Несвятой Валентин

– Один момент, – сообщил Валентин, всё так же придерживая спиной дверь. Я судорожно натягивал штаны. – Мои братья – долбоёбы. В дверь сначала постучали, а потом её толкнули. Валентин, всё ещё неодетый, держался с честью, навалился спиной. – Я не один! – крикнул он. – О, круто! – ответил ему голос, так похожий на его собственный, что я даже замер на секунду. Валентин движением головы велел мне натягивать футболку быстрее. Дверь снова толкнули. – Ну обувь-то не женская, чего стесняться, Валёк! – вдогонку ему прозвучал ещё один голос. Тоже такой же, блять. Как их отличать? – Пошли нахуй! Пять минут, мы не одеты! – Валентин пнул дверь пяткой. – Вечно у тебя разврат! – засмеялись за дверью. Шаги наконец-то проследовали на кухню. – Подержи на всякий, – шепнул мне Валя, и мы поменялись местами. – Серьёзно, думаешь, ещё ломиться будут? – Они могут. Теперь он проснулся окончательно, одевался быстро, с небольшой тревогой во взгляде. Когда мы вышли, он представил нас друг другу. Старшие оказались не такие уж и старшие, разница между каждым братом была года три максимум. И если до этого я думал, где же на нашей планете штампуют красивых мужиков, то теперь у меня был готов ответ. Все трое засранцев Леоновых-Валентиновичей выиграли в генетическую лотерею: высокие, плечистые, с шикарными шевелюрами и густыми тёмными ресницами, как с обложки журнала. Они были очень похожи, но всё же с первого взгляда становилось ясно, насколько они разные. У старшего, Сергея, был тяжёлый взгляд и самая внушительная мужская фигура. Средний, Валерий, тоже был немаленький, смотрел прямо и пронзительно, но его дикие тёмные кудряшки, свисающие до шеи, сводили всю серьёзность на нет. Мой Валентин как будто взял по чуть-чуть от обоих и добавил ещё своей непосредственности. На фоне братьев сразу было видно, что он среди них младшенький: чуть ниже и уже в плечах, лицо немного круглее, движения резче, а мимика живее. Для меня он был самый классный. Но чёрт, если через пять-шесть лет Валентин станет похож на Сергея, то я совсем не возражаю. – Юрий, – просто представил меня Валентин Валентинович, не уточняя, кем именно я ему прихожусь. Я пожал руки братьям. Они оба обсмотрели меня с головы до ног. Валерий сразу же перевёл взгляд на младшего брата: – Ты что, Валёк, он хоть не школьник твой? Шестнадцать-то ему есть? – Восемнадцать, – вставил я. Сергей закатил глаза, но ничего не сказал. – Валер, тебя мама не учила, что о человеке в третьем лице говорить нельзя? – сказал Валентин, подталкивая их и меня в спины. На кухню. Я занял место в углу стола, прижался спиной к холодильнику. – А тебя мама не учила, что мальчики с девочками должны спать, педрила? – парировал Валера. Валя – сейчас точно просто Валя – ставил чайник, спокойно продолжая диалог: – Да, но я никогда не был маменькиным сынком-сосунком. – Вот кем-кем, а сосунком ты точно всегда был. Да, Юр? – Валерий повернулся ко мне и подмигнул. Я сделал вид, что не понял намёка. – Заткнитесь оба, – сказал Сергей. – Вы хоть по делу мне утро обломали, или как? – Валя вывалил на стол кучу американских конфет. Валера как будто бы забыл про стычку и сразу же запустил руку в пакет. – Это всё, что осталось. Нормальную еду жрать будете? – Не, мы ели. У меня новости. Хорошие, – улыбнулся Сергей. Валентин разлил всем чай и сел между Валерием и Сергеем. Повернулся к старшему. – Ну? – Я женюсь. – На ком это? На Светке? – у Вали загорелись глаза. – Да ну нахуй! Серый, ты – женишься! На Светке-касалетке? – Не называй её так. – Сергей порозовел. – Светка-касалетка! Кто бы мог подумать! Валя даже чаем поперхнулся от смеха. Рядом со статным загорелым Сергеем я бы не дал этому заливисто смеющемуся парню даже тридцати. Двадцать пять максимум, недавний выпускник вуза, а в душе и вовсе как подросток. Валера тоже прыснул, заражаясь смехом. – На свадьбе рассадка будет строго по местам, аварийные выходы расположены в передней, средней и хвостовой части банкетного зала, – Валя взмахнул в воздухе руками. – Придурок. – Серый отвесил Вале тяжёлый подзатыльник, но тот, будто не заметив, рассмеялся ещё громче: – А на свадьбе будут подавать курицу или рыбу? Кошерное можно заказать? – Ну всё, ты меня достал! Сергей встал, Вале прилетел подзатыльник посильнее. Тот развернулся и попытался ударить старшего брата в ответ. Для меня это выглядело, как драка, и я рванул на помощь Валентину, но Валера удержал меня, выставив руку. Усмехнулся: – Это нормально, они всегда так. У тебя старших братьев нет, да? Я сел, пытаясь понять, что происходит. Драка была вроде как без мордобоя, но отчаянная, похожая на армрестлинг или борьбу. Они чудом не снесли ничего со стола. В конце концов Валентин юркнул под руку Сергея, пытаясь завалить его через бедро, но ему не хватило то ли опоры в ногах, то ли веса, и вскоре Валя оказался зажат у Сергея под мышкой. Старший вывернул ему правую руку болевым приёмом, который Валентин всего несколько дней назад испытывал на мне. Но на мне мой Мастер делал это мягче. Сергей причинял настоящую боль, и скрученный Валя возмущённо взвыл. Я снова дёрнулся, но в этот раз был остановлен не Валерием, а собственным стояком, который стал бы заметен, встань я из-за стола. Валентин был зафиксированный, беспомощный, по-юношески непосредственный и безумно красивый. Я поймал себя на мысли, что я бы сам хотел его так скрутить. И трахнуть в таком положении. – Петушары, блять, – меланхолично прокомментировал Валера. – Вы Юру напугали. – Сука, Серый, пусти! – Валя одновременно шипел от боли и смеялся. Сергей начал его щекотать. – Лэйдис энд джентльмен, вэлкам аборд Вэддинг эйрлайнс, май нэйм из Светка-касалетка… – Пообещай мне, что не будешь больше называть Светку так, – Серый надавил сильнее. – Ай! Блять! Обещаю! – Не так надо обещать, дебил! Скажи: «Да, капитан». – Да, капитан, – сказал Валя, уязвлённо кусая губу. – Я не слышу! – Так точно, капитан! – Вот так-то лучше. Серый наконец-то его отпустил, напоследок снова дал по затылку. Валя сел, разминая руку у локтя: – Капитан педрила, блять. – Э, не, главный пидор у нас ты, – довольный Сергей разворачивал конфету. – А Света у меня самая лучшая. – Да, Светка классная, поздравляю, – согласился Валя. – Но мне Ленка с широким фюзеляжем больше нравилась. – «Широкий фюзеляж – это когда бортпроводники работают в два прохода», – изрёк Валерий, подняв указательный палец. Они с Валей хитро переглянулись и снова заржали, как кони, глядя на старшего исподтишка. – Ленка-два-прохода, да. Вообще два прохода – это по моей части, у девчонок же три, – Валя, ничуть не смущаясь, показал рукой на меня. – В какой проход она тебе не давала, Серый? – Чтоб при Светке ни слова ни о касалетках, ни о Ленке, ни о проходах, ясно вам? – построил их старший, вытянул руки и дал обоим по щелбану. – Так точно, капитан, – Валя наконец-то успокоился и смог отпить чаю. – Я приглашён на свадьбу? – Да. Девятого марта, когда весь город цветами украсят. Там будет папа. Весёлое настроение мгновенно улетучилось, и три брата посерьёзнели. – Может, тогда мне не надо идти? – Мама говорит, что он созрел для мира. К тому же, у тебя же тоже скоро свадьба. Мы рассчитывали, что твоя невеста наконец-то приедет, – сказал Валерий, покосившись на меня. – Я, блин, не созрел для мира! – Валентин поставил чашку. – Не приедет она. – Слушай, я выбью ей билет в бизнес со скидосом, сам куплю, отель арендую, только приходи с ней. Может, вы с папой поговорите уже наконец. – Да пошёл он в жопу! Я пытался с ним говорить первые пару лет, вы видели, как это прошло. И не полетит Эльза твоим бизнесом, а на первый класс Эмиратов или Катара у тебя не хватит. – Зато у них нет прямых рейсов Нью-Йорк–Москва, долбоёб. Ты должен прийти на свадьбу с невестой. – Она мне не невеста. Я не женюсь, – ответил Валентин Валентинович со всей серьёзностью, снова бросая взгляд на меня. Я сидел в углу, понимая, что попал на семейные разборки, в которых меня не должно было быть. – Она опять?! У неё уже другой? – возмутился Валера. – Нет. Я передумал. – Охуел?! У меня был на тебя план, я специально свадьбу отложил! У мамы был на тебя план! Ты сколько лет твердил, что женишься! Нахуя ездил-то тогда? Столько лет с ней! – Сергей повысил голос. – То есть, вы ждали, когда я ей предложение сделаю, чтобы помирить меня с отцом? – Ну конечно, это же всё из-за твоего пидорства началось! Ты на нормальный путь-то встанешь, нет? Мама отца уже год обрабатывает! Все уши ему прожужжала, мол, оступился мальчик, но одумался, он же твой сын всё равно. Надо, чтобы ты с парой на свадьбу пришёл! – Я и приду с парой. Юра, пойдёшь со мной на свадьбу Серого? Выбора у меня особого и не было. Мне хотелось отказаться, не вмешиваться в это семейное дерьмо, не подставляться ещё раз и не совершать второй каминг-аут перед родителями Валентина, но он смотрел на меня с надеждой, вскинув бровь, и мне ничего другого не оставалось. – Пойду. – Валь, ну брось ты это, мы же знаем, что мужики – это несерьёзно, камон. – Валерий повернулся ко мне: – Юр, извини, но это ведь всего на месяц, он тебя поматросит и бросит, и снова к этой своей Эльзе. Влюбился наш мальчик. – С Эльзой всё кончено. – Да-да, ты так каждые полгода говоришь, – протянул Валера. – В этот раз всё иначе. – И так тоже каждые полгода говоришь, – поддакивал Сергей, а