***
Вечером мама, увидев, что я почему-то хожу радостный, а не больной, настаивала на том, чтобы во вторник я пошёл в школу, но я уломал её позволить мне посидеть дома ещё день. Почти весь вторник, пока она была на работе, я занимался исключительно одним делом: дрочкой. Я кончил раз семь или восемь за день, последние несколько раз просто всухую. Иногда только останавливался, чтобы напомнить себе, что в этот раз наказание будет настоящим, а не игровым, и всё точно не будет так, как в моих фантазиях. Но я был уверен в том, что реальность понравится мне даже больше. В среду Валентин Валентинович, как всегда, явился ровно за пять минут до занятия. – Hello, – он красиво протянул «о» и, снимая пальто, оглянулся. – Мамы нет, сказала, будет вообще в шесть, – объявил я. – Hello, – повторил он уже совсем с другой интонацией, притягивая меня к себе и проводя по спине от затылка до копчика, как тогда у себя на кухне. Я не знал, чего я хотел больше: обслужить его и помочь ему снять пальто, или же просто упасть перед ним на колени, предлагая себя. Вместо обоих этих вариантов я просто придвинулся ближе к нему, почти прижимаясь всем телом. – Тихо, тихо, сначала английский, – Валентин Валентинович легко шлёпнул меня и отдал мне своё пальто. Всегда вешал сам, а тут запряг меня, как будто мысли мои читал. Английский не шёл. Я честно делал домашку, старался всё запомнить, но почему-то путался в простейших конструкциях и не мог даже объяснить план эссе, хотя мы это повторяли уже сотню раз. – And then… then the conclusion. It’s like… like… – Юрий! – Валентин Валентинович вдруг хлопнул ладонью по столу так, что я вздрогнул. Он никогда не делал так, такое у нас в школе себе позволяли только биологичка и физичка, обе грозные советские бабульки. – Мы чем с тобой сейчас занимаемся? – Английским, – потупился я. – Планом эссе. – А мысли у тебя не в английском, а где-то в другом месте. Сосредоточься. Иначе твоим главным наказанием будет твой балл ЕГЭ. Перерыв три минуты. Я решил отойти и посмотреть в окно, чтобы отвлечься. Смотрел на машины во дворе и думал, как бы было круто, если бы Валентин Валентинович трахнул меня в машине – не важно, что он не водит; как лестницы на детской площадке могут служить отличной опорой для веревочного бондажа; как я смотрел однажды порно, где парня трахали в подъезде. – So, you were saying… – начал Валентин Валентинович, явно ожидая, что я продолжу пересказывать структуру эссе. Я обернулся: он сидел, закинув лодыжку одной ноги на колено другой, а руку вытянул вдоль спинки стула, будто специально красовался. Я не знаю, хорошо ли прошло занятие, но я очень старался сосредоточиться на английском. Не мог понять, доволен ли Валентин Валентинович: он смотрел на меня с хитрым прищуром и исправлял только иногда. – Okay, we’re done, – он почти захлопнул мою записную книжку у меня перед носом, едва я закончил записывать домашку. Только тогда я понял, что он тоже еле держится, просто не показывает. – Now for the fun part. – Это не должно быть очень fun, – ответил я, вскакивая. Не мог больше сидеть. – Наказание же. От слова «наказание» у меня мурашки шли по коже – и в хорошем, и в плохом смысле. Вслух это слово звучало очень странно. – Fun for me, I mean, – Валентин Валентинович достал из рюкзака с таким знакомым значком небольшой чёрный пакет. – Come here. Мне даже не пришлось, собственно, подходить: он притянул меня к себе за резинку штанов и буквально усадил на себя сверху. Это была моя квартира, моя комната, но хозяином положения я себя не чувствовал совершенно. И мне это нравилось, чёрт возьми. – За что наказание, напомни? – он заставил