Poor poor Persephone

2.5       Небо над Хогвартсом было хмурым, и стоило выйти из кареты, как начался мелкий противный дождь. Складывалось впечатление, что сам замок пребывал в плохом расположении духа. Я поежилась от мысли, каково сейчас тем, кто переплывает озеро на лодках, и ускорила шаг, чтобы поскорее оказаться в тепле.       В этом году мы сдвинулись еще ближе к концу стола, освобождая место для первокурсников. Я мимоходом отметила, что такими темпами на следующем курсе буду сидеть на самом краю, потому что сейчас со своей стороны отделяла шестой курс от седьмого.       — Привет, Перси, — радостно сказал Оливер и, опустившись на скамейку рядом со мной, не оставил моим волосам ни шанса лежать нормально. Он прятался от Маклаггена так мастерски, что я тоже не могла его найти, хотя в какой-то момент обошла весь поезд от начала до конца.       Новый дом его матери находился где-то на континенте, недалеко от морского берега, и, похоже, всю неделю он сбегал от семейных обязательств куда-то на солнце, из-за чего его волосы забавно выгорели. Но я была уверена, что по-настоящему счастливым Оливер стал только тогда, когда сел в поезд, и сейчас, оказавшись в родной обстановке, он как будто светился изнутри. Его хорошее настроение не меркло даже на фоне отвратительной погоды.       — Нужно было записать тебя в аврорат, — проворчала я, привычно пересчитывая проходящих мимо второкурсников и третьекурсников. Все были на месте. — У тебя был бы высший балл по маскировке.       — Я старался, — радостно фыркнул Оливер и оглянулся на преподавательский стол. — Ты тоже постоянно куда-то пропа… Он? Серьезно?       Из-за удивления его голос стал громче, поэтому в следующую секунду на преподавательский стол смотрела не только я, но и половина нашего стола. Заметив такое повышенное внимание, начали оглядываться и другие.       Гилдерой Локхарт, сверкавший белозубой улыбкой в сторону профессора Снейпа (и, похоже, испытывавший неподдельное удовольствие от того, что тот с каждой секундой становился все мрачнее), почувствовал на себе пристальные взгляды и повернул голову к залу, вызвав тем самым целую волну шепотков — от восторженных до удивленных.       Маленькая черно-белая колдография на обложке «Вояжа с вампирами», несмотря на кокетливую улыбку, не передавала всего. Стивенсон, сидевший напротив меня и чуть быстрее оценивший масштабы катастрофы, закрыл лицо руками. Я его понимала — похоже, в этом году нам придется останавливать ночные прогулки в одном направлении. Но в гораздо больших масштабах.       Гилдерой Локхарт был чертовски красив. Абсолютно преступно — особенно в закрытой школе, полной подростков. Он мгновенно превратился в идеальный объект для первой любви подавляющего числа студентов, как я подозревала, независимо от пола и возраста. Даже одетый в неброскую мантию синего цвета с бронзовой вышивкой на воротнике и рукавах (я подумала, что такая верность своему факультету не сулит остальным ничего хорошего), он так или иначе перетягивал взгляд на себя.       — Отвратительно, — простонала я, последовав примеру Стивенсона. Это был тот случай, когда от чьей-то ослепительности заболели глаза, несмотря на то что профессор Локхарт не был покрыт какой-то магией с ног до головы. Он просто улыбался и иногда приглаживал свои жутко притягательные золотистые волосы, однако его голубые глаза смотрели на всех с одинаковым безразличным выражением, а взгляд ни на ком не задерживался.       — Ты так думаешь? — слегка опешив, спросил Оливер.       — Никогда не любила блондинов, — буркнула я, чтобы не выдавать истинную причину плохого настроения. И мне даже не пришлось лгать ради этого.       В прошлой жизни от блондинов были одни проблемы. Иногда им достаточно было существовать для того, чтобы доставлять мне неудобства, и я подозревала, что сейчас ничего не изменится.       Профессор Локхарт был подозрительным почти в той же степени, что и привлекательным. Он писал книги в этом мире и явно любил внимание. И свое отражение в кубке для него было приятнее, чем лица сотен учеников.       Но он не выглядел идиотом. И не отвечал на многозначительные взгляды, хотя, может, у него и был тайный план подорвать здесь абсолютно все моральные устои, но я в этом почему-то сомневалась.       И он поставил в программу стандартные учебники.       Я допускала, что в этом мире он просто был нормальным (пусть и самовлюбленным) и мог написать книги о своих собственных подвигах. И что если бы Волдеморт (частично) присутствовал у нас на ЗОТИ второй год подряд, это выглядело бы совсем абсурдно.       Но собака-подозревака внутри меня просто билась головой об стену, и я ничего не могла с этим поделать. Фред с Джорджем сидели слишком далеко, чтобы была возможность посмотреть на их реакцию, и к тому же наверняка уже отвлеклись, придумывая шуточки для младшей сестры — первокурсники только что вошли в зал.       Я перевела взгляд на Джинни, которая держалась немного позади остальных между Луной, увлеченно изучавшей хмурый потолок, и каким-то маленьким, кудрявым и жутко очаровательным недоразумением. Недоразумение, едва дотягивавшее ей до уха, смотрело вокруг себя с таким восторгом, что я начинала подозревать, что профессор МакГонагалл наложила на него заклятие немоты — было даже удивительно, что из него не лился поток восторженных комментариев.       Я была уверена, что не удивлюсь, когда услышу его имя.       — Твоя сестра точно самая последняя? — негромко спросил Оливер, наклонившись к моему уху. — Вы точно не прячете дома еще кого-то?       — У нас, по-твоему, что, фабрика по производству Уизли? — возмутилась я.       — Чтобы ты понимала, Перси, — картинно вздохнул Оливер. — Когда в твоей жизни появляется седьмой Уизли, начинаешь верить во что угодно.       Я пожала плечами, но не успела придумать ответ. Шляпа сегодня не была многословной, и распределение уже началось. Кудрявое восторженное недоразумение, как я и ожидала, оказалось Колином Криви. Он был первым, кто присоединился к гриффиндорскому столу сегодня, и, к своему счастью, занял место рядом с Гарри.       В этом году я не стала садиться рядом с первокурсниками. Хотела дать им время осмотреться и накопить вопросы, а еще — хорошенько поужинать.       Очередь Луны стремительно приближалась. У меня не было сомнений в том, куда она попадет, а робкая надежда таяла с каждой секундой. По правде говоря, для Луны Лавгуд не существовало правильного факультета в Хогвартсе. Ее можно было распределить сразу во взрослую жизнь, — ту, в которой ее видел отец, — и она бы там не потерялась. За столом Рейвенкло ее приняли довольно прохладно, но Пенни, которую я предупредила еще в поезде, пообещала, что присмотрит за ней. От этого было спокойнее.       Джинни осталась одна, неестественно прямая, она явно старалась копировать манеру Молли держаться на людях. Получалось плохо, но ей можно было это простить. Она переживала, потому что, несмотря на свою прямолинейность, отлично подходила не только для Гриффиндора.       По правде говоря, из всех Уизли Гриффиндору на сто процентов подходили только Чарли и Рон.       Интриганка (пусть пока еще маленькая) Джинни, хитрая, слегка эгоистичная, но привязанная к семье, способная создавать с другими очень прочные связи, бросала на стол Слизерина такие частые взгляды, что, судя по всему, это стало причиной того, что она провела под шляпой гораздо больше времени, чем другие первокурсники.       В любом случае факультет не имел значения, но, когда Джинни села за наш стол, я почувствовала благодарность по отношению к какой-то астральной силе, которая только что пресекла возможный виток проблем.       У меня было стойкое подозрение, что я и так представляю далеко не все.

* * *

      — Первокурсники, задержитесь на пару минут, — сказала я, как только оказалась в гостиной.       Первое сентября в этом году выпало на вторник, а это означало, что впереди ждала короткая и, как я надеялась, легкая учебная неделя. После отказа от истории магии и астрономии у меня оставалось всего семь предметов, и я надеялась, что они будут распределены равномерно. Хотя бы на этом курсе.       Я не стала отказываться от маггловедения, но не столько из-за традиций Уизли, сколько из-за хитрой мысли пойти легким путем и взять по нему проект на следующий год. Особенно если не получится спрятаться за Джеммой, когда будут назначать старосту школы.       Первокурсников на Гриффиндоре в этом году было всего восемь. С одной стороны, будет легче запомнить их всех сразу, а с другой — я ожидала, что послевоенный демографический бум аукнется в этом году, поэтому подготовилась к худшему, и колокольчиков в моем кармане хватило бы на пару десятков испуганных детей.       — Меня зовут Перси Уизли, — представилась я и махнула рукой в сторону Стивенсона, который безучастно подпирал плечом стену рядом с лестницей в спальни мальчиков. — А это — Роджер Стивенсон. Он не всегда такой мрачный тип, только когда делает вид, что не любит детей. Мы — старосты факультета Гриффиндор, и к нам вы можете обращаться по любому вопросу.       Стивенсон закатил глаза. Пока что он выглядел отдохнувшим и довольно воодушевленным. Он практически не вырос за лето (но я предпочитала не говорить ему, что мне нравится эта константа — он был единственным, кто почти не изменился), но его голос довольно сильно огрубел, и младшие курсы вздрогнули почти полным составом, когда он очень громко объявил пароль у портрета.       Я рассудила, что зато теперь никто не застрянет у Полной Дамы из-за своей рассеянности.       В этом году мы со Стивенсоном не делили курсы между собой, потому что уже через пару месяцев это будет бессмысленно. Только немного поделили обязанности, как плохой и хороший коп. Плохой коп будет отвечать за дисциплину, а хороший — за успеваемость.       Но так или иначе придется иногда меняться ролями.       — У меня есть вопросы.       Колин Криви был похож на маленького бодрого сычика и, я уверена, успел очаровать весь факультет своим активным, но молчаливым восторгом. Даже подозревала, что его и правда придется расколдовывать, пусть и не видела ничьей магии, но, похоже, он просто ждал подходящего момента.       — Хорошо, — кивнула я. — Много?       Колин активно закивал. В отличие от других он совсем не выглядел уставшим, и я подозревала, что обсуждение всех вопросов могло затянуться на остаток ночи. Даже немного позавидовала его энтузиазму.       — Тогда напиши список, — решила я, постаравшись улыбнуться как можно более ободряюще. — И мы будем разбирать их каждый вечер после занятий, идет?       Он закивал еще более радостно, и я начала подозревать, что с каждым днем список вопросов будет расти, и среди них будут те, на которые я не смогу ответить сразу. Но Колин Криви был одним из немногих жизнерадостных и активных элементов этого дня, и, глядя на него, я чувствовала, как мрачное настроение постепенно отступает. Это дорогого стоило, потому что сегодня атмосфера за гриффиндорским столом (обычно самым шумным) была немного унылой.       — Последний момент, и я отпущу вас спать, — сказала я, доставая из кармана колокольчики и снимая с них заклинание тишины, которое наложила, чтобы не звенеть на весь большой зал. — Первый месяц наш факультетский призрак, сэр Николас, будет провожать вас на занятия и показывать школу. Но если вы отстанете и заблудитесь, столкнетесь с неприятностями и вам станет страшно, вы можете позвать меня, я вас найду. Вам не обязательно ими пользоваться, просто носите с собой. На всякий случай.       Заколдовать колокольчики таким образом, чтобы имя звонившего отражалось на простом металлическом браслете (мы перебрали все варианты оповещений и сошлись на том, что он будет нагреваться, правда, при первых испытаниях я чуть не получила ожоги), который я планировала надеть завтра утром, оказалось для Артура делом нескольких минут. Мне оставалось только нанести сами имена простым заклинанием.       В вещах Джинни не было дневника. Я проверила все покупки семьи Уизли, когда вызвалась помочь Молли разобрать их из ее бездонной сумки. Но Люциус Малфой был на платформе, поэтому при желании мог подсунуть эту гадость кому угодно, в том числе и ей, когда мы все могли синхронно отвернуться. Я знала, что Джинни позовет меня, если произойдет что-то, что ее напугает. И мне было важно найти ее именно в этот момент.       Оставался еще Колин, радостная птичка, больше восторженный, чем раздражающий. Я знала, что у меня не получится спасти абсолютно всех (если честно, поначалу я мало волновалась о ком-то, кроме Джинни, но она не согласилась бы выделяться среди других за счет возможности связаться со мной в любой момент), но от мысли, что он пропустит полгода своей активной жизни, полной новых впечатлений, теперь стало не по себе. И оставлять первокурсников без присмотра в школе, по которой скоро начнет свободно ползать василиск, мне не хотелось.       У Джинни уже две недели как был свой колокольчик. Как и у Рона, но он сразу сказал, что отдаст его Гермионе (и я очень на это рассчитывала). Я знала, что она не будет пользоваться им ради собственной безопасности. Зато не станет думать, когда речь зайдет о других.       В идеале нужно было просто найти дневник (маленькую иголку в стоге сена), и тогда никто не пострадает. Особенно кто-то из самых рыжих в этой школе.       Я проводила девочек в их спальню и вернулась к себе. Здесь ничего не изменилось, а от постельного белья по-прежнему пахло цитрусами.       Спать не хотелось. Я долго и обстоятельно раскладывала вещи, заново привыкая к тому, что буду жить здесь следующие десять месяцев. Выложила из сундука цербера, пристроила его рядом с подушкой, вернула на стол семейное фото, шкатулку с памятью Перси, обломок стены и черепушку дракона. Достала дневники, конспекты и учебники, расставила их на небольшой книжной полке, висевшей над столом. Скинула мантию и натянула прошлогодний рождественский свитер от Молли, чтобы почувствовать себя дома.       Аид спал на своем насесте и даже не шевельнулся, сколько бы я ни проходила мимо. Он был еще обижен на меня, потому что вторую половину августа ему приходилось часто делить спинку моей кровати с гиперобщительной Данаей. Он все еще не переносил чужих сов и со снисхождением относился только к Стрелке (похоже, считал ее больше мертвой, чем живой). Погладив его по голове, я достала пергамент, чернила и перья и со вздохом села за стол.       Уже через несколько секунд в моем списке подозреваемых появилось первое имя.       Гилдерой Локхарт.

* * *

      — Продвинутый курс зельеварения подразумевает работу с хрупкими или взрывоопасными ингредиентами. То, что некоторые из вас каким-то чудом получили проходной балл в прошлом году, не означает, что я сразу допущу вас к работе со сложными зельями.       Профессор Снейп однозначно использовал оба окклюментивных щита, но либо его недовольство было настолько сильным, что просачивалось наружу несмотря на принятые меры, либо оно служило щитом само по себе. Я больше склонялась ко второму варианту, особенно когда на последней фразе его взгляд задержался на мне.       Шпилька не задела меня, несмотря на то что «какое-то чудо» было результатом года бесконечной учебы. Я была одной из десяти человек, допущенных к продвинутому курсу зельеварения, но не питала иллюзий по этому поводу. Как и по поводу расписания, в котором было всего два сложных дня в неделю — среда и четверг. По каждому предмету был только один сдвоенный урок в неделю, но вчерашний день доказал, что все оставшееся время придется проводить в море новых знаний.       Оставалось только плавать в нем, а не тонуть.       Шестой курс будет сложнее пятого. А седьмой — сложнее шестого. Больше теории, больше практики. Больше магии.       — Технику безопасности, таблицу совместимости и теорию, которую я дам сегодня, знать к следующей пятнице. Сложность зелий, которые вы будете готовить во второй половине года, напрямую будет зависеть от ваших результатов в первом семестре. Те, кто идеально усвоит материал за неделю, получат доступ в учебную лабораторию во внеурочное время.       Доступ в лабораторию означал, что можно будет варить сложные зелья для собственных нужд под присмотром кого-нибудь из старост школы (если они посещали продвинутый курс) или одобренных профессором Снейпом семикурсников. Это был очень полезный бонус, потому что можно было не только ненавязчиво пополнить домашнюю аптечку, но и, скинувшись с другими на дорогие ингредиенты, сделать что-нибудь сложное и интересное.       