Антимиры

      О странном погодном явлении старались не вспоминать. Что Каринка, что Эжен с Леной, что Есений страшно напугались и не сговорившись решили, что обсуждать это не будут. От греха подальше… Каринка слышала где-то, что если не думать ни о чём таком, оно уйдёт, и этим и руководствовалась, а остальные, видно, руководствовались той же логикой. И только одну всё-таки интересовало Каринку: уж не Бальдра ли она видела. И именно это Каринка и хотела выяснить хотя бы для того, чтобы поблагодарить.       Но для начала надо было разобраться с Есением. Он оказался немного… Странный, хотя Каринка предпочла бы слово «очень». Есений уже второй день караулил её после школы, чуть не ловил за руку и шёл до дома, останавливаясь у каждой скамеечки, таскал Каринкин портфель и говорил ни о чём. Каринка не совсем понимала, чего он толком хочет, поэтому всё-таки решила спросить.       — Есений, тебе не кажется странным то, что мы знакомы всего ничего, а ты уже ходишь за мной хвостиком? — поинтересовалась она как бы между прочим, когда впереди показался родной дворик.       — А что? — не понял тот.       — Ну как тебе сказать… У нас так не делается. Ну, делается, конечно, но это бывает, когда мальчик ухаживает за девочкой, — пояснила Каринка, тяжело вздохнув. Действительно, а что такого?       — Ухаживает? Нет, пожалуй, нет, — покачал головой Веснянкин. — Я за тобой не ухаживаю, я воспитанный просто. Меня папа учил девочкам помогать.       — А у вас, в антимирах, это так принято? — вежливо поинтересовалась Каринка.       — Не у всех, но принято, — отозвался Есений. — В основном у тех, кто из старых семей.       — Старых? — не поняла Семиградская.       — Ну да, старых, — закивал Веснянкин. — Я имею в виду, из дворян. Вот как Теодор Жан. У них старая семья, очень старая. Он Лё Февр, а не Лёфевр, но когда они из Франции бежали, ну, во время революции, то пришлось немножко изменить фамилию, — терпеливо пояснил он. — Это ничего, это бывает.       — Но Дмитрий Всеволодович говорил, что он был нормальным ребёнком, — задумчиво протянула Каринка. — Что же пошло не так?       — Не знаю. Отец его, Рене Лёфевр, никогда ничем подобным не славился, матушка, Екатерина Ивановна Голицына, и вовсе из Института сбежала… Было у нас такое учебное заведение для девушек со способностями из старых семей, — начал Есений, но Каринка перебила его.       — А других родственников нет? — спросила она.       — Есть, дедушка, кажется. Эмиль Жан. Я о нём ничего толком не знаю, но Теодор в детстве часто у него гостил. Поместье в лесу, свежий воздух… — Есений вздохнул. — Неплохо, верно? Вот они его и отправляли.       — И он тогда потерялся? — уточнила Каринка.       — Не тогда, а там, — педантично поправил Есений. — Да, верно. А зачем ты спрашиваешь?       — Да мне его жалко, — тяжело вздохнула Каринка. — Но да ладно, — тут же перевела она тему, чтобы не волновать Веснянкина. — Ты тоже из дворян?       — Ну… Ну… — Есений засмущался. — Моя матушка гетманская дочка. Не очень законная. А отец, вот он дворянин, да. Диего Амадо де Мендоса де ла Серда. Они с мамой в разводе, и… Лето я провожу у папы. Там и нахватался. А мама… Олеся Веснянкина. Вообще-то она Скоропадская, но не суть. В общем, мама другая. Но она тоже говорит, что девочкам тяжко приходится, — зачастил он, и Каринка едва ли за голову не схватилась от такого потока информации: он ей вообще-то был ни к чему, но и не слушать оказалось бы нехорошо с её стороны.       — Это очень мило, правда, — улыбнулась Семиградская. — Я ценю.       — Если ты не против, то я так и буду. Мне неудобно, когда ты тяжести носишь, — совсем растерялся Веснянкин. — Ничего ведь?       — Ничего, спасибо. — Каринка слабо покачала головой. — Слушай, Есений, а ты ведь что-то знаешь про тех, кто умеет… Говорить?       — Говорить? Знаю, — отозвался тот, нахмурившись. — А что?       — А можно тем, кто только начинает… Самим, без учителя попасть в нужную дверь? — осторожно спросила Каринка.       — Можно, конечно, главное, чтобы открыли, — пожал плечами Веснянкин. — А зачем интересуешься? Ты ведь только учишься… Всё-таки это сложно.       — Да дело есть, но я Адаму Адамовичу говорить не хочу, мне кажется, это личное, — немного подумав, отозвалась Каринка. — Словом, я считаю, что тот, кого это дело касается, не хотел бы, чтобы кто-то ещё знал.       — Ах вот оно что… — понимающе протянул Есений. — Ну, ты смотри, осторожно. Астрал… Иногда он затягивает, и вернуться оттуда становится слишком тяжело, если вообще возможно. Главное, среди тысяч душ не потерять себя.       — Я не потеряю, — серьёзно ответила ему Каринка. — Спасибо тебе.       — Да не за что, я рад помочь, — отозвался Веснянкин. — Ну, пошли?