потом обратился ко мне напрямую. Его взгляд и правда прожигал: – Юрий, извини нас, мы, конечно, сволочи, но ты здесь лишний. С Валей тебе делать нечего, он мудила и натурал, воспользуется тобой, пока у него проблемы со своей тёлкой, и кинет. Он всегда так делает, уж мы-то видели. Внутри стало гадко. Валентин даже наши отношения никак им не обозначил, просто сообщил им моё имя. Не рассказал про меня ничего, сразу завёл разговор с братьями. И от Эльзы отказывался как-то не очень рьяно, слишком спокойно вертел в руках фантик. Сергей смотрел на меня сочувственно, и я знал, что он говорит правду. Что они со средним не первый раз вламываются в квартиру в тот момент, когда их младший брат тусуется с молодым любовником. Я и правда для него просто мясо, пока он не помирится с Эльзой. Я встал: – Я пойду, пожалуй. – Сядь, – сказал Валентин Валентинович. – Мне пора идти. – Не пойдёшь. Сядь, я сказал. Ты пойдёшь со мной на свадьбу. Я сел, повинуясь тону. Это был голос моего Мастера, приказной, холодный, всезнающий. На меня он даже не взглянул, играл в гляделки со старшим братом. – Не смей больше говорить Юре такого. У меня с ним всё серьёзно. Сергей хмыкнул, поставил кружку и перевёл взгляд на меня. Обсмотрел снова, переоценивая. Валерий тоже это заметил и тоже прищурился, глядя на меня. Вытянул нижнюю губу, сдувая со лба кудряшки: – А мальчик-то в Теме, вон какой послушный. Блять, они и про это знают? Пиздарики. – Ты саб, да? Валька тебя к рукам прибрал? – спросил Сергей у меня. Я кивнул, не в силах формировать слова. – Сбылась мечта идиота, – сказал Валерий. – Ты ж всегда говорил, что хочешь тренировать сабмиссива с нуля. Но я не думал, что ты ради этого Эльзу можешь бросить. – Не ваше дело, – огрызнулся Валентин, снова поворачиваясь к Сергею. – На Эльзу не рассчитывай, она мне просто друг. Я приду с партнёром – с Юрой. И мне срать, что об этом подумает папа. Если он хочет со мной помириться, пусть засунет свою гомофобию себе в жопу. Я люблю мужчин, и точка. Я никогда не ошибался и не оступался, всегда таким был и буду. Хочет помириться – я не против, не хочет – я не буду настаивать. – Валь, ну десять лет прошло, сколько можно уже… – причитал средний. – Не захочет он, особенно если ты с этим сопляком придёшь. Давай только договоримся без скандалов, ладно? – попросил Сергей. – Я вас по разным концам зала расскажу. – Ага, посади нас у аварийного выхода в хвосте. Ты меня знаешь, я первый на рожон не полезу, но ответить – отвечу. – Давай без ответов. Если будет конфликт, просто уходи. Это мой праздник и светин, не ваш. Я поговорю с мамой, чтобы отец тоже не говнился. – А может, всё-таки один придёшь? – попытал удачи Валерий. – Или с Юрием, или не приду, – Валентин сложил руки на груди, выпятил нижнюю губу. На секунду стало непонятно, каково будет решение Сергея, но он кивнул сначала мне, а потом Валентину: – Приходите. Хочу видеть тебя на своей свадьбе. Ты мне не чужой. Они с Валентином переглянулись, а потом обнялись. Сергей по-родительски похлопал его по спине. – Мы двинемся, ладно? Я там машину криво припарковал. Давай, – Валерий тоже раскрыл руки для объятий. Затем братья пожали руки мне, пристально глядя в глаза, и засобирались. Валентин отобрал из кучи определённый бренд конфет и сложил в отдельный пакет. Потом достал из шкафа ещё два больших картонных пакета и протянул их братьям. Конфеты положил Валерию. – Светке-касалетке и Юльке-кастрюльке привет. – Передадим. Давай, не теряйся. Поздравь папу с Днём рождения, сделай первый шаг. Это ваш с ним общий праздник. – Угу, если он трубку возьмёт. Братья закрыли дверь своим ключом, а Валентин выдохнул, прижимаясь спиной к стене в коридоре. Посмотрел на меня: – Я же говорил, долбоящеры. Наговорили тебе всякого говна. Извини. – А это правда? Каждый месяц новый парень? Тема? Ваниль? – Просто жёсткий бездумный секс из приложения для знакомств. Ничего не значащий. Да и я давно уже таким не занимаюсь. – Так же давно, как с Эльзой всё кончено? – Я прошёл обратно на кухню, сел. Я не притронулся к своему чаю, да мне и не хотелось уже ничего. – Когда там была ваша последняя – или, может, крайняя? – ночь в отеле? – Слушай, я тебе сказал и в одиночку, и при этих дебилах, что с Эльзой всё. Но она мой друг и советчик. Ты же не перестанешь сейчас вдруг общаться с Вовой? Даже если я попрошу. – Вова изначально был друг! А она изначально твоя… любовница. – Юр, пойми, – он сел напротив меня. – Я взрослый человек. Естественно, что к тридцатнику у меня были другие люди. Были мужчины, женщины, привязанности, друзья, любовь. Конкретно эту привязанность я хочу оставить. Я Эльзу люблю и всегда буду любить, но уже совсем не такой любовью, как в начале. Если тебя это не устраивает, я тебя и правда не держу. У тебя вся жизнь впереди. А меня перекраивать поздно. Захотелось одновременно поплакать в углу и что-нибудь раздолбать. – Ты меня не держишь, а держи, какого хуя, Мастер? Бери, держи и перекраивай меня под себя. Я не хочу быть всегда вторым. – Так мило злишься, как котёнок мяучит, – он улыбнулся и притянул меня к себе, усадил на колени спиной к себе. Избитая задница заныла. Я попытался вырваться, но он прижал сильнее, поцеловал в шею, одновременно фиксируя мои руки. – Пусти! – Нет, ты сказал держать. Первое слово дороже второго, ты это сам мне говорил. Вот, держу. Ты мой, всегда первый в мыслях. Переедешь ко мне? – Он положил пальцы мне на горло и чуть их сжал, одновременно целуя в шею у линии роста волос. Ко мне вернулось утреннее возбуждение, а от предложения переехать стало тепло внутри. Ещё теплее стало от мысли, что я откажусь просто, чтобы его позлить. – Не перееду, рано ещё. Я тебя совсем не знаю. – Ну а как мне тебя держать? – Пальцы на горле почти лишили меня возможности дышать. – Трахать до беспамятства, бить, подчинять, признаваться в любви и забыть про Эльзу. Всё предельно просто. – Вот за что я обожаю мужчин, так это за прямолинейность. – Он толкнул меня на стол среди раскиданных фантиков от американских конфет. Я наконец-то глотнул воздуха. – Мужчин? – Тебя, тебя, – смеялся Валентин, расстёгивая мою ширинку и стягивая джинсы. Резкое движение обожгло израненные ягодицы. – Договорились. Эльзу забыть не получится, she’s unforgettable. Но я тебя с ней познакомлю, и ты всё поймёшь. – Ты опять ведёшь себя так же, как в тот раз. Как идиот. – Я и так редко с ней общаюсь. А ты говнишь на ровном месте. Иди сюда, займи свой блядский рот делом, давно я его не пользовал. Вторая, давай. Валентин одним движением скинул меня на пол и впечатал носом в свой пах. Я думал, что он ведёт себя как мудак и ублюдок, но от этих мыслей мне ещё больше хотелось ему подчиниться.

***

К понедельнику задница болела уже не так сильно, как в первые пару дней, и полоски повреждённой кожи покрылись тонкими коричневыми корочками. Анус чуть ныл снаружи, а уголки рта были разорваны своеобразной любовью Валентина Валентиновича на этих выходных. Я поёрзал на стуле, поправил манжеты рубашки, чтобы следы от верёвок, в которых я сегодня даже спал, привязанный к дивану, не были видны. Хотя их и замечал-то только Вова, его можно особо не стесняться. Вова вёл себя немного странно, чаще молчал и бросал на меня взгляды, но я не придавал этому значения. Я бы тоже немного охуел, если бы мой друг выебал меня после вечеринки и почти сознался бы в том, что спит с учителем. Но ничего, пиздеть лишнего он не будет, потому что его самого выебли, и вообще, он скоро привыкнет к этой новой реальности. Я к своей новой реальности привыкал отлично и проводил больше времени в своей голове, нежели на уроках. Лёгкая боль при каждом движении, потрясающего вида следы, возбуждающие воспоминания, которых хватит на недели и месяцы одиноких вечеров в компании правой руки. Фантомные прикосновения руки, которая дёргает, сжимает и насаживает. Шёпот на ухо о том, что я одновременно и блядская сучка, и очень хороший мальчик. Глубокие карие глаза, которым хочется верить. Иногда я выныривал из этих мыслей и давал себе время поволноваться о другом. Передо мной стояли три задачи: во-первых, мне нужно было переговорить по Скайпу с Эльзой, конечно же, на английском – это обещание Валентин вырвал из меня на четвёртом насильственном оргазме в субботу, когда прикладывал мощный вибратор к той части анального крюка, которая осталась снаружи. Шарик внутри меня, давящий точно на простату, вибрировал и заставлял меня извиваться и давать любые обещания. Во-вторых, Валя попросил меня присутствовать при его звонке отцу четырнадцатого февраля. В-третьих, четырнадцатого февраля у обоих Валентинов – и старшего, и младшего, – был День рождения, и мне нужно было придумать подарок для второго. Можно, конечно, купить что-то материальное из заработанных летом денег, но я всё равно не куплю ему ничего, что он сам не мог или не хотел бы себе позволить. Он особо ни в чём себе и не отказывал. Нет, покупными вещами это дитя капиталистической Америки не удивить. Чем дольше я об этом думал, тем больше понимал, что дарить надо себя. В каком-нибудь интересном виде. Надо посмотреть его список кинков, освежить в памяти… И вот тут как раз можно прикупить какую-нибудь игрушку. – Юрка, ты это видел, да? – обернулся ко мне Илья. Только что началась перемена между двумя уроками алгебры. – Это вчера ещё было, я думал, ты