не обижался на парня за слова на его господина, кто этот Соколовский такой? Этот глупый щенок вообще ничего не смыслит в этой жизни, он не имеет права судить об императоре, но он судит — и его суждения ошибочны. Эмили посмотрела на человека с золотой маской и словила его тяжёлый взгляд, направленный на парня. — Вы… не злитесь на него… — пробормотала Рузенкрейц, смотря на рыцаря. — На дураков не обижаются и уж тем более не злятся, — проговорил Готтвальд. — Сергей, — обратилась Эмили к парню, которой ещё сильнее стиснул её в своих объятиях, — ОН… не делал мне больно специально, — сама не понимая зачем, девушка оправдывала ви Британию. — Его Величество… он даже в какой-то степени… — синеглазая покраснела, — заботится, — нерешительно произнесла она. — Заботится? — не понимал Сергей. — Боже, Эмили! Что с тобой, ты больна? — тихо спросил блондин. — Кровавый император и заботится? Что ОН с тобой сделал? — Я-я… — Рузенкрейц не знала, что ответить. Джеремия усмехнулся, хитро посмотрел на парня и сложил руки, всё также оставаясь в полной боевой готовности. Он смотрел на него с таким превосходством, будто это он облапошил парня, а не его господин. — А твои дядя и тётя? — спросил парень. — Они… — девушка замялась, а затем рассказала всё, как сказал ей император и все свои предположения. — Значит, ты думаешь, что они давно знали, кто такой… — протянул парень. — Да. — Не думаю. Они всё же твоя родня, уверен, что они тебя действительно любят и не отдали бы в лапы этому чудовищу, — Сергей тяжело задышал. — Как ты? Болит ещё рана? — неожиданно и искренне спросила девушка, не желая продолжать этот разговор и почему-то слышать какие-то оскорбления в адрес Лелуша. «Не такой уж он и плохой», — неожиданная мысль пронеслась в её сознании, и она мысленно дала себе подзатыльник за подобные мысли. — Да, немного. Но, как видишь, уже могу сидеть, — улыбнулся блондин, ему приятна была забота девушки. — Прости меня, — пробормотала девушка. — Я делала тебе больно: перестала общаться, не слушала то, что ты говорил… из-за меня ты чуть не погиб, — она сильнее прижала парня к себе. — Я не сержусь, — парень с новой силой вдохнул запах лаванды. — А как весь класс… — она замялась. — О, их лица надо было видеть тогда в кафе, — он посмеялся. — Я так испугался за тебя. Все испугались. Элайджа же тебя утащил, а настроения Тода всем известны, тем более, что он с вами вечно лазил. Понятно почему, — Сергей вздохнул. Слишком свежими были его воспоминания о том, как затихло всё кафе, стоило только человеку в белом костюме, костюме Кадиса, показать своё надменное, полное торжества и насмешки над всем миром лицо. Как затихли улицы, казалось, весь мир погрузился в скорбное безмолвие, пронзённое мрачным осознанием участи всего мира, и как взгляды сотен, тысяч людей были направлены только на экраны, как они со страхом смотрели и слушали Дьявола-императора, решившего вырваться из ада. Как он понял, зачем пришёл Элайджа Тод. — После они меня навещали, и Сато тоже. Знаешь, у учителя было такое лицо, словно он в чём-то виноват, такое смятение… — пробормотал Соколовский. Они говорили дальше, пытаясь наститься каждым моментом. — Как он тебя пустил? — спросил зеленоглазый блондин. — Он не хотел… злился очень, а потом почему-то сказал, что если я всё ещё хочу, то могу… — Вот как, — хмыкнул русский. — Наверняка, какой-нибудь очередной план. Я… — начал парень, но его перебили. — О-ё-й, — протянул Первый рыцарь, только что подошедший к окну и смотрящий в то. — Беда… На улице стоял чёрный Линкольн Навигатор, возле автомобиля стояло ещё несколько чёрных машин и несколько десятков солдат. — Мисс Рузенкрейц, лучше отойдите от Соколовского, — обеспокоенно произнёс Готтвальд, косясь на дверь. — Что? — спросила девушка, всё также обнимая блондина. Двери палаты распахнулись и ударились о стены. Эмили резко повернулась на звук. На пороге комнаты стоял император. Глаза мужчины горели пламенем, лицо и до того перекошенное в злобе, теперь, при виде обнимавшей парня девушки, и вовсе превратилось в страшную гримасу. Эмили показалось, что сейчас перед ней вовсе не человек, а самый настоящий зверь. Джеремия подскочил к девушке и, схватив ту за руку, оттащил её от Сергея. — Уведи её… — прохрипел ви Британия. — Нет! — крикнула Эмили, которую Первый рыцарь уже буквально выволок из палаты. Рыцарь оттягивал её от палаты, а она брыкалась в его руках, пытаясь зацепиться за что-нибудь и вырваться. — Эмили! — крикнул Сергей, пытаясь встать, но в районе левого лёгкого вспыхнула адская боль — и он, застонав, упал на