Часть 4. Именины
26 августа 2019 г. в 16:46
Энрике шел по комнатам, уставленным таким количеством свечей, что они превращали ночь в день, и вежливо кивал знакомым мужчинам и дамам. Он был в дорогом черном камзоле, отороченным золотом, что прибыл к нему из самого Парижа и был заказан специально для этого случая. Черные, тщательно завитые волосы едва касались плеч и подчеркивали блеск его молодых глаз. А пышные накрахмаленные рукава блузы были такими белоснежными, что вполне могли соревноваться в сиянии с витыми свечами, вставленными в золотой подсвечник. Однако его внутренний мир вовсе не соответствовал его блистательному внешнему виду. Камзол немного сковывал движения рук, объемные манжеты мешали брать бокалы с шампанским и вином, которые разносила незаметно снующая по поместью прислуга, а приглашенные гости по большей части казались ему противными светскими господами, тиранящими свои семьи и рабов.
Продолжая вежливо улыбаться и кивать, он спустился в большой зал, полный гостей и музыки. Окинув глазами пространство, он заметил матушку, приветственно махавшую ему из центра одной из самых многочисленных компаний.
Донья Грасия сегодня была прекрасна. Темные волосы, собранные в высокую прическу, подчеркивали изящество длинной шеи и белизну кожи, карие глаза искрились весельем и несколькими бокалами шампанского, которые уже выпила госпожа Сантьяго де Ньето. Легкий румянец на щеках говорили о прекрасном самочувствии женщины. Уже неделю она самостоятельно совершала променад в саду и участвовала в конных прогулках со своими подругами. Сегодня же был первый крупный прием, в котором она принимала участие, со времени ее болезни.
Поцеловав руку матери и другим знакомым дамам, Энрике вежливо поклонился неизвестным молодым девушкам. Ожидая, пока мать представит их друг другу, Рике отмечал удивительную красоту сеньорит, судя по поразительному сходству — сестер.
— Энрике, хочу познакомить тебя с Анной-Марией и Исабель Родригес, они дочери дона Карлоса. Ты должен его помнить, как-то раз он приезжал на остров со своей женой.
Энрике смутно припоминал старика в бордовом камзоле, идущего под руку с красивой белокурой женщиной, которая плохо разговаривала по-испански. Больше всего ему запомнился взволнованный отец, пытавшийся показать важному гостю свои владения с лучшей стороны.
— Прекрасные девушки увлекаются рисованием и пением. Сейчас решили совершить небольшое путешествие со своими наставниками и посещают острова. Не правда ли, это потрясающе? Столько авантюризма и заинтересованности во владениях Его Величества, — продолжала расхваливала сестер донья Грасия.
— Рад нашему знакомству, сеньориты. — Энрике поцеловал протянутые ему руки. — Надеюсь, вы приятно проводите время на Санто-Доминго?
— О, просто прекрасно! — Всплеснула ручками Анна-Мария. — Мы очень рады, что вовремя приехали, чтобы насладиться праздниками и ярмарками, устраиваемыми в честь именин господина губернатора. Когда мероприятия устраивают с таким размахом, трудно плохо провести время, да, Исабель?
«О, да, — думал Энрике, — на одном из крупнейших островов-колоний испанской империи действительно трудно плохо провести время, но только если ты дочь одного из приближенных короля. Если спросить кого-то, кто прибыл на остров в душном трюме корабля с кандалами на руках, то они могут дать несколько советов о том, как более разнообразно провести это путешествие».
Несмотря на тихую злость, юноша обменялся с сестрами несколькими учтивыми фразами и уже собирался покинуть их компанию, как матушка вновь окликнула его.
— Рике, какая прекрасная мелодия заиграла. Не хочешь пригласить кого-нибудь на танец?
Прекрасно понимая, что под «кем-нибудь» женщина имеет в виду только что представленных сыну сестер, наследник вновь обернулся к девушкам.
— Отличная идея, матушка! Исабель, не желаете потанцевать со мной? Если вы, конечно, не обещали этот танец кому-нибудь другому? — Юноша был абсолютно уверен, что ни Исабель ни Анна-Мария не пообещают ни один танец никому другому на протяжении всего вечера.