меня смотреть ему в глаза, а мне как раз хотелось спрятаться при упоминании того, что я сказал в тот раз. – За… – я помедлил, попытался отвернуть голову, чтобы подумать, как это сказать, но он легко хлопнул меня по щеке, напоминая, что смотреть надо на него. Было унизительно, немножко обидно и очень сладко. Не так, как ощущались пощёчины в тот раз. – За то, что ляпнул чушь. – И ещё какую чушь, – кивнул Валентин Валентинович. – Помнишь наш разговор, где ты мне объяснял, каким должно быть настоящее наказание для тебя? Не игровое, самое настоящее, потому что не хочу, чтобы тебе даже в голову пришло такое повторить. Только сейчас до меня дошло, насколько он на самом деле был на меня зол. Не в шутку, не из-за моей провокации или внешнего вида, а из-за настоящего косяка в моём поведении. И я знал, что он всерьёз вознамерился это моё поведение исправить. Валентин Валентинович, может, и молодой, но воспитатель до мозга костей. – Помню, да. Настоящее наказание. Я сказал ещё тогда, что лучше не болью, а чем-то другим. Вы придумали что-то длительное, да? – You are one smart little boy, aren’t you? – он улыбнулся и передал мне пакет. Я уже догадывался, что там может быть. И правда – мужской пояс верности, маленькая металлическая клеточка для члена с миниатюрным замком сверху. И один металлический кружок сзади – будет поддерживать и яйца. Пиздец какая страшная штука, как средневековый пыточный девайс. Валентин, видимо, заметил моё напряжение, и погладил по спине: – Что думаешь? Выдержишь? – Долго? Он осмотрел меня с ног до головы, прикидывая, сколько будет длиться моё наказание. – Три дня. Я усмехнулся: – Выдержу. Я от вас ожидал дней тридцать, честно говоря. – Давай начнём с трёх, потом будем думать. Так значит, договорились? Точно сможешь проходить три дня? Без нытья, без отмазок, без всяких «желтых» и «красных», если только это не совсем крайний случай. Три полных дня и ещё чуть-чуть – до воскресенья. Так? – Всё так, говорились, – закивал я. – Я точно выдержу. – What a good boy, – похвалил он меня. Поцеловал раз, два, три, а потом повёл в ванную – надо было подмыться как следует перед тем, как надевать пояс. Это делал он сам: обнял меня сзади, заставив встать вплотную к ванной. Мыл тщательно, аккуратно, осторожно перебирая яйца и аккуратно оттягивая крайнюю плоть. Даже мыло взял мамино для интимной гигиены. Было странно, что всё это происходило у меня дома. Я чувствовал себя одновременно конченым извращенцем, совратившим репетитора, и самым большим счастливчиком на свете. У меня предсказуемо встал, и Валентину Валентиновичу пришлось чуть обдать мой член холодной водой и легко шлепнуть по яйцам. Сам пояс верности он надевал на меня уже в комнате, и там тоже пришлось дать мне немного остыть, потому что при виде Валентина Валентиновича мой член вставал по стойке смирно почти автоматически. Мне пришлось снова смотреть в окно и отвлекаться, пока, наконец, мой член не оказался заключенным в клетку. Пояс – на самом деле не пояс, конечно, а cock cage, – был мне чуть свободен, но в целом сидел довольно крепко. Снять точно не получится. Ходить было непривычно, но пойдёт. – Чуть-чуть надо было поменьше диаметр кольца, – он сжал двумя пальцами мою мошонку, и мне захотелось, чтобы он сделал это сильнее. – Но нормально, три дня проносишь. Постарайся не возбуждаться, чтоб ничего не пережимало, и не пытайся его снять, тут не исхитришься. Он всё ещё держал меня за яйца, а я постепенно начинал понимать, что не возбуждаться у меня точно не получится. И что сегодня я точно буду трахать себя пальцами, вспоминая, как бесстыдно и нагло он меня лапал. И что