* * *
Мне было неловко за такие мысли, но некоторые совы (а в магическом мире я успела увидеть их великое множество) выглядели вкусными. То есть они были слишком красивыми, чтобы мой мозг воспринимал их как что-то живое и разумное. Сипуха, опустившаяся передо мной, была настолько удивительно красивой, что я расценивала ее как что-то вкусное до тех пор, пока она не попятилась назад, отказываясь отдать привязанный к лапе конверт. — Сестрица Персефона… — …выбирает только тех друзей… — …у которых ненормальные совы? Темные глаза смотрели на меня очень выразительно, будто она ждала от меня подтверждения, что я действительно Перси Уизли. Я не стала торопить ее с выводами и любовалась рыжеватыми крыльями и белыми перышками на груди, которые выглядели удивительно мягкими. — Тут что-то написано, — неожиданно сказал Гарри, сидевший слева от меня. До этого момента он наблюдал, как Луна, занимавшая место напротив него, пытается что-то построить в своей тарелке с овсянкой, вырывая ложкой траншеи в застывшей каше, поэтому сипуха, едва не окунувшая письмо в его собственную тарелку, его волновала мало. Проводив Артура, Молли ушла камином к тетушке Мюриэль, чтобы отнести ей яблочный пирог, пообещав вернуться через полчаса, и на это время полная кухня детей осталась практически без присмотра. Я проморгала гостью, потому что отвлеклась на Фреда и Джорджа, которые слишком уж часто бросали взгляды на шкафчик, в котором Молли хранила ингредиенты и готовые зелья, по большей части целебные. — И правда, — ответила Луна, оторвавшись от своего увлекательного занятия. — Какой забавный почерк. «Покорми эту идиотку, Уизли». — И ничего ты не идиотка, — проворчала я, когда бедная птица, явно не ожидавшая такого высказывания в свой адрес, обиженно нахохлилась. — И очень красивая к тому же. Джинни передала мне мясные обрезки, которые Молли оставляла для Стрелки каждый день, и сипуха, получив угощение, радостно ухнула и протянула мне лапу, позволяя отвязать письмо, а потом и вовсе пересела на плечо, явно не собираясь улетать. Я бы тоже не стала покидать дом, где кормят без возражений. Но она, похоже, еще и собиралась ждать, пока я напишу ответ. Это было к лучшему, потому что Аид улетел к Биллу с целой стопкой писем от всей семьи, а отправлять что-то со Стрелкой — все равно что играть в лотерею. Я осмотрела кухню. Оставлять эту маленькую разномастную стаю без присмотра даже на десять минут было бы ошибкой, а Рон, осознав, от кого конверт, ощутимо напрягся, и читать письмо у него на глазах было бы провокацией. Я понимала, что приближался час, когда нам нужно будет серьезно поговорить, но оттягивала этот момент как могла. У меня никогда не было братьев и сестер, я не общалась даже с малочисленными кузенами, поэтому, если отношения напоминали минное поле на фоне цветов и яркого голубого неба, я испытывала трудности с выбором модели поведения. Общаться с Роном было сложнее, чем с Джинни, несмотря на ее непростой характер. И сложнее, чем с Фредом и Джорджем, потому что за год совместных приключений у нас с ними установилось прекрасное взаимопонимание. Они знали, что нужно мне, а я знала, что нужно им, и это помогало прекрасно общаться и вне взаимовыгодных сделок. Рон был сложным. Он привык постоянно думать и собирать информацию по кусочкам, потому что к нему и Джинни, как к самым младшим, никто не относился серьезно, предпочитая скорее заваливать любовью с головы до ног. Он (пока что) не блистал каким-то ярко выраженным талантом и часто упускал возможность продемонстрировать свои силы из-за неуверенности в себе, хотя общение с Гермионой повлияло на него в этом плане положительно. Я любила его точно так же, как всех остальных братьев, не больше и не меньше, но все серьезные разговоры предпочитала откладывать до последнего. Боялась, что придется признаться ему в том, в чем до сих пор не хотела признаваться себе. — Если сестрица Персефона… — …согласится полетать с нами… — …так уж и быть… — …мы не взорвем кухню… — …пока она читает Очень Важное Письмо. Я посмотрела на Фреда и Джорджа со всей доступной мне иронией. Это была их идея фикс — посадить меня на метлу и заставить играть с ними в квиддич, потому что с появлением Гарри количество игроков (с учетом Джинни, которая уже держалась на метле достаточно хорошо, чтобы Молли разрешила ей летать с братьями) стало неравным, поэтому делиться на две команды было проблематично. Луна не летала — все опасались, что, если посадить ее на метлу, через день она обнаружится на другом конце Вселенной. — Позовите Диггори, — буркнула я, убирая письмо в карман. Оно могло подождать. — Диггори? — переспросил Гарри, спохватившись, что его каша тоже безнадежно остыла, и теперь легче было строить в ней города, чем съесть всю порцию. Но, чтобы не обидеть Молли, он мужественно отправил в рот целую ложку. — Седрик Диггори, живет с нами по соседству, — пояснила я. — В этом году он будет капитаном команды Хаффлпаффа. Он был запасным, поэтому ты можешь его не помнить, но почти все из их команды выпустились, так что выбора особо не было. Точнее, выбора не было у тех, за кем Фрай