кровать. В палату зашёл человек, которого боялись и ненавидели, которого обожали и любили. — Считайте, что это было ваше прощание, — холодно и зло произнёс Лелуш. Двери захлопнулись — и Эмили больше не видела того, что происходило в комнате. Она продолжала изворачиваться, но Готтвальд железной хваткой держал её. — Простите, мисс Рузенкрейц, но ЭТОГО приказа я не могу ослушаться, — прошептал Джеремия. Эмили прекрасно услышала эти слова, затем успокоилась. — Я не злюсь на Вас, — прошептала девушка, — Вы и так уже дважды нарушили приказ Его Величества ради меня… может и не ради меня, но из-за меня точно, — усмехнулась синеглазая. Эмили осмотрела коридор, в котором сейчас находилось неприличное количество человек в чёрной военной форме на квадратный метр, а ещё в коридоре находились врачи, которые косились с интересом и ужасом на ту палату, из которой её выволок Первый рыцарь. Джеремия вздохнул, а затем произнёс: — Пойдёмте в машину, вряд ли Его Величество пустит Вас к нему. Эмили кивнула, человек в золотой маске отпустил её — и они пошли по коридорам больницы, спускаясь на первый этаж. Она не обращала внимания ни на медперсонал, ни на пациентов, которые, вытаращив глаза, смотрели на неё и Первого рыцаря, который сопровождал её. Она села в машину и стала ждать императора. «Только бы он его не убил…»***
— Не спите? — спросил у неё мужчина, который обнимал её за талию и уткнулся носом в макушку. — Нет, — коротко ответила она. — О чём Вы думали? Вы ведь о чём-то думали, верно? — Вам не понравится, если я скажу, — пробормотала синеглазая. — А… значит, о Соколовском… — он тяжело задышал, сердце его забилось чаще. — Не бойтесь, я больше не злюсь насчёт этого, — рука ви Британии, на которой не лежала девушка, накрыла кисть Эмили и крепко сжала, сам император потёрся носом о её макушку, сердце снова стучало в привычном, спокойном ритме. Эмили уже привыкла к таким действиям со стороны императора и знала, что даже если и наорать на него, то ничего не изменится — он всё так же будет продолжать делать это. А потому русоволосая тяжело вздохнула и залилась краской. — О чём… о чём Вы тогда говорили с ним? — спросила Эмили, поворачиваясь к императору. — Расскажу, если Вы исполните моё желание, — усмехнулся Лелуш. — А Вы всё такой же корыстный, — констатировала факт девушка. — Ну… моё желание несколько странное, но его не трудно выполнить. — И что же это за желание? — Скажу, когда пообещаете, что выполните. — Я не знаю, на что подписываюсь… — вздохнула Рузенкрейц, — ну хорошо! Я сделаю это, чего Вы хотите? — Станцуйте со мной, — ещё шире улыбнулся ви Британия. — Помнится, в прошлый раз нам помешали, так что… я не насладился танцем с Вами. — А мне казалось, что Вы именно наслаждались. Такой-то момент, как не насладиться… когда весь праздник, который должен был ознаменовать начало «нового» мира, окончательный конец эры жестокости и войн — Вашей эры — в итоге превратился в эту самую жестокость и войну. О да, начало стало концом, разве Вы не должны были этим наслаждаться? — холодно спросила девушка. — Ну за что Вы так со мной? — вздохнул брюнет. — Я не наслаждался праздником потому, что не знал, когда эта бойня начнётся, я беспокоился о Вашей сохранности, и потому мне было не до веселья, — серьёзно произнёс Кровавый император. — Вы беспокоились обо мне? — Эмили внезапно осипла. Мужчина сильнее прижал её к себе и тихо, но твёрдо прошептал: — Да. Спустя минуту молчания и сделанных выводов, она всё же заговорила: — Так о чём Вы разговаривали? — Не поверите, если я скажу. О милосердии, — усмехнулся император.***
Соколовский зло смотрел на Лелуша ви Британию, морщась от боли в груди. — Ты жив, — недовольно произнёс брюнет, успокаиваясь или пряча свою злобу. — Должно быть, это большая потеря для Веллингтона: всё же, если бы ты умер, то я вручил бы ему Императорский Британский орден. Но ты всё же жив, — твёрдо произнёс последние слова он. — Сволочь, — выплюнул Сергей. Лелуш прищурился и хитро улыбнулся, показав все свои тридцать два белоснежных зуба. — А пооригинальнее ничего не придумал? — весело спросил Кровавый император. — Как ты мог так жестоко поступить с Эмили?! — воскликнул блондин. — Жестоко? — не понял Лелуш. — Да ты, похоже, не знаешь, что такое жестокость, мальчик. Я проявляю к ней всё своё великодушие! — он развел руками. — Ты… — начал Сергей. — Не тебе меня судить. Ты никогда не был на моём месте и никогда не окажешься. Ты понятия не имеешь ни о том, что я пережил, ни о моих мотивах, — холодно проговорил брюнет. — Зачем ты пришёл? Не поверю, что совесть