Смутившись, Исабель вложила свою узкую ладошку в голубой перчатке в протянутую руку. Легко, как будто боясь спугнуть свою удачу, она прикасалась к Энрике лишь кончиками своих длинных пальцев, робко взмахивала светлыми, почти прозрачными ресницами и невинно прикусывая пухлую розовую губу. Однако с каждым шагом, с каждым танцевальным па под звуки живой скрипки Рике чувствовал, как девушка менялась, увлекаясь танцем, она забывала следить о маске, что так хорошо была подобрана для сегодняшнего вечера. Она становилась все более пластичной и раскрепощенной, все теснее прижималась к нему грудью, затянутой в тугой корсет, все глубже дышала и стреляла искрящимися глазками. Все шире улыбалась и наклонялась вперед, стремясь мельком показать ложбинку между грудей.
Энрике с улыбкой наблюдал за тем, как девушка хочет показать себя во всей красе. Исабель была прекрасна. И она это знала. Она знала, что ее необычная нордическая внешность будет цеплять взгляд, а тонкие черты лица вызывать восхищенные вздохи поклонников. Это забавляло Рике больше всего: красивые девушки, понимающие, что они достаточно красивые, чтобы не иметь больше ничего. Считающие, что чтобы наиболее выигрышно смотреться на фоне соперниц, им нужно показать лишь свою ошеломляющую внешность, вместо того, чтобы попытаться раскрыть внутренний мир. В то время, как с дурнушками можно поговорить об искусстве и книгах, посмеяться над их колкими шутками или с юмором обсудить заумные темы, в которых ничего не понимал ни один из партнеров, то с красавицами вам не останется ничего, кроме как любоваться ими и изредка говорить комплименты.
Не растрачиваясь на слова, Энрике закончил танец, поблагодарил свою партнершу и проводил ее к сестре. Взяв матушку, стоявшую там же, под локоток, он отвел ее в сторону и заинтересовано спросил:
— Мама, что происходит? Не поведаешь, зачем же мне было танцевать с Исабель? И чем же тебе так приглянулись эти девушки, что ты одариваешь их своим вниманием?
Донья Грасия замялась и, пытаясь расположить к себе сына, взяла его за руку.
— Рике, я понимаю, что ты не хочешь, чтобы я вмешивалась в твою личную жизнь, но тебе уже двадцать! К тому же Анна-Мария и Исабель красавицы, а их отец очень богатый человек. На самом деле, я очень рада, что эти девушки обратили на нашу семью такое внимание! Только представь, какое приданое…
— Нет, мама, — Энрике попытался прервать ее речь, но женщина продолжила.
— И, да, я знаю, что после прошлого раза ты не хочешь думать о помолвке, но ты уже взрослый человек…
Юноша вспыхнул. Потревоженные воспоминания вновь всколыхнулись в нем, поднимая старые обиды и заставляя кулаки сжиматься от злости. Желание исчезнуть, покинуть это торжество, полное лживых женщин и подлых мужчин, стало так сильно, что, наплевав на такт и вежливость, он мягко взял мать за плечи и, жестко и сурово глядя в глаза, прошептал:
— Я сказал прекрати. Я больше ни слова не хочу слышать о помолвке, Луизе или черт знает, о чем еще. Я говорил, что мы закрыли эту тему еще три года назад. И, надеюсь, на этот раз ты прислушаешься к моим словам.
Резко развернувшись на каблуках, чувствуя, как пылают его щеки и бешено колотится в негодовании сердце, Рике быстрым шагом покинул танцевальный зал, оставив мать смущенно сжимать веер в руке и растерянно поглядывать на выгодных невест.
Шагая по ярко освещенным коридорам поместья, пытаясь найти место, где не будут сновать туда-сюда прислуга, не будут медленно, словно лебеди, проплывать дамы в нарядных платьях или вышагивать господа, сжимавшие в руке очередной бокал коньяка и вальяжно хлопавшие пробегавших мимо служанок пониже спины, молодой наследник глубоко дышал, стараясь справиться со вновь нахлынувшими эмоциями. И в какой-то мере ему это даже удалось. Юноша чувствовал стыд за вспышку ярости и сцену, разыгранную перед матерью, но в то же время знал, что еще раз повторил бы ее, лишь бы прекратить эти глупые попытки сватовства. Остановившись перед темным зеркалом, в котором едва можно было различить сверкающие опалы глаз, Энрике удрученно покачал головой. Нет, вовсе не из-за этих двух дурочек-невест он так разозлился, и не матушка вызвала у него эту ярость. Это ведь потому, что ему напомнили о ней…
Костяшки пальцев обожгло болью, на пол посыпались звенящие осколки, Энрике удивленно смотрел на свой кулак, впечатавшийся в то, что раньше было зеркалом. Он мог поклясться, что не делал этого, однако струйки крови, стекавшие с кистей, говорили обратное. Чертыхнувшись, еще раз возненавидев объемные манжеты, на белоснежной ткани которых алые кровяные пятна казались особенно яркими, он сжал горящие руки.
