Хотел создать я нечто капитальное — На деле вышло попросту скандальное. Хотел создать я нечто эпохальное — Наделе вышло попросту охальное. Хотел создать я что-нибудь нетленное — Наделе вышло попросту растленное. Хотел создать я что-нибудь глобальное На деле вышло попросту ебальное. *
***
Вадим не обращая внимания на ждущих аудиенцию решительным шагом подошел к тяжелой дубовой двери кабинета Суркова. Он никогда не сидел в очереди, привык с ноги открывать сокровенные врата в любое время и по любому поводу зная, что ему это позволено. Он уже взялся за позолоченную извилистую дверную ручку, как вдруг она сама собой повернулась и в него со всего маха влетел вернувшийся за забытой сумкой Глеб. — Так, так, интересно, — сказал Вадим, — а ты, брат, что здесь забыл? — Нет брат! Ты, мне не брат! — выкрикнул Глеб. Его удар пришелся Вадиму в глаз. Хотя целился в нос. Тот среагировал, но поздно. Совсем увернуться не успел. Однако и замыслу Глеба молниеносного нокаута не дал осуществиться. Ударил сам. Сначала в ухо. Потом ногой в бок. Глеб закрылся, отступил. Начиналась долгая драка. Глебау неплохо удавалось убегать. При том, что в не сильно большой приемной бежать было особенно некуда. Кругом были люди и стулья. Но он как-то убегал. Вадим догонял. Бил. Как правило, мимо. Один раз попал в генерала. Оба мужчины не блистали техникой боя. Но бились вдохновенно. И вдохновлял их вышедший на шум Слава. Который наблюдал за всем происходящим прислонившись к дверному косяку и саркастически усмехаясь попивал кофе из маленькой фарфоровой чашечки. Самойловым было не важно кто победит. Лишь бы Сурков заметил. Глеб еще раз стукнул брата в тот же глаз. Слава, заскучав, сказал: — Ну хватит. Зашли оба в кабинет. Секретарша и генерал сразу бросились их разнимать. Глеб отдышался, сел за стол политика. И опять про старое: — Моральный ущерб. С тебя, холера, миллион. Долларов. За то что встретился тут с этой ехидной! — Всего или только тебе? Просто любопытно, — спросил Владислав. — Всего. Мне. — Уже легче. А как вы между собой делить будете? Не помочь? Могу попосредничать. Договорились да? Устроили тут лицедейство, за дурака меня держите? — Это случайность! Слава ты что? ИИИИИИИИИИИИИ с ним мы никогда, никогда не договоримся. Ни ког-да! Он мне не брат! —возразил Вадим многозначительно потрогав свежий синяк под глазом. — Вот это случайность! — Сурков в опрокинул стул, — и вот это, — скинул он со стола органайзер. — Видели?! — взвизгнул Глеб тыча пальцем одной руки в фингал старшего, а другой растирая покрасневшее ухо — Поняли?! Так будет с каждым! Вот так вот! — Ну, ты, козел, полегче! Чего несешь? — цыкнул на него Вадим. — Воспринимай его таким, какой он есть Вадим. Не психуй зря. — Прием окончен! — серьезно заявил основатель группы Вадим. — Ты гад, ничтожество! Нет ниже, изменщик, мерзостный и слизь как же тебя я ненавижу… — выпучил глаза Глеб, — выкормыш Сурковский! — он скомкал и порвал все лежавшие на чиновничьим столе бумаги и улегся на него в знак протеста. — Ммм.Тебя наверно мама в детстве мало обнимала, поэтому ты такой злой? Давай я тебя обниму — Сурков сдерживая смех нарочито театрально распростер объятия в сторону Глеба — Слава посмотри он умышленно хотел меня слуха лишить, в ухо целился — пожаловался тот манерно выгнув шею. — Да, место для удара выбрано не самое удачное, — согласился главный Сурков, — но все же ты выглядишь лучше, чем Ван Гог. Нужно будет заказать себе новую табличку на дверь кабинета: «Вице-премьер по инновациям и инквизициям». — Сам виноват, — оскалился Вадим, — Слав, он в глаза говорить не умеет только по пьяни бредит дистанционно, или вот так исподтишка! А как до разговора дойдет — в штаны кладет. Опустил себя в вечнобухое Буратино при димасе-карабасе и погибает. Жаль. — Глядя