эти три – почти четыре, по сути, – дня станут для меня не просто наказанием, а пыткой, жестокой, кисло-сладкой. Валентин Валентинович дал мне подробную инструкцию по ношению – какое надевать бельё, какие брюки, как мыть, на что я просто кивал, – и вручил баночку крема и маленькую деревянную коробочку, как будто украденную с урока труда. Я потряс её – внутри что-то шумело. Было ясно, что открыть её можно, только разломав. – Запасной ключ. На случай совсем emergency. Ну, если со мной что-то случится. – Пусть не случается, – я положил коробочку в стол. Он огладил меня ещё раз уже через штаны, поцеловал, а потом вдруг засобирался домой. Застегнул рюкзак. – Веди себя хорошо. Ты выдержишь, I’m sure, – сказал он, уже стоя в коридоре. Я закусил губу. Мне было мало, мало его общества, его рук и его взгляда. – Ну что такое? – он присел на пуф в коридоре. – До прихода мамы ещё час. Времени много. А если не успеете уйти до её прихода, скажем, что задержались с эссе. А там можете и на ужин остаться, как раз мясная запеканка со вчера осталась. Мама только рада будет. Мне почему-то так хотелось, чтобы он остался, и я судорожно думал, чем бы ещё его завлечь. Что угодно, лишь бы он продолжал на меня смотреть. Валентин Валентинович точно знал, чем я мог его завлечь: – Well, what would you like to do in this hour? Это на английском называется «prompting» – когда побуждаешь кого-то сказать то, что ты хочешь услышать, украдкой, не напрямую. He was prompting me to say it again. Только он умеет возбуждать грамматической, сука, конструкцией. – I would like to suck your dick. Sir. – Но вот это чопорное «сэр» звучало не так. Валентину Валентиновичу не подходит. Поэтому я быстро поправился: – Master. – Master, значит. Сам назвал. Какой-то ты очень борзый для саба, – он усмехнулся. Я услышал этот лениво-растянутый американский звук, эту идеальную смесь а и э, которую я мечтал научиться произносить так, как он: Mæster. – Let’s go, then. Он прошёл обратно в мою комнату, и я почувствовал себя так, будто сорвал куш в лотерее.***
Валентин Валентинович и правда остался на ужин. Улыбался, разговаривал с моей мамой про какие-то школьные мероприятия, как ни в чём не бывало. Как будто не надевал он на мой член устрашающего вида клетку и не трахал меня в рот двадцать минут назад. Как будто столкнулись два мира – и оба эти мира были мои. Он ужинал и оставался у нас на чай не раз и не два – мама у меня любитель посидеть с гостями на кухне, – но ни разу я не обращал внимания на то, как он любезничает с моей маман, как ловко поддерживает разговор и как внимательно он её слушает. Даже мне захотелось включиться в разговор, чтобы он и меня так же выслушал, хотя обычно я в этих посиделках со взрослой болтовнёй не участвовал. Я даже отвлёкся немного от непривычной тяжести между ног, пока высказывал свои мысли о десятибалльной системе оценок, которую собирались вводить на следующий год. Валентин слушал меня, пронизывая меня взглядом, а мама улыбалась еле заметно – мне кажется, она и правда что-то уже про меня понимала. – Валюша, ну ты заходи в любое время, после школы или когда, всегда тебя ждём. Юра очень хорошо отзывается о занятиях, очень ему нравится, – провожала его мама. – Да, всегда вас ждём, – добавил я, подавая Валентину Валентиновичу пальто. Если бы мы с ним были вдвоём, я бы ещё и одеться ему помог, наверное. Мне хотелось ему угодить. – Обязательно, да. Юра, и про то задание. Оно сложное, но ты справишься. I would very much like you to do this right, – и он подмигнул мне. – Ой, ну какой же красивый язык, – восхитилась мама, открывая входную дверь. – Ага, до свидания, – пробубнил я, скрываясь в своей комнате. Немножко некрасиво, да, но не хуже, чем покраснеть, как рак, при маме. И да, дрочить я сегодня всё равно буду, пусть у меня и не получится.***
