***
Валентин Валентинович явно был not a morning person. Вернее, говорить он с утра мог, а вот двигался он не очень. Просыпал кофе мимо турки, включил не ту конфорку и, кажется, забыл налить воды. До этого я почему-то думал, что он идеальный человек, всегда собранный и всё знающий. Но эта утренняя рассеянность не сделала его ни капли менее притягательным. Ему хотелось услужить и помочь собраться. – Валентин Валентинович, давайте я. На этот раз я обнял его со спины и забрал турку из рук. – Ой, давай, – согласился охотно. Пока я готовил, он сел на широкий подоконник и смотрел, потирая глаза, то на светлеющее небо, то на меня. Как будто поверить не мог, что я не призрак. – А вот этот пажизм – это ты просто подлизываешься или это кинк? То контрольные проверяешь, то пальто мне подаёшь, то завтрак готовишь, – спросил он, наблюдая за тем, как я переворачиваю омлет. Выхода у меня не было, пришлось признаваться. – Это кинк. И немножко подлизываюсь. Но скорее кинк. Он даже фыркнул от смеха: – Какой полезный кинк, мне нравится. Скажи, а что ещё ты бы хотел делать в рамках этого кинка? – А что, хотите меня заставить обои переклеить? – Не, генеральную уборку сделать, – парировал он, садясь за стол. – С пробкой в заднице. – Ну… – задумался я, ковыряясь вилкой в тарелке. Есть не хотелось, хотелось Валентина Валентиновича. – Ну можно. – Да я шучу, шучу. – Нет, вообще, прислуживать с вот таким «усложняющим» элементом – это интересная тема. И такое каждодневное бытовое обслуживание – это тоже весело. Можете устроить мне целый тренинг, научить, как вам нравится. Он накладывал в чашку сахар, и я вспомнил, что в кафе он тоже заказал что-то сладкое. А я и забыл – мой косяк. Но Валентин Валентинович об этом вроде не задумался. – О, научить – это ты по адресу, это я люблю и умею. Вообще тренинг мне очень нравится, практически какой угодно. Я не уверен, что это должны быть такие сильно бытовые штуки. Лучше бы оставить это всё в пределах спальни. А то отдаёт каким-то лайфстайлом даже. Я посмотрел на него вопросительно, вспоминая последние три – четыре! – дня, когда я ходил в этом поясе и больше всего хотел именно добраться уже до спальни. Он объяснился: – Если честно, я очень рискнул с этим твоим наказанием. По-хорошему, надо было сделать это всё на месте, не отпускать тебя без присмотра. Я просто интуитивно чувствовал, что в этот раз ты три дня без меня выдержишь. Но ради безопасности больше не будем такого делать. И в школе тоже. – Валентин Валентинович, ну чего вы опять заладили! Вы делаете одно, а говорите потом совсем другое! Получилось же? Получилось. Спалить нас не спалили. Динамика такая нравится и вам, и мне. Я же вижу: вы тащитесь не только с того, что я саб, а ещё и с того, что я младше, и что я ваш ученик. Прикольно вам доминировать сразу в нескольких сферах жизни. А мне прикольно подчиняться. Что плохого в том, что такие отношения вылезают немного за пределы спальни? Закончив свою обличительную речь, я понизил голос и добавил: – Мне безумно понравилась порка в школьном кабинете, кстати. Не понравился, конечно, пояс, но он и не должен был мне понравиться. Валентин сидел, прислонив чашку к щеке, и смотрел на меня со снисходительной улыбкой: – Юра, честное слово, ты в обычной жизни самый наглый саб из всех, что я встречал. Почти что психологический topping from the bottom. – Ну так научите меня не наглеть. – Я отложил вилку и опустился перед ним на колени, сложив руки на его бёдра. Посмотрел снизу вверх. Он почти на автомате запустил пальцы в мои волосы. – Научите, как мне надо себя вести. – Я, видимо, где-то кому-то наблагодетельствал так, что мне небеса прислали мою фантазию. – Он, как обычно, поддел мой подбородок, заставляя запрокинуть голову. Но так ничего дельного и не ответил. – Ну так расскажите, что ещё вам нравится? Хотя бы пару вещей. Я видел лист, но это всё не то. Я хочу знать, как вам угодить, что делать, сколько ложек сахара класть в кофе. Раз уж понятно, что интересы явно совпадают во многом. Он вздохнул с какой-то непонятной мне грустью, посмотрел в окно. Потом снова погладил меня по щеке и наконец-то заговорил: – Нравится, как ты сказал, доминировать в нескольких сферах