ходила по пятам последние два месяца учебного года, чтобы тогда еще третьекурсника из запасного состава согласились рассмотреть в качестве капитана. Мадам Хуч, а за ней и профессор Спраут сдались далеко не сразу, потому что не хотели перекладывать такую ответственность на того, кто, по их мнению, еще не дорос. — Даже странно… — …что сестрица Персефона… — …знает то… — …о чем не знаем мы. — Сестрица Персефона, — передразнила братьев я, — в отличие от вас, иногда слушает, о чем говорит Оливер. Оливер наблюдал за этим в первых рядах и приносил мне новости почти каждый день, не спрашивая, хочу я их знать или нет. Диггори нравился ему меньше, чем Фрай, но был достаточно интересным, чтобы вписаться в четверку капитанов на следующий год и привнести что-то новое, поэтому Оливер болел за него. Фреду и Джорджу Диггори не нравился совсем, потому что был успешным в учебе (и пусть Молли никогда не грешила тем, чтобы сравнивать своих детей с чужими, но достаточно часто о нем говорила) и довольно красивым для своего возраста, но перспектива пару раз уронить его с метлы, похоже, вдохновила их достаточно, чтобы забыть о шкафчике с зельями. Они испарились так стремительно, будто даже не спускались на кухню (две абсолютно пустые тарелки невзначай оказались в раковине), а я вздохнула с облегчением — до прихода Молли о доме можно было не волноваться. — Мы тоже пойдем, — сказала Джинни, вытаскивая Луну из-за стола. Когда людей становилось меньше, ей было тяжело находиться в одной комнате с Гарри и не краснеть. В целом, она держалась довольно достойно до тех пор, пока тот не обращал на нее внимания. Гарри не обращать внимания не мог, потому что привык быть вежливым и внимательным со всеми. Он даже попытался заговорить с Луной, которую видел сегодня второй раз в жизни, пусть диалог и не особо удался, и собирался пытаться снова, пока не настроит ее на доверие. Доверие было для него очень важным, особенно там, где его окружала дружественная атмосфера. Маленький замкнутый круг постепенно становился привычным, и я надеялась, что все как-нибудь разрулится само. — Подожди меня, милая, — сказала я сипухе, ссаживая ее с плеча на спинку стула и доставая палочку. Пусть порядок и был делом нескольких заклинаний, оставлять кухню в таком состоянии к приходу Молли мне не хотелось. — Пойду пока допишу эссе по зельям, — мгновенно нашелся Гарри и умчался наверх, явно желая оставить нас с Роном наедине. Похоже, разговору необходимо было случиться именно тогда, когда я была готова к нему меньше всего. — Гермиона сказала, что это не мое дело. — Так и есть, — легко согласилась я, расставляя чистые тарелки на их места в посудном шкафчике. — Но это не значит, что мы не должны обсуждать то, что тебя беспокоит. В какой-то момент семья Уизли стала окончательно родной и любимой. Я осознавала это постепенно, по мере того, как проходило лето и неумолимо приближался новый учебный год. Они делали меня счастливой: каждый день, каждый час, каждую минуту, проведенную с ними, я была довольна тем, как складывалась моя жизнь. Это пугало только поначалу, когда мысленная Нора была достроена, и чувства посторонних внезапно перестали полностью заглушать мои собственные. Эмоциональность как будто по-настоящему проснулась после очень долгого сна, хотя и мне, и моему мысленному блоку предстояло еще много работы. Иногда я малодушно думала о том, чтобы убрать этот блок и вернуть все как было. А еще — о том, чтобы поставить второй, внутренний. Но меня останавливало лишь то, что не показывать и не чувствовать были в таком случае разными понятиями. — Мне не нравится то, что происходит, — честно сказал Рон, поднявшись со стула и встав рядом со мной. Молли как-то сказала, что он растет намного быстрее, чем Фред и Джордж в его возрасте, и я обратила внимание на эти слова только сейчас: в прошлом году Рон едва дотягивал мне до плеча, а сейчас, несмотря на то, что я тоже немного подросла, уже доставал до подбородка. У рыжих была своя красота, непривычная и необычная, и в этом понимании Рон рисковал стать настоящим красавчиком через три-четыре года, как только перерастет и детское очарование, и подростковую нескладность. Но сейчас ему было всего двенадцать. И в силу своей наблюдательности он узнавал некоторые вещи раньше, чем мог понять их. К счастью или к сожалению, он догадался раньше остальных, и это был не уровень легкомысленных подколов Фреда и Джорджа. Это было полное абсолютное неприятие действительности. — Почему? — легкомысленно спросила я. — Тебе не нужно переносить отношение к одному человеку на другого. У Перси и Рона были одинаковые серо-голубые глаза (не похожие на глаза Молли или Артура, но, увидев тетушку Мюриэль, которая вполне хорошо выглядела для своего возраста, я поняла, что они достались нам со стороны Прюэттов) и даже взгляд, серьезный и вдумчивый, был практически идентичен, как будто они тренировались друг на друге все детство. Мы лучше понимали бы друг друга, если бы у нас была такая же маленькая разница в возрасте, как у Рона и Джинни, но четыре года смогут сгладиться только через двадцать или тридцать