Санто-Доминго

      Новое знакомство надолго засело в голове наследника сахарной плантации, и, прибыв домой, он обязательно бы выспросил у Мариты и отца все, что они знали о Сальвадоре Эррера, если бы в тот же вечер, когда Энрике вернулся домой, его матушка не слегла с лихорадкой.       Срочно вызванный доктор долго беседовал с доном Диего наедине, пока Рике старательно успокаивал плачущую Мариту. Оставив множество стеклянных пузырьков на прикроватном столике донны Грасии и несколько листов, исписанных непонятным почерком, на которых были рецепты рекомендованных припарок, доктор пообещал приезжать дважды в день, чтобы следить за состоянием важной пациентки.       Поместье Сантьяго де Ньето погрузилось в атмосферу настороженной беспомощности. Запах лекарств и тихий плач Мариты всегда витал по темным коридорам, богато обставленными китайскими вазами и позолоченной мебелью. Прислуга старалась не попадаться на глаза дону Диего, который был злым и раздражительным, и вздыхала спокойно, когда он отлучался из поместья по делам. Энрике же разрывался между маленькой сестренкой, которая отчаянно боялась потерять мать, и спальней доньи Грасии. В ее комнате всегда были распахнуты окна, однако там было горячо и душно. Горячий воздух с улицы смешивался с жаром, исходившим от ее тела, который не удавалось сбить, несмотря на все микстуры, припарки и обтирания. Доктор, ставший частым гостем в этом доме, лишь растерянно разводил руками, предлагая только ждать, пока организм доньи Грасии не начнет бороться с болезнью.       В один из тяжелых дней, полных беспокойства за мать и сестру, Энрике возвращался в поместье из города, после того как проводил доктора. Тот всю дорогу вновь говорил о воле Господа Бога, на которую и следует уповать в их случае. Послушавшись его совета, дон Диего несколько дней назад приглашал в дом священника, который долго стоял над кроватью матери, а на службе каждый день молились о здоровье жены губернатора взамен на крупную сумму, пожертвованную церкви.       Отдавая лошадь подбежавшему конюху, Энрике заметил странное волнение, царящее среди прислуги. Молодой негр, принимавший скакуна, постоянно оглядывался, словно ожидая, что из-за поворота выскочит очередной всадник, а стайка служанок, переговаривающихся у входа для прислуги, горячо обсуждали некого доктора. Заподозрив худшее, Энрике сломя голову бросился домой. В холле его встретил Хосе — пожилой управляющий, сердце которого билось в один такт с сердцем поместья. Больше сорока лет он безукоризненно управлял фамильным особняком Сантьяго де Ньето, за что был безмерно уважаем как господами, так и прислугой этого дома.       — Матушка в порядке? — пытаясь отдышаться выпалил наследник.       Хосе тут же успокоил Энрике, заверив, что с момента отбытия доктора состояние госпожи ничуть не изменилось. Но следующий вопрос управляющего немало удивил юношу:       — Вы не видели, к поместью не подъезжал всадник?       — Всадник? Мы кого-то ждем? — удивился Энрике.       Хосе достал маленькие карманные часы на цепочке, едва бросил на них взгляд и тут же отправил обратно в карман.       — Доктор с плантации. Мы ждем его уже довольно давно. Думаю, он приедет с минуты на минуту.       «Сальвадор? Но что ему тут делать?» — думал Рике, но не успел он задать этот вопрос, как предупредительный Хосе ответил:       — Сеньорита Марита разбила чашку и сильно порезала ладони. Служанки хотели обработать раны, но девочка заперлась в комнате и говорит, чтобы ее лечил никто иной, как доктор Сальвадор.       Управляющий сочувственно посмотрел на Энрике и поправил очки-половинки с тонкими стеклами:       — Дон Диего понимает, как тяжело приходится малышке, поэтому приказал выполнить ее прихоть. Думаю, врач прибудет с минуты на минуту.       — Она серьезно пострадала? Может стоит снять дверь с петель?       Беспокойство за маленькую сестренку просыпалось с каждым новым словом Хосе. Рике не припоминал, чтобы Мими боялась крови до такой степени, чтобы запираться в комнате и звать докторов. Обычно ей хватало подуть на ранку, приложить к ней платочек и вручить леденец на палочке, чтобы полностью восстановить душевное равновесие.       — Нет-нет, не случилось ничего серьезного. Сеньорита была вместе с Инес, когда разбила чашку и порезалась об осколки. Как только Инес вышла из комнаты, чтобы обработать рану, Марита заперла дверь.       Взбежав по лестнице, Рике быстрым шагом подошел к двери, перед которой выстроились несколько служанок во главе с Инес — молодой девушкой, которую взяли в дом сразу после рождения Мариты. Она была ее няней и ближайшей подругой, которая до сих пор оставалась для маленькой сеньориты одним из самых дорогих людей.       — Откройте же дверь, госпожа, — упрашивала она Мариту. — Я только остановлю кровь, а потом приедет дон Сальвадор и непременно вылечит вашу ручку. Зачем же вы заперлись?       — Уходи, Инес! Я открою только ему, — ответил из-за двери заплаканный голосок.       — Мими, солнышко, что происходит? — ласково спросил Энрике.       Но не дождавшись ответа на свой вопрос, он оставил служанок все так же увещевать сестренку, а сам вновь хотел спуститься вниз, однако столкнулся с отцом, выходившем из комнаты матери.       — Ты уже вернулся?       — Ага. Как мама?       Рике заглянул в приоткрытую дверь. На широкой кровати лежала красивая женщина в белоснежной ночной рубашке, мокрой от пота. Темные влажные волосы разметались по подушке, похожие на расползающихся змей. Женщина мелко вздрагивала и тихо вскрикивала во сне.       — Все так же. Доктор сказал что-нибудь?       Энрике отрицательно махнул головой и сочувственно сжал плечо отца, пытаясь поддержать. За эти дни он постарел на пару лет и сильно похудел. Глубоко привязанный к своей нежной и кроткой супруге, сейчас он как никогда боялся потерять ее.       — Этот доктор с плантации, которого требует Мими, он еще не прибыл? — спросил отец, когда они вместе спускались по лестнице.       — Вы вовремя спросили, сеньор, — ответил Хосе, все так же дожидавшийся их в холле. — Как мне сообщили, он как раз оставляет лошадь посыльного на конюшне.       — Отлично. И, Хосе, не забудь распорядиться, чтобы мне подали коляску — скоро я поеду в город. Эти дуболомы опять ничего не могут без меня. Зачем мне вообще помощники, если меня все равно дергают по каждому пустяку?       Дон Диего, уже много лет занимавший пост губернатора, всегда прилежно исполнял свои обязанности, но не забывал и о том, что он единственный несет эту ношу. Все многочисленные шестеренки бюрократической системы неизменно приравнивались к лентяям и тунеядцам, которые клещами присосались к городскому бюджету.       Дверь распахнулась и на пороге появился Сальвадор. Быстрым шагом невольник пересек холл, остановившись перед мужчинами. Он выглядел встревоженным и уставшим: волосы в дороге растрепал ветер, лицо было сосредоточено и сурово, а рукава рубашки из некрашеной хлопчатой ткани, которые он сейчас подворачивал, были испачканы кровью. За ним в дом вбежал чернокожий юноша из конюшни, протягивая доктору уже знакомый Энрике чемоданчик.       Не тратя время на приветствия и поклоны, Сальвадор обернулся к управляющему:       — Что случилось с сеньоритой?       Беспокойство о маленькой госпоже, проявлявшей к нему такое дружелюбие, открыто читалось на лице врача. Хосе быстро рассказал о маленьком капризе Мариты и предложил подняться к ее комнате.       — Меня вызвали, потому что сеньорита порезала ладонь? — медленно, четко проговаривая каждое слово, спросил Сальвадор.       В этот момент он был настолько же удивлен, насколько зол и раздражен. Его лицо было острым и холодным, однако было видно, что для сохранения спокойствия доктор прикладывает немалые усилия.       — Что ж, думаю, мне нужно увидеть пациентку. — Подхватив чемоданчик, он направился вслед за Хосе, однако обернулся и обратился к хозяину: — дон Диего, вынужден сообщить, что умер один из работников.       Отец недовольно скривился, предчувствуя будущие траты для покупки нового раба.       — Черт возьми, эти свиньи скоро совсем перестанут работать и предпочтут передохнуть. Зачем ты вообще нужен, если все равно допускаешь подобное? И когда это произошло?       Сальвадор задумался и после небольшой паузы ответил:       — Примерно через десять минут. Видите ли, прерванные операции обычно негативно сказываются на здоровье.       