знаешь… Уже третий урок, а ты ничего не сказал. – Чего там? – улыбнулся я, принимая телефон из его рук. Максим заглядывал вместе со мной. Вова сосредоточенно доделывал упражнение. Я ожидал увидеть какой-нибудь мем, но у него на телефоне был открыт паблик со школьными сплетнями – один из трёх наших «Подслушано». Короткий пост в середине экрана гласил: «Слушайте, а Юра Нечаев же гей? Говорят, он на днюхе с другом своим сосался. Юрчик, ты классный. Напиши мне, котик :*». Опубликовано было с какого-то фейкового аккаунта, а под постом уже вилась цепочка из сорока с лишним комментариев. Я прочитал их все, силясь удержать телефон в руках. Запоминал имена и лица с мыслью немедленно пойти и вломить. Вот лайк Аньки к посту, вот три восьмиклашки комментят что-то про «горячую попку», вот одноклассник Лиходеев рассказывает про мою резкую реакцию на моём же Дне рождения, добавляя, что я «как минимум латентный», вот говнюк Корнеев из соседнего класса пишет короткое «пидор сука мочить таких надо». Корнеева я ненавижу ещё класса с шестого. Но первым я пошёл войной на Лиходеева, потому что он был ближе всего. – Слышь, Артём! А слабо мне в лицо это повторить? – я встал перед его партой, всё ещё держа в руке телефон Ильи. Илюха материализовался рядом со мной, Макс встал с другой стороны. Артём не разочаровал: – Ну ты ж точно латентный. Вон как на англичанина Леонова смотришь, прям облизываешься. Я почувствовал, что занятия по боксу не прошли даром. Удар был чёткий, быстрый, прямо в челюсть. Мне плевать было, что мой обидчик сидит, а я стою. Илья выхватил телефон из моей левой руки, а Макс сразу же меня оттащил. Но вот Артёма никто не оттаскивал, и мне пришлось блокировать удар. Макс растерялся, отпустил меня, и драка завязалась нешуточная – это вам не нежная борьба братьев Сергея и Валентина Леоновых. Мне прилетело в челюсть и в плечо, а Артёму я хорошо прописал в наглую рожу. Победителей не было, нас растащили, и тут же прозвенел звонок. Драться при старенькой Ирине Николаевне было как-то глупо, и я сел за парту. – Ещё раз что-то такое скажешь – выебу тебя в жопу, блять, будешь знать. Сам ты пидор. А я тебя ещё приглашал. Крыса ебаная. – Иди нахуй, – просто ответил Лиходеев. Вошла Ирина Николаевна. После второй алгебры Лиходеев молчал, а я посчитал, что ему хватило. Квест мести продолжался, теперь надо найти Корнеева. Он всегда со своими шестёрками, ему будет тяжело вломить, даже если со мной будут все трое друзей. Но во мне было столько силы, что, казалось, я кого угодно порву на части. – Надо найти первоисточник и снести запись, а не охоту на ведьм устраивать. Да и не надо с Корнеевым мешаться, – сказал Максим. Я знал, что он прав на все сто. – Аньк, – я повернулся назад. Начал снисходительно, с обманчивой улыбкой: – Во-первых, ты пизда, потому что лайкаешь это говно. Во-вторых, кто ведёт этот паблик? – Да не знаю я, отъебись, придурок, – огрызнулась она. – Всё ты знаешь, Ань, – это вмешался Илья. Его она слушалась. – Восьмиклашка, Маша Сотова, поэтому там столько комментов восьмиклашек, – она закатила глаза. Я наклонился к ней, практически прошептал ей в лицо: – А про инцидент с поцелуями ты кому рассказывала? – Ну только паре хороших подружек, – она кинула взгляд на соседку по парте, Леру. И я понял, что вся школа знает всё в деталях, вплоть до звуков, которые доносились из моей спальни в ту ночь. – Анька, тебе повезло, что я женщин не бью, но честное слово, прописать бы тебе в табло, – сказал я, поднимаясь. – Вов, пойдёшь со мной к восьмиклашкам? Мы посмотрели на втором этаже расписание и оказались в кабинете истории за пять минут до звонка. Учителя, к счастью, не было. Девчонки у входа сразу указали на Машку Сотову. – Маша! – подошёл я к ней. Макс маячил за мной, Вова бледной тенью остановился в проходе. – Я Юра Нечаев. Сноси пост. – Какой пост? – она убрала телефон. – Тот пост, который в «Подслушано», давай, не выёбывайся. – Я не админ. – Да-да, ври больше, мне Аня Силкина сказала, она всё знает. Сноси. – А чё ты мне сделаешь? Законом не запрещено. Ты же правда голубой, – она расправила плечи. – Не запрещено, а родаки как твои отреагируют, когда узнают, что ты ведёшь паблик с дебильными слухами, где обсуждают, кто что курит и кто с кем трахается? – Ну попробуй. – Попробую. Ты знаешь же, что Софья Сергеевна моя мама? Найти телефон твоей мамашки – не вопрос. Я позвоню лично, не сомневайся. – На её лице отразился страх, и я пошёл дальше: – Ну или можешь удалить сейчас. – Нет. Там сорок комментов и почти сто лайков, – упёрлась Маша. Я понял, что терпение у меня кончилось. – Да сноси, блять! Или я настрочу жалобы в администрацию Контакта, в администрацию школы и твоей мамке! Быстро! Как я ожидал, четырнадцатилетняя соплюха сломалась под криком большого страшного одиннадцатиклассника. Я даже кулаком по столу для верности ударил. – Истеричка, – пропищала она, но телефон достала. – Чё сказала? – я приблизил лицо к ней. – Всё. Удалила, – она показала мне стену группы. – Молодец. Я пойду у мамы номер твоих родаков попрошу, на случай, если ещё что-то про меня опубликуешь. – Мало что пидор, так ещё и маменькин сынок, – сказал мне кто-то вдогонку. Голос высокий, но вроде пацан. – Слышь, я баб не бью, конечно, а вот ты получишь. Я развернулся на одной пятке, но Макс развернул меня обратно, придержал за плечи: – Всё, всё, не надо малолеток бить, пожалей слабоумных. Вовы в дверном проёме уже не было. Меня это тоже взбесило, куда он делся в такой важный момент? Он же тоже в этом замешан. Меня бесило всё, даже отвратительно горячая рука Максима на плече. Я был уверен, что она ещё и липкая. Жарко, как в июле. В коридоре уже никого не было. Звонок прозвенел прямо над ухом. Блядство, ещё один ёбаный урок. Хотелось проломить кому-нибудь тупую башку. Ещё обиднее было оттого, что это было правдой – ну пидор я, ущербный, родился таким, что поделать. Даю себя трахать в рот и в задницу, но никто не должен об этом знать. Я понимал, что это какой-то комплекс, и охотно шёл у ярости на поводу. Ещё б какой комплекс придавал мне только сил. – Осталось найти того, кто это предложил, и Корнеева. Ты знаешь, чей аккаунт? – Юр, хватит, удалили же пост, – он остановил меня, навис сверху. Максим умел иногда командовать лучше меня. – Ты же не можешь всех перебить. Корнеева тем более не надо трогать, он будет вонять сильно, а ещё в секцию бокса ходит. – Я тоже в секцию хожу с ним. Да и вообще, по крайней мере того, кто это додумался запостить, я прибью на месте. – Тебе привод в детскую комнату милиции нужен, или что? – Полиции. Мне восемнадцать. Я готов ответить, как взрослый. Штраф, пятнадцать суток, исправительные работы – похуй. Я мужик, я выдержу. – Никто не сомневается, что ты мужик, девчонок пидорасами не обзывают. Но злиться не вариант, ты показываешь так свою слабость, – Макс усмехнулся красиво, а я невольно вспомнил, как уверенно мой друг целуется. – А ещё я знаю, чей это фейк. Он приблизился на очень опасное расстояние, будто собирался поцеловать. Слабость – это, к сожалению, про меня. – Только не говори мне, что это ты, Макс, потому что… Что «потому что», я не знал. Мне немножко хотелось, чтобы это был он. Вот его б я трахнул с удовольствием. И лёг бы под него. От него веяло мужиком – настоящим альфачом, а не сабмиссивным пассивом. – Вова это. Ты с ним всю неделю не разговариваешь. – Блять! – вырвалось у меня. Из кабинета на шум выглянул историк, и пришлось сваливать на свой урок. Когда мы с Максом вошли в класс, извиняясь за опоздание, по классу прокатился смешок. Я сел рядом с тихим, подавленным Вовой и решил поговорить потом, после уроков, чтобы не подставлять под удар хотя бы его. Училка уже что-то увлечённо вещала. Я полез в рюкзак за учебником, а прикоснувшись, понял, что замок измазан в чём-то мерзком, явно напоминающим сопли или харчок. Подумал, что случайно сам где-то заляпал, прислонив к чему-то, и полез дальше, у меня должны быть влажные салфетки внутри. Салфетки были на месте, но было внутри и ещё кое-что: куча листков бумаги в клетку, которые заполняли половину рюкзака. Я полураскрыл один: «Пидор, чтоб ты сдох!». Почерк идиотский и кривой, с завитушками, явно девчачий. Восьмиклашки. Пока я доставал салфетки, я коснулся рукой ещё чего-то мокрого и тёплого на дне. Вытирая пальцы салфетками, я старался не вытаскивать ладони из сумки полностью, понимая, что руки могут быть измазаны в чём угодно. Красная жидкость, которую я мимолётом увидел на пальцах в темноте рюкзака, подтвердила мои худшие догадки. Оставшиеся тридцать минут урока я только старался не трогать лицо. После урока я сразу же рванул в туалет. Не знаю, как меня не вывернуло, когда я доставал из рюкзака две использованные прокладки. Я зажмурился и сразу же закидал эту гадость салфетками, чтобы не было видно кровищи. Вова, которого я позвал с собой, кажется, чуть в обморок не грохнулся. Он даже ополоснул лицо холодной водой. – Ты это мне хотел показать? Пиздец, я не знал, что в восьмом классе девки такие тупые. – Пиздец, просто пиздец, – я мыл руки и смотрел на себя в зеркало. Ну да, на пидораса похож, как и говорил Валентин Валентинович. Маленький, большеглазый, ещё и рубашка голубая. И Вова такой же мелкий педрила. Я заглянул чуть дальше, туда, где были кабинки. Все три двери были закрыты, ног внизу