замучила — у тебя её нет. Ви Британия засмеялся и весело проговорил: — Спасибо за достойную оценку моих качеств. Я пришёл к тебе из милосердия. А ещё он влетел в эту палату из-за безграничной ревности. — Врёшь, как дышишь. Нет у тебя чувства жалости, — злился блондин. — Жалость и милосердие не одно и то же. Жалость была бы, если бы я позволил тебе видеться с Эмили… но она никогда не была бы с тобой. Как тебе такая жалость: ты виделся бы с ней, но с ней не был. И всё это время ты бы смотрел, как любимая девушка была бы с другим. Это жалость, которую все так любят, — он пожал плечами. — Но моё милосердие заключается в другом… — протянул император, подходя к кровати и сверху в низ смотря на блондина, — я мог бы сделать так, чтобы ты забыл о своей любви… Это было бы лучшим вариантом для тебя. Сергей непонимающе смотрел на Лелуша. — Что ты… забыть о любви? Нет… К тому же, это невозможно. — Невозможно, говоришь? Помнишь, как тогда — в первый день учёбы после Рождества — вы твердили, что я не могу быть живым, но я уже был, я ходил прямо среди вас, а вы, ослеплённые своим счастьем от жизни в «новом» мире, не замечали очевидного? Помнишь, как я водил всех за нос, водил по краю? Помнишь, как два года назад я завоевал мир? О да, вы все так свято были уверены, то Дамокл выстоит… что Зеро принёс вечный мир… Это Я принёс вам тот «новый» мир, который вы уничтожили, за что и платите. А знаешь, что самое забавное? Это Эмили меня освободила, — прошептал он, — не специально, но всё же… Что это, рок? Наша с ней встреча казалась невозможной, но всё же это произошло, как и всё остальное. И теперь ты твердишь мне, что в этом мире есть что-то невозможное? Соколовский смотрел на Кровавого императора — и с каждым его словом, парню становилось больно. — Даже если и так… Лучше я буду мучиться всю оставшуюся жизнь, чем забуду о любви. От любви отказываются только слабаки. — Хм… — улыбнулся Лелуш. — Хороший ответ. Ты сам выбрал. От любви действительно отказываются лишь слабаки, — он развернулся по направлению к выходу из палаты. — Любовь — страшная болезнь, Сергей, из-за неё люди превращаются в таких, как я, — он повернулся к нему. — Но отказываться от неё — верх слабости. — Ты ведь сам никого не любишь! — крикнул Сергей. — С чего ты взял? Может, моё понятие о любви просто отличается от общепринятого? — он развернулся. — Я слышал, что у тебя умер отец… Соболезную, впрочем, не могу сказать, что мне знакома боль от утраты отца — своего-то я убил собственными руками, — улыбнулся ви Британия. — Или быть может, ты знаешь правду о своём отце? Соколовский напрягся. — Твой отец стал тем, кем когда-то был я… Зеро, — прошептал брюнет и серьёзно посмотрел на шокированного блондина. — Я знаю, ты хочешь мести, и это желание мне понятно. Можешь сколько угодно клясться отомстить и проклинать меня… Но если ты заодно с Зеро станешь у меня на пути, пощады не жди — с грязью смешаю, — холодно, зло и угрожающе закончил император и развернувшись быстро вышел из кабинета. Он вихрем пронёсся по коридорам больницы, не обращая внимания ни на персонал, ни на пациентов, которые, казалось, сейчас замертво лягут, если он только посмотрит на них своим пугающим взглядом: смесью бешенства, ненависти, презрения и даже безумия. Но он не смотрел на них — мысли ви Британии занимали только Соколовский и Эмили. Брюнет сел в машину, где находилась Эмили, водителем по-прежнему был Готтвальд. Лелуша трясло — он был очень зол, хотя и доволен. Соколовский действительно был для него красной тряпкой. Синеглазая молчала — и император не знал, что в мыслях у девушки. Они кажется проехали в полной тишине уже половину пути, как Рузенкрейц внезапно тихо произнесла: — Простите. Брюнет услышал не извинение, а скорее «я Вас боюсь», но всё же спокойно ответил: — Мне не за что на Вас обижаться. Он соврал — он был обижен, впрочем, ви Британия не знал на кого: Сергея, Эмили, судьбу или, быть может, даже на себя. Да, наверное, сейчас он ещё и на себя обиделся за то, что девушка его боялась. Лелуш положил свою голову на плечо русоволосой, взял её ладонь в свою, крепко сжал и устало прикрыл глаза, вдыхая приятный запах и успокаиваясь. Внезапно он почувствовал, как на его голову легла голова Эмили. Глаза у мужчины внезапно стали по пять копеек. — Не злитесь, пожалуйста… — как-то виновато проговорила синеглазая, а затем добавила: — Спасибо. Ради одного этого скупого спасибо он был готов ещё раз позволить увидеться с этим Соколовским, но нет. Она больше не просила.***