жизни – как в спальне, так и за её пределами, иногда внезапно, почти на грани зоны комфорта саба. Нравится контролировать почти всё, регулировать поведение, поощрять и наказывать. Нравится оттягивать момент, чтобы кончить было как бы наградой. Нравится тренировать, чтобы на определённые мои действия у саба была определённая реакция. И да, я очень люблю, когда нижний знает, как надо реагировать на моё присутствие, какой минет мне нравится, и да – сколько ложек сахара класть в кофе. – Полторы чайных с небольшой горкой. И набирать надо не обычной, а вон той длинной ложкой, спизженной из Мака, – ответил я. – Видите, учусь? Тренируйте под себя. Teach me, Master. Последнюю фразу я сказал с ироничной интонацией, но, чёрт, это было совершенно искренне. Он помолчал, а потом цокнул языком. Голос у него был уже не хриплый со сна, а чистый, по-учительски поставленный: – Стоишь неправильно, очень расслабленно. Выпрями спину, руки за спину, обхвати локти. Да, вот так. А теперь не опирайся на носочки, вытяни ступни. – Ау, так весь вес на колени, ничего себе, – ответил я, чуть покачиваясь. Держать равновесие было сложнее. – Да, в этом и прикол, в такой позе долго не простоишь. Некоторые любят, когда нижние смотрят в пол, а я люблю видеть взгляд, так что по дефолту глаза на меня. Вот, да. Я называю это первой позой. Теперь вторая – можешь опираться на носочки и опустить бёдра, прям сесть на пятки. Это вторая, облегчённая. И тоже глаза на меня. Ну, пока хватит? – А можно я ещё так постою минутку, Мастер? Вместо ответа он меня поцеловал. Было шесть утра понедельника. Я, сонный, стоял на коленях во второй позе на кухне, битый и почти оттраханный. Меня целовал мой репетитор и мой Мастер. И я клянусь, не было на свете никого счастливее меня в тот момент.***
С утра я был бодрый и радостный и очень надеялся, что весь день так и пролетит, на одном дыхании. Откат случился ближе к четвёртому уроку: сначала неожиданно заболело вообще всё, начиная с задницы, а потом не осталось уже ни хорошего настроения, ни сил. Меня раздражали одноклассники, бесконечный шум, нудные уроки и жёсткие стулья. Хотелось лечь и чтобы от меня все отъебались. Я всё ходил и думал, что надо бы сказать Валентину, чтоб он, сука, не жестил больше так. Отпустило только к вечеру, когда я всё-таки выспался. Небольшая температура всё ещё была, но я решил не волновать маму лишний раз: закрылся у себя в комнате, включил музыку и пытался делать домашку, бесконечно отвлекаясь на какие-то развлекательные видосы. А ближе к десяти написал он. Ничего особенного не написал: спросил, как дела, и пожелал хорошо отдохнуть. И мне вдруг и правда стало хорошо, и ничего уже не болело, и силы появились как из ниоткуда. Доделав домашку, я лёг и принялся за любимое дело: дрочку. Все те действия, которые мне хотелось сегодня смягчить, превратились в охренительно возбуждающие воспоминания. Я трогал следы от линейки на заднице и думал, что интенсивность была подобрана идеально, и что я точно хочу это повторить.***
Полноценно выспаться мне удалось только на следующую ночь, со вторника на среду, и то только потому, что у меня тупо руки устали от дрочки к полуночи. А вот член ещё был готов и сразу же встал по стойке смирно, когда классная объявила, что наша Марина Михайловна болеет, но будет замена. Валентин Валентинович был уже не таким, каким я его запомнил в воскресенье. Нет, сегодня он был в брюках со стрелками – модно зауженных и чуть укороченных, нас классрук за такие ругала, – и в отглаженной рубашке. Выделялись на фоне этого пафоса только ярко-фиолетовый галстук в мелкий рисунок и носки под цвет. Выглядел Валентин достаточно серьёзно, чтобы можно было понять, что он всё-таки учитель, и достаточно неформатно, чтобы к нему было не страшно подойти. Approachable. Я кивнул ему быстро, пытаясь скрыть улыбку, и занял стратегическое место за второй партой перед учительским столом. Я всегда там сидел, с первого класса – сначала потому, что меня туда посадила мама, а потом как-то прижилось, да и моя компания всегда садилась со мной: Вова, Илья и Максим. Макс, который сидел обычно передо мной, сегодня заболел, и получилось так, что Валентин Валентинович смотрел