видно не было. Из коридоров все давно ушли, и я понял, что настал момент. – Вообще, Вов, я тебя для другого позвал. Макс мне сказал, что это ты запостил. Зачем, блять? Вова не стал отпираться, снял очки, принялся их методично протирать. – Ты со мной всю неделю не разговариваешь. На выходных я тебя два раза гулять звал и один раз играть по сетке, а ты ответил тупо «нет». – Ага, в тот момент Валентин как раз ебал меня, разложив на подоконнике на кухне. Чудо, что я вообще ответил, потому что за прикосновение к телефону я сразу же получил несколько ударов ладонью по избитой заднице. – Думал, что спишусь с тобой с фейка, поболтаем, а потом ты поймёшь, что это я, и… – И что? Влюблюсь в тебя? Встречаться с тобой буду?! Ебанулся?! – А почему нет? Мы лучшие друзья, мы с полуслова друг друга понимаем, и у нас уже всё было. Мне очень понравилось. – Он неловко припёр меня к стенке, упёрся в меня пахом, но касался совсем невесомо. Мне не нравилась эта его неуверенность. Дунь – и всё напускное облетит. Был бы он, как Макс, тогда другое дело, а так… – Извини. Я люблю другого. – Я сказал «другого», потому что боялся упоминать имя Валентина Валентиновича в стенах школы. Как будто бы богохульничал. – И что этот твой «другой» может тебе дать? Вы с ним не на равных, это неправильно. Два месяца назад я так же умоляюще смотрел на Валентина. Казалось, Вова сейчас упадёт и будет умолять разрешить ему отсосать мне на всех языках мира. Но Валентину уже тогда было немножко плевать на свою даму сердца, а вот мне на свою любовь было не плевать. Да и яйца заныли от воспоминаний о жестоком наказании стеком. А жопа до сих пор битая и болит. – Вова, тебя я тоже люблю. Но только как друга. Извини, мне не надо было с тобой спать. Он поцеловал меня, припирая к стенке, явно надеясь на ответную страсть, но я всего лишь не сопротивлялся. Это был последний наш поцелуй. Он наконец сделал шаг назад. – Друзья? – спросил я, вытирая губы. Он вздохнул. – Друзья. Прости за тот пост. – Прощаю. Об инциденте в школе я не рассказал ни маме, ни Валентину Валентиновичу. Она разволнуется, а он… тоже разволнуется, а может, ещё и глупостей натворит почище меня. Нет, ябедничать не положено, надо заткнуться, чтобы не провоцировать дальнейшие слухи. И драться не надо, излишняя агрессия – тоже слабость, Макс прав. Вечером я достал старый рюкзак, заштопал дырку в подкладе и покидал в него протёртые спиртовыми салфетками планшет и учебники. Новый, испачканный кровью и соплями, кинул в стиралку. Всё постирается, и жизнь пойдёт как раньше. Но ещё до первого урока я понял, что жизнь пошла по пизде. По ссылке, которую кинула Анька, пока я завтракал, было залитое с нового фейкового аккаунта видео, снятое через щёлку кабинки туалета. На нём было отчётливо видно две фигуры – я и Вова, – и даже слышно обрывки разговора. Поцелуй, признания в любви, решение дружить, разговоры о предстоящей игре по сети, дружеские объятия – все пять минут видео. Первой реакцией было не пойти в школу, но и это означало быть слабаком. Надо быть скалой, применять агрессию там, где нужно, а в остальном игнорировать. И если шепотки восьмиклассниц за спиной игнорировать легко, а рюкзак можно просто носить везде с собой, то закрыть глаза на синяк на скуле Вовы было решительно невозможно. Я приземлил рюкзак рядом с ним и оглядел класс. Это мой класс, и я здесь любого смогу отпиздить. – Кто, блять?! Лиходеев усмехнулся, но ничего не сказал. Девчонки захихикали, и я почувствовал себя слабым и немощным, совершенно беззащитным. Растерялся, дёргался то в одну сторону, то в другую, не зная, куда двинуться и что делать. Если над тобой ржут девчонки – то это полный провал. Как хорошо, что мне хотя бы не хочется их трахать. – Сядь, – Вова дёрнул меня за рукав рубашки. – Ох, вы посмотрите, сразу понятно, кто в паре мужик, а кто послушный подкаблучник, – прокомментировал Лиходеев. На мою защиту вовремя встал Илья: – Артём, тебе въебать? – А ты чего, тоже с ними ебёшься? У вас тройничок? Или четверничок, а, Макс? Максим, который только вошёл в класс и услышал только часть разговора, сразу же двинулся к парте Лиходеева. Тот вскинул руки: – Шутка, шутка! Разрывающий барабанные перепонки звонок прервал их, а я воспользовался моментом, чтобы спросить у Вовы: – Кто? Артём? – Лёха Корнеев, – шепнул он в ответ. – Давай только без глупостей, всё норм. Уже на уроке – никому не нужная география, мать её, – в чат группы прилетела фотка от одной из девчонок, снятая пару минут назад: я близко наклонился к Вове, они запечатлели этот момент и нарисовали вокруг сердечки. Когда пошли смеющиеся смайлики и стикеры, я удалился сначала из чата, а потом смёл и весь аккаунт в соцсети. Вове велел сделать то же самое. Весь день прошёл как на иголках, я то и дело ожидал подлянки. Лиходеев отпускал шуточки, в коридорах шли шепотки, а уж когда я садился рядом с Вовой, девчонки неизменно хрюкали что-то. Кто-то с задних парт уже написал про нас какой-то порно-рассказ, фанфик. Мне скинули это говно в мессенджер, и я, пробежавшись по строчкам, сразу же удалил сообщение и заблокировал отправителя. Повторял себе, что скоро им надоест, и что мне надо беречь силы для секции. В секции я даже не планировал заниматься: моей целью было вздёрнуть Лёху Корнеева. Эх, сейчас бы сюда анальный крюк, подвесить этого говнюка за жопу, порвать ему кишку. Я с Вовой, может, и не сплю, но другом он мне быть не перестал. – Корнеев! – крикнул я, зайдя в раздевалку. Лёха Корнеев был местным говнюком, по какой-то странной причине считавшим, что ему можно всё. У меня было с ним пару стычек, но давно, классе ещё в седьмом. Он был из параллельного класса, из «В», где учились самые конченые придурки. В тусклом свете ламп я не видел его глаз, всё лицо было искажено тенями. – О, а вот и пидорас Нечаев, – ответил он, снимая футболку. – Пришёл за любовника мстить? Или хочешь, чтобы я тебя в жопу отымел? – Я тебя отымею, блять! – Я кинул рюкзак на пол, готовый к драке. Корнеев был окружён своей компашкой вонючих боксёров, но мне в тот момент казалось, что я разъебу и пятерых. Так или иначе, Корнееву прилетит. – Не отымеешь, это же ты у Вовы Николаева за девочку. Ты ему в любви признаёшься, в туалете ему в жопу даёшь, сонеты пишешь… Ну, так ваши девки из класса говорят. – Ты хоть знаешь, что такое сонет, долбоёб?! Я не мог больше распинаться, просто полез в драку. Левая нога вперёд, руки защищают челюсть, удар правой идёт от бедра с полуразворотом, левую не опускать. Не знаю, зачем я полез на пятерых, никакой логики в моих действиях не было, только голая ярость и желание уебать тому, кто поставил Вове синяк. Я и правда ударил его по лицу один раз, а потом меня скрутили сразу четверо. Остальные ребята, которые ходили в секцию, просто смотрели. Кто-то свистнул, когда меня начали бить в живот и в пах. Но особенно обидными и болезненными были поджопники, которые мне давал кто-то из шестёрок Корнеева. Вдруг поднялись крики и галдёж, как на базаре. Пацаны были ничем не лучше восьмиклашек. – Так его, пидораса! – Больной придурок! – Чего, нравится тебе под жопу, а? А жопа ведь и правда была мало того, что выебанная огромным членом ещё позавчера, так ещё и наказанная тростью. Я изо всех сил отбивался и старался не выть, когда били по ягодицам, чтобы не спалили, что там особенно больно, а то ведь и штаны с трусами могут стянуть, и тогда вопросов будет много. Благо, в сочетании с ударами кулаком в живот было даже и не особо понятно, где мне больнее. Тем не менее, штаны уже дергали с вниз с криками «пидорас!», а я поднимал бёдра, уворачиваясь и не давая им дотянуться до ширинки. Экзекуцию прервал вошедший в раздевалку физрук. От него, как и всегда, несло дешёвым табаком, даже до меня запах дошёл. Бить и держать меня прекратили, и я чудом удержался на ногах, только привалился к стене. Борис Николаевич посмотрел на меня внимательно, потом достал телефон и включил то самое видео – я услышал собственный голос в записи, – поднёс мобильник близко к подслеповатым глазам, прищурился. Сравнил меня и человека на видео, а потом просто кивнул Корнееву. И ушёл, шаркая ногами в старых кроссовках. Я не стал даже возмущаться, бесполезно. Что я ему сделаю? Слово учителя против моего. – Это ещё не все, Корнеев. Подобрал рюкзак и свалил из зала как можно быстрее. Победителей не судят, а вот проигравшим пидорам могут ещё и наподдать. За мной, к счастью, никто не пошёл, занятие уже началось. У входа в кабинет Валентина Валентиновича я ещё думал всё ему рассказать. Он точно поймёт и пожалеет. Нажаловаться, поплакаться у него на груди и попросить совета. Но он стопудово захочет увидеть тот видос, а потом подключит мою маман, пойдёт к директору и вообще начнёт делать всё правильно, как взрослый, потому что он и есть взрослый. И живёт он в мире взрослых, где учеников дисциплинируют выговорами и вызовами на ковёр, а не мордобоем. Не пойдёт же он бить Корнеева? А Лёха должен ещё получить по морде, ему явно не хватило. Так что я заправил рубашку посильнее, чтоб он ненароком её не вытащил, и вошёл. – Hello there, – поприветствовал он меня, не поднимая головы от тестов. – How are you? Чего стоишь, как не родной? Валентин был одет в простую белую рубашку и смешной галстук в разноцветную полоску. Эта школа и этот кабинет – его подиум и его царство, и