лет. У Рона были все шансы стать по-настоящему крутым волшебником, когда он переборет неуверенность в себе и научится раскладывать на правильные составляющие все, что успел заметить. Но никто из нас не мог его этому научить, и он должен был дойти до всего сам. А время, которое на это потребуется, станет по-настоящему тяжелым. — Дело не в этом, — мотнул головой Рон. — Я чувствую что-то злое. И мне это не нравится. — Я знаю, — кивнула я, положив руку ему на плечо. — Что-то злое есть и во мне, Рон, как и в любом из нас. И, — я криво улыбнулась, — все равно не все в этом мире складывается так, как нам хочется. Если бы я могла, я бы не думала об этом до конца своей жизни. Мне тоже не всегда нравится то, что происходит и как это происходит. Мне много чего не нравилось — из того, что я не могла контролировать, как бы ни старалась, поэтому забивала все это чтением и общением с семьей. Не думать и просто дышать в Норе было удивительно легко, вот только меньше чем через месяц меня уже ждал Хогвартс. А Добби — одна штука — одним своим существованием намекал на то, что василиск — одна штука — там тоже будет. И это было посерьезнее одержимого профессора. И неуправляемых эмоций. — Хорошо, — хмуро кивнул Рон. Результат разговора ему не понравился, но он не хотел ссориться. В семье Уизли ссорились только по очень серьезным поводам, а этот повод пока еще не дотягивал. — Иди уже, читай свое Очень Важное Письмо. — Спасибо, — фыркнула я и, вернув задремавшую сипуху на плечо, поднялась в свою комнату.* * *
«Мисс Уизли, Приношу свои извинения, если Даная доставила Вам некоторые неудобства. Она всегда была моей любимицей, и я ее избаловал». Писем в конверте оказалось два, и я начала с того, которое лежало сверху. Оно было совсем коротким, но незнакомый почерк заставил меня замереть посреди комнаты и с недоверием всмотреться в ровные строчки. «Ваше неравнодушие оказало нам огромную услугу. Надеюсь, это никак не повлияло на Ваши отношения с родителями. Мистер Уизли показался мне весьма достойным человеком, и, в отличие от прошлого раза, благодаря его руководству после визита уважаемых авроров дому не потребовался ремонт». Я скользнула взглядом в конец письма и увидела, что в нем не стояло подписи. Но не нужно было долго гадать, чтобы узнать иронию по отношению к уважаемым аврорам, которая сквозила даже в безукоризненно вежливом письме. Это заставило меня фыркнуть и расслабиться. «Любимица» Даная уже успела облететь всю мою комнату, стащить немного совиного печенья из незакрытой пачки, лежавшей на шкафу, и перевернуть плошку с водой, которая стояла на подоконнике для Аида. Когда она устроилась на спинке моей кровати и затихла, я вздохнула с облегчением, потому что теперь можно было не отвлекаться. «Письменная благодарность ничего не стоит, поэтому я бы хотел, чтобы Вы знали: я окажу Вам любую помощь, которая может потребоваться. И буду рад видеть Вас в своем доме в любое время». На этом письмо закончилось, но я еще долго переводила взгляд с него на шкатулку с воспоминаниями Перси, которую поставила в угол стола, чтобы не забывать про них. Никто сюда не влез бы: без стука в мою комнату могла войти разве что Джинни, когда не хотела спать одна, но она никогда не позволила бы себе рыться в моих вещах. Я знала, что Артур не стал жертвовать работой всего отдела и участвовал в рейдах сам. Но он ничего не говорил насчет Флинтов (хотя вся эта ситуация была ему довольно неприятна, и он редко ее упоминал, хотя бы потому что всю прошлую неделю практически не появлялся дома, пытаясь все успеть), и, похоже, это значило, что все хорошо. Меня не мучила совесть, но это письмо меня обеспокоило. «Любая помощь» в качестве благодарности могла означать, что мое предупреждение позволило скрыть хоть редкую книгу, хоть полный подвал трупов несчастных магглов. У всех были разные ценности. Мне нужно было сделать что-то с воспоминаниями, но для того, чтобы принять помощь, пришлось бы устраивать целую многоходовочку и сбегать из дома, потому что Молли и Артур, хоть и перестали коситься на меня с подозрением, не выражали никакой радости по поводу моих знакомств. Но у меня были еще варианты, поэтому, подумав, я предпочла их не нервировать. Второе письмо было слегка помятым и пахло вереском. Создалось впечатление, что его какое-то время носили в кармане мантии (хотя если бы это делал Оливер, оно выглядело бы так, будто прошло обе мировые войны в первых рядах). «Да, Уизли, наша птица еще более кошмарная, чем твоя. Отец ее избаловал. Он оправдывает это тем, что со мной у него так не получилось». Я фыркнула, подумав, что уж лучше, если избалованной вконец будет одна маленькая сова, чем один и без того неуправляемый Маркус Флинт, и пересела на кровать. Судя по тому, что и так далеко не идеальный почерк выглядел еще хуже, чем обычно, Флинт писал письмо точно так же, как Оливер — где угодно, только не за столом. «Прости, не успел ответить на твое письмо сразу. Отец слегка расстроился из-за того, что произошло в школе, и только на прошлой неделе перестал брать меня с собой на частные вызовы. Он хотел наглядно показать, какой