на вас я начинаю понимать, что ничто человеческое Богу не чуждо. У него отличное чувство юмора, — устало вздохнул Сурков, — объясни-ка мне лучше вот что Вадим, зачем ты деньги брата хапнул? Глеб концерты отработал? Отработал. Да не на высоте. Но как смог. Ты тоже эм… отжег, так сказать как следует. Так что отдай. Не марайся. И «зееметрикс» его верни, на кой прах она тебе сдалась? Это не группа, а сто рублей убытка в базарный день. Вызывает только смех. — Каких сто! — встрепенулся Глеб, — лизни розетку, милый. Выступил я нормально. Все было в состоянии истерики дикой, у меня голова одновременно думала обо всех вещах, причем еще и не забывала петь слова какие-то… Зазвонил стационарный телефон Сурков поднял трубку: — Какие крики? Нет, нет все нормально. Никаких проблем. Просто вызвал новых подчиненных на ковер. Объяснил что Адъ гораздо ближе чем им кажется. Да, да. Будь здоров. — Попрощался Сурков. — Вот Вы бесконечно защищаете его Владислав Юрьевич хотя ничего не знаете о чем мы с ним один на один говорим и не узнаете, не ваше это дело, только мое и его — выпалил Вадим. — Вот так ты заговорил значит?! —политтехнолог не столько удивился, сколько расстроился, — и о чем же я, по-твоему, не узнаю? Никогда. В кабинете воцарилось молчание. — Ну?! — повысил голос политик до такого высокого регистра что все вздрогнул, — Не молчи на меня так! — Можно я пойду… — Глеб провел руками по лицу и взъерошил волосы. — Юрьич… ты… правда… я… как… мы… в… … на… — заикаясь проговорил Вадим, — а то…— наконец собрался он с силами, — год назад этот индюк общипанный занял у меня десять лямов, тех что ты мне подарил помнишь? И до сих пор не вернул! Так вот в уплату того долга я ему и отказал в гонораре за ностальгические. Я не фонд помощи сирым, убогим и малоимущим. И не Чулпан Хаматова. Занял будь добр вернуть. И группу не отдам пока деньги назад не получу. А если он тебе так дорог то и забирай его себе. Дарю! — Ладно возьму не дарёнку… Должен же кто-то держать мне свечку пока я РПЦ «курирую». Я — свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни. — Сук! Ненавижу! Нахуя?????? — зло стиснув зубы протянул Глеб, — просил же не говорить ничего! Мы с Сурковым спасем РПЦ завидуй, а то Доренко расхотелся в митрополиты, щас ему… Это как с последним интервью: я все понял… бдыщь… стреляемся? — И все эти громко благоухающие розы растут из кучек дерьма, — задумался Сурков. — Глеб у тебя сейчас очень удобный случай наконец-то занять собой. Тебя поставили в трудное положение? В невыносимое? — Скорее глупое, если не страшное — пробормотал Глеб. — Воспринимай эту ситуацию как стресс-тест. Попробуй пробыть в этом положении как можно дольше. Потом выйди из него. И посмотри, что от тебя осталось. Скорее всего, останется немного. Но это и будешь — ты. Только уже без ложных целей и самоотрицания. — Да брось ты эту Сурковщину! —негодующи выкрикнул Глеб, — блевать хочется от твоего дышащего предательством либерализма. Значит тебе шале во Франции, Вадику все права на мои песни, а мне как всегда последний мешок денег развязывать? — Нет никакого шале, ты меня с нашим министром обороны наверное попутал, — примирительно произнес Сурков, — похлопай в ладошки, я тебе стишок расскажу… Хочешь…? — Ох, уехал мой автобус! — сплюнул на ковер младший, — ни стыда ни совести у человека! — Совесть сегодня не в моде, — напомнил Сурков, — но я почему-то чувствую себя мерзко… — Очешуеть! Вам, интеллигентам, свойственно делать пакости, а потом долго-долго себя терзать. — Захлопнись же ты! — сдерживая ярость процедил Вадим, рванувшись к брату, но Владислав вовремя схватил его за рукав. — Пока я тебе кабину не разворотил! Слезай со стола! Ты тут посторонний! Тут могут лежать только члены Единой России! — Да черт с ним с этим малахольным. Пускай лежит, — снисходительно дозволил Сурков. — Сам зашей варежку! Не гавкай! Уже наслушались, прихвостень бандитского правительства! — возразил Глеб. — Да! Мне нравится наше правительство! Мне нравится руководство нашей страны! — откровенно признался старший брат.