Да, у Лелуша было просто прекрасное настроение после окончания переговоров с Кагуей, но как только его мысли не занимала политика, в голове вспыхивало одно слово, имя — «Эмили». Это имя всё время находилось на кончике языка, готовое сорваться в любой момент. Ему хотелось увидеть девушку, но когда император спросил, где сейчас Рузенкрейц, и узнал, что та всё ещё с Соколовским, он взбесился. «Как?! Почему этот кретин?! Почему не я?!» — крутилось тогда у него в голове. Бешенство накатывало всё сильнее: Эмили последние несколько дней говорила о Сергее — и Лелуш терпел, она с нетерпением ждала приезда в Токио только из-за Соколовского. Ви Британия видел, что общение с ним, не приносит девушке никакого удовольствия — она его терпит. Но ему так хотелось ошибаться. И вот он сегодня попросил синеглазую не задерживаться… и это плата за его доброту! Лелушу казалось, что Эмили всё делает специально, чтобы его злить. Но больше всего злило то, что она предпочитает ему этого кретина, по мнению брюнета. Не его, который так много раз её спасал, который специально, чтобы порадовать Эмили, быстрее закончил войну, чтобы русоволосая поскорее наговорилась со свои блондином. Но она вновь пренебрегла им… Вероятно, если бы он сейчас был один, то долго бы сидел на полу или ещё где-нибудь, морщась от обиды, но он не один и не имеет права показывать свою слабость, но эмоции надо выплеснуть, а легчайший путь — гнев. Он не помнил, как мчался на чёрной машине к больнице, лишь узнав адрес. Мужчина не помнил, как ворвался в больницу с лицом, перекошенным в гневе, пугая находившихся там людей: и военных, и нет. Как он уверенно шёл по коридорам, как от него буквально отпрыгивал персонал больницы с ужасом глядя ему в спину. Когда Лелуш открыл двери палаты и увидел, как девушка обнимает Соколовского, он уже был не в себе. «Почему опять не я?!» — взревел он тогда в мыслях. Брюнету казалось, что сейчас он прямо на глазах Рузенкрейц убьёт русского, но как только Джеремия провёл Эмили рядом с ним, император услышал знакомый запах девушки и успокоился: она рядом, она с ним, она ВСЕГДА будет с ним, и никто не помешает этому. Когда двери захлопнулись, он осознал, что всё, синеглазая больше никогда не увидит Сергея, а значит… Она ЕГО. Он сильнее обнял девушку. — Как бы Вы заставили Сергея забыть о любви? — поинтересовалась Рузенкрейц. — В этом мире есть сила… она могла помочь, но не стоит говорить о том, чего не произошло, — быстро закончил Лелуш, своей интонацией показывая, что не хочет продолжать. Они пролежали в тишине несколько минут, которые тянулись бесконечно долго. — А кого Вы любите? — внезапно спросила русоволосая. — Я? — спросил мужчина. — Я… — он растерялся. — Не хочу об этом говорить.***
«Да, я умер…» — понял шатен. Сердце Нулевого рыцаря сжалось от боли, он непонимающе смотрел вперёд, на девочку с простреленной головой. Он покосился всё таким же шокированным взглядом на вытянутую руку, в которой был зажат пистолет, палец нажимал на курок. Всего на одно мгновение ему показалось, что выстрелил не он, что стреляли вовсе не девочку, а в него самого. Больше не было никаких отговорок, что он уничтожает врагов Британии, что он рыцарь, меч императора, и это его обязанность. «Ты не рыцарь, — проговорил его собственный голос в голове, — ты убийца». Да, он убийца, и этого нельзя отрицать. Растерянный взгляд Нулевого рыцаря исчез — и его место заняло равнодушие, маска, которая отныне его настоящее лицо… вместе с презрением и гневом. Он убрал пистолет и вновь посмотрел на казнённую. Девочка была последней приговорённой — и он быстро прошептал молитву и перекрестился. Как пошло выглядело это со стороны. Но ему уже плевать. Нулевой рыцарь подошёл к Расселу и произнёс: — Вы разжалованы, более того, отныне Вам запрещается носить военный мундир Священной Британской империи, — на этих словах зеленоглазый развернулся и отошёл от бывшего офицера. — Она же была ребёнком! — крикнул Рассел. — Приказы императора не обсуждаются, Вы нарушили приказ, — ледяным тоном произнёс Куруруги. — Ты не император! — закричал бывший офицер. — Мне прекрасно известно, кто я. Я — Нулевой рыцарь Круглого стола Священной Британской империи, наместник зоны Япония, и покуда ношу эти титулы, я здесь сродни Его Величеству. Вы нарушили и мой приказ, и приказ Его Величества: он велел не жалеть ни одного террориста, выполнять МОИ приказы… — почти шёпотом говорил Сузаку, всё ещё не поворачиваясь к собеседнику. В звенящей тишине на площади каждый слышал полушёпот Нулевого рыцаря. Рыцарь развернулся к Расселу и медленно подошёл. Стук его каблуков показался слишком громким