вред я могу нанести себе и людям, если продолжу изучать такие вещи за его спиной. Правда, еще больше он расстроился, когда понял, что мне просто нравится смотреть, как он работает». Я перевела взгляд на окно, чтобы убедиться, что все в порядке. Все дети в семье Уизли были достаточно взрослыми, чтобы за ними не требовалось наблюдать каждую минуту (за исключением парочки рыжих недоразумений), но, отвлекаясь от них хотя бы на десять минут, я чувствовала себя неуютно. Все было в порядке — Фред и Джордж уже конвоировали Диггори, возвышаясь над ним с двух сторон, а навстречу им шли Гарри и Рон. Джинни с Луной на буксире семенили следом. Похоже, скучно сегодня не будет никому, даже Луне, которую обычно сажали рядом с деревьями, чтобы за ней присматривать и во время игры — ей нравилось наблюдать за тем, как веселятся другие. Ребенком больше, ребенком меньше — для Норы не было никакой разницы. Этот дом любил всех детей, своих и чужих. «Теперь он взялся за мое обучение сам и пытается впихнуть в меня то, что сам узнавал больше двадцати лет. Это сложно и скучно, но для него важно, чтобы я мог справиться с последствиями без его помощи. Иногда приходится сопротивляться, потому что Оливер расстроится, если останется один на скамейке идиотов». Я была уверена в том, что Оливер не останется. Но фасад легкомысленного простачка ему со временем придется сменить на что-нибудь другое. Похоже, в этом году нас ждало его нескончаемое ворчание по этому поводу. «Надеюсь, Поттер и твои братья устраивают достаточно неприятностей, чтобы ты отвлекалась на них и не успевала влипать в свои. Никаких спящих драконов до конца лета, Уизли». Я не успела дочитать письмо, несмотря на то, что оно было не особо длинным, и убрала его под подушку, когда вернувшаяся от тетушки Молли позвала меня, чтобы узнать, почему так тихо, и вспомнила только утром, потому что, спустившись и выглянув ненадолго на улицу, чтобы поздороваться с Диггори, внезапно для себя оказалась в гуще детской активности. И всю ночь вместо размытых образов мне снились бескрайние вересковые пустоши. 2.4 — Куда мы идем? — шепнула мне Гермиона, легко толкнув в бок, чтобы отвлечь от толпы школьников, в которой мелькали знакомые лица. Сегодня мы встретили на Косой Аллее едва ли не весь Гриффиндор, и я переживала, что еще через полчаса бесконечных приветствий останусь без голоса. — Туда, откуда появится Гарри, — туманно ответила я, поудобнее перехватив руку Джинни, которая до сих пор чувствовала себя не в своей тарелке в людных местах, несмотря на то что росла в одном доме с большим количеством людей. Родители Гермионы, как и все магглы, чувствовали себя очень неуютно на Косой Аллее, поэтому были рады оставить ее на попечение Молли и отправиться в обычный Лондон на пару часов. Артур был немного занят — он искал Гарри, который переволновался из-за первого путешествия по каминной сети и вылетел далеко не в Дырявом Котле. Даже на яркой, полной магии Косой Аллее Фред и Джордж оставались двумя солнечными зайчиками, перетягивавшими все внимание на себя. Я любила их, в том числе и за способность непреднамеренно совершать правильные поступки. Во всяком случае, за то, что Молли отправила меня с Джинни за палочкой, но забыла дать на нее денег, можно было благодарить только их и их неуемную энергию. Рон и Гермиона остались со мной, подумав, вероятно, что так им будет легче отправиться на поиски Гарри самостоятельно. Рон шел впереди. Он хмурился, беспокоился и, похоже, чувствовал себя немного виноватым: он завалил Гарри информацией о путешествиях камином до такой степени, что переживал, что тот растерялся именно из-за этого. — Только не говори, что это предчувствие, — проворчала Гермиона. Я любовалась отблесками света на ее выпрямленных волосах, лежавших почти безукоризненно, поэтому оставила шпильку без внимания (как и выщербленную брусчатку под ногами, за что чуть не поплатилась разбитым носом). Она, как и все дети, тоже подросла за лето и загорела на отдыхе, поэтому довольно сильно выделялась среди нашей семьи, чья бледная кожа не поддавалась никакому загару. — Хорошо выглядишь, — рассеянно сказала я, выбирая место, где бы остановиться, чтобы не вызывать подозрений у прохожих. Проход в Лютный переулок был совсем рядом. Он выглядел довольно безобидно, но запах оттуда доносился неприятный и сырой. Мне показалось, что в толпе сновавших там людей я уже видела Хагрида, поэтому оставалось только ждать. — Ты тоже, — пробормотала Гермиона, явно смутившись. — Я скучаю по Хогвартсу, там не приходилось тратить по три часа на волосы каждый раз, когда нужно было куда-то выходить. — Зато твое лето проходит нескучно, — оптимистично сказала я, наконец остановившись так, чтобы видеть все, что происходит на обеих улицах. — Что мы здесь?.. — начал Рон, но уже через пару секунд радостно охнул — из-за поворота показался Хагрид, и Лютный начал выглядеть в два раза уже, чем был. Гарри, шедший рядом с ним, о чем-то рассказывал с неподдельным восторгом. Он выглядел, как чертик, вылезший из дымохода (по сути, так и было), но это, казалось, совершенно не портило