Например, по светлым идеям Фреда и Джорджа.       Профессор Снейп бросал очередной вызов, и я, как и в прошлом году, добровольно велась на слабо. Я планировала потратить эти выходные на трансфигурацию и чары, потому что вчера профессор МакГонагалл выдала всем километровый список дополнительной литературы, а профессор Флитвик недвусмысленно намекнул, что практика невербальных заклятий начнется уже со следующей недели, но зельеварение, как вишенка на торте, замыкавшее учебную неделю после обеда в пятницу, их немного подвинет. Как я надеялась, в первый и последний раз в этом году.       Расположения профессора Снейпа вряд ли можно было добиться успехами в учебе, но я могла хотя бы попытаться. В конце концов, мне нужно, чтобы он не выгнал меня из своего кабинета, если я заявлюсь без приглашения, а дал хотя бы тридцать секунд на то, чтобы объясниться. Как бы это ни выглядело со стороны.       Я покосилась на Джемму, которая сидела рядом со мной. Почти все уроки в этом году у нас проходили в паре с Рейвенкло, и из общих уроков со Слизерином в моем расписании были только руны и зелья, и то потому, что в силу малочисленности на них были студенты со всего потока. Первые две-три недели она будет проводить в гостиной все свое время, присматривая за первокурсниками, поэтому у нас не получится нормально поговорить.       Она выглядела лучше и уже не была такой подавленной, но я подозревала, что Хогвартс скорее позволил ей уйти от проблем, а не решить их.       Хогвартс был убежищем для многих детей на протяжении сотен лет. Я находила это одновременно и печальным, и дающим какую-то надежду. Для меня Хогвартс не стал вторым домом (наверное, потому что вторым — и основным — стала Нора), но я ощущала его как хорошего друга, с которым приятно было проводить время.       Но любое время заканчивалось рано или поздно, и какими бы веселыми ни были дни, часы или месяцы, неизбежно наступал момент возвращаться домой — по-настоящему сладкий и вдохновляющий.       — За лето вы разучились воспринимать серьезно тонкую науку зельеварения, мисс Уизли?       — Нет, сэр, — бодро ответила я, стерев с лица улыбку, которая неизбежно появлялась каждый раз, когда я думала о доме. Но вряд ли это объяснение не будет стоить мне полсотни баллов, которых мой факультет еще не успел заработать за два дня. — Просто рада быть здесь, сэр.       Профессор Снейп проецировал ненависть к своей жизни на ненависть к преподаванию. Это особенно ощущалось в такие моменты, когда вместо ожидаемого страха и трепета перед предстоящими проблемами он получал непрошибаемо слабоумные реакции, как моя.       — И, разумеется, вы будете рады посвятить моему предмету все свободное время, которого у вас, судя по всему, снова много?       Пенни, сидевшая за соседней через проход партой, посмотрела на меня так, будто впервые в жизни усомнилась в том, что правильно выбирает друзей. Она едва сдерживала улыбку, потому что в прошлом году я пересказывала ей этот эпизод в лицах и красках, и поэтому мне было вдвойне тяжелее не улыбаться.       Я представляла, как Хогвартс за моей спиной гадко хихикает, как будто, как и профессор Снейп, получает ни с чем не сравнимое удовольствие, наблюдая за тем, как другие сами загоняют себя в болото.       — Разумеется, сэр, — по-прежнему бодро сказала я, примерно представляя, что за этим последует.       Вот теперь уже точно минус первые школьные выходные на шестом курсе Перси Уизли. 2.6       — Прямо сейчас вы все бесполезны. Бездарны и бесполезны.       В пользу Хогвартса стоило сказать, что студенты выпускались отсюда более-менее подготовленными ко взрослой жизни. Деканы по градации представляли собой едва ли не весь спектр людей, которых предстояло встретить после окончания школы.       Улыбчивая и добродушная профессор Спраут щедро раздавала баллы, шла навстречу, готова была до бесконечности объяснять один и тот же материал и всегда трепетно следила за безопасностью каждого ученика на своих уроках (и все это — зачастую не отвлекаясь от того, чтобы удерживать какой-нибудь буйный кустик одной рукой). Профессор Флитвик был кем-то вроде белого кролика, только не спешил, провожая в страну чудес каждого желающего. Его уроки были по-настоящему сложными, но по итогу не оставалось ни одного студента, который не усваивал бы материал рано или поздно (правда, при всем восхищении я не забывала, что деканы были по большей части в курсе того, как живут их факультеты, и он не мог не знать о совершенно дурацкой травле некоторых учеников, но ничего с этим не делал). Профессор МакГонагалл относилась к студентам без снисхождения, выставляя для всех одинаково высокую планку с первого курса. Она была очень строгой и требовала ровно столь же много, сколько и давала. И обратиться к ней с проблемой эмоционального характера было на порядок тяжелее, чем с каким-то административным вопросом (но при этом я готова была поставить собственную голову на то, что она понимала абсолютно все шутки, которые иногда проскальзывали на уроках или факультетских собраниях, и часто переводила тему только для того, чтобы спрятать улыбку).       