для всех находящихся на площади. — Джонатан Рассел, — на лице Куруруги показалось презрение, он скривил губы, — за измену короне и неповиновение британскому престолу Вы проговариваетесь к смерти, — на этих словах лицо его скривилось в гневе — и Куруруги схватил рукоять меча, покоившегося в ножнах, быстро вынул клинок и одним чётким движением отрубил бывшему офицеру голову. Кровь хлынула из трупа, словно из фонтана — и Нулевой рыцарь отошёл. Он достал белый шёлковый платок и как тогда, ещё на прямой трансляции, вытер меч, но теперь уже другой. Сузаку показалось, что он умер. Но если он снова умер, то кто тогда родился? Он не знает. Для всех ничего не изменилось: он всё так же был Нулевым рыцарем: жестоким к неповинующимся британской короне, но Сузаку-то чувствовал, что это действительно конец. Всё это время, с момента, как спустя два года люди вновь кричали «Олл хайль Лелуш», и до сегодняшнего дня… всё это время играл реквием. И лишь сейчас он окончился. Куруруги ни одним движением не выдал того, что чувствовал, напротив, всем своим видом показывал свою уверенность. Нулевой рыцарь сощурился и обвёл взглядом площадь, особенно заостряя внимание на солдатах, и в этом взгляде читался вопрос: «Ну, кто ещё посмеет что-то сказать?» Никто не сказал.***
Лелуш крепко обнимал девушку, когда та произнесла: — Вы мне сейчас все кости переломаете. Он слегка расслабил объятия. — Вы такая мягкая и приятная… — протянул довольно ви Британия. Девушка покраснела и отвернулась, но затем проговорила: — Вы мне ещё неделю назад пообещали, что расскажете, как прошла встреча с Кагуей Сумераги… Вы так и не рассказали. — Встреча как встреча… Обсудили условия сдачи и подписали документ. Что Вы там такого интересного нашли? — пробурчал Лелуш, хотя ему было приятно, что девушка сама с ним разговаривает, что именно она и начинает разговор. — Вы ведь… были Зеро, — тихо проговорила Эмили. — Насколько я знаю, Кагуя Сумераги была весьма близка к Зеро во времена Второго Чёрного восстания, вот мне и интересно, как прошла встреча бывших союзников. — Она меня боялась. — Немудрено — Вас каждый встречный и поперечный боится, разница только в том, что одни просто боятся, вторые боятся и ненавидят, третьи боятся и обожают. — А Вы? Вы меня боитесь? — голос императора внезапно осип. Девушка долго молчала, после чего всё же тихо произнесла: — Да. Иногда Вы действительно становитесь страшным… иногда, — последнее она уже тихо-тихо прошептала, что, впрочем, не помешало человеку с глазами цвета аметиста расслышать сказанное. — Значит, Вы хотите знать о нашей с Кагуей встрече… — задумчиво протянул Лелуш.***
Они шли по коридорам молча, заговорили лишь тогда, когда за ними захлопнулась дверь и они остались наедине в небольшой, но уютной комнате. — Здравствуй, Лелуш, — с некоторой нервозностью проговорила Сумераги. — Здравствуй, — император самодовольно улыбнулся и как-то пристально рассматривал девушку. — Ты изменилась… ростом что ли выше стала? — Зато ты такой же, — заметила зеленоглазая. — Я теперь, — он ухмыльнулся, — навсегда таким и останусь. Хотя, может, конечно, и есть способ — я ещё не искал. — Значит, ты теперь бессмертен… — вздохнула Кагуя. — Разочаровывает, не так ли? — белозубая улыбка показалась на лице брюнета. — Убить меня становится сложнее… впрочем, у меня уже есть потенциальный убийца и не один, — ви Британия улыбнулся. — И кто же это? — поинтересовалась японка, пытаясь показать своё незнание, что вышло наигранно, по мнению Лелуша. — Девушка, японка, брюнетка… — протянул император, — глаза карие, что ещё? — он вздохнул. — Ах да, зовут ещё Моримото Мизуки. С.С. дала ей гиасс ещё до моего второго восшествия… тебе ведь эта пиццеедка рассказала о ней? — Откуда знаешь? — напряглась зеленоглазая. — Очередные игры с гиассом? — Верно. Интересно, а С.С. может так, как я? Или она вообще не пыталась даже? — Как там… после смерти? — Отвратительно, — небрежным тоном произнёс ви Британия. — А тут ещё хуже — холодно. — Ты, должно быть, попал в самый эпицентр ада… А в крови плавал как все тираны? — прищурилась Сумераги. Лелуш усмехнулся: Кагуя всегда, когда боялась, становилась слишком весёлой, слишком бесстрашной. — Нет. Зато голова болела в не себя и сердце тоже. Слава Богу, что теперь болит только голова, и то иногда… — Сердца-то у тебя не осталось… — пробормотала зеленоглазая. — Нет, оно на месте, просто не стучит, вернее стучит, но иногда. — Кто та девушка, с которой ты пришёл? — поинтересовалась Кагуя. — До меня тут слушок дошёл, что ты обзавёлся любовницей, это она? Ви Британия