ему настроения. Как и треснувшие очки. — Меня пугает, что ты всегда знаешь, где мы находимся, — серьезно сказала мне Гермиона, прежде чем, как и Рон, пойти Гарри навстречу. — Но я еще не поняла, хорошо это или плохо. Я не успела ничего ответить, хотя у меня и не было объяснения, которое ее устроило бы. Хагрид едва не переломал всем троим ребра своими медвежьими объятиями, и, когда он в несколько шагов преодолел разделявшее нас расстояние, Джинни впилась ногтями в мою ладонь от испуга, но, вспомнив подначки Фреда и Джорджа, которые постоянно дразнили ее трусихой (несмотря на то, что она была довольно бесстрашной для одиннадцатилетней девочки), не сдвинулась с места. — Здравствуй, Хагрид, — вежливо сказала я. История с драконом не сделала нас друзьями, но для него я перешла в разряд «своих», а для меня Хагрид был частью Хогвартса, и я была действительно рада его видеть. — Привет, — пробасил он и слегка наклонился к Джинни. — Еще одна Уизли? — Это последняя, — хмыкнула я, погладив сестру по голове свободной рукой, чтобы она не волновалась так сильно. — Пока что. Хагрид точно так же многозначительно хмыкнул в ответ и снова попытался отряхнуть Гарри от сажи, едва не вбив его в брусчатку. Будь Гарри ковром, это бы наверняка сработало. — Идите, успокойте маму с папой, — сказала я Рону, потянув Джинни за собой. — Мы скоро придем к вам. Я чувствовала легкость от мысли, что это становится традицией — покупать другим волшебные палочки. И если в прошлом году я делала это из чувства долга перед Перси, то в этом… В этом я просто хотела купить волшебную палочку для Джинни, которая даже не заметила, что продолжила царапать мне ладонь от волнения. Для Джинни, которую привыкла считать своей сестрой. Частью своей семьи. Частью себя самой. Получив письмо из Хогвартса в свой день рождения, она полночи проплакала мне в плечо, а наутро спустилась на завтрак сияющей и счастливой (и, что немаловажно, перестала ронять что-то, когда Гарри смотрел в ее сторону). Это была резкая перемена: то, чего остальные дети достигали за год, она переросла за ночь и перестала грустить от мысли, что уедет из дома меньше чем через месяц изнеженным цветочком, а вернется совсем другой. И теперь ждала этого момента, понимая, что он неизбежен, и не собиралась портить себе настроение. Иногда она казалась мне слишком взрослой для обожаемого всеми младшего ребенка. А сегодня я не собиралась выпускать ее руку до тех пор, пока мы не окажемся дома и не переберем покупки. Витрина «Флориш и Блоттс» насторожила мою внутреннюю собаку-подозреваку, как настораживал весь магический мир с того момента, как я прочла список учебников. Для перехода на продвинутый курс по ЗОТИ достаточно было получить «у» на СОВ, как я и предполагала в прошлом году, но километровых сочинений покупать не требовалось. Я заглянула в письма ко всем и увидела только стандартные учебники, предусмотренные школьной программой. Гилдерой Локхарт в этом мире существовал и писал действительно неплохо. На полке с развлекательной литературой в нашем доме (что показалось мне весьма немаловажным — среди детских сказок) обнаружился довольно-таки потрепанный «Вояж с вампиром», который я прочла за два вечера. Но других книг или бесполезных справочников не было. Как не было и никаких презентаций в книжном. Ни сегодня, ни, судя по афише последующих событий, в ближайшем будущем. С одной стороны, перспектива учиться у нормального преподавателя меня очень радовала, с другой — такое несовпадение с каноном очень сильно настораживало и отдавалось внутри неподдельной тревогой. Я привыкла к тому, что все важное так или иначе происходит, а Локхарт был важным элементом. Весьма жалким, но важным. — Еще одна Уизли, — с таинственной, но несколько пугающей улыбкой сказал мистер Олливандер, как только мы зашли в его магазин. — Мне будет довольно скучно без вашей семьи. — Добрый день, сэр, — вежливо сказала я, осторожно подтолкнув Джинни вперед. Та проблеяла что-то вежливое, но вцепилась в мою руку еще сильнее. В прошлом году она не была такой взволнованной. Но, похоже, у каждого ребенка в волшебном мире так или иначе есть страх, что его не выберет ни одна палочка в магазине. — Абсолютно уверен, — продолжил мистер Олливандер, скрываясь между полками, — что вас, как и вашу сестру и мать, выберет палочка с сердцевиной из сердечной жилы дракона. Прекрасных дам в семье Уизли любят именно такие палочки. Но что делать с древесиной? Похоже, что в этот раз, в отличие от прошлого года, он не знал наверняка, какая именно палочка подойдет, и получал ни с чем не сравнимое удовольствие от ее выбора. Джинни расслаблялась с каждой секундой все больше и к третьей палочке уже чувствовала себя увереннее. — Попробуйте эту, — с почти детским восторгом сказал мистер Олливандер, открывая четвертый футляр. — Лиственница, конечно, не всегда признает эмоциональных людей, но зато ее может покорить ваше отчаянное желание защитить все, что вы любите. Но, — он флегматично проследил за разлетевшейся полкой, — не сегодня. Впрочем, ваш образ достаточно сильный и светлый, чтобы подойти этой грушевой