— Пио, негодник, ты опять навернул бокалы с шампанским? Клянусь, в этот раз я не буду, — послышался сердитый женский голос, идущий на звон битого зеркала.
Из-за поворота показалась одна из служанок, которая по случаю праздника была одета в новенькое черное платье. Увидев в сумраке коридора осколки зеркала и молодого наследника, она удивленно замерла и согнулась в почтительном поклоне.
— Господин, это вы? Что стряслось?
Но, заметив окровавленные кисти Энрике, она легко вскрикнула и кинулась к нему. Вытащив из фартука чистую тряпку, она легко приложила ее к разбитым костяшкам, пытаясь унять сочащуюся кровь.
— Я сейчас же пошлю за доктором, господин. Как же так? Что стряслось? Почему в этом коридоре нет свечей? Кто должен был расставлять свечи? Наверное, это какая-то ошибка, — испуганно шептала женщина.
— Нет-нет, все в порядке, — прошептал Энрике, чувствуя стыд за липкий ужас, читавшийся в глазах служанки. Страх за то, что господин может посчитать прислугу виновной в своих бедах. Чуть не плача она до крови закусывала губу, в подробностях представляя все то, что может приключиться с ней или с другими рабами, если хозяева разозлятся на эту оплошность.
— Все хорошо, Нина. Не надо доктора, я ведь просто немного порезался. Я… Я просто оставлю себе это, хорошо?
Рике кивнул на тряпку, которую прижимал к руке. Служанка быстро закивала, с надеждой смотря на молодого наследника. Поддавшись внезапному порыву жалости, Энрике прикоснулся к плечу женщины и немного сжал его, пытаясь подбодрить. Но только его рука коснулась Нины, как та вздрогнула и сжалась, замерла, как натянутая струна. Тут же отняв ладонь от окаменевшего плеча, Рике со злобой на себя за непрошенную истерику и с раздражением на служанку, испуганную до дрожи, несмотря на то, что лично он не сделал ей ничего плохого, прикусил губу и дернул головой в сторону разбитого зеркала.
— Будет нехорошо, если пораниться кто-то из гостей.
— Я все уберу, господин. Я сейчас же все уберу, — запричитала женщина, суетливо подбирая с пола крупные осколки.
Положив испачканную кровью тряпку на низенький деревянный столик, Энрике завел руки за спину, чтобы ненароком не шокировать дам, как известно, обладательниц хрупкой психики и больших любительниц падать в обмороки.
Кивнув сам себе, Рике развернулся и вновь вернулся в освещенную часть дома. К празднику, к веселью, к людям. Однако никакого желания возвращаться к сестрам, что по мнению его матери были просто идеальной парой для ее сына, у юноши не было. Тем привлекательнее оказалась гостиная, выполненная в темных тонах зеленого вперемешку с теплым коричневым деревом. Он всегда напоминала Рике тихую самшитовую рощу, приятно пахнущую и успокаивающую нервы. Однако и его островок спокойствия не обошло шумное торжество, устраиваемое по случаю именин губернатора. Конечно, там было менее людно, чем в танцевальном зале, не было звуков скрипки и разгоряченных движением гостей, но и тут господа и их прелестные спутницы могли найти занятие по душе.
Небольшие группки гостей или вели неспешную беседу за бокалом крепкого алкоголя, либо играли в карты, штосс или лото. И все же, несмотря на присутствие малознакомых людей, такая сдержанная и мирная атмосфера вежливых кивков и тихих азартных вскриков была юноше гораздо больше по душе, нежели танцы и громкая музыка. Так же, как и его отцу, сидящему за одним из нескольких игральных столов.
— Так, вот так, и еще она сверху! — Дон Диего по одной выкладывал карты, каждый раз радостно припечатывая их к столу.
— Ах, до чего хорош, чертяга, до чего хорош! — восторженно присвистывал полноватый мужчина с пышными седыми усами — пожалуй, еще большей гордостью Санто-Доминго, чем великолепные природные виды острова.
— Добрый вечер, полковник Дези.
Энрике присел на одно из соседних кресел, обитых темно-зеленым бархатом.
— Юнец, твой отец в который раз меня обдурил, — беззлобно захохотал полковник, хлопая Рике по плечу.
— И чего на этот раз нам ожидать от этого выигрыша? Гончую, лошадь или, быть может, редкий цветок?
Молодой наследник, уже привыкший к детскому восторгу, с которым старый отцовский друг принимает постоянные поражения в азартных играх, широко улыбнулся, обнажая зубы.