пожал плечами и сжал губы, приподняв брови. — Значит, не скажешь… — А сама не догадаешься? Ты же умная… — А чёрт тебя знает, что у тебя в голове и кто она тебе. Это, к тому же, не моё дело. — Надо же… — пробормотал брюнет, — у Кагуи Сумераги появилось чувство такта. Как-то не вяжется с той девчонкой, которая утверждала, что она моя жена, пока я был Зеро, — усмехнулся ви Британия. — Мне это что, до конца жизни каждый будет припоминать? — Разумеется, а я в первую очередь. Кстати, всё ещё хочешь быть моей женой? — спросил Лелуш, хлопая глазами, в которых плясали чёртики. — Не горю желанием, — по телу японки прошли мурашки. — Что, не прельщает перспектива быть женой Дьявола-императора? — он изогнул правую бровь. — Ты слишком преувеличиваешь свои способности, ты так… бесёнок, — она самодовольно усмехнулась, старательно отводя взгляд от цепких аметистовых глаз мужчины. — Обманывать ты умеешь так же, как Джеремия шутить… Впрочем, у Джеремии просто специфическое чувство юмора, заканчивается, правда, не очень хорошо: люди редко думают, что Первый рыцарь шутит, когда направляет на них дуло пистолета, а потому иногда хватают сердечные приступы. Ну и ладно, выглядит довольно забавно зато… — ви Британия хмыкнул. — Скажи, а тогда — на казни — тебе было страшно? — Да. Тогда ты был Кровавым императором, я видела, как ты смотрел, улыбался, ходил, разговаривал… Ты очень хорошо играл. — Невозможно быть тем, кем не являешься, — спокойно проговорил Лелуш. — Я не играл. — Ты был страшным человеком, а сейчас… — она вздохнула, — я даже не знаю: хуже ты или лучше. — Ты ещё раздумываешь над этим? Я фактически убил Нанналли и ничего не почувствовал. — Но ты ведь согласился провести переговоры. Не уничтожил Токио, к японцам не относятся, как к скоту — Сузаку ведь действует по твоему приказу, наверняка, это так. — Я думал над тем, чтобы уничтожить Токио, но потом у меня разыгралась ностальгия, да и Эм… — он замялся, — хотелось ещё разок побывать тут. Скажем так, если бы для исполнения моих планов нужна была твоя смерть или уничтожение Токио, то я бы это сделал не раздумывая. — И какие у тебя планы? — нахмурилась японка. — Самые очевидные: вернуть себе то, что по праву моё — власть над всем миром, и спокойно править, может быть, даже вечно. Кагуя помотала головой и произнесла: — Значит, всё-таки хуже… Это было ожидаемо. Брюнет нахмурился, но вскоре его лицо вновь стало равнодушным, а в глазах читалась насмешка — одно из его любимых лиц. — Итак, ты хотела предложить свои условия сдачи… Эти слова значили, что их условно дружеская беседа окончена и сейчас перед ней уже Лелуш ви Британия, Кровавый император, но не в коем случае не Зеро… бывший Зеро. Лелуш перестал быть Зеро не тогда, когда перестал носить знаменитую маску, он перестал быть Зеро, когда умер. — Какую судьбу ты приготовил Японии? — Япония вновь становится колонией Британии, отличие лишь в том, что будет называться всё так же — Япония… а, ну и нумерованных больше не будет, впрочем, нигде больше не будет. Все граждане Японии будут признаны гражданами Британии и будут иметь абсолютно те же права, что и жители метрополии. Как видишь, всё примерно так, как ты и хотела. Доминион я из Японии не сделаю — у вас сакурадайта полным полно и давать вам какой-никакой суверенитет желания нет. Генерал-губернатором будет Куруруги, всё же он японец по крови, хотя тут, — он указательным пальцем ткнул в висок, — британец. Ну что ж, он и к японцам, и к британцам сможет проявит жёсткость, даже жестокость, если нужно будет — всё же коренные британцы привыкли закрывать глаза на действия своих собратьев, — император шумно выдохнул и прикрыл глаза. — Значит, ты бы так сделал с самого начала? Выходит, я зря сдалась вам. — Ну почему же? Если бы ты не сдалась, война бы до сих пор продолжалась, — пробормотал он с закрытыми глазами. — Ты ведь специально тянул с переговорами? Хотел успеть уничтожить как можно больше войск ССШ здесь… Лелуш улыбнулся. — Даже не представляю, как ты догадалась… — Не надо сарказма, Лелуш. Ты смеёшься над смертями людей… — Да. И что с того? Есть выражение: что позволено Юпитеру, то не позволено быку. Так вот, я Юпитер: захочу, умрёт ещё больше, какая мне разница, скольких я убью, если я уже обречён гореть в аду? Сумераги лишь тяжело посмотрела на него, вздохнула и помотала головой. — Раньше ты был лучше — ты был человеком, БЫЛ… — Может, оно и к лучшему? Приходится чем-то жертвовать, когда становишься императором, — тонкие губы мужчины растянулись в улыбке. — Мы, императоры, настоящие правители, а не вы, которые себя ими мнят, но не являются, избавляемся от души. Она мешает.***