— Я против анархии! Я за порядок и дисциплину! Я из большинства! На таких, как я все и держится. Я люблю Россию, ее озера, луга, реки и поля, яблони в саду, груши…! А для тебя главное личные интересы! Владислав хлопнул ладонью по столу. Приказал: — Молчать! Хватит! Смирно! Один бумаги рвет, на столе валяется, второй про яблони рассказывает! И все из-за каких то паршивых 4-х миллионов! Если бы вы были сколько-нибудь умными преступниками, по настоящему опытными это бы все летело под шорох ресниц как у нас говорят под шорох ресниц понимаете? Но это все шумно и по бабски у вас получилось. Почему? Потому что все по-настоящему успешные блестательные артисты немножко женщины, это бабская професси, я серьезно говорю вы стали склочными, вы стали всех упрекать, это очень по-женски упрекать. Это по-женски поэтому у вас клокочущие эмоции, клокочущая свара, упреки постоянные. Вот если бы мужики пилили если бы вот это было в преступном мире не бабы медийные, а мужики раскидали бы на счет раз. Аккуратно чисто спокойно, с Poker Face, никаких эмоций ничего. Эти не могут украсть 4 миллиона! Свара на всю планету, что ты будешь делать! —чиновник снова ударил по столу, но уже кулаком. — Что такое 4 миллиона рублей? 60 тысяч долларов. Как вам не стыдно? Столько визга из-за 60 тысяч? Могли бы раз в неделю красть у меня по 60 тысяч. Серьезно говорю раз в неделю крали бы по 60 тысяч, если были бы сколько-нибудь серьезные господа. Абсолютно бабы. Мне стыдно за вас честное слово. — Но Слав…— попытался возразить Вадим. — Молчи, — одернул его Сурков, — это все женские прогестероновые нервы. Вы слышите запах, вы берете достаете эти купюры, вот так их нюхает, — он поднес к носу воображаемые банкноты, — потом начинаете кричать, повизгивать плакать, друг друга обвинять, у вас даже ума нет изящно украсть я серьезно говорю. Если бы вы крали, у вас бы лица был другие посмотри на эти лица, — Владислав взмахнул длинными пальцами указывая на кислые физиономии братьев, — вы все на нервах как бабы. Если бы вы по- умному крали, то уже давно на новом S-klasse подъезжали бы ко мне на мерседесе, какой-нибудь лиловый негр, вам подавал манто как, пел, Вертинский и ни одна бы ресничка не дрогнула, а тут такой крик ничего не украли… — В том то и дело что ничего не украли! — опять отозвался Вадим. — Не серьезные, пустяшные люди, хрюпездни. Делите мясо неубитого снегиря. Все кричите, деньги идут мимо, если бы вы сосредоточились и молча крали все деньги шли бы вам на карман. Никто бы ни крикнул ничего. Надо учиться у преступного мира. Группа истеричек, абсолютно климактерических, это ужасно, —спокойно подчеркнул политик, бросив взглянул на Самойловых выглядевших сейчас как нашкодившие школьники, — сами-то помните о чем договорились перед тем как прийти сюда с этой гормональной истерикой? Вспоминайте! Вспомнили? Глеб вспомнил? Сколько там тебе должны? Пять лямов? Получи два — он выписал чек. — Ничего не понимаю. Почему мне только два миллиона? Нелогично. И «зееметрикс» теперь его?! Почему же мне, его бывшему брату, только два миллиона? А вам с ним посторонним друг другу людям, так много. Вы даже не родственники. — Так ведь и не о завещание речь. При чем же тут родственники? Вадим Рудольфович не умер. А всего лишь нанес тебе ущерб. Вот если бы он умер, тогда да. Тогда родственники. Тогда брат. А если обманул, тогда другие… сказал политтехнолог — забирай свой квиток и можешь быть свободен. — Коррупционер! Мразь. Еврей зажравшийся. Предатель, —рассвирепел обманутый