Пасть не дам во тьме ночной

Неделя. Ровно неделя с тех пор, как он сбежал, вырвался из-под стальных цепей постыдного унижения, остро пронзающей боли и ненависти к каждой частичке своего тела. Жаль только, что ему никогда и ничем не откупиться — они признают только дар в виде собственной жизни — от этих воспоминаний, слоняющихся вокруг, буквально въедающихся в кожу, притаившимися там, точно паразиты, куда глубже, чем сложные, спутанные между собой узоры недавно обретённых фамильяров. Те со своей частью уговора справляются более чем отлично, не торопят, помогают даже просто выжить, понимая, что самая главная битва, которую нужно Ви не проиграть — против собственных же воспоминаний с их всеми последствиями. И плевать, что он уже целую неделю не появляется в школьных стенах — всегда успеет выучить нужные и интересующие его предметы в куда более уютной атмосфере, без этого постоянного страха быть загнанным обратно ко всему тому, от чего он наконец смог освободиться. Плевать, что он не в первый и, скорее всего, далеко не в последний раз крадёт — люди всегда успеют скупить себе вдоволь еды и воды, а оставшихся у него карманных денег хватило всего-то на несколько приёмов пищи, не более, не учитывая того, что ест он и так катастрофически мало. Место, именуемое ему «домом», он бы не посетил даже под направленным в висок дулом пистолета — честно, сам бы и попросил выстрелить, если бы это не значило по умолчанию закончить путь избранной собой же борьбы, что не успела даже толком начаться. Парк, не столь далёкий от дома — точно там, где никто его искать не станет (не зря же говорится, хочешь что-либо спрятать – спрячь на видном месте) стаёт ему почти что уже привычным укрытием. Люди здесь не столь уж частые гости, к счастью для него, а если уж и забредают, то обычно идут по небольшой тропинке, сосредоточены на своём, из-за чего и не оглядываясь, и не останавливаясь полюбоваться миловидными пейзажами вокруг, а окутывающая в этом месте тишина, словно пряча под своим просторным плащем, позволяет спокойно примостится у очередного дерева, подальше от тропинок, развернув на коленях столь полюбившийся с самого детства сборник поэзий. На страницах он находит воспоминания, оживающие, дышащие, совсем не те, которые неизлечимым ядом проникли под кожу, а те самые, исполненные невинности и детской беззаботности. Те, которые напоминают ему о Неро, который сейчас казался всего лишь прекрасным сном, вымыслом детских грёз о самой искренней, чистой, непорочной дружбе, которая лишь может быть. Ви в который раз с особой аккуратностью пробегается по выгравированным строчкам кончиками пальцев, всё равно что по собственным воспоминаниям — вновь хочет оказаться там, посреди беззаботного детства, рядом с Неро. Видеть его счастливую, сиящую, словно само солнце улыбку, тёплый искренний, предельно честный и настолько невинный — в глазах блондина всегда можно было легко разглядеть все испытываемые им эмоции, да и не то, чтобы тот когда-либо стремился их скрывать — взгляд. Изменить беспощадный ход событий хоть как-нибудь, хотя бы предпринять какие-либо попытки, пусть и даже безуспешные: предложить Неро сбежать вместе, забрать с собой в иной город, но лишь бы тот не оставлял его в этом беспросветном мраке, внезапно ожившем кошмаре, ещё и совершенно одного. Но шанс опущен давно — жалеть за чем-либо бесполезно; не приносит совершенно никакой пользы, лишь сквозит лёгкой, отдающей где-то издалека, приглушённой болью и сожалением. — И почему же ты оставил меня? — тихим, неслышным шёпотом легко слетает с губ, когда рука замирает на очередной странице с красочными, наполненными будто живой силой стихотворениями. Прикрывает глаза, шумно выдыхая воздух ртом – нельзя позволять воспоминаниям брать верх, какими бы они не были. Былые времена не вернуть никак, а вот будущее вполне реально направить в лучшее русло, если только не погубит его эта вросшая, казалось бы, внутрь самой кожи боль. Вкрадчивый шелест слегка покачивающихся от порывов едва ли ощутимого ветра листьев словно вторит пришедшим воспоминаниям, что остаются всего лишь далёким прошлым, в то же время, близки к тем оставшимся частицам омрачнённой души как никогда. Он с привычной осторожностью закрывает книгу, позволяя себе устремить взгляд в сегодня безоблачные, чистые небеса — вновь напоминает о Неро; его светлом оттёнке глаз и необычайной непорочности во взгляде. В мысли невольно закрадывается вопрос: поменялся ли он? «Хэй, Ви, ты так случайно с голоду не сдохнешь?» — вмиг грубо обрывает затянувшуюся нить раздумий высокий голос болтливого фамильяра, поэтичность и вежливость у которого явно не были сильной стороной. Однако, от этой, пусть и даже ложной заботы, где-то обжигает изнутри, отдаёт болью, но не той, к которой он так привык – более тёплой. — Тогда заткнись и лучше помоги мне, — огрызается, ладонью потянувшись за прислонённой к одному из деревьев трости, чтобы наконец подняться на ноги. Какой бы иногда надоедливой не была эта демоническая птица, сейчас она была права – есть хоть что-либо было необходимо.