— Молодой жеребец. Да такой красавец, что поискать надо. Черный, блестящий, будто паркет лакированный, такую породу бы мне понаделал, — мечтательно поднял глаза полковник.
— Так чего же с отцом-то играли? Знали же, что он опять вас обойдет.
— Так как с ним не играть-то? Именинник как-никак.
— Как же, как же, — захохотал дон Диего, — заливай дальше, старина! Будто не ты меня упрашивал на партейку? Отыграться хотел, а вышло как?
Разгоряченные выпитым алкоголем мужчины захохотали и ударили по рукам. Энрике слабо улыбнулся, согретый теплом всеобщего веселья и многолетней дружбы.
— А уж не «потеряется» ли на утро твой хваленый жеребец?
Дон Диего, прищурив один глаз, с хитрой улыбкой рассматривал полковника. Тот картинно вскинул руки, словно оскорбленный подобным предположением.
— Да за кого вы меня принимаете, господин губернатор? Да разве я когда-нибудь? Да коли хотите, можем прямо сейчас за ним отправить! Вот, Энрике, — обратился к нему мужчина, накручивая на палец длинный ус, — будь другом, малец, крикни кому-нибудь, чтобы послали ко мне на конюшню за Теодоро. Только скажи, чтобы были поосторожнее, у него тяжелый характер. Он и лягнуть может, и за ухо прикусить.
Мужчина вновь захохотал, тяжело падая обратно в кресло и потягиваясь к бокалу с коричневой жидкостью. Энрике кивнул, откланялся, напоследок поздравил отца с праздником и покинул гостиную.
Разыскав Хосе, который в суматохе праздничного дня выглядел невероятно усталым и сосредоточенным, постоянно поправляя на переносице свои очки-половинки, он передал приказ полковника Дези и понял, что ему просто необходим воздух. Свежий воздух, в котором не слышно звука веселья, где не мелькают гости, где нет запаха горящих свечей и исходящего от них тепла.
Покинув праздник, на котором собрались все влиятельные люди острова, Энрике погрузился в таинственную атмосферу ночного сада. Шагая по аккуратным песчаным дорожкам, предаваясь непрошенным воспоминаниям, он не сразу увидел знакомый силуэт, сидящий на скамейке под раскидистым деревом. Взглянув на лицо любителя ночных прогулок, Рике легко вздрогнул и хотел было пройти мимо, но внезапно остановился и присел на левый край скамьи.
Искоса взглянув на Алонсо, юноша из-под полуопущенных ресниц разглядывал его красивый профиль, точеный нос и чувственный изгиб презрительных губ, когда тот повернулся, показывая и другую сторону своего лица. Он молча протянул бокал с темной жидкостью, приятно пахнущей персиками. Рике принял его, и пальцами обнял тонкое стекло, ощутив тепло рук, которые до этого держали этот бокал. Персиковый ликер обжег горло, тепло быстро начало расходиться от желудка к сердцу, заставляя кровь лихорадочно носиться по венам.
— Дай угадаю, отец снова что-нибудь проиграл? — Алонсо говорил немного хрипло, словно делая усилие над собой.
— Ага. На этот раз лошадь.
Алонсо хмыкнул, губы искривились в усмешке. Слишком часто ему приходилось слышать эту фразу.
— Возможно, когда-нибудь он поймет, что карты — это не его.
— Хах, не думаю. Каждый раз он надеется на победу. — Энрике улыбнулся, вспоминая, с каким предвкушением полковник Дези начинает очередную партию.
— Черт, а как он потирает ладони перед тем, как начать новую игру. Это же шикарно! Помнишь, он и тебя учил так делать? Говорил, что это приносит удачу.
— Кажется, где-то в его ритуалах есть просчет.
Мужчины тихо засмеялись. Как давно они не разговаривали вот так? Казалось, вечность. Смех стих, оставив после себя неловкое молчание. Рике сжимал в руках пустой бокал, ногтем выстукивая на его гранях простенькую детскую мелодию.
— Я скучаю по тебе.
Энрике и сам не заметил, как слова сорвались с его губ. Слишком естественными и в то же время дикими казались они сейчас. Алонсо тяжело вздохнул, потер руками лицо и поднял голову, подставляя лицо свежему ночному ветерку.
— Знаешь, иногда я тоже скучаю.