Глеб, — коалиция подонков! В жопу идите! — Я не совсем еврей и не очень толстый. И мы никуда туда не пойдем, куда вы нас позвали Глеб Рудольфыч, — заявил Владислав, — вот скажи, чего же тебе опять не так? — он подошел к возлежавшему словно греческий император на его столом мужчине и положил ему на плечо руку. Тяжелую, как рельса. — Что хочешь? Условия изложи. Как говорил Эйнштейн: Я хоть и изощрен, но не злонамерен. — О Боге он говорил! А не о тебе вороне в павлиньих перьях! —поправил Суркова Глеб. — А я не против Бога. Я смиренно несу свой крест, аккуратно ступая по трупам. Аминь. — Заявил Сурков. — Хоть в свете нового моего назначения фраза: «Слава Богу» приобрела зловещий смысл…— размышлял он вслух, — так что надо? — Вот мои условия, Владислав Юрьевич, Двадцать пять миллионов долларов, «Зееметрикс» и расстанемся друзьями. Иначе… иначе… потом скажу, что иначе… — Охо-хо! Рожа не треснет вдоль и поперек? — чиновнику вдруг стало весело, — уйди Глеб, от тебя слишком много шума. — Уйду только под конвоем! — Ну что опять то?! Ты достал уже… Шел бы домой слушать музыку, смотреть фильмы, петь, пить, танцевать… Нет вместо этого ты лежишь тут и сверлишь людям череп. — Сурков развел руками. — Да потому что вас подхалимов, прилипал, подколодников, лизоблюдов и лиходеев много, а нас, честных, мало! — гордо выдал Глеб. — Господа! Предлагаю выпить, — неожиданно предложил Сурков. — Заметьте не я это предложил! —обратил внимания Глеб. — Есть повод? — удивился он. — Это что, свадьба что ли? А развод? А раздел имущества где? — Да ладно тебе Давид, не суетись. — оборвала его Владислав. — Я говорю, я думаю… я говорю, я говорю… Тебе-то хорошо говорить, — собравшись с мыслями заикаясь произнес Глеб со своего ложа. — А мне хоть быть бы половину. Как мне Таньку кормить? Чем? Вадим покраснел. Точнее, засветился весь. Сурков подвинул Глеба и стал со смущающимся любовником во главе стола. Как жених и невеста. Оля внесла закуски и шампанское. Чокались непрерывно. Пили быстро. — Достигайте любви, — этими словами апостол Павел начел 14 главу своего послания, ими же сказал Сурков как бы возвестив о новом этапе жизни. — У меня тоже есть тост-поздравление молодым, — выкрикнул Глеб и со второй попытки встав ногами на разоренный стол, начал скандировать слегка картавя: Если на улицах запылают баррикады, Не получится быть снисходительно сверху И делать вид, что это всего лишь великой страны досадные вехи. Когда проплаченная гопота начнет хуячить битами невинных, Придется публично согласиться: Да. Это, к сожалению, необходимо. Накажите овец неблагодарных, они же за внешнее правление Страны, в которой ни я ни вы никогда ничего не решали. Так зацелуем же руки богоизбранной власти, Её сакральные ценности и приветливый оскал жадной пасти. Когда со всею силою ада она раздавит лучших и первых, Вряд ли на улицах запылают баррикады… У опытных рабов крепкие нервы… Горько суки! — он разбил бокал швырнув его в портрет президента, спрыгнул на пол, растянулся на ковре, поднялся, схватил чек и снова забыв свою сумку ушел хлопнув дверью. — Хорошо пошёл, — хмыкнул Вадим. — Главное красиво уйти, — согласился Сурков. — Вадик, гнида, — вернувшись выпалил Глеб, — любишь песни, пиши свои!***