— Так почему Вы не уничтожили Токио, если у Вас была такая идея? — спросила Эмили. — Я не хотел говорить этого Кагуе, но, думаю, Вам можно сказать. Я подумал, что Вы не захотите этого, подумал, что всё же Вы захотите там побывать хотя бы раз, да и там близкие Вам люди, из академии, вот и… — Вы не сделали этого из-за меня… ради меня? — в голос девушки задрожал. — Да. Рузенркейц сжала губы, но количество процентов неизменно росло и приближалось к ста.***
Куруруги сидел в офисном кресле и без всякого слушал доклад своего адъютанта. — Что насчет вчерашней казни? Волнения? Реакция? — спросил он холодно, даже несколько раздражённо. — Японцы в шоке, но восстания подымать не собираются. Весь мир… не успел ещё узнать, но думаю, к вечеру, мы уже увидим их реакцию. — Вот оно как… Хорошо, свободен. Адъютант вышел из кабинета, оставив рыцаря в одиночестве. Сузаку прикрыл свои глаза и просто наслаждался тишиной и минутами хоть какого-нибудь покоя.***
Он сидел во главе стола и смотрел на девушку, которая как-то мечтательно улыбалась и мерно поедала завтрак. Лелуш всё никак не мог понять, отчего же девушка так себя ведёт, впрочем, Эмили и сама не знала причины этой улыбки. Ви Британия смотрел на неё нечитаемым взглядом, казалось, что он даже не в этом мире сейчас, настолько отстранённым выглядел брюнет. Внезапно взгляд его сделался каким-то злым — и это не укрылось от девушки. — Ваше Величество, что-то случилось? — осторожно поинтересовалась русоволосая. Как показалось Рузенкрейц, глаза императора несколько почернели и даже заалели, но разве могут глаза иметь такой странный цвет — алый? Для Эмили Лелуш выглядел сейчас так, словно он не в себе: тяжёлый, какой-то безумный взгляд, лёгкий прищур, сжатые, словно от сильной боли, зубы, ноздри широко раздувавшиеся от дыхания. Его внезапно кинуло в жар. Он не отвечал. Под его правой рукой, которой он держался за подлокотник стула, треснуло дерево. Второй подлокотник грозила постигнуть такая же судьба. На скулах брюнета заиграли желваки. Император с невероятным трудом отвёл взгляд от девушки, прикрыл глаза и глубоко вдохнул, закусив губу. — Всё в порядке, — прошипел мужчина, затем резко подорвался и быстро вышел из столовой, оставив шокированную девушку. Стоило мужчине выйти из столовой, как ему резко стало холодно. Он повернулся к открытым дверям, откуда на него смотрела шокированная Эмили, снова кинуло в жар. Отвернулся — и снова холодно. Лелуш чертыхнулся и ушёл в свой кабинет. — И что это было? — спросила Эмили у своей служанки. Валери в ответ лишь пожала плечами, смотря вслед ви Британии таким же взглядом, что и Рузенкрейц.***
— Да, я наслышан о казни… — пробормотал Лелуш, разговаривая с Нулевым рыцарем по видео связи. — Ты знаешь, почему я так поступил, — прошипел негодующий Куруруги. — Знаю. Знаю даже лучше, чем ты сам. Ты сделал это не столько ради Британии, сколько ради самого себя. Ты отрезал себе все пути отступления, по крайней мере, ты так наверняка думаешь, — вздохнул император. — Но я, если честно, не понимаю в чём разница между ребёнком и взрослым человеком: у них, что, ноги растут из другого места? Не понимаю, почему ты так злишься и даже убиваешься: то, что она была на десять лет младше ещё ничего не меняет… — он прикрыл глаза — и увидел образ Эмили, после чего резко распахнул глаза. — Лелуш, — продолжал шипеть Сузаку. Но для Лелуша всего на мгновение показалось, что его имя произнёс не Нулевой рыцарь, а Рузенкрейц. — Что Лелуш? — прошипел он, снова закрыл глаза и снова их открыл, рвано выдохнув. — Или ты не знал, что тебе, возможно, придётся убивать детей? Думаешь, когда битва перешла на часть Токио, никто из этих детей не пострадал? Я тебя умоляю… Ты уже тогда убил их, а эта девочка… — он нервно пожал плечами. — Какая же ты всё-таки сволочь… — пробормотал Куруруги, не обращая внимания на странное поведения друга. — Может быть, но сволочью, знаешь ли, живётся легче. Прекрати из себя мученика тут строить, достал уже. Это был твой собственный выбор, так что прекращай страдать не пойми чем и возвращайся в норму. — Я надеялся, что ты меня хоть как-нибудь утешишь… — Она не почувствовала боли от пули. Утешил? — Кровавый император разозлился. — Или иди к своему адъютанту, попроси утешения, — фыркнул Лелуш. — В тебе нет ни капли сочувствия, — констатировал факт зеленоглазый. — Да, не болею таким. Сузаку, у меня сейчас такое чувство, словно ты первый раз убил… ты ведь и до этого убивал, так что изменилось? Всего лишь возраст