красавице, — он открыл пятую коробку и протянул Джинни следующую палочку. Не срослось — я едва успела отскочить, чтобы не попасть под сноп агрессивных ярко-красных искр. После того, как они достигли старого потертого пола, в воздухе отчетливо запахло горелым. — Хотя прошу простить мои поверхностные суждения… Каждый волшебник удивителен и уникален, и в каждом волшебнике скрыта такая же удивительная и уникальная сила. Попробуйте эту. Тис, одиннадцать дюймов. Атмосфера в магазине стала на порядок светлее еще до того, как пальцы Джинни коснулись рукояти. Мне нравились эти моменты — что сейчас, что в прошлом году. Это было что-то вроде любви с первого взгляда, из тех, которые один раз — и на всю жизнь (и которые легче было найти в книгах). В такие моменты я представляла, как чувствовала себя Перси, когда получила свою палочку, и немного жалела, что у меня все еще нет ее воспоминаний. Вряд ли среди тех, что она сохранила в шкатулке, было что-то подобное. Магия Джинни была практически такого же оттенка, что и ее волосы. А тисовая палочка с удовольствием проводила ее через себя. — Идем? — старательно сдерживая улыбку, спросила я, после того как расплатилась. Сейчас Джинни напоминала ребенка, который впервые увидел карусель. Хотя я была рада, что она не стеснялась показывать такие абсолютно детские стороны. Джинни спрятала палочку в свой рюкзак и с готовностью взяла меня за руку. Это был долгий день, полный новых впечатлений — как для нее, так и для меня. И в чем я была абсолютно уверена: ни один из семьи Уизли, ни Гарри, ни Гермиона сегодня не говорили с Малфоями.* * *
Двадцать второго августа Перси исполнилось шестнадцать, и с этого момента я просыпалась с мыслью, что не повзрослела за этот год, а еще прочнее вросла в нее. Образы в каждом следующем сне становились все более четкими, и я уже могла различить четыре силуэта в мантиях. Два низких (один из них точно был женским), один худой и довольно высокий (кажется, у него были светлые волосы) и один огромный в сравнении с маленькой испуганной девочкой (я была уверена, что у него есть несколько едва заметных шрамов на правой руке). Я была уверена, что узнаю их голоса, если услышу, но не могла вспомнить, о чем они говорили. Просыпаться после таких снов всегда было неуютно и гадко, в особенности первого сентября, когда я поняла, что с этого дня Нора на десять месяцев останется только в моей голове. У Молли тоже было плохое настроение, хотя она старалась улыбаться и приготовила поистине королевский завтрак, после которого я уверилась, что не захочу есть до следующего утра. Все старались не раздражать ее лишний раз, поэтому собрались и спустились с вещами достаточно быстро. Беспокойство выместило тоску по дому только тогда, когда мы оказались перед входом на платформу. Весь август, что Гарри провел у нас, не происходило ничего из ряда вон, хотя я была уверена, что несколько раз слышала хлопки аппарации недалеко от дома, за границей участка. — Хочешь пойти первой, милая? — спросила Молли у Джинни, которая переминалась с ноги на ногу. Ни ей, ни мне не пришлось везти свои вещи — наши сундуки были на тележках у Фреда с Джорджем. Нужно было просто и без усилий пробежать через барьер, как она делала это раньше, провожая всех в Хогвартс. Одного за другим. — Потом, — мотнула головой Джинни, отступив за спину Артура. Я была уверена, что еще год назад она представляла этот момент ярким и радостным и только теперь начала осознавать, что он означает долгую разлуку с родителями. Пусть и не собиралась больше плакать, хотя для нее это было бы нормально. Я проводила взглядом братьев и Гарри, а потом прошла за ними сама, чтобы на пару минут оставить Джинни наедине с родителями. Все было подозрительно гладко, хоть и тоскливо — особенно от мысли, что Молли вернется сегодня в абсолютно пустой дом. Начнет вязать нам рождественские свитера и будет одиноко смотреть в камин по вечерам, не слыша, о чем поют по колдорадио. Когда я думала об этом, у меня исчезали силы идти вперед. Хотелось вернуться назад и никогда больше не двигаться с места. Я даже была готова прожить в своей комнате до глубокой бесполезной старости, лишь бы не покидать Нору. И не сталкиваться с трудностями за ее пределами. Мы прибыли на платформу одними из первых, и я получила возможность искать глазами нужные лица в растущей толпе, но так никого и не смогла найти. Только мельком увидела Джемму, которая почему-то в этот раз была без родителей, но она скрылась в поезде раньше, чем я успела сделать хоть шаг в ее сторону. Но одного взгляда на нее хватило, чтобы малодушное желание сбежать постепенно отпустило меня. Я скучала. Почти так же сильно, как буду скучать по дому. — Мы будем писать тебе каждый день, мама, — пообещала я, обнимая Молли. Только в этот момент я заметила, что Гарри, отозвавший Артура в сторону, о чем-то тихо с ним говорил. Но в нарастающем шуме до нас не долетали никакие обрывки разговора. — По очереди, — хором сказали Фред и Джордж, вырастая за моей спиной. Они сбежали куда-то сразу, как только оказались на платформе и загрузили вещи в первое попавшееся купе