прямо на меня. Вернее, он смотрел бы на меня, если бы сидел во время урока за столом, как нормальные учителя. А он то крутился у доски, рисуя схемы, то ходил по классу, чтобы убедиться, что все нашли страницу, то садился на угол своего стола и, жестикулируя, объяснял: – So, you see, if you buy, let’s say, a car, you should insure it. Buy an insurance. So that if something, God forbid, happens to your car, – он жестами показал, что держится за руль машины, – you get paid money. That’s car insurance. What else can we insure? Anna, – он показал пальцем на Аню, которая сидела позади меня. Нет, вёл Валентин Валентинович классно, и его одиннадцатый класс точно его понимал. Но наш класс занимался с Мариной Михайловной, которая заставляла нас переводить абсолютно всё, и я видел, что его метода не сработает сразу. Даже я на первых занятиях с Валентином Валентиновичем не понял, чего он от меня хочет, и почему тараторит на английском, ничего не переводя. Аня даже не слушала и растерялась. – Страховка, – шепнул я, чуть обернувшись назад. – Страховка, – повторила она бездумно. – Wow, Yury, so helpful that was, – прокомментировал Валентин Валентинович ехидно, а потом вдруг посмотрел на меня строго: – Please don’t. So, Anna… Потом тупил Вова, мой лучший друг и сосед по парте: – А чего происходит-то? – спросил он, когда Валентин Валентинович опрашивал кого-то в соседнем углу. – Пример надо привести, как он говорит. – В смысле, а переводить не будем? – Не, – я покачал головой. – Не будем, он никогда ничего не переводит. Слушать его надо. Вова предсказуемо огрызнулся: – Деловой такой, пиздец. Легко тебе говорить. Я-то химию и физику сдаю, а не английский этот ваш. Я хотел было парировать, что к химии он нихрена не готовится всё равно, а потом решил, что незачем продолжать перепалку. А может, стоит ему дать пинка, не сдаст же иначе… Мама говорила, что не сдаст. Из раздумий меня вывел голос Валентина Валентиновича, чётко и по-русски выговаривающий моё имя: – Юрий, can you help us? – Uh… Could you repeat, please? – То есть, ты мало того, что разговариваешь, так ещё не слушаешь? Do you think you’re so special? – No, – я опустил глаза, смотря в тетрадь. Я представил, что я так же смотрю в пол, стоя перед ним на коленях, а он меня строго отчитывает. Понеслась, теперь сосредоточиться будет ещё сложнее. Мой репетитор и по совместительству Мастер продолжил опрос в другом конце кабинета, а Вова вдруг усмехнулся: – Вот так вот, вот тебе и личный репетитор. – Вова, блять, при чём тут это?! – шепнул я в ответ. Или мне показалось, что шепнул. Валентин Валентинович оказался возле меня в мгновение ока, по-учительски серьёзный и недовольный. У меня даже стояк опал от его жёсткого голоса: – Do you think I cannot hear you, young man? I assure you, I hear you perfectly well. – Извините, Вал... – начал было я, но он меня прервал: – This is completely unacceptable. Out. – Что? – Встал и вышел, – ответил он совершенно спокойно, указывая пальцем на дверь. – Я на своём уроке такое не потерплю. Особенно от тебя. Я подумал только, что это ужасно палевно, но потом понял, что весь класс и так знает, что я занимаюсь с ним английским дополнительно. Да из-за того, что у меня в школе работала мама, учителя часто меня выделяли – и всегда именно в таком ключе, типа, «особенный, что ли, никаких тебе поблажек». И всё равно было обидно, что он вот так меня выгоняет. Унизительно даже, я ведь и правда ничего такого не сделал. Я вышел, не глядя на него, и только в коридоре понял, что на самом деле случилось. Сразу же сел на подоконник, скрывая стояк – а то вдруг какая училка мимо пройдёт. А случилось вот что: доминация во всех сферах жизни. Он ожидал от меня не ученического поведения: он ждал полного повиновения, чтобы я заткнулся с одного замечания. Наши с ним игры незаметно для меня переползли и сюда, в реальную жизнь. И сейчас что-то будет. После урока он кивком позвал меня в класс, и Вова только успел кинуть мне сочувственный взгляд. Little does he know. Валентин Валентинович едва успел закрыть дверь на ключ, как я оказался в позе номер один: носки вытянуты, спину прямо, ладонями обхватить локти за спиной, взгляд на него. Я