Профессор Снейп…       Профессор Снейп, пожалуй, был генералом, финальным боссом подготовки ко взрослой жизни, в которой не будет пощады и защиты со стороны тех, кто старше и опытнее. Кто-то выдыхал с облегчением, когда после пятого курса больше не требовалось посещать его уроки. Кто-то, у кого вырабатывалась стойкость по отношению к любым неприятным замечаниям, в дальнейшем наверняка не раз вспоминал его с благодарностью. Но при всем при этом, если кому-то из преподавателей придется отдать жизнь за студента, профессор Снейп будет первым в очереди и шагнет в пекло без колебаний. Как в прошлом году.       Поэтому услышать что-то подобное не от него было немного удивительно. Но в целом довольно терпимо, потому что никто не обещал мягкого и трепетного отношения. Не в Хогвартсе.       Профессор Локхарт претендовал на то, чтобы стать самым неоднозначным преподавателем — правда, больше для меня, потому что книжный образ самовлюбленного болвана никак не перебивался. Ко вторнику на ЗОТИ успели сходить почти все, а некоторые еще и по два раза, и у каждого курса сложилось разное впечатление. Первокурсники (особенно Колин) были от него в полном восторге, потому что их уроки проходили больше в игровой форме. Теория щедро разбавлялась увлекательными историями, поэтому какой-то базовый материал усваивался очень легко, особенно на ассоциациях.       Второкурсники, успевшие познакомиться с профессором Квиреллом в прошлом году, пока относились к кому-то, кто не заикался по три раза на одном слове, с легким недоверием. Но вчера я наблюдала поразительное единодушие между девочками в гостиной Гриффиндора: по поводу того, что профессор Локхарт, каким бы преподавателем он ни оказался, красавчиком быть не перестанет.       Первые уроки у третьих курсов прошли на опушке запретного леса, потому что там как раз завелась подходящая для изучения по программе опасная тварь.       Четвертому курсу профессор Локхарт пообещал, что весь первый семестр будет посвящен основам дуэлинга. Фред и Джордж были от этого в восторге, потому что, давая теорию, он упомянул несколько полезных, но малоизвестных заклинаний-подлянок (услышав об этом в воскресенье утром, мы со Стивенсоном, не сговариваясь, на всякий случай отправились в библиотеку искать контрзаклятия).       Пятые курсы вышли с первых уроков, мысленно сгибаясь под тонной домашнего задания. Помимо множества эссе по общему материалу профессор Локхарт обещал им маленькие контрольные по темам прошлых курсов на каждом занятии, чтобы не откладывать подготовку к СОВ.       Что ждет нас, я так и не поняла. Первый урок у шестого курса Слизерина и Хаффлпаффа был вчера, и вечером Джемма написала только «ничего нового».       Судя по всему, ничего нового для тех, чей декан — профессор Снейп.       — Считается, что студент Хогвартса, закончивший пять курсов, вполне способен за себя постоять, — продолжил профессор Локхарт, обводя кабинет безразличным взглядом (к слову, тот факт, что здесь не было ни одного его портрета, давал ему плюс тридцать к адекватности; мне было несложно начать считать его хорошим преподавателем, но я не могла перестать его подозревать). — Ваша программа за прошлый год была составлена абсолютно отвратительно и по какой-то причине включала в себя только защиту, а не нападение. Тем не менее никто не запрещал вам учиться самостоятельно, и если у вас нет никаких представлений об атакующих заклинаниях — это только ваша вина.       Сегодня профессор Локхарт был одет в бежевый костюм, поверх которого небрежно накинул черную мантию. Он выглядел безукоризненно, но довольно быстро стал придерживаться еще более сдержанных цветов в одежде: либо понимал, что не выделится на фоне профессора Дамблдора, либо ему нравилось дразнить профессора Снейпа, который с каждым завтраком выглядел все мрачнее от его улыбок и нарочито дружелюбного тона, за счет маленьких сходств и просто гигантских различий. Профессор Локхарт выпустился одиннадцать лет назад, а значит, помнил профессора Снейпа и как студента, и как преподавателя. И, похоже, наслаждался возможностью за что-то ему отомстить.       А еще — магия профессора Локхарта была нежно-розовой. Даже притом что я убеждала себя, что это никак не влияет на личность волшебника, мне было тяжело воспринимать его полностью серьезно после того, как я ее увидела.       — Обучение на шестом и седьмом курсах подразумевает, что вы будете использовать только невербальную магию. На ваших уроках я не буду добавлять баллы. Я буду только снимать их с тех, кто не справляется — то есть с тех, кто не уделил достаточно внимания домашним заданиям. Вашей задачей будет демонстрировать мне одно любое невербальное атакующее заклинание раз в две недели. Сложность остается на ваше усмотрение, как и общая теория по ним. Вы можете начинать с самых простых, я не буду придираться до тех пор, пока вы не перестанете расти в этом направлении.       Обучение после пятого курса было больше похоже на самообразование под присмотром компетентных людей, поэтому никто особенно не удивился. Но я сомневалась в том, что несколько десятков учеников, самостоятельно практикующих боевые заклинания — это отличная идея. Больше было похоже на естественный отбор: выживет тот, кому повезет, если из-за неправильно произнесенной формулы не случится ничего.       Практиковаться в одиночку точно не стоило.       — Это не означает, что вы можете позволить себе забывать про щитовые чары. Каждый, кто к следующему занятию не сможет справиться с моим заклинанием невербально, потеряет двадцать баллов.       А вот и минус вторые выходные Перси Уизли.       Но никто не обещал, что будет легко.