После судьбоносного разговора в кабинете конфликт Самойловых расцвел пышным цветом. В СМИ ссора начался с диспута из-за гонорара за «ностальгические» концерты, при чем каждая соторона рассказывала свою версию происшествия ни раз ее меня. Так по словам Глеба получив предоплату, Вадим якобы позвонил брату и спросил: «Тебе очень нужны пять миллиов прямо сейчас? Могу я их взять?» Глеб согласился дать деньги в долг. Через три месяца он начал писать старшему брату сообщения на телефон с вопросами о займе; тот их проигнорировал. По версии Вадима он все выплатил, а Глеб будучи постоянно не в адекватном состоянни об этом просто не помнит. Были еще расскзы о больном ребенке якобы родившимся у Вадима на чье лечение и ушли заветные миллионы и повести о том что Вадим и сам не получил расчет от организаторов. В ответ Глеба по настоянию Владислава обвиненил брата в том, что тот исполняет на концертах песни «Агаты Кристи», которые не пел со сцены до распада группы. После этого братья встретились, обсудили сроки погашения долга и пришли к соглашению, в том числе и в отношении исполнения песен «Агаты». Чуть позже, впрочем, оба Самойловых заявили, что вторая сторона не выполняет условия договора. Вадим словами Суркова осудил Глеба за раздувания конфликта через СМИ, на что тот сказал, что сроки погашения долга и условия использования песен, указанные в документе, не соблюдались: «Сравните, либо каждый месяц по 500 тысяч получать, либо получить 250 тысяч, потом через два месяца еще 100 тысяч и так далее». Старший брат в ответ на претензии младшего возразил, что Глеб часто выпивает, а его слова «не соответствуют действительности». Общие знакомые Самойловых утверждали, что причиной конфликта между братьями стали не только деньги и права, но и все та же политика. «Катализатором стала ситуация с Украиной», — заявил журналист Алексей Остудин, давно знающий Самойловых и снимавший документальный фильм о последнем туре «Агаты Кристи». В мае 2013 года Владимир Путин уволил Владислава Суркова с поста зампредседателя правительства, а дочь Вадима от первого брака Яна, по протокции Владислава Юрьевича уехала в Лондон обучаться в магистратуре, следом за ней покинул Россию и отец. В это же время некий господин Surkov MCVLAD чьи месяц и год рождения полностью совпадали с указанными в официальной биографии Суркова, согласно данным британского реестра юридических лиц Companies House, приобрел в столице Великобритани студию звукозаписи Johnny Boy Records. Несмотря на санкционные списки Евросоюза по которым ему запрещалось иметь активы и въезжать на территорию стран ЕС, Владислав Юрьевич шел по пешеходному мосту вместе с одетым словно дененди в укороченно пальто и длинный шарф Вадимом, под мостом лежала Темза и ветер ерошил ее длинную некрасивую воду. Лондон пах зеленым мусорным баком на Хаф Мун Стрит. Рыбной лавкой за углом. Кухонным чадом ресторанов «Дорчестера». Сурков не любил Лондон. Сишком много цветных. Смога правда небыло. Ничего туманного. Из-за перемены климата погода стояла ясная и цветные стали отчетливо видны. Но все-таки он уехал. Вслед за Вадимом. Через четыре месяца Суркова назначили помощником президента, он вернулся на родину и переключился с внутренней политики на внешнюю, в том числе и на Украину. Потом случились Евромайдан, вхождение Крыма в состав России и конфликт на юго-востоке Украины. После этого регион стал интересен и старому другу и любовнику Суркова Вадиму Самойлову. Весной 2015-го музыкант отправился в Донбасс по стопам своей подруги, певицы Юлии Чичериной, отмечавшей Новый год в Луганске. Эта и последующие поездки принесут ему медаль самопровозглашенной ЛНР за заслуги перед республикой, уголовное дело о незаконном пересечении границы на Украине, конфликт с младшим братом и раскошный дом на Бали от Владислава Суркова «за заслуги в боях на Любовном Фронте». «Я мечтал побывать в Донбассе с тех первых моментов, когда увидел, что за ужас там происходит, — говорил музыкант в интервью министерству культуры самопровозглашенной ДНР. — Украинская армия и батальоны Нацгвардии — это нацизм. Я поехал поддержать людей в этой дикой, дичайшей ситуации. Когда их мирные города начали бомбить, стрелять, когда головорезы приходили и делали что хотят только из-за того, что человек говорит по-русски». Также Самойлов посчитал, что «повторение