Я как-то запоздало понял, что до воскресенья и правда не три дня, а почти четыре, по сути. Четыре ночи точно. Четыре ночи, когда мне останется только трахать себя пальцами, вспоминая его хитрое подмигивание – a sly wink, – и расстраиваться, что член упирается в стенки девайса и не может даже встать как следует. Кончить тоже не получалось. Я знал, что я могу кончить только от пальцев в анале, и знал, что кончить можно, даже если не встанет, но что-то было не так. Мне было неудобно, и хоть возбуждение и было на пределе, до конца я дойти не мог. А когда я был близок, то я вспоминал строгий взгляд Валентина Валентиновича, который явно надел на меня это орудие пытки с той целью, чтобы я хоть чуть-чуть воздержался от дрочки. И если остаток среды я провёл в восторге от случившегося и каждый раз улыбался сам себе, дотрагиваясь до надетого на меня пояса верности, то в четверг меня качало туда-сюда. Я спал, наверное, часа два или три, и в школе мне было максимально хреново. Меня охватывали мысли о том, что я добился, чего хотел, и что Валентин Валентинович превзошёл все мои ожидания, что я наконец-то в Теме, что я и правда наказан – и я возбуждался и ёрзал на школьных стульях. А потом мне было больно, налившиеся яйца ломило, ограничение свободы раздражало, тяжесть металла бесила, и мне хотелось только снять эту штуку с себя, а не конспектировать ненужный мне параграф по географии. Ночь с четверга на пятницу стала адом: мыть эту конструкцию было неудобно, металл впивался в постоянно полувставший член, пережимал всё, натирал во всех местах – вот тут-то и пригодился крем, – а кончить я по-прежнему не мог. Мне было настолько жарко, что я даже встал и померил себе температуру посреди ночи – тридцать шесть и восемь, жить буду. Когда я наконец уснул, мне снились кошмары: ЕГЭ, как всегда грёбаное ЕГЭ и подача документов в вузы. В пятницу я всерьёз думал остаться дома, даже сказал маме, что что-то я плохо себя чувствую, но она померила мне температуру и строго сказала не выдумывать – своим «учительским» голосом. Я таскался от кабинета к кабинету, думая только о том, что я хочу эту штуку снять. Она бесит, она раздражает, она не моя, и пусть он придумывает другое наказание. Переборщил и в этот раз. Что с ним не так? А что со мной не так? После шестого урока я был у его кабинета. Мне было ужасно жалко его разочаровывать, но такое наказание было слишком даже для меня. Конкретно для меня. – Валентин Валентинович, – я сначала помялся в дверях, а потом прошёл и уверенно прошагал к его столу. – Слишком неудобно. Тянет, жмёт, натирает. – Close the door, – он дал мне ключ. Затем он стянул с меня школьные брюки, усадил на парту и внимательно изучил мой закованный в железо член. – Всё нормально, даже не натёрто ничего, – констатировал он. – Где именно жмёт? – Да везде, просто жмёт и тянет очень сильно. Я думаю, надо снять. – А я думаю, не надо, – парировал Валентин Валентинович. – Всё хорошо сидит. Я в своё время как-то полгода такую штуку носил. Выдержишь до воскресенья. Во рту вдруг появился кислый вкус, и в груди разлилось что-то кислое. Мне было обидно, что он вот так вот мой пренебрегает. Не слушает меня и не слышит. – Да не выдержу я! Неудобно очень! Я не ожидал, что я это так неудобно. Зачем ты так со мной, блин?! Ту сильную пощёчину, которая мне тогда прилетела, я не забуду никогда. Я понял, что и правда заслужил её тогда – как саб, в первую очередь, и как ноющий