он просидел здесь весь день, как принцесса в башне, даже не подозревая, что творится снаружи. Вот и отлично, пусть так и сидит. Я благодарил всех богов за то, что на том видео оказались я и Вова, а не я и Валентин Валентинович. Тогда бы мы остракизмом и мордобоем не отделались. Так что не всё так плохо, лишь бы никто не додумался скинуть видео ему или маме. Пусть они оба сидят по своим кабинетам, я согласен на любые побои. – Валентин Валентинович, давайте отменим занятие завтра. И в пятницу. – Что случилось, котёнок? – он встал и приблизился ко мне. – Ничего. Просто по обществу загруз, я всё ещё пробники плохо пишу. Дополнительно занимаюсь. Я вашу домашку сделаю всю и книгу начну читать на английском. – Может, мне тогда добавить домашки? – Валентин закрыл за мной дверь, а сам прижал к ней. Надавил коленом на пах, огладил живот, а я думал только о том, чтобы он не задрал мою рубашку, потому что на торсе уже расплывались синяки. Я представил, что и Валентина могли бить в универе так же, и мне ещё больше захотелось просто запереть его в этом кабинете и отобрать телефон для верности. Ни Эльзы, не дебильных видео и рассказов. – Хочу начать приучать тебя к той cock cage, по день-два, just for fun. – Давайте потом, извините, я занят, у меня там занятие в секции, – затараторил я, не давая ему себя целовать. – Да, кстати, давно уже началось. Прогуливаешь со мной занятие? Он уже расстёгивал мою рубашку, а у меня внутри поднималась тревога. Я хотел его, но не хотел, чтобы он узнал, и боялся, что узнают о нём. Как всё заморочено-то. – Не прогуливаю, уже пошёл, – я вывернулся и юркнул за дверь. Валентин простит мне мою резкость – ну, накажет и простит. А ему мир не простит секс со своим учеником. До дома я почти добежал. Мама ещё была в школе, а я в это время тщательно готовился к войне, мобилизовал все силы, как делают люди в экстренных ситуациях. Старался думать холодной головой, но тремор в руках всё равно выдавал меня с головой. Я отмыл неизвестно откуда взявшийся харчок с куртки, запихал все голубые и одну розовую рубашку куда подальше, переложил учебники в высохший рюкзак. Подумав, что ещё может мне помочь, сложил в передний карман складной перочинный ножик. Снёс все аккаунты в соцсетях, переименовал номер Валентиныча и удалил всю переписку на случай, если спиздят телефон. Осмотрел расплывавшиеся на животе фиолетовые синяки и написал Валентину, что вся эта херня с дополнительными занятиями по обществознанию займёт две недели, а не одну. Скорее всего, бить ещё будут, и не раз. Да я и горел желанием отпиздить Корнеева, пусть и пострадаю в процессе сам. Поддержкой Вовы, Максима и Ильи я заручился. А потом меня дропнуло. Ощущалось это именно так: температура, тяжёлая голова, нечем дышать, и нет сил функционировать нормально. Весь вечер меня знобило, но при этом я сидел в одной только футболке в холодном поту. Увалился спать, отмазавшись от вопросов матери. Хорошо, что эти говнюки не додумались скинуть то видео ей. Весь остаток недели травля разгоралась ещё сильнее. Я чувствовал себя чужим даже в своём классе и в окружении своих друзей. Над нами с Вовой посмеивались, обзывали, Лиходеев без конца пытался выяснить, кто из нас кого трахает, и зачитывал вслух молитву каждый раз, когда я к нему приближался. И если Вова сидел тихо, то я был лучшей мишенью: я реагировал на каждый шепоток в свою сторону, на каждое неосторожно сказанное слово, на каждый взгляд – в основном орал благим матом и угрожал отпиздить. Я ходил весь взвинченный, готовый подраться в любой момент. Чёрт знает, что бы было, если бы я ещё проверял соцсеть – потому что, судя по тому, что передавал Максим, группы и чаты наполнились слухами про меня и Вову. Вскоре ржать и читать молитвы при мне стало почти что модно, а восьмиклашки при каждом удобном случае брызгали на меня «святой водой». В столовой придурочная Маша Сотова и вовсе пролила на мою белую рубашку кисель. На нас пристально смотрели учителя, включая маму и Валентина Валентиновича, и я даже наорать на неё не смог. Улыбнулся через силу, сказал, что всё хорошо, и пошёл в туалет оттирать пятно. Но это всё была хуйня по сравнению с Корнеевым и шестёрками. Я же полез на него сам, и отомстить мне теперь стало делом чести. Они находили и доставали меня и Вову почти на каждой перемене. Классикой жанра стало отнять рюкзак и попинать его по полу под отчаянные крики, что там внутри планшет, а они конченые ублюдки. Их было пятеро, а Вова или я метались между ними в одиночку, пока не появлялся ещё кто-то из наших парней, и всё не выливалось в короткую драку. Кому-то прилетало по носу, кто-то кого-то оттаскивал, кто-то из учителей делал замечание, звенел звонок, и тогда всё прекращалось. Я смотрел только за тем, чтобы нас не видели двое самых важных для меня учителей. Я уже думал о том, чтобы поменять школу, но учиться оставалось четыре месяца, здесь всё было знакомое и родное, ЕГЭ и медаль уже были на мази, а ещё тут работали моя мама и Валентин. Я хотел видеть его хотя бы пару раз в неделю, иметь возможность приходить к нему в кабинет и быть зацелованным у двери и оттраханным прямо в школьной форме на учительском столе. Да просто Корнеева надо отпиздить, а всем остальным дать время отсмеяться и найти новую тему для обсуждения, и тогда про нас забудут. Во время очередной стычки в пятницу я смог подобраться к Корнееву и приложить его к стене, рассмотреть его наглую рожу в деталях, глядя снизу вверх. Лёха был вполне fuckable: не прыщавый, бритый подбородок, тонкие, как ниточка, губы, длинный нос и неглупые насмешливые глаза. Я бы его выебал, разодрал бы ему зад, представляя, что он дух в армии или петух в тюрьме. Ему пошла бы такая роль пассивного пидораса. К сожалению, я понимал, что мне эта роль подходила ещё больше. – Сегодня после школы у трубы, – сообщил я ему. Он лишь кивнул и как-то пошло, прямо по-гейски порнографично облизнулся и пропищал: – Хорошо, сладкий. Сзади послышался ржач. Я понял, что это провокация, тряханул Корнеева, приложил головой о стену, а потом меня оттащил сам Вова, наконец-то отбивший свой рюкзак. – Нечаев, блять, чё творишь? – спросил Вова просто для того, чтобы спросить. Я сбросил его руку, мне было неприятно касаться его на публике. – Стрелку забиваю, чё. Корнееву пизды дам, – ответил я как можно громче. – А чего, у тебя пизда отросла, пидор? – кивнул Корнеев, косясь на мои штаны. – Тебя Николаев в неё трахает? Николаев, она у него хоть узкая, ты Юлечку девственницей брал? – Юлечку! – заржал где-то над ухом Лиходеев. – Юрочка – Юлечка, поняли, да? Ну как девчонка! – Пизда отросла! – повторил кто-то панчлайн. Прозвенел звонок, на лестнице появилась Ирина Николаевна, и я пошёл в класс. Надо ещё рассказать о стрелке Илюхе и Максу. «Трубой» назывался пятачок за хоккейной коробкой, возле которого проходили водопроводные трубы, и после которого начинались ряды гаражей. Из-за горячей трубы снег таял, там было тепло даже зимой, и на заваленном дереве регулярно кто-то бухал ночами. В центре поляны в грязи лежали остатки кострища: пепел, кирпичи, поломанная решётка-гриль и бутылки. Место не самое удобное для драки, но так уж в школе повелось, что все стрелки проходили там. В последний раз я на таком был года четыре назад, как раз с Корнеевым, но тогда зачинщиком был не я. Я уже и не вспомню теперь, что мы тогда не поделили. Зато вот сегодняшний день запомнится точно. Я был во главе группы, за мной стояли Вова, которому просто некуда было деваться – я знал, что ему не хотелось вмешиваться в это изначально, – и верные Максим и Илья. Макс позвал ещё пару своих ребят, но они держались поодаль, на случай если драка и правда завяжется нешуточная. Напротив нас стояла четвёрка Корнеева и сам их ухмыляющийся главарь. Слушок прошёл по всей школе, и тут даже были зрители: Анька присела на поваленный ствол и уже держала наготове телефон, трус Лиходеев угарал где-то позади, Машка Сотова стояла с подружками чуть поодаль, скрестив руки. Был и ещё кто-то из всех трёх одиннадцатых классов, всего человек двадцать, но у меня было полное ощущение, что я на гладиаторских боях. Я, блять, никогда в жизни не был драчуном, не лез особо на рожон, был увлечён какими-то другими вещами. Но Корнеев первый обозвал меня пидором, и должен был получить. Признать, что я гей, сделать это частью своей личности и жить открыто было невозможно, равно как и спускать обзывательства и побои с рук. А что может быть лучше для репутации, чем избить главного хулигана школы? Может, я и гей, может, и пассив – но всякий ли пидор умеет дать такой отпор? Мне надо было показать, что затравить Юру Нечаева и Вову Николаева не получится. Мне не было стыдно за себя, ни капельки. Я не подумал ни на секунду, что лучше б родился натуралом. Мама не родит обратно, переделать меня не получится, я такой, и это не касается никого, с кем я не трахаюсь. Я был достаточно взрослый, чтобы понимать, что я нормальный, а мир полон гомофобных тварей. В школе – тем более. К сожалению, я был достаточно взрослый и для того, чтобы понимать, что у драки будут последствия, и мне было страшно. Руки снова тряслись, мне стало жарко, как будто я температурил. – И вот они, пидорасы нашей школы, – комментировал Корнеев, снимая видео, – пришли на стрелку. Хотят, чтобы мы их выебали. Подставляйте