Майдана» в России невозможно, а кризис на Украине — это «самый характерный пример, в какую яму можно провалиться, когда страной руководят Касьяновы и Немцовы». В своих поездках на территории непризнанных республик Самойлов посещал Донецк и Луганск, слушал стихи старушек из Дебальцево, фотографировался с сепаратистами и в апреле 2015-го провел сразу несколько рок-фестивалей, в том числе «Новороссия Rocks» в Донецке. Фестиваль был бесплатным и собрал в одном из клубов города четыре сотни человек. Помимо Самойлова выступить туда приехали Юлия Чичерина и группа «7Б» — когда в клубе на час отключилось электричество, первая под укулеле исполняла «Мой рок-н-ролл», а лидер второй Иван Демьян пел «Молодые ветра». Рокеров, отказавшихся ехать в Донбасс, Вадим осуждал: «Это не патриотизм. Если поддерживаешь, значит, ты поднимаешь задницу и едешь». На следующий день тур Самойлова по Донбассу продолжился — в ДНР отмечали Международный день солидарности молодежи. На донецкую площадь Ленина вышло несколько тысяч жителей. В ларьках продавали сувениры, дети ели сахарную вату, а взрослые слушали российских рок-звезд. Зрители хором пели «Мой рок-н-ролл» и «Как на войне», сбоку от сцены стоял боец в камуфляже, размахивавший флагом ДНР в такт с ударами барабанов. «Наверное, это лучшее выступление в моей жизни», — говорил после концертов сам Самойлов, добавляя, что намерен посвятить Донбассу песню. Занимался основатель «Агаты Кристи» в непризнанных республиках и общественной деятельностью. Обещал развивать местное рок-движение, занимался благотворительностью, отмечал День Победы в Луганске и даже пытался привезти музыкантов из Донбасса на «Нашествие». Однако руководство «Нашего радио», которое организовывает фестиваль, отказало бывшему фронтмену «Агаты Кристи». На «Нашем радио». «В нынешних условиях искусство не может быть вне политики. В Донбассе в некотором смысле сейчас находится эпицентр развития новой человеческой цивилизации. Здесь сейчас решается судьба, решаются глобальные вопросы — каким вообще быть миру и как должны жить люди. Запад, восток, геополитика, бизнес, идеология — все на свете сошлось здесь, в этом пространстве», — объяснял свою позицию Самойлов-старший, отмечая, что и тоталитаризм, и капитализм уже изжили себя. Через некоторое время, в начале 2016 года, музыкант сново захотел почувствовать героем. Но Донбасс ему уже наскучил, как-то он признался Слава что: «Поначалу война в Украине была молодой, горячей. Красивая и беспечная была. Противников неудержимо влекло друг к другу, они жаждали близости и не раз, позабыв обо всем, заключали друг друга в страстные объятия рукопашных схваток. Но прошли годы, война постарела, подурнела, замедлилась. Прежней страсти уже нет, и как пожилые супруги в затянувшемся браке, воюющие стороны хоть и не расходятся, но и сближаться уже не очень желают, держат дистанцию. Маневрируют на расстоянии, все чаще перепоручая ратное дело беспилотникам, постреливают издалека и не особенно целясь, каждый давно уже втайне мечтает о другом враге и другой войне. И я мечтаю о другой, хочу в Сирию!» Путем долгих, страстных «перевоворов» уговорил-таки музыкант любовника отпустить его еще на одну войну — на сей раз в Сирию. Журналистам Вадим рассказывал, что буквально «напросился» в эту поездку в Министерстве обороны, потому что его «просило приехать сердце»: Мы патриотически настроенные люди и считаем, что российская армия здесь по-настоящему отстаивает мир. Может быть, единственная армия в мире, которая по-настоящему борется за мир». В Сирии он пел хиты «Агаты» и с упоением рассказывал о концертах в солдатских палатках, о выступлениях перед летчиками на взлетной полосе военного аэродрома, и о том как давал концерт в столовой для всего состава авиабазы Нейраб.