всё же не смог сдержать улыбку: – А вы рисковый, перед всем классом так отчитать, всё-таки палевно. – Ах, это я теперь рисковый? – он обошёл меня, мимолётно погладив по голове, и пошёл закрывать жалюзи. Дома напротив были далеко, но при желании наши силуэты можно бы было рассмотреть из окна – с биноклем, например. – А ты не рисковый, просить отсосать на занятии? И в кофейне не рисковый? Помнишь, как ты написал в своём листке про фингеринг и внезапный секс в общественном месте? – Он, проигнорировав мою выверенную позу, поднял меня на ноги, схватив за ворот рубашки. – Меня это очень завело тогда. И сегодня сразу вспомнилось, как я тебя увидел. – Ага, я тоже помню. А ещё я хорошо запомнил его сомнения и неуверенность, которые мне удалось перебить только откровенными провокациями. Помню, как разводил его на сессии и сам пришёл просить наказания. Но после той, первой удачной сессии, что-то явно поменялось: Валентин наконец-то принял решение и вознамерился сделать меня своим. Иначе я не мог объяснить его неожиданно собственнические прикосновения и то резкое властное движение, с которым он зажал меня у стены. Он прижал к стене оба моих запястья и целовал в шею страстно и жарко. Парфюм у него был едва заметный, древесный. – Ну так как, эти пункты всё ещё в силе? Зелёные? – спросил он, оторвавшись от меня на секунду, уже просто для проформы. – Да-да-да, очень зелёные, – поторопился ответить я. Возбуждение было дикое, адреналиновое, неожиданное и всеохватывающее. Я как будто оказался в порнофильме – только любительском, потому что обстановка была совсем не профессиональная. Но вот Валентин Валентинович был лучше любой порнозвезды. Дышал мне в шею тяжело, расстёгивая ширинку: – Так значит, фингеринг где угодно и когда угодно? You’re mine anytime and anywhere? Ну точно, он наконец-то меня принял за своего. Входное тестирование пройдено успешно, меня приняли на курс. – Для вас – когда угодно и где угодно, – подтвердил я, и он втянул воздух сквозь зубы, явно сдерживая какой-то порыв. Мне казалось, он выебет меня сейчас без всяких прелюдий, и как же я этого хотел. – Развернись, – приказал он, стянув с меня брюки вместе с бельём до лодыжек. Ни рубашку не расстегнул, ни обувь не снял. Сразу к делу. – Хочу видеть следы. Руки на стену, чтобы я видел. Ноги шире, насколько можешь. Я стоял, как на досмотре в полиции в американском фильме – но снятом не в Голливуде, а в одной конкретной студии. Валентин Валентинович намеренно неспешно оглаживал следы от линейки на моей заднице, как бы невзначай просунул ладонь между ног, поддел яйца, а большим пальцем толкнулся в дырочку. Рубашка у меня была мокрая почти насквозь. Я хотел уже отдаться ему весь, без остатка, и страшно хотел, чтобы он меня уже выебал в анал как следует, но если он будет всё делать так неторопливо, мы не успеем. – Валентин Валентинович, – проскулил я разочарованно. – Мне надо быть дома через полчаса. У меня занятие по обществознанию по Скайпу перед нашим с вами занятием вечером. Среда загруженная очень. Он развернул меня к себе лицом: – И никак не отменить? У меня среда, наоборот, посвободнее. – Никак не отменить. У меня с обществом вообще беда. Мне не совсем понравился его потемневший взгляд: какой-то странный, с затаённой злобой, недовольный. Какой-то… ревностный. – Знаешь, как бы я хотел… – начал он было, а потом выдохнул: – Ну ладно, полчаса так полчаса. Двадцать минут у нас есть? – Пятнадцать, и то, если я опоздаю. – У тебя пятнадцать минут, чтобы я кончил. – Он сел на ближайший стул и раздвинул колени. Вторая поза, это была вторая, облегчённая поза. Напоминало наш с ним первый раз, когда я упросил его позволить мне у него отсосать. Его размеры впечатлили меня и тогда, и сейчас. В этот раз у него стоял чуть хуже, и я старался, как мог: работал руками, ртом, языком; пытался взять глубоко, как ему нравилось, а когда уставал, то облизывал иногда налившиеся яички. Вскоре затекла челюсть и устали руки. По подбородку текла слюна, коленки немного ныли, а голая избитая задница уже чуть мёрзла, хоть он и гладил меня по ней горячими ладонями, вытянувшись вперёд. Но он так и не кончал – как будто даже и не возбуждён был особо. – Да уж, тут