избалованный подросток во вторую, – только много месяцев спустя. – Во-первых, для тебя я Валентин Валентинович. Особенно для тебя. – Он опёрся руками на парту по обе стороны от меня. – Во-вторых, у нас был уговор, что это до воскресенья. Ты сказал, что выдержишь, и без всякого нытья. Мы договорились. Это наказание. Это нормально, когда наказание хочется закончить. Но ключ у меня, и твоё наказание регулирую я. Это тебе ясно? Я сделал такое жалостливое лицо, какое только мог: – Валентин Валентинович, ну снимите, пожалуйста. Это и правда очень тяжело, я не ожидал, что будет так. Красный. – Я тебе верю, что ты не ожидал в тот раз. Но в этот раз – мы договаривались на три дня. И если это и правда «красный» – кстати, в Теме очень часто настоящие наказания проходят без стоп-слов, – то я его сниму. А потом я очень, очень задумаюсь над тем, стоит ли мне продолжать что-либо такое с тобой практиковать, если ты мне угрожаешь и не можешь выполнить свою часть уговора. Возможно, это и правда просто не твоё. Я задал было самому себе вопрос, почему ему надо так надо мной издеваться, почему всё не может быть просто и приятно обоим, но ответ пришёл мгновенно: я сам этого хотел. Я попросил его об этом, я назвал его Мастером, я дал ему власть. А власть означает, что он может доставлять мне не только удовольствия, но и мучения. В этом вся суть того, чего я хотел: отдать ему контроль над ситуацией, подчиняться и принадлежать ему. Не себе и своим хотелкам, а ему. И вот же он, рядом, держит меня за подбородок и за яйца, и смотрит зло, собственнически. Меня вдруг накрыло совершенно новым ощущением. Как возбуждение, но исключительно в мозгу, абсолютное и всеохватывающее. Чувство, что всё идёт так, как должно идти. Что он прав на все сто. Что я всецело в его руках, что он исправит и искоренит все мои косяки, что он направит меня и подскажет – иногда пряником, как на занятиях английским, а иногда вот так, кнутом. Мой первый и главный косяк: я иногда несу всякую чушь и сомневаюсь в его правоте. – Ну так как, снимаю? – спросил он максимально спокойно. Пытался замаскировать разочарование. Разочаровался во мне и, может, в своих воспитательских способностях. – Нет, вы правы. Просто ною. Как-то недостойно несу наказание. Не надо снимать, выдержу до воскресенья. – Ты это говоришь не потому, что я тебя напугал? – Нет, – я отчаянно замотал головой. – Вы просто правы. Я просто… Ною. Эмоционально реагирую. Несу чушь, как в тот раз. Извините. Можно даже ещё до понедельника-вторника оставить, наверное, за такое. Я усмехнулся чуть горько, сам не веря, что я предлагаю наказать себя ещё больше, а пришёл умолять этот пояс снять. – Принято, – ответил Валентин Валентинович серьёзно, но глаза уже потеплели. – До вторника не надо, у меня есть другая идея. Приспусти штаны, лицом в парту. Чувство, что я весь его, накрыло снова. Я лежал на парте со спущенными штанами, зажившие голые ягодицы выставлены на обозрение, и с нетерпением ждал, почти жаждал удара. Щёки горели, член почти стоял, всё ещё томящийся в плену. – Будет всего три удара, сильных. Твоя задача – считать вслух, но не кричать, школа ещё не пустая. Тебе надо учиться сдерживаться. Ясно? – Ясно. – За что это, напомни? – За отсутствие сдержанности. За нытьё. И за то, что не держу уговор. – Ну вот можешь же иногда быть умницей. Удары широкой деревянной линейкой и правда были сильные. Мне стоило многих сил собраться с мыслями и не вскрикивать, а почти шептать числительные. Всё закончилось быстро, но зад болел, и я знал, что сегодня и завтра он будет напоминать мне о том, что я всё-таки наказан. – Сегодня не будет занятия по английскому, – объявил Валентин Валентинович, когда я натянул штаны. – Я слишком на тебя зол, мне надо отойти. Всё в воскресенье. Я подумал, что отсутствие занятия по английскому – ещё большее наказание, чем порка и пояс верности.***