жертвы, а так НИ-ЧЕ-ГО. И вообще я у тебя психологом не работаю, если так хочется поговорить с кем-нибудь, то найми специалиста… Линду вот хоть, например, жену Алестеира, весьма неплохой специалист. — Иди ты… Я тут пытаюсь понять, нормально ли то, что мне плевать, а он... — прошипел Куруруги и отключился. Лелуш усмехнулся: ничего, пусть позлиться, и в норму придёт и силы появятся от злости. Он посмотрел на место, где когда-то висел и его, и сестры портрет, где в скором времени будет висеть портрет Эмили — художник уже приступил к работе. Перед глазами вновь появился образ девушки. Да он и не исчезал никуда: он всегда думал о ней параллельно с ещё чем-нибудь. Да, в последнее время было тяжело находить рядом ней — рука то и дело норовила залезть под одежду Эмили. Император мечтательно усмехнулся и помотал головой, развеивая наваждение. Мужчина подорвался и пошёл в свои покои — на дворе стояла уже глубокая ночь. И всё же, ему было жутко жарко и его трясло.***
Он зашёл в комнату поздней ночью и увидел спящую девушку, различил каждую черту Эмили даже в кромешной тьме. Кромешная тьма… его душа. А ещё пламя… Адское пламя, которое пылало в нём. Пламя, имя которому было желание. Да, он желал. Впервые его сердце, весь он пылал так сильно… Даже ненависть к отцу из той прошлой жизни была просто ничем. Это тёмное желание, сжирающее его тёмную душу, появилось лишь недавно и с каждым днём оно становилось всё сильнее. Если раньше он любил, то сейчас к этой любви добавилось ещё всепоглощающее желание. Он смотрел на Эмили — и его начинало трясти. Но что он мог поделать? Пусть он и бессмертен, но всё же он человек, такой же слабый человек, не способный противостоять своим страстям! Он не мог не смотреть на неё, не быть рядом — он умирал без неё. Он слаб… Его глаза зажглись проклятой силой и горели алым темноте. Лицо его вдруг стало болезненно безумным. Он на подкашивающихся ногах подошёл к кровати, присел возле спящей девушки. Мужчина трясущимися руками провёл ладонью по её лицу, тяжело дыша и всё так же смотря. Он уже не соображал, он не видел — она затуманивала его разум, слепила его. Было лишь пламя. — Ммм… — пробормотала сонная девушка, — Ваше Величество, что-то случилось? — спросила девушка, узнавшая посетителя по знакомому приятному запаху, но не открывавшая глаз. Он слышал её голос, но он не отрезвлял, как раньше, напротив — огонь разгорался с новой силой и он всё больше погружался во тьму. Брюнет провёл ладонью по её щеке — и ему казалось, что ладонь его горела от этих прикосновений. Мужчина наклонился и с каждой секундой оказывался всё ближе к её губам. О да, у него весь день перед глазами был её образ. Он не мог думать ни о чём, кроме неё. Этот образ, что раньше развеивал тьму, теперь стал её причиной. Он прикоснулся своими сухими губами к её пухлым. Никто и ничто ещё так не затуманивал его разум, даже власть… Девушка резко открыла глаза, почувствовав не то, что поцелуй — её голову грубо держала мужская рука. Она видела еле различимый силуэт мужчины, который закрыл глаза. Эмили так обомлела, что не могла ничего поделать из-за шока. А мужчина, не останавливаемый сейчас никем, продолжал ещё грубее и властнее впиваться в губы девушки, буквально вгрызаться, рыча от удовольствия. Он залез на кровать и повис над девушкой, уже одной рукой скользя по её талии, до боли сжимая её, другая рука всё так же грубо держала голову синеглазой. Ногами он придавливал её ноги. Внезапно он почувствовал, как его пытаются оттолкнуть, но это лишь ещё сильнее распаляло. Он играл, он не позволит ей победить. Тогда ещё сразу после её прибытия во дворец он хотел ей проиграть, он поддавался, но сейчас… Эмили буквально задыхалась, ей не хватало воздуха — мужчина всё никак не прекращал свой поцелуй, причиняющий боль и вызывающий отвращение. С каждой секундой тело становилось всё слабее, и она начинала терять сознание. Он отстранился, но лишь за тем, чтобы следом впиться в её шею, сладко пахнущую мёдом, а та на вкус, по мнению мужчины, и того была лучше. — Прекратите! Хватит! — завизжала Эмили. Он отстранился и посмотрел на неё с ещё большим безумием. Девушка как поражённая смотрела в это адское пламя в его глазах, которое сверкало, рвалось наружу. Безумие… Всепоглощающее, заставляющее окончательно забыться безумие настигло его. —Моя! — прорычал мужчина и с новой силой накинулся на Эмили. Это были единственное слово, на которое он только был сейчас способен. Мысли не то, что путались, их не было вовсе! Лишь пламя, адское пламя, горевшее сильнее всего в его груди и глазах.