ещё учить и учить, – заявил он флегматично, оттягивая меня от себя за волосы. – Свободен. Я даже и не думал подниматься с колен: – Извините, я просто… – Исправим. Он мне подмигнул, и всё сразу встало на свои места. В тот же день занятие у меня дома прошло на удивление гладко: я, памятуя о своём недавнем провале, не возбуждался так быстро, а он сидел максимально серьёзный и всё ещё в официальной одежде, только снял яркий фиолетовый галстук. Мама была дома и через дверь было слышно даже её тихие шаги, так что сегодня ни на что нельзя рассчитывать. Только перед самым уходом он положил ладонь мне на бедро: – Friday at my place. Get yourself ready.***
В пятницу он точно так же положил руку мне на бедро. Разве что дело было уже в его квартире, и я был уже не такой расстроенный. Наоборот, ходил заведённый и напряжённый с самого утра. И наконец-то он закончил занятие. – The class is over. Shall we start another type of training? – Вот так быстро? – Перерыв пять минут, – объявил Валентин Валентинович. Я умылся, налил у него на кухне стакан воды и встал и окна, пытаясь настроиться. Он объяснил мне примерный план, и я был в принципе готов, но скорость, с которой он действовал, меня теперь немного пугала. Как будто я передал ему слишком много контроля, и он вошёл в раж. – Время, – сообщил он, стоя в дверях кухни. – You ready? – Сейчас, минутку. – Эй, – он подошёл ко мне со спины и обнял, положил голову на плечо. – Это всего лишь игра. Я не сделаю ничего, что тебе не понравится. А если сделаю – ты знаешь, как меня остановить. – Я просто боюсь, что накосячу во время этого вашего «тренинга». Разочаровывать вас не хочу. – Да это фетишный тренинг, ненастоящий, только на время сессий. Если уж на то пошло, то твоим реальным воспитанием я занимаюсь уже давно в рамках английского. И к твоему поведению и дисциплине у меня нареканий нет. You’re a very good boy, – он провёл рукой по моему боку и остановился, задержав ладонь на бедре. – Ну как же, я говорю только много всякой херни. Мне бы заткнуться иногда. – Мы же исчерпали все инциденты: за тот раз – пояс, за нытьё – линейка, за разговоры в классе я тебя выгнал. Да и вообще можно было бы не выгонять, если бы ты был обычным учеником. Но твой голос меня особенно отвлекает. – Я не хочу быть обычным. Я хочу отличным учеником и отличным сабом. Не косячить. – Помнишь, как ты путал паст симпл и презент пёрфект почти три недели? Косячил каждый раз, а я тебя поправлял и заставлял повторить. Вот и сейчас так же. Это всё тренировка, это всё игровое. Я не буду тебя наказывать за каждое неосторожное слово и неправильную позу во время сессии так же, как в тот раз. Ну что я тебе, мазохисту, сделаю? Флоггером отхожу, ты этого боишься? – он усмехнулся по-доброму. – Да флоггер-то мне как раз должен понравиться, как и сам факт наказания. Игрового, не настоящего. – Я чуть расслабился и откинулся на него. – Это же всё только ради нашего с тобой удовольствия. Тебе всё понравится, потому что даже я уже убедился, что Тема – это твоё. А что не понравится – дай знать. Я почему-то вспомнил, как он в первый раз исправил мой «зелёный» на «жёлтый» с пощёчинами, а мой «жёлтый» сам поменял на «красный». А потом, с поясом, в ответ на мой «красный» выдал мне лекцию о том, что мы договаривались. Наказание – это, конечно, другое дело, и мы правда договаривались, но… Мои стоп-слова он не слушал. Но он так убеждал меня языком тела, что всё будет хорошо, что я волей-неволей в это верил. Просто доверься, Нечаев. Ничего сложного. Ты же сам хотел. Потом, в комнате, Валентин Валентинович снова стал решительным и серьёзным. Я чуть успокоился и тоже был готов к игре. – Strip, – приказал он отрывисто и щёлкнул пальцами. Голос учительский – чуть громче, чем у обычного человека. Вот так, значит. Я теперь раздеваться буду по щелчку. Мне почему-то стало обидно, и подчиняться не хотелось. Мне было как-то проще, когда я знал, что он ещё сомневается, а я его упрашиваю. В этот раз инициатором был он, и что-то внутри меня протестовало. Не помогало и длинное зеркало в тяжёлой раме, которое он приставил к стене рядом со мной. Я видел себя краем глаза. Я раздевался медленно, раздумывая над тем, что