Так они и сидели в молчании, не в силах нарушить тишину. Тишину, что стирала года ненависти между двумя мужчинами, между детьми, вместе играющими в саду или с гиканьем носившихся по комнатам старого поместья. Первым заговорил Алонсо:
— Иногда я вспоминаю о том, как мы лазили на кухню и воровали сладости из кладовых, как вместе доставали моего гувернера дона Амадо. Помнишь, у него еще была такая смешная зеленая шляпа с пером? — Рике улыбнулся, вспоминая, как однажды они с другом притворились, что у того остановилось сердце, чтобы как следует напугать противного учителя. — Или как мы пробрались на плантацию, а Пабло подумал, что это воры и велел натравить на нас собак. Ох, и страшно тогда было! — Алонсо тихо рассмеялся, предаваясь веселым воспоминаниям детства. Но потом он смолк и сухим, жестким, как конский волос, голосом продолжил: — Но потом я вспоминаю, как из-за тебя мое лицо медленно плавилось в огне.
Молодой наследник вскинул голову. Расслабленность и ощущение тихого детского счастья быстро покидали его, стоило только Алонсо заговорить об этом.
— Это был несчастный случай! Ты знаешь это! И мне правда жаль, слышишь! Сколько еще раз мне просить у тебя прощения?
-Сколько еще раз просить прощения? — Он презрительно дернул плечами. — Ну, не знаю, сколько раз нужно просить прощения за то, что ты спалил мне половину лица?
— Черт возьми, Лонс, я вытащил тебя из кровати моей невесты! Ты правда считаешь, что это нормально? Что в этом виноват только я?!
Энрике вскочил. Ярость клоками поднималась из глубин памяти, заставляя кулаки сжиматься, а голос дрожать от избытка чувств. Алонсо медленно встал на ноги и подошел к нему. Их лица были так близко, что Рике чувствовал его дыхание, пропахшее алкоголем и злостью.
— Ты был моим лучшим другом, малыш Рике, — выплюнул он. — Ты был моим младшим братом. Братом, который сделал это со мной ради глупой девчонки.
Кожа на правой стороне лица Алонсо бугрилась и лоснилась, словно расплавленный воск. Обычно белая, от злости она пошла красными пятнами. Изуродованную щеку прорезала отвратительная морщина. Единственная оставшаяся на лице бровь насуплено сдвинута к переносице, глаза пылают яростью и ненавистью, прямо как в тот самый день…
— Это был несчастный случай, я не хотел! А я… Я любил ее. Ты ведь знал, что я любил ее. Зачем ты сделал это?
Светящиеся зеленые глаза, смех, напоминающий переливы серебряных колокольчиков, светлые запястья, через тонкую кожу которых просвечивалась каждая венка.
— Ты должен был быть мне благодарен. Если бы не я, ты бы женился на потаскушке, что готова прыгнуть в кровать к любому, кто поманит ее пальцем!
Воспоминание об обиде и предательстве накатывали оглушительными волнами. Несмотря на прошедшие года, от одного упоминания о том дне колени подгибались, к горлу подбирался то ли яростный рык, то ли жалкий плачь. Разбитые костяшки заныли, в голове набатом отдавались удары сердца, заглушая пение ночных птиц, шум ветра, играющего с листвой, и мыслей. Любых мыслей, кроме кричащей обиды.
— Заткнись! Замолкни! Больше ни слова о Луизе!
— Или что? — Алонсо прищурился и высоко поднял голову. — Что-то я не вижу поблизости разожженных каминов, в которые ты мог бы засунуть мою голову.
— Что с тобой не так?! Что не так?!
Рике сам не заметил, как его руки впились в лацканы бархатного пиджака. Его крик прорезал тишину сада, поселив беспокойство в сердце начальника стражи. Вероятно, какой-нибудь дылда, вооруженный штыком, уже был направлен для прочесывания зеленых лабиринтов.
— Что со мной не так? — Алонсо презрительно усмехнулся. — Все-таки ты невероятно глуп, малыш Рике. Ты испортил мне жизнь. Ты изуродовал меня. Теперь, где бы я не появлялся, в насколько бы аристократичном обществе я бы не находился, везде я слышу смешки и перешептывания, насмешки и обсуждения. Ты обрек меня на это. Я, черт возьми, ненавижу тебя. Вот, что со мной не так!
Оттолкнув Энрике, Алонсо поправил свою одежду и, пошатываясь, пошел по песчаной дорожке в сторону поместья.
Жарко, слишком жарко. Нужно бежать. Прочь, прочь отсюда. Бежать к пристани, схватить первую попавшуюся лодку и на веслах плыть до берега материка. Там взять лошадь и скакать, пока та не выбьется из сил, а потом бежать самому, пока не достигнешь океана, чтоб вновь сесть на весла и плыть туда, где он никогда не вспомнит ни об этом дне, ни о всех предыдущих. Прочь отсюда, прочь…