Суббота прошла так же, как и пятница. Меня колбасило, и меня вся эта ситуация попеременно возбуждала и раздражала. В субботу вечером я всё же кончил, не касаясь члена, смазанно и почти болезненно. Но зато к воскресенью я хотя бы выспался. Мои положенные три дня – и чуть больше! – прошли. – Ну как, ты достаточно наказан? – спросил меня Валентин, наливая мне чай после занятия по английскому – в этот раз у него дома. Он был уже совсем не злой. Скорее, предвкушал. – Я просто на стенку лезть готов, Валентин Валентинович. Я невольно коснулся своего бедра и еле удержался, чтобы не потрогать пояс через ткань джинсов. Валентин заметил этот мой жест, обнял сзади и положил тёплую ладонь на мой пах. Член сразу же напрягся, всё ещё запертый. Я вспомнил, какой жёсткий там металл и какой крепкий там замок сверху – полный контроль. – Снимите, снимите, пожалуйста, снимите, – взмолился я, зная, что отведённое мне время прошло, даже занятие по английскому прошло, и что вот теперь-то можно снять. – Мастер, пожалуйста. – Обязательно сниму, – успокоил он меня, поглаживая и дразня ещё больше. – Потерпи ещё чуть-чуть. Пей чай спокойно. Ну, расскажи мне, как впечатления? – Разные. Он сел позади меня, положил голову мне на плечо, а руки так и не убрал с моего члена. Я рассказывал, как я метался, как мне было сложно, и как я вертел в руках его деревянную коробочку, думая, стоит ли её разламывать. – …Но в итоге… Ну вот, – я вытащил коробочку из кармана, нетронутую. – Good boy, – я слышал его довольную улыбку, когда он забирал её у меня. – Давай в душ, жду тебя в комнате. Рубашка не нужна в этот раз? – Мне уже ничего не нужно, только снимите. В этот раз не было ни стеснения, ни сомнения, ни страха. Я шёл к нему, как к спасителю, единственному, кто может меня освободить. – Ну иди сюда, little slut, – он притянул меня к себе за член, пальцами прошёлся по клетке. – Я же так на тебя особо и не полюбовался. Ещё чуть-чуть, терпи. Он перебирал яички, трогал заточённую головку, игрался с замком, но я нигде не видел ключа. Зато увидел линейку, крошечную анальную пробку и, конечно, чёрные верёвки. А ещё те страшные зажимы и какую-то длинную металлическую палку. Валентин Валентинович не торопился, будто переигрывал тот первый сценарий заново с небольшими поправками. Мне было тепло, спокойно, и мне просто хотелось его и снять с себя эту штуку. Он связал мне руки за спиной, развёл в стороны ноги и обвязал обе лодыжки, поставив металлическую палку – распорку, – между ними. Положил меня на диван лицом вниз. – Попытайся свести ноги, – велел он, и я глупо попробовал сдвинуть вместе хотя бы колени. Он тем временем запустил обе руки между моих ног, и я остро почувствовал, что, хоть я сопротивляюсь, у меня ничего не выходит. Не выйдет, даже если я захочу. – Не получается, отлично. Fucking perfect, – комментировал он, уже шлёпая меня по заднице и проходясь пальцами по ложбинке между ягодиц – открытой и доступной сейчас. – Вот примерно так же у тебя не будет получаться со мной спорить. Никаких возражений. Is that clear? Я не видел и не ожидал удара со спины: две пощёчины, чёткие и ясные, как день. – Yes, Master. Very clear, – отрапортовал я. Удары меня только подстегнули. Я еле удерживался от того, чтобы не потереться, как собачка, о край дивана. – Color? – Green. Very fucking green. – Хорошо. Очень хорошо, – каждое слово он подкреплял ударом. Он шлёпал