жопы, Нечаев, ты первый. Или у тебя всё-таки пизда? Времени на эти суперзлодейские речи у меня не было, не в кино. Я ударил первый, просто разбежался и замахнулся, выбивая телефон из рук. Бить телефоны – моя специальность. Бить Корнеева – мой кайф. Лёха, может, и занимался в секции дольше, и был тяжелее, но я был злее и быстрее. Вокруг тоже завязался махач, практически стенка на стенку – не такой, как в школе, а всерьёз, с желанием свалить и избить. Я видел всё урывками, краем глаза, и успел только порадоваться тому, какие охуенные у меня друзья. Вова тоже дрался отчаянно, пинал кого-то ногами, Макс кого-то скручивал, Илья разбирался сразу с двумя. Девчонки орали так, что уши закладывало, а Лиходеев снимал всё на видео, крича что-то про то, что пидоров надо истреблять. Корнеев повалил меня спиной на кострище, прямо на кирпичи, ударил в рожу. Кто-то из его компании бил меня ногами по боку, пока я пытался сбросить Лёху с себя. Я вцепился в его руки, пытался повалить на бок и бил под жопу коленкой, а он резко пересел мне прямо на грудную клетку и вполне однозначно впечатался пахом мне в лицо, удерживая руки. Его подельник ударил меня в бок последний раз, а в следующий раз пнул уже между ног. Моего вопля боли ему было недостаточно, и я почувствовал, как мне расстёгивают ширинку. Нет, нет, у меня на заднице следы от порки, этого никому нельзя видеть. Кое-как вывернув руку из-под туши Корнеева, я дотянулся до лежавшего на земле кирпича и приложил его о башку ублюдка. Один, два раза, пока не послышался хруст. На лицо капнула горячая капля, меня снова ударили в пах, а я готов был занести кирпич ещё раз. – А ну прекратить! – не крикнул, а сказал громкий строгий голос. Валентин Валентинович прорвался через галдящую толпу, отодвинул в сторону того, кто недавно снимал с меня штаны, за шкирку поднял на ноги Корнеева с окровавленным носом. Подал руку мне, поднял. Меня тошнило от удара по яйцам, голова гудела. Я навалился было на него, а потом, вспомнив, что вокруг нас люди и камеры, встал прямо. У кабинета директора Валентин даже не скрывал, что я в приоритете, а судьба Корнеева его не ебёт. Они с мамой окружили меня с обеих сторон – ну точно как два родителя – и в сотый раз заставляли объяснять, что случилось. Я, весь перемазанный, показывал им видео и рассказывал, как нас с Вовой называли, что с нами делали и почему я забил Корнееву стрелку. От мамы пахло корваволом, и она, кажется, переживала больше меня. Валентин не выказывал волнения, только сильно сжимал пальцами моё плечо и поглядывал иногда на маму. Лёха сидел напротив, держал платок под кровящим носом и ждал свою мать, иногда бросая на нас троих злые взгляды. Он уже всё ей рассказал по телефону, в его версии это я до него докопался и я же его и обзывал. Наши показания принимали в последнюю очередь. Из кабинета вышли Вова с матерью и кто-то из шайки Корнеева с отцом. Настала наша очередь – я, мама, Корнеев и его подоспевшая мамашка, сухая тётка с серебристыми волосами и широченными нарисованными бровями. Валентин остался в коридоре – и слава богу, его рука на плече ощущалась странно в тот момент. Директор, Илья Петрович, слушал нас устало, потому что он слышал всю эту историю как минимум в десятый раз. Видно было, что ему просто охота домой. В принципе, мужик он был нормальный, и можно было надеяться на нормальный исход ситуации. – Так что Нечаев первый начал, – закончил Лёха и для верности всхлипнул заложенным носом. Крысёныш. Илья Петрович возразил: – А мне несколько человек уже объяснили, что всё началось с видео и последующего избиения Вовы Николаева, с которым у Юры… своеобразные отношения. – И правильно сделали, – вмешалась вдруг мать Корнеева, испепеляя меня взглядом. – Таких истреблять надо. – Я сейчас тебя истреблю, коза! – ответила моя мама, точь-в-точь теми же словами, которые сказал бы я. Или, может, я бы сказал её словами. Надо же, как она умеет. – Это насилие на почве ненависти! Это твой сын начал и получил по заслугам! – Это ты вырастила пидораса! Сломали нос моему ребёнку! Да я вас засужу! Крик поднялся такой, что мне показалось, что мамы сейчас подерутся. Илья Петрович пытался их урезонить, просил остановиться, стучал ручкой по столу, а потом хлопнул ладонью. – Девушки! – прикрикнул он. Смешное слово, но, может, в его возрасте наши матери и правда были скорее девушки. – С мамой Владимира мы договорились о том, что с ним будет проведена воспитательная беседа по поводу неподобающих аморальных отношений. – Он взглянул на мою маму: – Предлагаю вам, Софья Сергеевна, сделать то же самое. Мама кивнула, надевая маску хорошего учителя и качественного исполнителя. Я пытался понять, будет эта беседа или же Валентин спасёт меня снова. – Так как травмы были нанесены обоим участникам процесса, – он постучал ручкой, смерив меня взглядом. Я рассказал про то, что меня били в живот и в пах, но синяки не показывал. У Корнеева же всё было буквально налицо, – предлагаю закрыть дело и больше к этому не возвращаться. При условии, что такое не повторится, ребята. И при условии, что ты, Юрий, прекратишь своё аморальное половое поведение и впредь будешь вести себя подобающе мужчине. – Я считаю, набить морду обидчику – это очень по-мужски. А вот травить человека за то, что вообще никого, кроме его партнёра, не касается – это как раз низко и аморально. Если кто здесь и не мужик, так это Корнеев, – ответил я, выпрямляя спину. – Да пошёл ты, пидор! – не удержался Лёха, выглянул из-за спины матери. – У Лёши просто обострённое чувство справедливости. – Заявила Корнеева и повернулась к моей матери: – Я вас засужу, мы пошли подавать заявление. И на вас, Илья Петрович, я напишу жалобу, это вы за детьми не уследили. Всё! – Елизавета… – начал было директор, но Корнеевы уже шли к выходу. Мать тащила сына за плечо. *** – Ну сука, ну тварь, ну и крыса, и сын у неё говнюк, – причитала мама, расхаживая туда-обратно по своему кабинету. Мы ждали Валентина Валентиновича, который сейчас сидел на допросе у директора. Я порадовался, что мама знает обо всём, знает правду и остаётся на моей стороне. Но всё равно от криков и разговоров у меня болела голова, я сидел и наблюдал за тем, как она мотается, как маятник. – Я тоже на неё заявление подам! Шалава! – Мам, не надо, пожалуйста. Не стоит оно того, я просто школу поменяю. И Вову с собой возьму. – И в какую школу тебя возьмут не по месту жительства, если на тебя заведут уголовное дело? Тебе ведь восемнадцать есть, ты под суд пойдёшь. Тебя вообще какая муха укусила, что ты в школе принялся по туалетам целоваться? И с Вовой? – она наклонилась ко мне, произнесла тише: – А с Валюшей что, прошла любовь, завяли помидоры? Я ведь только из-за него на это согласилась. – Ты не можешь согласиться или не согласиться! Это моё решение, с кем спать! – я вскочил со стула. Опомнился и продолжил тише: – Валентин всё знает. Это было подростковое, по глупости. Нет у меня с Вовой ничего. – Знаешь, может, она и права, извращенец ты какой-то. Я думала, тебя Валюша под крыло взял, а ты… – А за меня ревновать не надо, Софья Сергеевна. И извращенцем называть не надо, это ему очень обидно, – это вошёл Валентин Валентинович. Он положил руку ей на плечо, останавливая её расхаживания по классу. – По поводу Вовы я с Юрой уже провёл воспитательную беседу. Вопрос решён. Я вспомнил ту «беседу», вино, жёсткий принудительный секс под утро после ссоры, теперь отзывающийся внутри возбуждением – и ещё раз поблагодарил Вселенную за то, что на видео попал Вова, а не Валентин. Мы просто переведёмся в другую школу, а Валентин бы не смыл с себя клеймо растлителя. Больше всего на свете я хотел обнять Мастера, но он уже обнимал мою маму. Она казалась маленькой на его фоне. Видно было, что она ему доверяет, и больше, чем я думал. Даже утешения у него ищет. – Валюша, ну как же так, моего мальчика травили просто за то, что… Нельзя же так! Заявление она подаст, тварь! Да этот Корнеев так себя ведёт, что я удивлена, как он ещё на учёте не стоит! – Всё будет хорошо, договоритесь, разве велика беда. Сломанный нос, подумаешь. И видео то мутное, к сентябрю Юра снова так подрастёт, что и не узнать будет. Школы четыре месяца осталось. Позвоните Корнеевым ближе к воскресенью, пригласите на разговор. Я уверен, всё это можно мирно разрулить. Может, предложить им какую-нибудь компенсацию. – Ещё я этим уродам буду деньги платить! – Правильно, мам! – поддакнул я. – Нечаевы, ну что же вы такие упрямые, что старшая, что младший, – Валентин сел на краешек стула рядом со мной и притянул меня к себе. Обнял меня одной рукой, другой всё ещё обвивал плечи моей мамы. – Не сможем мы со всем миром бороться, придётся подстроиться. – Ну за что же весь мир-то против вас, а, Валюш? – Ну вы же сами сказали – извращенцы, – он улыбнулся примирительно. Мама дотянулась рукой до меня и обняла нас обоих. Уже темнело. – Эх, мальчики мои, мальчики… Досталось же вам обоим. – Можно я Юру сегодня заберу? – спросил Валентин, сдерживаясь. Я чувствовал в его голосе непонятную мне похоть и надеялся, что мама этого не слышит. – К воскресенью верну, как всегда. – Может, лучше домой? Отдохнуть, переварить, поговорить. Тяжело это всё. – Я лучше всех знаю, каково это. Софья Сергеевна, никто не понимает его лучше меня. – Да уж, – она кивнула понимающе. Они