за хрень со мной происходит, когда он подогнал меня ударом стека меж голых уже лопаток: – Быстрее! На чистом рефлексе я развернулся и посмотрел на него возмущённо. Как он смеет требовать, да ещё и подгонять, да ещё и бить! Он встретил мой взгляд – насмешливый и уверенный в себе. Поддел мой подбородок стеком: – Что такое? Я тебя слушаю. Вот уж не думал, что во время долгожданной сессии мне придётся бороться с самим собой. Что мне захочется перечить своему Мастеру, как я перечу иногда маме и учителям. Сказать что-нибудь такое неприятное, чтобы он не смел мне указывать, что делать. Валентин Валентинович смотрел в упор, прямо и серьёзно. И я знал, что если я сейчас не подчинюсь, то он и правда отходит меня флоггером, несмотря на следы на заднице. И что тренинг на послушание я провалю с треском. Никто меня не предупреждал, что для настоящего подчинения кому-то мне придётся переломить самого себя – не того саба, в которого я превращался, когда дрочил на порно, а импульсивного и острого на язык Юру Нечаева. Не знал, что это будет так сложно. Я наконец-то выдохнул, принял решение подчиниться, опустил взгляд и ответил: – Нет, ничего. Когда я разделся, последовал приказ: – Первая. Вставая на колени, я снова почувствовал какое-то внутреннее сопротивление. Ну же, хоть на часок, ты же сам хотел. Валентин Валентинович сделал шаг назад и коснулся стеком моей щеки: – На меня смотри. Я прятал глаза, сам того не замечая – знал, что выражение у меня отчего-то злое. – Ну-ка сделай лицо попроще. – Мне прилетело стеком сначала по одной щеке, а потом по другой. Слёз не было, но зато я попытался расслабить челюсть. Вторая поза тоже сопровождалась ударами. Я знал, что он, хоть и не говорит вслух, но бьёт за неподчинение, за взгляд и медлительность. Он же всё видит. Третьей позой оказалась планка: обычный такой упор лёжа, который я почему-то едва держал. – Ни в какую секцию не ходишь, да? Я бы тебя отправил, научили бы, – он похлопывал меня между лопаток и по бёдрам. – Плечи вниз, а задница проседать не должна. Мои нижние обычно держат до пяти минут. – Пять минут?! Да это издевательство! – крикнул я, не выдержав. Ладно хоть планку ещё держал. Валентин присел передо мной, заставил посмотреть на себя. – Да, издевательство, причём довольно безопасное. А ты стоишь ещё полторы минуты. – Он посмотрел на свои наручные часы. – Хорошо стоишь. – Но зачем?! – У меня сдавали руки, а пресс горел. – Затем, что мне так нравится. Я так хочу. А твоё тело принадлежит мне. Он держал меня в таком положении одним только пристальным взглядом. Буравил просто, обжигал, давил – и иногда поддавал стеком для пущей убедительности. Это было столкновение его силы воли и моей. Но на самом деле мы были заодно: он подчинял меня, а я подчинял сам себя. Я несколько раз сгибал локти, порываясь упасть – но он шептал угрожающе: – Don’t you dare, don’t you dare, hold it. Когда он, взглянув на меня, кивнул, я свалился на пол с всхлипом. Пот с меня тёк рекой. Сил не осталось никаких, в том числе и на сопротивление. – Молодец, good job. Теперь встань и обхвати лодыжки руками. Вот так, да. Это поза, в которой я люблю пороть – четвёртая. В четвёртой и пятой – пятая это как бы раком, только голова лежит на полу, – было неожиданно стыдно. Особенно когда он лапал меня так бесстыдно. Но и едкий стыд прошёл после того, как он подрочил мне член как следует: я стоял в пятой, а он вдруг отвлёкся от моей задницы, коснулся члена и в несколько лёгких движений довел меня до состояния полной готовности. Поразвлекавшись немного, он вставил в меня крошечную пластиковую пробку, которая не добавила мне спокойствия. Стыд остался – но он был уже другой, горячий и какой-то… правильный. Ещё несколько кругов этих его пяти поз подряд – две на коленях, планка третья – теперь по тридцать секунд, обхватить лодыжки четвёртая, раком пятая, – и я уже забыл, о чём волновался в начале. Я подчинялся бездумно, и в голове эхом звучала фраза о том, что моё тело принадлежит ему. Тренинг этот оказался очень буквальный, а стек и звонкие приказы и правда дисциплинировали. Я снова оказался во второй, только теперь я уже не злился, а пытался отдышаться. Смотрел на Валентина