меня, как в тот раз, а в промежутках растягивал мои ягодицы в стороны, хотя они и так были неплохо разведены, и проникал в мою дырку большим пальцем, пока неглубоко и без смазки. Смазка вскоре пошла в ход, как и пробка. Ощущалась она, как два моих пальца, но каждый шлепок по ягодицам заставлял меня сжиматься вокруг неё, напоминая о том, зачем я здесь: чтобы Валентин Валентинович меня выебал, как ему вздумается, конечно. Мне вся эта ситуация безумно нравилась. Весь контроль теперь и правда был у него. Я передал ему права на своё тело, и он этими правами бесстыдно пользовался. Пользовался и наказывал, потому что мог и потому что хотел. И потому что я его разозлил, и потому что я это заслужил. – Не скули только. Заслужил, – он как будто читал мои мысли. – Считать будешь вслух. Двадцать пять так и ещё пять под завершение. Он взял в руки линейку, и я весь напрягся. Попытался сдвинуть ноги ещё раз, инстинктивно пытался защитить то, что между ними, чуть рыпнулся вверх. Валентин Валентинович встал сбоку, запустил руки мне в волосы и прижал меня щекой к дивану. Присел и примерился, похлопывая меня линейкой по ягодицам. Предвкушение было на пределе. Первые десять ударов были лёгкими, разминочными. Я напрягался, считал, пытался привыкнуть, понять, распробовать боль. Потом пошло жёстче, и тело реагировало вполне понятным образом: я пытался увильнуть и начал задыхаться. – После каждых двух ударов – вдох, – сказал Мастер. – Давай, ты сможешь. Цвет какой? – Зелёный, продолжайте… Я отдышался, и следующие пять ударов перенеслись как-то лучше. Я перестал дёргаться, постарался расслабиться и сфокусироваться. – Не сопротивляйся, просто прими от меня боль. Take everything I give you. Смирись с ней, только хуже себе делаешь, если сопротивляешься. В этом был резон. Я сумел расслабиться только на последних пяти ударах – самых жёстких и болезненных, – и даже не шевельнулся. Не потому, что было не больно, а потому, что стало понятно, что с этой болью бороться не надо – её надо просто принять. Она от моего Мастера, а он имеет право делать всё, что хочет. Валентин Валентинович не причинит мне зла, я ему доверяю. Но едва я подумал, что всё закончилось, как Валентин Валентинович сел на диван и затянул меня на себя. Я стоял перед ним со связанными руками, на раздвинутых коленках, с пробкой в избитой заднице и поясом верности на члене. Я хотел бы стоять так вечно. – Ну и последние пять ударов – особенные, – улыбнулся Мастер. Он взял те самые жуткие зажимы, которые я не выдержал в тот раз. – Нет, пожалуйста, не эти… – Я пойму, если нет, но что-то мне подсказывает, что сегодня ты выдержишь. Совсем ненадолго. Жёлтый, если что, и я их сниму. У учителей и доминантов, по сути, одинаковая работа: вывести тебя из зоны комфорта, научить новому и показать, на что ты способен. Зажимы были болезненные, действительно болезненные. До кучи ещё и задницу жгло. Валентин целовал меня, пока я привыкал к боли. Я чувствовал, что с меня течёт пот, и на глазах выступают слёзы. Валентин Валентинович легко сжал мою шею, отстраняя от себя, и примерился линейкой. – Ещё пять. Цвет? – Зелёный, – шепнул я. Я не врал. В этот раз он считал сам, позволяя мне просто стонать. Я чувствовал всё, каждую клеточку своего тела, был на все сто процентов сфокусирован на боли и своих ощущениях. Я не контролировал ничего, я просто был, существовал и принимал от него всё, что он мне даст. Никаких решений, никаких проблем, никаких эмоций, никаких волнений, только я и он, и я – его. У него был надо мной абсолютный контроль в тот момент. Мне хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. Будто заметив