ближе к концу поезда, и появились только сейчас, за пять минут до отправления. — Составлю график, — проворчала я, но это вызвало у Молли первую искреннюю улыбку за день. Я почувствовала себя так, будто заново прохожу траур младенца. Оставлять ее одну решительно не хотелось, хотя она и была сильнее нас всех вместе взятых. А меланхолия пройдет — стоит только первому письму о шалостях Фреда и Джорджа дойти домой. Когда поезд наконец тронулся, стало намного спокойнее. Форд «Англия» не полетел на поиски приключений, а Гарри и Рон доберутся в школу, как и все нормальные студенты. А в Хогвартсе у маленького полубезумного эльфа будет не так много вариантов. — Я зайду после собрания, — пообещала я Джинни, оставляя ее в купе рядом с Луной, появившейся на платформе в самый последний момент. Предстоящее собрание слегка портило мне настроение — каждый год старосты школы менялись, и к ним и к их правилам нужно было привыкать заново. В этом году старосты школы должны были быть с Хаффлпаффа и Рейвенкло, что тоже не прибавляло оптимизма. Мне следовало бы поторопиться, потому что мало кто терпел опоздания на первое в году собрание. Особенно гиперпунктуальные рейвенкловцы. Я уже подозревала, что отношения сложатся не самым лучшим образом, поэтому сначала почувствовала легкую досаду, когда в третьем вагоне кто-то схватил меня за руку и, втянув в открытое купе, поспешно захлопнул дверь, из-за чего шум коридоров и гудение поезда, с каждой минутой все больше напоминавшего пороховую бочку, остались где-то позади, в другом мире. Несмотря на то, что их от меня отделяла только хлипкая деревянная дверца. Радость пришла запоздало, вместе со знакомым ароматом, который я ощутила в полной мере, потому что почти ткнулась носом в воротник чужой мантии. — Вырос, — заметила я вместо приветствия. Я начинала подозревать, что подростки в волшебном мире росли, как бобовые стебли Джека. Но не то чтобы я знала о них много даже в прошлой жизни. — Еще не видела Оливера? — раздалось у меня над ухом. Флинт почти выпустил мою руку, и сейчас соприкасались только наши пальцы. Я чувствовала тепло и не без облегчения осознавала, что могу дышать, говорить и думать. Почти ничего не изменилось, и было спокойно, как и раньше. Это давало надежду, что все могло быть по-прежнему. — Нет, — покачала головой я, все еще опасаясь смотреть вверх. Рассматривать серебристо-зеленый галстук мне сейчас хотелось намного больше. — Катастрофа? — Катастрофа. Последнее письмо от Оливера пришло на мой день рождения (сначала я высыпала на себя тонну песка из конверта, и только потом прочла предупреждение, что стоит открывать его осторожно), и, хоть прошло не так много времени, я привыкла знать, как проходит его лето от начала до конца, поэтому слегка страдала от недостатка информации. — Я думала, вы будете вместе, — осторожно сказала я, убедившись в том, что в купе, кроме нас, никого не было. — Где он? — Прячется от Маклаггена, — ответил Флинт и наконец отступил на шаг, давая мне немного пространства. Его цепкий взгляд задержался на моих волосах, которые стали еще длиннее, чем раньше, потому что мы с Молли слегка переборщили с зельем, но под своей тяжестью они лежали намного лучше, и их даже почти не приходилось укладывать, поэтому я решила пока что оставить все как есть. — Ты тоже от кого-то прячешься? — с подозрением спросила я, понимая, что моего роста достаточно, чтобы закрыть маленькое окошко в двери купе. — Да, — спокойно согласился Флинт. — Малфой узнал, что Хиггс переходит на позицию охотника, и достает меня уже неделю. Если Малфой что-то хочет, он становится хуже цербера. Я горестно вздохнула. Один мой друг бегал от третьекурсника все лето, второй сейчас прятался от второкурсника. И эти люди собирались переживать все мои неприятности вместе со мной. Еще кому кого придется защищать. — Ты же понимаешь, что я буду напоминать вам об этом еще лет пятьдесят, — проворчала я, тщетно сдерживая улыбку. — Спасибо, Уизли. Речь шла не о напоминаниях, и я наконец заставила себя смотреть Флинту в глаза. Он выглядел слишком серьезным для простой благодарности. — Надеюсь, вы не полный подвал трупов у себя прятали, — пробормотала я, переводя взгляд на окно и понимая, что впервые в жизни, в этой и в прошлой, безнадежно куда-то опаздывала. И жалела скорее о том, что не чувствовала угрызений совести. — Полный подвал трупов нам бы простили, — иронично сказал Флинт, но выражение его лица в этот момент показалось мне незнакомым. Раньше я такого еще не видела. — А портрет моей матери — нет. — Интересная расстановка приоритетов. Это запрещено? Он помедлил с ответом и мягко отодвинул меня в сторону, чтобы выглянуть и проверить обстановку, после чего вышел и утянул меня за собой. К счастью, в направлении первого вагона, а не последнего. — У портретов остается какая-то часть памяти и знаний, — Флинт заговорил только тогда, когда мы прошли через толпу хаффлпаффских третьекурсников, больше похожих на милых гомонящих тетушек. — Не все, меньше половины, но это достаточно серьезно. В прошлый раз отцу потребовалось несколько дней, чтобы выбить разрешение самому ее уничтожить. Ему повезло, потому что он знал пару чьих-то неприятных тайн. В этот раз он не ждал гостей, поэтому не успел бы подстраховаться. — Твоя мама, — помедлив, начала я, обнаружив, что второй вагон остался позади, как и третий, — научила тебя тому, что так расстроило твоего отца? — Нет, — почти сразу сказал Флинт, останавливаясь в паре шагов от купе старост. Я слегка смутилась, понимая, что меня просто довели сюда. Спокойно и без приключений. Очень мило с его стороны. — Но она подсказала, с чего начать.* * *