* * *

      — У тебя все хорошо, Перси? — обеспокоенно спросила Пенни, осторожно прикоснувшись к моему плечу.       Я вздрогнула и отвлеклась от своих мыслей. У меня перед глазами стоял рунический перевод текста, над которым я провела остаток вторника. Я не чувствовала усталости; в какой-то момент начало казаться, что я вообще ничего не чувствую, потому что информации, которая поместилась в мою голову за прошедшие дни, хватило бы на маленькую книжную полку, и я боялась, что какой-нибудь внутренний диссонанс просто выбьет ее и оставит на ее месте пустоту.       — Стоило уйти из Хогвартса после пятого курса, — иронично отозвалась я. — Не пришлось бы чувствовать себя фаршированным овощем.       За прошедшую неделю Джемма стала моим героем: в отличие от нас с Пенни она не отказалась ни от одного предмета и успевала абсолютно все, в том числе и периодически сидеть с первокурсниками по ночам.       Но она уже начинала клевать носом за завтраком, как и половина нашего факультета. Фред и Джордж доводили свою игру до ума с первой пробной партией веритасерума, и в придумывании вопросов для «правды» и заданий для «действий» участвовали практически все. Количество карточек в коробке росло в геометрической прогрессии, и я подозревала, что среди них не было повторяющихся.       Увидев, что у карточек появился возрастной ценз, я пообещала, что прокляну любого, кто попытается заставить меня играть.       — А по-моему, это здорово, — не согласилась со мной Пенни, устало потянувшись и бросив взгляд на разложенную между нами карту. Сегодня было ее второе патрулирование в этом году, и я шла сюда с огромным удовольствием, потому что скучала, несмотря на то что видела ее на занятиях каждый день. — Каждое домашнее задание похоже на исследование. Только, — она внезапно помрачнела и стала серьезнее, — мне не нравится профессор Локхарт.       Мы сидели на одном из широких подоконников на шестом этаже. Подоконники открыла для меня Пенни: они, как и стены в Хогвартсе, почти всегда были теплыми, а щели в окнах затыкались простыми заклинаниями. Меньше чем за неделю у меня уже появился свой любимый — на четвертом этаже, в небольшом тупике рядом с библиотекой. Вид на гремучую иву был так себе, но зато туда, судя по слою пыли, не добирались даже эльфы.       Мой факультет был настолько рад меня видеть, что временами у меня появлялась потребность немного побыть в полном одиночестве.       — Ты даже не представляешь, сколько людей были бы счастливы от тебя это услышать, — фыркнула я.       Пенни была одной из самых красивых девушек в школе. Точнее, она была из того типа людей, которых нельзя было не назвать красивыми — как субъективно, так и объективно. Ее популярность росла, и если в прошлом году мало кто показывал свою симпатию открыто, то в этом все потихоньку превращалось в снежный ком.       Несмотря на то, что с начала учебы прошло совсем немного времени.       Пенни никто не нравился. Ей нравилось учиться и дружить со мной (и, как я подозревала, с Джеммой, но они по-прежнему ничего мне не рассказывали). И перспектива отшивать кого-то раз в неделю ее не радовала.       — У нас он много кому не нравится, — бросив на меня возмущенный взгляд, продолжила Пенни. — Из-за того, что системный подход он применяет только к пятому курсу.       — А по-моему, это здорово, — передразнила ее я и рассмеялась, получив еще более возмущенный хлопок по ноге. Пенни очень забавно — и больше в шутку — злилась. — Но я бы не отказалась, если бы мы начали готовиться вместе. Мне кажется, невербальная магия — это не мое, если жизни не угрожает прямая опасность.       Пенни уткнулась виском в оконное стекло и посмотрела на меня очень внимательно. Ее лицу шли абсолютно все выражения, но внимательный взгляд иногда немного пугал, настолько бездонными казались в этот момент ее глаза.       Я была уверена, что если кто-то разозлит Пенни по-настоящему, то Хогвартс не досчитается пары десятков стен и как минимум одной башни. Если Фарли была похожа на падающую звезду, то Пенни временами напоминала феникса. Чистая и вечная, но безжалостная к тем, кого считает опасным.       Жаль только, что не может смотреть в глаза василиску без угрозы для жизни.       — Уверена, — серьезно начала она, — что тебе нужна именно моя помощь, Перси?       — Уверена, — беззаботно отозвалась я. — У нас с тобой одинаковый подход к магии. Если я пойму, как ты это делаешь, мне будет легче.       — Хорошо, — Пенни коротко улыбнулась, но ее взгляд остался внимательным. — Ты же помнишь, что можешь вылить на меня океан?       — Да, — кивнула я и, не удержавшись, погладила ее по волосам. — Но пока даже лужа не наберется. Не волнуйся. Все в порядке.       Судя по лицу Пенни, она мне не поверила.       А я себе — очень даже.       — Лучше скажи, — со вздохом начала я. — У вас на факультете никто не ведет себя странно? Или не так, как в прошлом году.       — Майлз, — без раздумий проворчала Пенни. — У него мания величия.       В прошлом году Майлз и правда был довольно тихим и мало говорил на общих собраниях, оставляя нишу харизмы Стивенсону. Но вряд ли, конечно, его могла раскрыть тетрадка с куском души Волдеморта — он вел себя по-другому еще в поезде. Как будто репетировал новую роль все лето, чтобы выступить с успехом и вжиться в нее сразу после этого.       — Почему ты спрашиваешь? Что-то важное происходит?       Я любила — и одновременно недолюбливала — в Пенни эту черту задавать четкие вопросы, на которые нельзя было ответить без львиной доли правды. Благодаря этому она оставалась другом, которому я с самого начала лгала меньше всего.       Как-то так получилось.       — Я расскажу тебе, — пообещала я, хотя пока еще не знала, что именно буду рассказывать. Но в любом случае мне будет нужно с кем-то поделиться. — Немного позже. Нужно кое-что проверить.       До Хэллоуина оставалось почти два месяца.       Но я была уверена, что они пролетят незаметно.