переглянулись. *** После душа Валентин отпаивал меня крепким чаем и смотрел сочувственно. Пододвинул ко мне таблетки в блистере: – Пей. И жар спадёт, и боль пройдёт. Чего температуришь-то опять, продуло, на холодной земле полежал? – Да не знаю я! – Надо тебя Эльзе показать. – Ой, отстань со своей Эльзой, без неё проблем хватает. Тебе ещё повезло, что это не ты был на видео. – Да, – согласился он нехотя, а потом спросил чуть ревниво: – А что там с Вовой? Ты почему вообще на него повёлся в тот раз? – Он мой лучший друг, мы и правда друг друга с полуслова понимаем. Симпатичный. И он был готов снизу, ты же мне никогда не позволишь сверху быть. – С чего ты взял? – он приподнял правый уголок рта и откинулся на стуле. В другое время я бы поймал эту нить разговора за хвост и вытянул клубок, но не сегодня. Запомню на будущее. Я выпил таблетку, допил чай, откинулся на стуле, неосознанно провёл рукой по животу. Щёки ещё горели, но лекарство уже действовало, температура спадала, ещё несколько минут. – Я сейчас. В ванной я умылся и ещё раз оценил повреждения: небольшой синяк на скуле, чудом не заливший глаз, синячищи на животе, синяк на бедре и синие же яйца. Я как раз стоял с оттянутыми вниз штанами, когда вошёл Валентин. – Ну ты прям angsty teenager. Так сильно болит? – он стянул с меня футболку, провёл по животу, спустился рукой на член, яички, бедро, стянул штаны ещё ниже, рассматривая нас обоих в зеркале. – Болевой порог у тебя, конечно, низкий, но не было бы никаких повреждений внутренних органов… – Да это вряд ли. Просто обидно очень. – Понимаю, – он поцеловал меня в шею, и я расслабился впервые за неделю. Чёрт, надо было сразу идти к нему, он бы мне мозги на место вправил. – Меня били точно так же, толпой у курилки. Каждую неделю, пока не перевёлся. – А раздевали? Они штаны с меня пытались стянуть. Два раза. Этот мудак Корнеев на лицо мне сел. Вот что они собирались делать? – Да скорее всего, ничего. Они тупые, неизобретательные. Отпинали бы по заднице и по яйцам, обозвали бы пидорасом и ушли. Может, сфоткали бы. Не думаю, что изнасиловали бы, если ты об этом. – Знаешь, я когда Корнееву в глаза смотрел, мне казалось, он меня хочет. Или сожрать, или трахнуть, или избить. – Третье, точно, не парься даже. А вот если бы этим bully – прости, не помню, как по-русски, – был я, то было бы первое и второе. Меня немножко даже заводит мысль о твоём возможном изнасиловании. Не о том, что случилось, а теоретически, в фантазии. Избить, завалить, трахнуть. И синячки эти мне нравятся чисто эстетически. – Он поднял ногу и наступил на мои штаны, опуская их до лодыжек. Я послушно выступил из штанин, оставаясь обнажённым. Валентин снял свою футболку. – Тебе это не немножко нравится, а очень даже множко, – я потёрся поджившей задницей о его вставший член, сдерживаемый только штанами. – Прости, я извращенец, садист. Насилие и унижение меня заводит, но не в таком, конечно, контексте. Просто с тобой в роли жертвы. – Мастер придержал меня за подбородок, развернул мою голову к себе, поцеловал нежно, вразрез со своими странными словами. – Сегодня надо спать, ты устал, болеешь. – Не болею я. Расскажи мне, что бы ты со мной сделал, если бы в роли заводилы был ты? – Уверен, что хочешь сейчас выслушивать мои фантазии? – он сжал мой сосок. – Они… жестокие, унижающие. – Да я уж понял. Давай, может, я смогу вытеснить эти воспоминания новыми. Как терапия. Я хочу быть твоей жертвой, не их. – Ну, во-первых, я бы тебя травил в одиночку, чтобы ты только мне достался. – А чего так? – А ты хочешь ещё кого-то? – Ну можно. Прикольно было бы, если бы ты был с братьями. Валентин рассмеялся, поцеловал меня в щеку: – И это я ещё извращенец! Я стушевался, опустил голову: – Красивые они у тебя, особенно Сергей. На тебя похожи. И, кажется, тематики. – Не совсем, просто интересуются немножко, это я их затащил. У Сергея птичка-стюардесса, у Валеры красавица-повариха, они уже давно осели, если и практикуют, то с жёнами. Это я только в семье белая ворона. Но я учту, что ты хотел бы в два прохода. Он без всякого предупреждения толкнулся большим пальцем в анал, а указательный другой руки засунул мне в рот. – Можно и в три, два члена в зад, – промямлил я, задевая зубами палец во рту. – О, значит, вот так. Я запомню, запомню. – Большой палец уже был весь во мне, давил на простату. – Но сначала я тебя, пидора, оприходую сам. Мастер вытащил из меня пальцы, сполоснул руки в раковине, вытерся и снова прижал меня к себе. Закинул мою ногу на стиралку, обхватил двумя пальцами мой член у основания и продолжил: – Я зажму тебя в школе в углу, совсем одного, без друзей, беспомощного. Изобью так, что ты и сопротивляться передумаешь, наставлю синяков, прям вот таких, чтоб ты знал, кто здесь настоящий мужик. Махом присмиреешь. Члену и яйцам достанется обязательно, нижним гомосекам они вообще ни к чему. – За репликой последовало подтверждение: тяжёлые, болезненные шлепки по и без того ноющим стволу и мошонке. Но эрекцию это всё равно не сбило. – Сейчас приду, засунь пока член под холодную воду, – сказал Валентин и исчез в проёме двери. Вернулся через пару минут с инвентарём для игр. Мой член к тому моменту опал достаточно, но едва Мастер заключил его в железную клетку, напрягся вновь, занимая всё доступное пространство. Он снова поставил меня в ту же позу. – Так вот, на чём мы остановились? – Изобьёшь в туалете. – Да, точно, сначала побои. Потом поставлю на коленки и заценю твой пидорский рот. Ты же многим в школе отсасываешь? Вот и мне отсосёшь, только глубоко, как я люблю. Чтобы каждый раз в горло проходил, слышишь? А то получишь опять. Он взял со стиралки самый маленький фаллоимитатор, который клеил в тот раз на зеркало, и без предисловий вогнал его в мой рот по самое основание, придерживая меня за затылок. – Давай, школьные шлюхи не давятся. Я знаю, что ты умеешь брать хуй в горло до конца, не выёбывайся. Вот так, да. It’s just a facefuck, a skullfuck. Take it all in, little faggot. В какой-то момент он остановился и, удерживая мой заткнутый рот одной рукой, другой ковырял кончик бондажного скотча. Разобравшись, он намотал несколько слоёв липкой чёрной ленты вокруг моей головы, фиксируя дилдо внутри. Хочешь – не хочешь, а удержать во рту придётся. Он продолжал: – Потом буду пробовать твоё разъёбанное пидорское очко. Поставлю на грязный пол на коленки, а потом обязательно нагну в кабинке прямо над унитазом. Или, может, на трубе хочешь, на том полене, чтоб я раздел тебя на улице и отымел там, где с хоккейной площадки всем видно? Или мне сразу публику позвать, чтобы все видели, what a dirty little faggot you are? Dirty slut, huh? – Он подкрепил вопросы шлепками по ягодицам, а затем и по яйцам. Хлопнул по синякам на животе. Ещё два часа назад и от другого человека эти слова стали бы поводом для смертельной обиды и непременной мести. Теперь я хотел всего лишь быть под ним и быть его личным мальчиком для ебли. Член в клеточке напрягся, насколько это было возможно, а ртом я старался глотать вокруг дилдо, чтобы слюна не стекала на подбородок. – Ладно, что-то мы отвлеклись, слишком много фантазий сразу. Остановимся на школьном туалете, со зрителями. Мои братья в первом ряду, готовы помочь, – подмигнул, вылил себе на пальцы смазку. – Мы с ними растянем твой зад всем на потеху. А может, у тебя не задница, а? Может, как там сказали, пизда? У нижних пидорасов, которые всегда за девочку, узкая мальчишечья пиздёнка. A tight boypussy. Но погоди, у тебя не узкая, ты уже тренированная блядь. Давай-ка, покажи мне, сучонок, как ты насаживаешься на мои три пальца. Вот так, Юрка Нечаев у нас такой. Он так любил зеркала, боже мой. Я не мог смотреть на своё искажённое возбуждением и туго натянутой чёрной лентой лицо, на очертания растянутых вокруг искусственного члена губ, на синяк на скуле. Я смотрел только на Валентина, и правда похожего сейчас на главаря банды ублюдков. – Но ты же не думаешь, что я сразу засуну в тебя член? Нет, я хочу тебя унизить, показать, что ты всего лишь игрушка для меня. Что я презираю моральных уродов и извращенцев. Показать тебе, что ты находишься для меня на самой низшей ступени. Ну, примерно как швабра, вот столько же ты значишь. Я выпрямился, дёрнулся, когда он натянул презерватив на ручку стоящей здесь же, в ванной, швабры. – Стоять! У тебя в списке это было зелёным цветом. Я всё равно её в тебя вставлю. Гомикам слово не давали. Терпи, little bitch. Ручка прошла легко, без боли, внутри уже всё было растянуто и смазано. Обида выплеснулась слезами, я опёрся о раковину, навалился на неё. – Не, так не пойдёт, петухи не расслабляются, петухи песенки поют с самого утра. Ну-ка, спой для меня, что говорят петушки? – Он зажал меня сзади, хватая за шею руками и коленом пропихивая ручку швабры глубже. Я чувствовал себя насаженным на кол, особенно когда та часть швабры, которая с губкой, ездила по полу. Я произнёс какой-то звук, Валентин рассмеялся сухо. – Ну, в хозяйстве ты ни на что не годишься, голубок. Протри мне пол лучше, come on. Но мои вялые движения бёдрами его не устроили. – Первая поза, садись. Низ швабры задел о порог ванной, ручка въехала глубоко внутрь меня, а сесть я не мог. Валентин приподнял губку, которая выехала за пределы комнаты, когда я встал на колени. – Умница, тренированный пидорок. Вторая. Швабра