Валентиновича снизу вверх. Он, кажется, был мной доволен. Дал мне стакан воды: – Вот так мне больше нравится. Ну что, размялись? – Разомнёшься тут, – съехидничал я. – Целая тренировка. Я не думал, что вы в душе злобный физрук. Вам не хватает сигары и нудного рассказа про войну. Я, конечно, пытался пошутить, имея в виду нашего школьного Бориса Николаевича – мерзейшего, кстати, мужика, – но сразу понял, что опять ляпнул херню. Он только покачал головой в ответ и забрал стакан, улыбаясь совсем немного: – Давай-ка займём твой рот чем-то более полезным. Открой и высуни язык. Сначала он надел на меня металлический кляп-расширитель, что уже было довольно неприятно, а потом вытер салфеткой кончик языка и взял пластиковую прищепку. Я простонал что-то недовольное, на что он возразил почти шёпотом: – Если что – головой туда-сюда несколько раз, ты помнишь. Хочу попробовать. Вот теперь было по-настоящему больно. Рот был раскрыт до предела, и я даже не мог сглотнуть с прищепкой на языке, пробка в заднице чувствовалась теперь более явно, а член стоял и отчаянно требовал внимания. Я чуть вертелся, ловил в зеркале своё отражение и возбуждался ещё сильнее. Увидев это, Валентин предусмотрительно связал мне руки за спиной. Сам же, явно наслаждаясь зрелищем, сел в кресло и приспустил штаны. Дрочил себе неспешно, смотрел то на меня, то на зеркало, и молчал. Мне оставалось только стоять и смотреть, чувствуя, как слюна стекает по прищепке вниз, мне на грудь и на член. Долго я не продержался: пополз на коленках к нему, намереваясь выпросить позволение отсосать. – Не-а, – он оттолкнул мой лоб ладонью, как будто усмирял настойчивого любопытного щенка. – Ты не умеешь сосать, как мне нравится. Тебе надо сначала натренироваться брать глубоко, как шлюха. Возьми в пакете, там искусственный член на присоске, налепи на зеркало и тренируйся там. Я повернулся, чтобы он развязал мне руки. – Не-не, ротиком, всё ротиком. Пробуй, маленькие бляди должны всё ртом уметь. В пакете оказалось целых три дилдака разных размеров. Я попытался взять самый маленький, но я не мог ни сомкнуть челюсти, ни даже подвинуть его языком из-за прищепки. Старался, но только делал себе больнее. Наконец прищепка соскользнула, и я взвыл. – Тихо, тихо, be a quiet little slut, okay? – он посмеялся надо мной и поцеловал, затянув мой язык себе в рот. Я чувствовал, как в зажатый кончик возвращается кровь. – Так, теперь запрокинь голову. Я послушался, и он помог мне, запихнув дилдо мне в рот. Я знал, конечно, что есть на свете более постыдные вещи, чем ползти на коленках, запрокинув голову и держа в широко раскрытом рту фиолетовый пластиковый член, но мне этого унижения хватило с головой. Мысли о том, что я не хочу повиноваться, исчезли давно, и я тащился с мысли о том, что Валентин Валентинович и правда оказался готов творить со мной такие непотребства – и что он дрочил сейчас на меня. Он помог мне прицепить член с присоской на зеркало, а потом отошёл и придвинул кресло поближе, позади меня. Я искренне старался выдавать шоу: прогибался в пояснице, выставляя назад заткнутое пробкой очко, и активно работал шеей, насаживая свою голову на дилдо до предела. Давился, но брал до конца, оставляя на стекле мокрые следы губ. Я одновременно едва мог смотреть на себя – глаза дикие, шальные, щёки красные, губы блестят, – и не мог оторваться. – You’re doing great, little whore. Давай второй. Он заменил дилдо, и дело пошло сложнее. Этот был больше, шире, но всё равно далеко до размера Валентина Валентиновича. Я ловил его взгляд в зеркале и косился на его налившийся член. Я и правда был жадной до хуя блядью. На третьем члене я поймал себя на мысли, что мне не хватает красной помады, чуть более большой пробки, и, возможно, той cock cage – хоть на время сессии, хоть на три дня, хоть на полгода. Валентин Валентинович меня даже не трогал, но я чувствовал, что я весь его, что совсем скоро он меня возьмёт – мне нужна только хорошая тренировка. И тренер. Валентин не выдержал, присел рядом со мной и надавил на затылок. – Язык высуни. Вот так, good boy. Расслабь горло, дыши носом и пропускай потихоньку. Рефлекс дави, не стошнит, удержишься. Давай, учись, я люблю, когда моя