Внезапно понимая, чем был занят доктор до того, как посыльный потребовал немедленной явки в поместье хозяина, Энрике ужаснулся цене, которую пришлось заплатить за удовлетворение каприза сестренки. Тихая ненависть, сквозившая во взгляде Сальвадора, не оставляла сомнений, что мужчина также думает именно об этом.       — Сальвадор, — Рике замялся, не зная, что именно ему следует сказать, — мне правда жаль…       — Не сомневаюсь, — отрывисто ответил доктор, не давая наследнику окончить. — А теперь давайте займемся тем, ради чего я и прибыл сюда.       Поднявшись вслед за Хосе и Энрике по лестнице, мужчина жестом отодвинул служанок в сторону и мягко постучал в запертую дверь.       — Сеньорита Марита, разрешите обработать вашу рану?       Тут же послышался скрежет отодвигаемого засова, и из-за двери выскочила Мими, утыкаясь доктору в живот.       — Ты приехал! — неразборчиво выдохнула девочка, крепко обнимая Сальвадора.       Чувствуя неподдельную радость ребенка, тот сразу оттаял и изменился в лице. Крепко сжатые тонкие губы приняли вид некого подобия на скомканную улыбку.       — Как же я мог оставить вас, госпожа, — ласково ответил невольник, легонько дернув Мариту за полурастрепанный хвостик.       Передав чемоданчик в руки Инес, доктор подхватил ребенка на руки и занес в комнату. Посадив ее на мягкий диванчик, обитый голубым бархатом, Сальвадор повернул к себе тонкокостные светлые ладошки.       — Ну и что же случилось с маленькой сеньоритой? Как вы порезали руки? — Марита опасливо покосилась на брата и управляющего, стоящих рядом, и покачала головой. — Так и быть, сохраним ваш секрет, — мягко улыбнулся мужчина и, забрав из рук Инес чемоданчик, принялся обрабатывать неглубокие царапины на нежных ладошках.       Энрике, не понимавший странное поведение сестренки, отослал Хосе и присел за маленький письменный столик, за которым Марита обучалась грамоте, наблюдая за тем, как доктор аккуратно перевязывает руки ребенка. Взяв в руки плюшевого зайца с переливающимися глазами из драгоценного фиолетового шпинеля, на пузике которого поблескивала вышитая серебряными нитками надпись «Марита» — подарок отца на пятые именины, Рике посадил его к себе на колени. Начав делать лапами зайца манящие движения в сторону Мими, он улыбнулся, услышав ее смешок.       — Еджайд, как твоя нога? — не отрываясь от лечения внезапно спросил Сальвадор. Инес, единственная из всех служанок оставшаяся в комнате, благодарно поклонилась, несмотря на то, что мужчина никак не мог этого заметить, и чуть задрала подол платья, показывая перевязанную ступню.       — Мне теперь гораздо лучше, господин… — начала она, но поняв, как обратилась к рабу при Энрике, стушевалась и шагнула назад.       Как только доктор закончил с перевязкой, Марита радостно вскочила с дивана и буркнув неразборчивое: «Я сейчас!» — бросилась вон из комнаты. Сальвадор же достал из чемоданчика маленький бутылек из темного стекла и протянул смущенной женщине.       — Не стоит благодарности. Намажь этим.       Инес с поклоном приняла бутылек и уже собиралась начать разматывать бинты на своей ноге, как наткнулась на взгляд Энрике. Смущенно пробормотав извинения, она выпрямилась и спрятала руки за спину. Сальвадор, молча наблюдавший за этой сценой, устало выдохнул и обратился к юноше.       — Дон Энрике, не будете ли вы против того, что Еджайд сейчас намажет ожог на своей ноге, чтобы у нее не развилась гангрена и она не умерла? Просто я не могу оставить мазь ей, так как остальные мои пациенты останутся без этого лекарства.       Судя по тону, которым была высказана просьба, его раздражала сама мысль о том, что ему приходится задавать подобные вопросы. Робость Инес в присутствии Энрике явно не нравилась ему, но винил он в этом не девушку, а ее господина, сидящего напротив. Получив разрешение, служанка сняла бинты, оголив ступню с покрасневшей кожей, покрытой водянистыми волдырями, и нанесла на нее пахучую мазь. Лицо девушки, искривлявшееся каждый раз, когда ее пальцы касались кожи, говорило о боли, что она испытывала.       — Тебе не стоит больше работать сегодня. Отдохни.       Энрике отвернулся, чтобы не видеть, как Сальвадор заново накладывает девушке на ногу чистую повязку. Закончив и выслушав пламенные благодарности рабыни, он попросил ее последовать совету господина и удалиться для отдыха. Уже у выхода из спальни Мариты, Энрике внезапно окликнул ее.       — Инес, — девушка обернулась, — почему Сальвадор называет тебя Еджайд?       Служанка потупилась и принялась теребить в руках край белого фартука, что так сильно контрастировал с ее темной кожей.       — Потому что это мое настоящее имя, господин. Когда донья Грасия решила взять меня в поместье, чтобы следить за сеньоритой, она подумала, что маленькой госпоже будет сложно выговаривать мое имя.       Имя. Господа отнимают у рабов даже их имена, потому что они могут быть слишком сложными или непонятными. Осталось ли в этих людях хоть что-то человеческого? Как женщина, которая является любящей матерью и нежной женой, может забрать у человека, лишенного свободы, последнее, что он считал своим — имени?       Энрике пораженно молчал, чувствуя вину и стыд, от которого кололо в пятках и потели ладони. Вина за то, что он — Рике, принадлежит к числу этих людей, за то, что в его доме и на его плантациях страдают и умирают другие. Он, погруженный в свои мысли, не заметил, как Инес покинула комнату. И лишь вопрос Сальвадора вернул его к реальности.       — Наверное, забавно прожить с человеком семь лет под одной крышей и узнать, что его зовут совсем не так, как вы привыкли считать, верно?       Не отвечая на это колкое замечание, Рике спросил у доктора:       — А ты? Откуда ты узнал это? Инес сразу представилась тебе другим именем?       Сальвадор хмыкнул, словно удивляясь глупости своего собеседника.       — Инес — испанское имя, а рабы не называют своих детей испанскими именами.       Энрике замолк, понимая, что у всей прислуги, содержавшейся в доме исключительно испанские имена. У каждого из тех, кто готовил еду, убирался, ухаживал за садом или ухаживал за лошадьми было простое испанское имя, которое можно было легко запомнить.       — Хосе сказал, что папа уехал!       Марита забежала в комнату, как маленький солнечный лучик. Как сияющее небесное светило разгоняет тучи, так и девочка рассеяла мрачное настроение, кружившееся в ее спальне среди двух мужчин. Энрике радостно улыбнулся, подзывая сестру. Посадив ее к себе на колени, он осмотрел ее перевязанные руки, погладил встопорщенные пряди волос на маленькой голове и вспомнил то, о чем хотел спросить Мариту еще много дней назад.       — Мими, Сальвадор говорил, что ты навещаешь его на плантации. Это правда?       Девочка насупилась, рассматривая пол. Она соскочила с колен брата и словно невзначай встала чуть ближе к Сальвадору. Марита водила ножкой по интересным узорам древесины на паркете, игнорируя неудобный вопрос.       — Ты знаешь, что папа запрещает тебе находится на плантации, — сурово продолжил Рике, — но если ты все расскажешь мне, то я ничего ему не расскажу.       Сестренка с надеждой посмотрела на брата, а потом перевела взгляд на Сальвадора. Тот легонько кивнул ей, что не укрылось от внимания Энрике.       — Я знаю, что мне нельзя бывать там, но я же совсем немного, да? Инес отвозит меня туда, когда говорит матушке, что мы идем на прогулку вдоль пляжа. Я знаю, что обманывать нехорошо, но не наказывай Инес, хорошо? Я сама очень просила ее, а он она сначала не хотела меня везти. Она хорошая!       Марита уже давно держала Энрике за руку, преданно заглядывая в глаза, прекрасно зная, что брат не сможет ей отказать. Юноша лишь печально кивнул, соглашаясь с Мими и признавая свое полное бессилие перед этим маленьким очаровательным ребенком.       — А что насчет сегодняшних капризов? Я прекрасно знаю, что ты не боишься тех царапин, что у тебя на руке. Но ты устроила целый концерт, чтобы вызвали Сальвадора. Зачем это тебе, маленькая актриска?       Веселость, всегда плескавшаяся в девочке бурным ручьем, внезапно утихла. Вместо этого ее губы задрожали, искривляясь в печальную гримасу, а в глазах появились слезы.       — Из-за мамы, — еле слышно прошептала она.       — Ох, Мими…       Энрике присел рядом, обнимая сестру. Он не мог винить ее в том, что она боится потерять мать, ведь он и сам чувствовал этот страх каждую секунду с тех пор, как доктор на вопросы о выздоровлении госпожи начал лишь бессильно пожимать плечами.       — Извините, что прерываю, но что-то случилось с доньей Грасией? — недоуменно спросил молчавший все это время Сальвадор.       — Матушка слегла с горячкой и, несмотря на все старания врача, не идет на поправку. Говорят, что нам остается только молиться.       — Неправда, — перебила Мими. — Сал очень хороший доктор, но папа не разрешил бы ему лечить матушку. Я узнала, что папа собирается уезжать и специально разбила чашку. Рике, пожалуйста, пусть Сальвадор поможет ей!       — Сеньорита, конечно, я признателен вам за то, что вы так высоко цените мое врачебное искусство, но я не думаю, что могу тягаться с лучшим доктором Санто-Доминго, а я уверен, что ваш отец выбрал именно…       — Конечно, — кивнул Энрике, не давая Сальвадору закончить, — конечно, пусть он попробует.       Марита благодарно повисла у брата на шее, смахивая со щек слезы. Потом, не давая доктору опомниться, тут же схватила его за руку и потянула к выходу из комнаты. Едва успев схватить свой чемоданчик, Сальвадор покорно последовал за маленькой госпожой. Стоя перед тяжелой дверью из красного дерева, Рике чувствовал противную робость. Такая робость возникает, когда держишь в руках дорогую треснувшую антикварную вазу стоимостью в целое состояние. Боязнь сломать, разбить, навредить еще больше, терзала сердце юного господина. Вдруг Сальвадор лишь ухудшит состояние матери? Что если в следующий раз, когда он заглянет в эту дверь, навстречу ему не ринется горячий воздух, нагретый жаром ее тела? Что если в следующий раз его встретит запах смерти?       Чувствуя нетерпение Мариты, сжимавшей ладонь невольника, и спокойную уверенность доктора, Энрике держал кисть на ручке двери. Растеряно обернувшись, он встретился взглядом с Сальвадором. Тот стоял молча, словно понимая, что сейчас испытывает Рике, не пытаясь подтолкнуть к принятию решения. Его темные глаза, обычно полные презрения и ненависти, сейчас были другими. Возможно, это было сочувствие и принятие. Принятие того, что он — Энрике, обычный человек, а не воплощение колониального зла, который может чувствовать и бояться, любить и страдать от возможности потерять близкого ему человека.       Благодарно кивнув в ответ на это понимание, Рике толкнул дверь. Мими тут же бросилась к кровати и схватила горячую руку матери. Прижавшись к ней лбом, чем вызвала тихий стон у лежащий в забытье женщины, она принялась тихо молиться.       Сальвадор подошел к прикроватному столику, на котором ровными рядами были выстроены бутыльки с лекарствами, выданными доктором, и потянулся к запискам, оставленным в качестве инструкций. Несколько минут он провел за чтением и рассматриванием пузырьков, а после подошел к кровати доньи Грасии. Он долго осматривал ее, вслушиваясь в надсадные хрипы в ее груди, держал пальцы на тонком, почти прозрачном запястье, и вглядывался в беспрестанно бегающие зрачки. Потом вернулся к столику, выдернул надушенную розовой водой страницу из тетради для записей госпожи Сантьяго де Ньето и, чиркнув что-то пером, передал бумагу Энрике.       — В моем арсенале нет столь дорогостоящих средств, но вы легко найдете это в городе. И, — он обернулся обратно к столу и выбрал несколько бутыльков, — больше не давайте донье Грасии это.       Энрике пораженно смотрел на листок, трепетно сжимаемый в пальцах, не веря, что это и есть спасение его матери. Ничего не говоря, он поднял глаза на доктора. Тот, поняв сомнение господина, лишь коротко поклонился, показывая, что полностью выполнил доверенную ему работу.       — Мама будет в порядке, да? Она выздоровеет?       Марита с надеждой посмотрела на доктора, нежно сжимая в своих тонких детских ручках ладонь матери.       — Да, Мими. Я уверен, что все будет хорошо, — ответил Энрике.       Он подошел к сестре и погладил ее непослушные каштановые волосы. Волосы, доставшиеся ей от матери. Он посмотрел на красивое бледное лицо, которое сейчас мало отличалось по цвету от белоснежных подушек, на которых она спала. Но сейчас в его мыслях не было беспокойства или волнения. Рике знал, что теперь все будет хорошо. Услышав движение, он обернулся и встретился взглядом с доктором, который уже собирался покинуть комнату. Он благодарно улыбнулся.       — Спасибо, Сальвадор.       Тот поджал тонкие губы и развернулся, чтобы окончательно покинуть своих господ, однако…       — Пожалуйста, — тихо прозвучало в ответ, прежде чем силуэт доктора скрылся за дверью.