* * *

Вечер встречает присущей для него лёгкой освежающей прохладой, будто спасительный кусочек льда на рану, и ненавязчивым ветром, почти невесомо играющем с чёрными прядями. Он вновь сидит, прислонившись спиной к одному из многочисленных старых деревьев, думая, как бы уснуть — то, что всегда давалось ему не столь легко даже в стенах дома, не говоря уже про окружение непроглядной из-за огромного количества растений темноты парка, что в силах скрывать что или кого угодно; по коже проходится волна дрожи, пусть проводит он здесь далеко не первую ночь за всю прошедшую неделю. Ладонь, укрытая тёмными линиями-узорами, крепко сжимает рукоять трости — так гораздо спокойней, создаёт иллюзию защищённости; ему, в самом деле, всегда хотелось, чтобы его оберегали и любили. А потом где-то вдали слышатся чужие шаги, вмиг обрывая все мысли и заставляя резко подняться на ноги — в голове кружится то ли от настолько резкого движения, то ли от пришедшего наплыва страха — покрепче сжать серебристую трость в руках, на этот раз уже ниже рукояти. Из чёрных, точно как сама тьма, сейчас бережно накрывшая землю своими широкими объятиями, узоров проявляется фигура Грифона, выдающего своё присутствие лишь мгновенным поблёскиванием синеватых крыльев. — Разведай обстановку, — тихо шепчет, всматриваясь куда-то вдаль, пытаясь разглядеть на тропинке какой-либо силуэт. К счастью, демон додумался ничего не отвечать, непривычно молча послушавшись команды, взмахнув довольно-таки большими крыльями, чтобы набрать нужной высоты и не оказаться обнаруженным. Конечно, ночь ещё не наступила, всего лишь кружится где-то на пороге, но для малолюдного парка явление кого-либо сюда в столь поздное время было редкостью. Долго себя ждать фамильяр не вынуждает, уже через минуту-две опускаясь обратно вниз, покружившись в лёгком парении — у Ви с самого детства захватывало дух, когда тот наблюдал за свободным полётом птиц — прежде, чем замедлиться неподалёку, заставив пряди волос пошатнуться от создаваемого ветра. — Мне кажется, он похож на твоего знакомого, как его там... Неро, вроде? — делает паузу птица, вспоминая имя, которое совсем недавно мелькало в мыслях брюнета. — Может, тебе стоит взглянуть? Кажется, ты сегодня как раз... — Отзывает демона, не слишком вежливо прерывая фразу, но болтливость сейчас никак не уместна, хоть и с выдвинутым предложением мысленно соглашается; проверить стоит, он ничего не теряет (было бы что). Честно говоря, поверить в подобное сложно, но попытка не пытка, как говорится. На трость он не опирается — лишний шум не нужен — просто держит в руках цепкой хваткой, чтобы защититься, если что вдруг, пока предпринимает неочень удачную попытку как можно тише пробраться сквозь предательски шуршащую под ногами траву и упавшую на неё листву с обломавшимися ветками, подбираясь наконец к заветной тропинке, пригнувшись, точно как кошка, что безшумно крадётся за мышью. К тому времени, очертания идущего вдоль человека уже можно различить и даже рассмотреть, что Ви и делает: короткие светлые волосы, средний рост; не получается никак углядеть лишь за оттёнком глаз, тот словно прячется посреди тьмы, нарочно скрываясь. Он не верит — в мыслях проскальзывает тысячи, а то и больше, вариантов, почему это не тот самый, кто всегда находился рядом с ним в детстве: внешняя схожесть, не удалось разглядеть... Всплывает всего лишь один способ проверить; холодная дрожь волнения и глупого, никак не вписывающегося страха пробегается кожей, вынуждая тихо вдохнуть воздух ртом. — Неро? — предполагалось тихое, едва ли различимое, но получилось куда громче, нежели ожидалось, или просто слишком контрастное с окружающей тишиной, прямо как собственные чёрные татуировки на бледной коже. Какое-то мгновение, показавшееся маленькой вечностью, и парень замирает в удивлении, поворачиваясь в направлении отчего-то до боли знакомого голоса, засевшего где-то глубоко посреди памяти, разглядывая выглянувшую из-под кустов тень, пока пытается вспомнить и по интонации. Узнаёт лишь по тем малым чертам, что остались свободными от странной чёрноты, затем заглянув в тёмные глаза — даже те изменились из привычного серого, с вкрапинкой лёгкого, едва ли заметного фиолетового. — Ви? — вопросительно, явно неверяще, потому что в нём изменилось, кажется, абсолютно всё.