* * *

      Индивидуальная работа по зельеварению была дана мне с несколькими целями: отучить улыбаться, заставить пожалеть, что я родилась, и вынудить стать живым предупреждением всем гриффиндорцам, что им нечего делать на продвинутом курсе у профессора, который ненавидит сам факт их существования.       В этот раз она снова была связана с ингредиентами — три фута о сравнении ядов, распространенных на разных континентах. Большую часть черновиков для эссе я писала прямо в запретной секции, потому что не знала, какая книга может понадобиться мне следующей. Это было увлекательно, но в целом довольно бесполезно: судя по последнему выпуску «Вестника Зельеварения», который я пролистала мимоходом, через три года откроется множество легальных каналов по поставке ингредиентов, что существенно снизит их цену. Большинство зелий перестанет быть локальными или баснословно дорогими.       Но у этой работы был и существенный плюс: я довольно быстро влилась в прошлогодний ритм и научилась распределять свое время таким образом, чтобы не застревать в библиотеке после ужина.       Потому что после ужина был Колин и его дикорастущий список вопросов. На некоторые мы иногда пытались ответить всем факультетом.       Я надеялась, что у него не будет тотального увлечения Гарри, но, оказалось, Колин просто набирался смелости, чтобы ему об этом сказать. И, как истинный гриффиндорец, набрался довольно быстро, и теперь у них с Джинни был свой фан-клуб на двоих. Гарри, который привык к определенному уровню внимания в прошлом году, слегка опешил от того, что благодаря одному активному ребенку этот уровень возрос буквально вдвое, и старался проводить время в любом месте, кроме гостиной. Я его почти не видела, несмотря на то что и Рон, и Гермиона были в гостиной регулярно.       В этом году Оливеру не приходилось вытаскивать меня из библиотеки на завтрак, обед и ужин. Я приходила на них сама, чтобы понаблюдать за людьми в непринужденной обстановке, и поэтому ему нужно было напоминать только о том, чтобы я не забывала поесть.       — Только не говори, что получила свой драгоценный доступ, — проворчал Оливер, подвинувшись, чтобы я смогла сесть. Сегодня за столом Гриффиндора в честь вечера пятницы царил какой-то ажиотаж, и все сидели вперемешку. — Хочешь превратиться в котел?       — Вижу, как ты рад за меня, — вяло огрызнулась я. Доступ в учебную лабораторию сегодня получила вся группа (я подозревала, что на это и был расчет), а мое эссе вернулось с жирным «у» в правом верхнем углу в конце урока. Похоже, свою следующую «п» по зельям я получу только на ЖАБА. Если доживу.       — Я беспокоюсь за тебя, Перси.       У Оливера не было чувства такта и понятий о личном пространстве. Он замечал гораздо больше, чем показывал, но в том, что касалось его личных эмоций, иногда напоминал старый высохший пень (я верила, что у пней тоже были чувства, просто они не умели осознавать их вовремя или выражать словами). «Я беспокоюсь за тебя» с его стороны было целым социальным подвигом.       — Я знаю, Оливер, — мгновенно смягчившись, сказала я.       Я отлично справилась с теорией на этой неделе, но у меня был полный провал с практикой. Я была единственной, кто получил дополнительное задание на чарах (потому что у всех остальных были какие-то подвижки, пусть и скромные), — профессор Флитвик предпочитал не отнимать баллы у последних неудачников, а нагружал дополнительной работой, и зачастую это и правда помогало, — но с трансфигурацией мне так не повезло.       И дело было не в том, что я не успевала заниматься.       Я не понимала, как это должно работать, и ни в одной книге не было четкого описания. Недостаточно было произносить заклинание про себя, как недостаточно было одной словесной формулы и взмаха палочки для магии в принципе.       Создавалось впечатление, что без слов у меня не хватало воли сформировать магию внутри себя и направить ее в нужное русло. Как будто я десять лет каждое утро ходила по одному и тому же маршруту, а на одиннадцатый меня развернули и отправили в другую сторону.       Туда, где находился непроглядный темный лес.       Я не унывала, потому что все мои однокурсники пользовались магией как минимум на четыре года дольше. Какая-то интуитивная доля понимания у них уже была. Я понимала, что найду ее рано или поздно, как минимум после того как потеряю пару сотен баллов на ЗОТИ с волшебной учебной программой профессора Локхарта, которая называлась «Плывите, сосиски».       — Идем, — заметив, что я доела и больше в себя не впихну, сказал Оливер. — Только Поттера возьму.       — Куда? — тупо переспросила я. — Зачем?       — На поле, Перси, — со вздохом ответил Оливер. — Будем пристально смотреть на Малфоя и оказывать на него давление своим вниманием. И только не говори, что не помнишь, что сегодня отбор.       — Кто бы мне сказал об этом, — проворчала я, но послушно поднялась из-за стола. Вместо того чтобы пойти на поле, я бы с радостью отправилась в кровать, но прогуляться и правда не было лишним. Я выходила из замка только в среду, на урок гербологии, от которой не могла отказаться, потому что на шестом и седьмом курсе выращивались в том числе ингредиенты для зелий, а знание некоторых аспектов было обязательным.       — Разве Флинт не говорил тебе? — рассеянно спросил Оливер, привлекая внимание Гарри и перебрасываясь с ним какими-то жестами. — Чем больше людей сегодня будет, тем лучше.       — В последний раз мы говорили в поезде, — пожала плечами я.       Оливер посмотрел на меня очень странным взглядом.       И впервые с момента нашего знакомства не нашел, что ответить.