это, он объявил: – Ещё пять. Trust me. Это только потом я сообразил, что это было нечестно и не по правилам, но в тот момент я знал, что мой Мастер может делать со мной всё, что захочет – он знает, как правильно. Я просто ему доверился. I put my trust in him. Даже вопроса не стояло. Ему нужно просто подчиниться, просто быть с ним в этом потоке. Go with the flow. Я кончил потом, после порки, всё ещё в этом странном, одновременно осознанном и очень туманном состоянии. Валентин Валентинович прижимал меня к своей груди и трахал меня пробкой, так и не сняв пояс верности, и я кончил так, унизительно, только от анала и просто потираясь об него, и мой член был всё ещё под замком. Моя сперма разлилась по его футболке. После оргазма боль стала по-настоящему невыносимой, и он быстро снял с меня зажимы, проигнорировав мой возмущённый стон, когда соски надо было размять, а затем наконец-то освободил из плена мой член. Развязал руки и ноги. Я чувствовал себя послушной куклой, но это чувство мне нравилось, потому что мной управлял Валентин Валентинович. Он положил меня на диван, а сам встал сверху, прижав меня коленками. Я послушно открыл рот, вытянул язык и принял всё. Решил не закрывать рот, пока он сам мне не прикажет. Он посмеялся над тем, что я запомнил, как ему нравится. Собрал всё, что попало мне на лицо, мне в рот, дотронулся до моего языка. Смотрел на меня долго, внимательно, и я видел, я знал, что я ему очень нравлюсь – особенно вот таким. Волосы у него были чуть встрёпаны, завивались от влаги у висков. Рот приоткрыт, и он всё ещё пытался отдышаться; полные тёмно-красные губы чуть пересохли. Пальцы, которыми он касался моего лица, были горячими и почти обжигающими. – Глотай, – сказал он наконец, касаясь нижней губы большим пальцем.***
Потом мы лежали в обнимку, принимали душ, снова гоняли чаи. Валентин Валентинович был сонным, домашним. Волосы после душа у него стали завиваться ещё сильнее, а на щеках выступил румянец. Я, наверное, выглядел примерно так же. – Я тобой горжусь. Proud of you. – Спасибо, – ответил я, понимая, что это самая заслуженная похвала в моей жизни. – Наказание было и правда жёсткое, но… зато я больше никогда такого не ляпну. И постараюсь сильно не ныть больше. – Да уж, не пугай меня так больше, не надо таких угроз. Но можешь ныть, все мы люди, – он махнул рукой. – Ныть иногда полезно. А как будет не полезно и не нужно – я дам тебе знать. Я усмехнулся и поёрзал на стуле, зная, что да, он даст мне знать, если я сверну не туда. – Ну как, всё-таки это моё? – я не мог его не поддеть, не удержался. Этот вечер после первой удачной сессии казался мне моментом абсолютной честности. – Однозначно. – Он будто не заметил подъёба. – Войти в сабспейс со второго раза – это… интересная у тебя психика. – Интерестинг… – протянул я. – Правда думаете, что это был сабспейс? – Однозначно. Я помню это состояние, всегда отличу. – Ну, теперь-то я заслуживаю доверия? – Он в ответ улыбнулся и прищурил один глаз. Знал, к чему я веду. – Скажите, а вы правда меня записывали? Аудио и видео? – Может быть, да. А может быть, нет. Расскажу тебе потом. Доверие не строится за один день. Тут ещё работать и работать. – И как будем работать дальше? – Ну, в первую очередь… Что-то мне подсказывает, что тебя сейчас дропнет. – Он залез в карман моих джинсов и вытащил оттуда мой телефон. – Твоя маман проверяет, если ты остаёшься у друзей, или верит на слово? Не звонит им? – Не звонит, если я на связи и не теряюсь. – Пиши ей, что останешься у друга ночевать. И уведомления ставь на полную громкость, чтобы она тебя не потеряла. Зарядка для Андроида у меня есть.