— Джемма? — осторожно позвала я. — С тобой все в порядке? Джемма молчала, уткнувшись в книгу, с того момента, как закончилось собрание. Она не отреагировала на легкий шум, когда Пенни, дождавшись, чтобы все, кроме нас, вышли, наглядно показала мне, как могут скучать тактильные люди (и я почти передумала искать Оливера после этого), и назначила «тайное свидание» через три часа в тамбуре последнего вагона, чтобы мы могли обменяться новостями и впечатлениями. — Не совсем. Продолжения не последовало. Я привыкла, что наше общение летом складывалось легко. Джемма довольно много писала мне, хоть и почти никогда не начинала разговор первой. И на все вопросы она отвечала подробно и обстоятельно, даже на самые пустяковые. — Тебя расстроило, что Майлз оказался таким придурком? — предположила я, присев рядом с ней. За озорными карими глазами и обаятельной улыбкой семикурсника Роберта Майлза, которого назначили старостой школы в этом году вместе с тихой и непрошибаемо спокойной хаффлпаффкой Элизабет Ванд, стояла мстительная натура. Он разделил уже сработавшиеся пары старост факультетов на патрулированиях, и я даже не удивилась, когда нам с Джеммой достались самые неудобные дни и самые неудобные этажи. Похоже, к пальме первенства среди лучших учеников курса все же прилагалась неприязнь одного доставучего факультета. Хотя во всем остальном Майлз был предельно вежлив, и атмосфера на первом общем собрании была куда как лучше, чем в прошлом году. Но я все равно напрягалась, ожидая худшего. — Нет. — Я очень скучала по тебе, — честно сказала я. Если бы Джемма не хотела разговаривать, она бы уже вышла и пошла к кому-нибудь из своих, с кем можно было бы посидеть в тишине. Но она осталась здесь, создавая вокруг себя атмосферу подавленности, которая прошибла меня даже через окклюментивный блок. И явно не хотела оставаться одна. — Я тоже. Джемма продолжала смотреть в книгу, но ее глаза не двигались. Вряд ли она вообще видела текст перед собой. Мы переписывались с ней вплоть до конца каникул, и она не писала мне ни о чем, что могло ее расстроить. Или же просто обходила эту тему в разговорах. Джемма довольно много говорила о своих родителях в первый месяц. Она была поздним, единственным и горячо любимым ребенком и действительно каждый год привозила в школу дополнительный чемодан с шоколадом. Правда, в прошлом году раздала испуганным первокурсникам почти весь свой запас в первую же неделю. А сегодня, я была уверена, ее родителей не было на платформе ни минуты. Джемма отрастила челку и теперь закалывала ее назад с помощью красивой серебряной заколки, украшенной мелкими белыми цветами, которые выглядели как живые. Ее лицо казалось от этого еще более светлым. Открытым и красивым. Но очень печальным. — Не хочешь говорить о том, что тебя расстроило? — упрямо, но мягко продолжила спрашивать я. Я не знала, как говорить с Джеммой о том, что ее расстраивало, потому что до этого момента вообще не представляла, что ее может что-то расстроить, но чувствовала, что оставлять эту тему не стоит. — Не знаю, как о таком говорить. — Хорошо, — покладисто согласилась я, доставая из кармана мантии плитку шоколада, которую припасла на случай непредвиденных обстоятельств. Шоколад был маггловским, но все равно оставался довольно вкусным, хоть и сильно отличался от волшебного, и я подумала, что Джемме будет интересно его попробовать. — Если захочешь, ты можешь написать мне об этом. Только не молчи, если тяжело. Она легко вздрогнула, как будто вспомнила о чем-то, но с готовностью взяла в руки половину плитки. А затем и вторую. В моем понимании это значило, что маггловский шоколад теперь тоже имел право на существование. Аура подавленности не исчезла насовсем, но я заметила, что к концу плитки настроение Джеммы выровнялось. Теперь, когда слабые или хорошо спрятанные эмоции не улавливались, приходилось обращать пристальное внимание на детали. Самой важной деталью было то, что она наконец закрыла книгу и, повернув голову вбок, посмотрела мне в глаза. — Я тебе расскажу, — решительно сказала Джемма, отложив книгу в сторону. — Когда найду слова для этого. — Хорошо, — серьезно кивнула я и развела руки в стороны в приглашающем жесте. — Обнять тебя? Я знала, что Джемме нелегко было просить о таких видах поддержки, несмотря на то что ей явно нравилось прикасаться к тем людям, к которым она была привязана, поэтому предлагала такие вещи сама. И спустя несколько секунд, осторожно зарываясь пальцами в ее удивительные волосы, я с легкой тоской подумала о том, что этот год только начался — и уже с драмы.