* * *

      — Это не слишком жестоко? — неожиданно спросил Гарри, сидевший между мной и Оливером. — Если бы ко мне на отбор пришли все, я бы не справился.       Я чувствовала себя слегка странно, потому что между мной и Оливером никогда никто не влезал, а сегодня как-то само получилось. Мы сидели немного поодаль, на гриффиндорской трибуне, в том месте, с которого в прошлом году я смотрела тренировочный матч между Гриффиндором и Хаффлпаффом. Не хватало Джеммы, но сегодня она была со своими — ради сегодняшнего отбора на поле пришел весь Слизерин.       И все квиддичные команды, за исключением нашей, потому что Оливер взял с собой только Гарри. Посчитав, видимо, что этого будет достаточно. Этого и правда было достаточно — чаще всего Малфой бросал быстрые взгляды именно в нашу сторону.       Но его лицо при этом оставалось непроницаемым.       — В самый раз, — легко отозвался Оливер, — для маленького избалованного придурка.       — Где-то я это уже слышала, — проворчала я. — Про придурка.       Это действительно напоминало эмоциональную казнь. До такой степени, что все остальные кандидаты на место ловца казались обычными декорациями. Создавалось впечатление, что эта сцена создавалась только для Малфоя, маленького, прямого и острого, как игла. Он выделялся на фоне других, как полярная сова.       Хотя в свои злобные двенадцать пока больше напоминал едва оперившегося утенка.       — Зато они прекрасно друг друга понимают, — флегматично заметил Оливер.       «Они».       Флинт тоже был на поле. Он о чем-то говорил, скорее всего, объяснял правила, и делал это довольно тихо, хотя в прошлом году на тренировочных матчах его было слышно практически в любой точке поля (вполне вероятно, что на каникулах они с Оливером играли в «кто кого переорет без магии», или капитанов, не способных вышибить мозги звуковыми волнами, просто не существовало). Хотя те, кто стоял напротив него неподвижно, возможно, еще не успели достаточно напортачить.       Я могла видеть Джемму целых два раза в неделю, в то время как с Флинтом у нас не совпадал ни один предмет. И на этой неделе я была слишком занята, чтобы мы могли хоть как-то пересечься.       С середины прошлого года, не считая каникул, это был самый долгий период, в который мы не говорили.       И я успокаивала себя тем, что так или иначе скучала бы.       — Это необходимо, Поттер, — сказал Оливер, привычным жестом взъерошив Гарри и без того торчавшие во все стороны волосы. — Для таких, как они. Малфой должен понять, что получит место в команде только в том случае, если покажет себя лучше других, и это произойдет не потому, что его отец с начала года давит на Снейпа. Если он не справится сейчас, когда все на него смотрят, то не справится и на матче. Все правильно. Они все через это проходят.       — А Снейп? — угрюмо спросил Гарри. Он очень усиленно боролся с сочувствием, но неприязнь пока не могла это перебить — слишком одиноким выглядел на поле Малфой, несмотря на то что был среди своих. — В прошлом году профессор МакГонагалл не спрашивала, хочешь ли ты, чтобы я был в команде.       — Потому что я доверчивый, — хмыкнул Оливер. — И сговорчивый. Сходи как-нибудь, попробуй сказать Флинту, что все пойдет не так, как он хочет. Я обещаю потом навещать тебя в больничном крыле. Думаю, Снейп не планировал срочно искать нового капитана. Флинт изначально не особо хотел им быть. Это…       — «Скучно и сложно», — закончила за него я.       — Вот именно, — усмехнулся Оливер, но дальше продолжать не стал. В этом не было смысла.       «Скучно и сложно». Но это была одна из немногих вещей, которые нравились Флинту настолько, что он открыто это показывал. Если кто-то собирался идти и говорить ему, что все пойдет не так, как он хочет — что ж, оставалось пожелать им удачи.       Затягивать было нельзя, потому что скоро начнет темнеть. Я не видела, как четыре кандидата — три декорации и Малфой — поднялись в воздух, потому что смотрела на ту фигуру, которая оставалась неподвижной.       Когда становилось совсем сложно, я начинала чувствовать себя так, будто мои внутренности были обмотаны одноцветной гирляндой, которая то затухала от усталости и непрерывной работы головой, то загоралась ярко и интенсивно. Но все, что я делала, так или иначе проходило через призму легкой тоски.       Всю неделю я была везде, кроме тех мест, в которых обычно можно меня найти. И не хотела думать, почему.       — Малфой неплох.       Я вздрогнула, невольно переводя взгляд на «белое пятно». Оливер произнес эти слова тем же самым тоном, которым Флинт в прошлом году сказал «Поттер неплох». Немного фактов, немного уважения и легкий, едва заметный оттенок беспокойства.       Гарри смотрел на Малфоя так, будто видел его впервые. Возможно, так и было, потому что, похоже, хвастовство последнего еще никогда не подтверждалось на сто процентов. В прошлом году он должен был довольно сильно надоесть, рассказывая всем о своем умении держаться на метле.       Но, видимо, много работал ради того, чтобы что-то кому-то доказать.       Сочувствие испарилось: Гарри начал осознавать, что теряет преимущества перед человеком, которого ненавидел, и это должно было его задеть. Он замкнулся, как всегда делал в такие моменты, но Оливер не дал ему окончательно уйти в себя, от души хлопнув по плечу. Он как будто сразу чувствовал, когда кто-то рядом собирался впасть в уныние.       — Не переживай, Поттер. В этом году ты ему не проиграешь.       — А в следующем? — ядовито спросил Гарри, который едва не слетел со скамейки от такой душевной поддержки.       — А это уже зависит от тебя, — пожал плечами Оливер. — Но учти, я не дам тебе расслабиться.       Каким бы «сговорчивым и доверчивым» он ни был, не оставалось другого выхода, кроме как поверить в его слова.       Расслабиться не удастся никому.