уехала ещё дальше, теперь не давила на простату, её было сложно удержать. В третьей, в планке, оказалось ещё сложнее. Я еле поднялся на четвёртой, не удержал, швабра плавно вышла из ануса. Мастер снова вогнал её внутрь, прицельно по простате. На пятой, раком, снова пришлось опуститься на пол. Валентин сел на край ванной и коснулся голой ступнёй моей ягодицы, чуть оттянул в сторону. – Растяни жопу, пидор. Ручками, сам, чтобы все видели, что у тебя в очке. Слёзы капали на пол, дилдо в горле душил, клетка на члене впивалась в плоть, но я даже не вспомнил о стоп-слове. Тело было лёгким, будто летящим, и каждое касание скруглённого кончика о простату было долгожданным. – Двигайся, протри мне всё. Я не выебу тебя, если не протрёшь. Как раз работёнка для грязных блядей, and you’re such a dirty whore. You’re letting everyone know that you’re a dirty slut. Я продолжал двигаться, всхлипывая, набирая темп, уже трахая себя этой проклятой шваброй. Наконец сдался и Мастер. Присел рядом, вытащил дилдо изо рта. – Я не хочу, пусть будет, как будто меня с двух сторон ебут, – сказал я, глядя, как вытягивается прямо из горла ниточка густой слюны. – Ты им давишься уже, солнце. Задохнёшься ещё. Давай-ка пятую как положено: мордой в пол, жопой кверху. Я встал в позу, а Мастер наконец-то пристроился сзади. Но швабру не вытащил, так и принялся проталкивать член рядом с ней. – Кстати, да, там растягивал бы я слюной, я же не ношу в школу смазку. Так что, считай, тебе сегодня повезло со мной сегодня. Внутри было неудобно, и нам пришлось лечь. Я растянулся на полу, уткнувшись носом в стиралку, а он навалился сверху, сразу же начал трахать быстро. – Вот так, пришло время растянуть твой пидорский анал. Будешь мой личный пидорок. Будешь отсасывать мне на переменах, давать в жопу, нагнувшись в туалете, прогнёшься ещё вот так, да, выгибай спинку. И никогда, слышишь, никогда даже не коснёшься своего члена. Потому что ты только дырка, позорная растянутая текущая дырка – для меня лично и для тех, кому я буду тебя одалживать. А одалживать, конечно, буду. У Серого, кстати, огромный член, даже больше моего, ему точно буду тебя давать, просто чтоб растянуть получше. Тебе нужно будет всех моих друзей обслужить по высшему разряду, потому что я буду тебя жестоко наказывать, если у них будут жалобы. Вся твоя жизнь будет сосанием хуёв и еблей в жопу, ты для этого и создан, для меня лично в первую очередь. Рабом тебе не нравится называться? А ты всё равно им будешь, дрянь. Моим персональным секс-рабом, ручным сучонком, школьной блядью. Будешь у меня ходить в поясе верности всегда и в пидорских розовых рубашках, чтобы все знали. Блять, Юра, хочу тебя, хочу в тебя кончить, так хочу... Он говорил уже на последнем дыхании, на подступах к оргазму. Я трогал заключённый в клетку член, но стимуляции было слишком мало, хотя я тоже хотел кончить. – Мастер, – я протянул руку назад, коснулся его бедра. – Э, нет, пидоры кончают задницей, дрочить не положено. Ты не мужик, твой член не для этого, кончай как девочка, use your tight little boypussy. Я вон одолжение тебе делаю, стимулирую твою точку джи. Кончай. Выпорю тебя, если не кончишь подо мной сейчас. И хоть он и говорил жестокие обидные вещи, его действия были совсем иными: он вытащил из меня ручку, оставил только свой член, приподнялся и стал вбиваться внутрь под другим углом. Я плакал, когда кончал. В груди высвобождались какие-то старые комплексы, зажимы и обиды, выходили с рыданиями и превращались в ничто, оставляя после себя безопасность и peace of mind. Весь день остался позади, всё сосредоточилось в этом моменте, к которому я шёл всю неделю. Я как будто проходил через это всё только для того, чтобы вот так отдаться своему Мастеру в конце и осознать уже наконец, что я из себя представляю. – А пидорскую розовую рубашку я убрал от греха подальше. И голубые тоже, – сообщил я Валентину, когда мы уже лежали в кровати в свете настольной лампы. – Правильно. Это и к лучшему, меньше выделяешься – возможно, меньше риск, что будут дразнить. Хотя, если захотят, найдут повод. К тебе есть, за что прицепиться. – Да уж, школу придётся менять. Десять лет и пять месяцев уже в одной школе отучился. – Придётся. Так лучше, поверь. – Верю. Просто это будет тяжело. – Юра, про сегодня, – он приподнялся на локте. – Ты же понимаешь, что я на самом деле так не думаю и никогда в жизни так не поступлю ни с кем? – Конечно. Да и я только рядом с тобой готов быть нижним пидорасом и кем там ещё. – Вот именно. Только со мной. А снаружи ты мужчина. Ты повёл себя очень по-мужски. Я бы на твоём месте поступил бы точно так же. Даже если это и не самое лучшее развитие конфликта. – Папа б так же сделал, – ответил я. – Я думал, что бы сделал он на моём месте. – Я думаю, и мама твоя тоже без всякого сомнения начистила бы обоим Корнеевым морды, – он погладил меня по голове. – Но Юр, дальше будут сложные решения и тяжелое время, так что соберись. Надо разрешить конфликт. Увы, придётся уступить, найти компромисс, потому что уголовка правда не нужна. Вряд ли дойдёт до серьёзного приговора, но нервы помотаешь знатно, это ни к чему. Предложите денег, если нужно, я смогу до определённой степени помочь. – Ага. И надо школу менять. – Да, но сначала подумай, в какую хочешь, сходи договорись с директором. В принципе, медалиста почти где угодно с руками оторвут. Из этой документы не забирай, ходи на уроки, а то отстанешь. – Ладно. Пока сижу у нас, но не отсвечиваю, – закивал я. – Постарайся не драться только, ладно? – Ладно. – Ты же моё золотце. – Он обнял меня и затащил под одеяло, не касаясь синяков. Осторожно погладил освобождённый член. – Могу я тебя всё-таки попросить надеть разок розовую рубашку? Чисто поотсвечивать, попровоцировать. Бить тебя никто не будет. – В школу? – На свадьбу. Я пойду в сиреневой – чай, взрослый уже, надо брать что потемнее. – Зачем? – я подтянулся, сел. – Отца позлить. Я в своё время его выбесил этими рубашками. Тогда ещё всё это к субкультурам было привязано, две тысячи девятый, все дела. Не две тысячи седьмой, но я был «тру» до последнего. Весёлое было время. Я бунтовал против всех норм, а меня за это били. – Из-за рубашки? – Это проще показать, – он потянулся за телефоном, долго искал что-то. Я успел начать засыпать. – Во. Второй курс, через месяц Эльза разведётся, а я полечу к ней. На фотографии был изображен молодой парень, чуть старше меня: розовые волосы, густо подведённые глаза, пирсинг в брови, розовая же рубашка и невероятно узкие чёрные джинсы с ремнём с заклёпками. Фигура у него была слишком коренастая и мужественная для такого образа, выглядело смешно. Только через несколько секунд я сообразил, что на фотографии Валентин, только на одиннадцать лет младше. – Блять, это ты?! – спросил я, задыхаясь от смеха. – Ага, – он лыбился. – Популяризирую пидорство с две тысячи седьмого. Так что про травлю я знаю всё. Страдал за свои идеалы, блять. – И моя маман с таким тобой познакомилась? В этом виде? – Да-да, – он кивал. – Она тебе не рассказывала? – Сказала, ты был такой же, как сейчас. Тут уже Валя рассмеялся в голос. – Ну, может, когда твоя маман меня обратно в чёрный перекрасила прямо в комнате отдыха преподов, стал чуть больше на себя похож. – Блять! – я даже закрыл лицо руками, так мне было смешно и стыдно за него. – А покажи ещё фотки с универа. Время-то детское. – Покажу, чего не показать. Садись, – он вытянул руку, прижал меня к себе и вытянул руку с телефоном. Фото были из альбома Эльзы в Фейсбуке, но мне было плевать. Валентин мой, со мной и никуда не денется. А остальное – решаемо. *** – Я подала заявление в полицию, – безапелляционно заявила Елизавета Дмитриевна Корнеева. Мы сидели на кухне у них дома, Лёха сверлил меня ненавидящим взглядом. Я чувствовал себя чужим. – Ну значит, заберёшь. Мальчикам обоим восемнадцать, забрать можно. У моего синяки по всему телу, посмотри. Ваши засранцы били так, чтобы не видно было. Юра, покажи. Я нехотя встал и приподнял белую футболку. Корнеева даже не дрогнула, Лёха задержал взгляд. Может, он и правда выебал бы меня, представься ему такая возможность. – Это ещё доказать надо. На видео не видно, как его бьют, но видно, как он ломает Лёше нос. К тому же, – Елизавета откинула с плеча серебристую прядь, – есть ещё один момент. – Ну? – спросила мама. Я знал, что ей хочется добавить: «Не тяни кота за яйца, Лизка». – Лёша видел, как после тренировки ваш сын сразу же пошёл к этому вашему англичанину, Леонову. И потом, когда Леонов пришёл их разнимать, Юрий к нему чуть ли не прильнул, это на видео есть. И после он активно так Юру за плечо лапал. Что у них за отношения? – Валя – хороший друг семьи, – ответила мама, не моргнув. Я молчал, задержав дыхание. – Ну, значит, этих подозрений вам опасаться нечего. Так и будете объяснять в Департаменте образования, когда я в жалобе расскажу, что ваш сын каждые выходные у него ночует. У меня тётка в том же подъезде живёт. – Ах ты… – начала мама, давясь ругательствами. Я знал, что времени и нервов на ссоры нет, ситуация серьёзная, и в опасности самое главное. Действовать нужно решительно. Надо разрешить конфликт. – Сколько? – спросил я, глядя в глаза Корнеевой. Она улыбнулась мне одними губами, но ответ дала моей маме: – Пятьдесят тысяч. Как раз Лёша на море полечится.