блядь умеет брать поглубже. Вот, смотри, почти получилось. Он тренировал меня сначала на глубину, потом на скорость. Я был весь в слезах, соплях и слюне, и стонал что-то безостановочно, но Мастер и не думал останавливаться: держал за волосы и повторял одно и то же движение с тем же упорством, с каким он заставлял меня приводить примеры грамматических конструкций на занятиях. И правда доводил до грани. Но мне уже было похуй: я был очень близок к тому же состоянию, что в прошлый раз, разве что чуть менее интенсивному. Я весь его, и единственная моя задача – подчиниться. Моё тело, мой рот, мой анус – всё ему, и я ничего с этим не сделаю. Надо просто отдаться. Но когда он уложил меня на диван на спину, свесив мою голову с края, челюсть заныла так, что я так и не дошёл до нужного состояния. Мне показалось, что я сейчас что-то вывихну, или что у меня вылетит зуб. Я сначала простонал возмущённо, а потом, не получив реакции, замотал головой из стороны в сторону. Я сидел на диване, вытираясь и разминая затёкшую челюсть, а Валентин смотрел на меня взволнованно, совсем не по-мастерски. Я ответил на невысказанный вопрос: – Жёлтый. Можно перерыв? – Нужно. Он принёс мне упаковку салфеток и ещё воды, накрыл пледом и обнял. Я хотел бы уснуть у него в руках, но моя эрекция мне бы не позволила. Да и Валентин ещё был возбуждён. – Master, – я повернулся к нему, облизнув губы, и чётко увидел тот момент, когда он превратился из школьного учителя в моего Мастера, и его глаза опасно сверкнули, – may I suck your dick? – Да, но в этот раз ты доведёшь меня до оргазма сам, я не буду помогать. – А если не получится? – Значит, и ты не кончишь, – он похлопал меня по щеке. Про «не буду помогать» он, конечно, соврал сгоряча. Сначала только позволил мне немного потренироваться на себе – получалось более-менее глубоко, но в горло брать не выходило. А потом положил меня, как изначально и планировал, на спину, свесив мою голову с края дивана, а сам навис сверху. Так член проходил хорошо, и я почти не давился и очень старался дышать носом, пока он буквально долбил меня в горло, насколько получалось. Положил руку мне на шею и проверял – я хотел бы думать, что он видел и чувствовал, как ходит его член в моем горле. Потом я всё равно начал давиться, задыхаться и дёргаться, но он удержал, и правда доводя меня до грани. Я помню, что, кажется, плакал от бессилия и невозможности кончить без его приказа – он не говорил этого вслух, но я почему-то знал, что касаться себя без разрешения мне нельзя. А потом он быстро кончил, простонав что-то матершинное на английском, дроча себе и держа меня за нижнюю челюсть. Не дал закрыть рот: снова вставил этот проклятый кляп и нацепил на язык прищепку. Следующая картина запомнилась мне навсегда: он сидит на диване, я сижу у него на коленях, широко разведя ноги, и мы оба повёрнуты лицом к зеркалу. Мой измученный красный рот раскрыт максимально широко, по прищепке на грудь стекает слюна и сперма. Мастер быстро дрочит мой член одной рукой, а другой крепко держит за шею. Я без всякого приказа и разрешения мелко и часто трахаю себя пробкой, видя, как анус чуть раскрывается у основания, а потом вновь принимает в себя пластиковую игрушку. Валентин смотрит на меня с каким-то животным возбуждением, дышит часто, облизывает свои же губы, не даёт мне дышать и дрочит мне ещё быстрее. – Come on, come for me like the good boy you are, – шепчет Мастер, и я кончаю, как будто и правда только потому, что он наконец-то разрешил. Потом, когда мы оба отдышались, он напоил меня водой, вымыл, на руках перенеся в ванную и обратно, намазал уголки рта мазью, уложил, обнял и накрыл нас обоих одеялом. Мне казалось, у меня нет никого ближе его. Он гладил меня по плечу, по шее, по голове, и хвалил, растягивая гласные: – Такой ты умница. Смелый, выносливый, прям молодец. Очень хорошо. Я уже отключался, и не было ни одной мысли в голове, кроме одной: – Мастер, а когда вы выебете меня в анал? Валентин Валентинович усмехнулся и прижал меня ближе, провёл пальцем по губе: – Как только ты научишься заставлять меня кончать только своим рабочим ротиком. Obvious, right? To me it was obvious, что я попал. Пиздец как попал.