***

      В сон Каринка скользнула почти тайком и тут же остановилась, огляделась. Кажется, никого. «И слава Богу, — подумала Каринка и сделала пару шагов к лестнице, ведшей вниз, в другие века. — Ну, вперёд».       Она быстро спустилась на этаж с табличкой «восемнадцать», не без труда нашла ту самую дверь, из-за которой на неё смотрели, робко постучалась, переминаясь с ноги на ногу: не знала, как объяснить причины своего визита так, чтобы не обидеть ненароком обитателя комнаты.       Но ей не торопились открывать.       Каринка тяжело вздохнула и постучала ещё раз, немного более настойчиво.       За дверью что-то зашевелилось, послышался звон ключей, скрип, и в появившейся щели возникли те самые голубые глаза.       — Что вам нужно? — тихо, но взволнованно спросили Каринку.       — Я… Я вас видела тогда, — пискнула Каринка и тут же прикусила язык. — Я пришла… Наверное, вам требуется помощь.       — Вы знаете, кто я? — уточнили у неё уже более спокойно.       — Догадываюсь, — робко пробормотала Каринка, осматривая едва видное на слабом свету лицо. Да, кажется, в тот раз она угадала.       — Заходите, — коротко кивнул Павел Петрович Романов, бывший в российской истории первым и пока что последним императором с таким именем, и открыл дверь уже целиком. — Видит Бог, вы правы, деваться мне некуда.       Каринка шмыгнула в его… Квартиру? Комнату? Она не знала, как правильно это место называть. Но судя по нескольким разным помещениям, это скорее квартира, да, пусть так. У Павла спрашивать она побоялась: подумала, что не так поймёт, да и зачем бы это, верно? Вот Каринка и не стала об этом всём думать и предпочла просто оглядеться.       Всё вокруг было приятного бежевого цвета, в глаза не бросалось ничто, кроме огромного макета города на столе. Там же лежали клей, разный цветной картон, кое-где бумага, ножницы, кисти, краски… Словом, Каринка с минуту всё это рассматривала, пытаясь понять, откуда оно в антимирах достаётся: в реальном мире такой набор стоил бы очень и очень дорого. «Наверное, появляется как-нибудь из материи, ну не в магазин же Павлу Петровичу идти в самом-то деле, — рассуждала Каринка. — Да и деньги брать откуда? У него своих не было, разве что казна, а та государственная, а там и другие императоры претендовать могут… Работать в астрале и вовсе странно… Ну точно материя какая-то особенная! Антиматерия? Может, Дмитрий Всеволодович знает? Ну или Адам Адамович на худой конец, к Дмитрию Всеволодовичу идти страшно из-за Тео. Расспрошу потом». Тео… Мысленно назвать заносчиво Теодора Жана так было непривычно и, кажется, немного неправильно, и Каринка это прогнала куда подальше. Нечего о всяких глупостях думать.       Павел же тем временем завозился на кухне, кажется, включил плиту, судя по звукам, газовую, чем-то шуршал, затем высунулся из-за двери, немного робко спросил:       — Кофе будете?       — Буду, — пискнула Каринка, думая, что совсем стала похожа на мышь. Серую и скромную. Приехали. Да и кофе она особо не любила, но отказаться почему-то было стыдно. Ну да ничего, переживёт, в конце концов, она и так без приглашения пришла. Куда там капризничать и привередничать?       Вскоре Павел вынес из кухни поднос с двумя чашками, кофейником, молочником и сахарницей, поставил на небольшой столик в комнате, что служила подобием гостиной: два кресла, книжный шкаф и лампа с абажуром, ничего больше. Подумав, сходил за ложками, кажется, серебряными, положил к чашкам, жестом пригласил Каринку присесть.       Та неловко устроилась в кресле, разгладила юбку, выпрямилась и страшно смутилась, когда Павел налил ей кофе, взялась за молочник, едва подняла и чуть не пролила молоко мимо чашки, просыпала-таки сахар на поднос. Когда Павел поморщился от звона ложки, Каринка окончательно устыдилась своей неловкости и тихонечко, но очень тяжело вздохнула.       — Да бросьте, я не кусаюсь, — вдруг устало, но почему-то тепло сказал Павел, махнув рукой. — Чего вы меня так боитесь и стесняетесь?       — Но вы… — Каринка замялась. — Вы император.       — Бывший, — пожал плечами Павел. — И только поэтому вы едва ли не дрожите?       — Вы… Да просто я вас толком не знаю. Нет, знаю, конечно, но по учебникам, воспоминаниям, да хоть по рассказу Марьям… Ой, я что-то не то сказала? — Каринка заметила, как он дёрнулся.       — Нет, нет, продолжайте, — покачал головой Павел, но было видно, что он порядком взволнован.       — Так вот, я вас знаю, но как… Как актёра знают или там политика. Ну вы и есть политик. То есть были. Ох… Словом, не как живого человека. А тут вы… — И тут Каринка вовремя прикусила язык. Называть Павла живым ей казалось немного бессовестным.       — Я понял, — мягко кивнул тот, снова улыбнулся. «А у него приятная улыбка, — отметила про себя Каринка. — И почему писали, что он был некрасивый? Очень даже красивый, просто по-своему».       — Ну и… Вот. — На большее Каринкиного красноречия не хватило, и ей сделалось совсем стыдно.       — Да все от меня ждут чего-то такого… Строгого? Странного? Несуразного? Не знаю, я читал как-то на себя характеристики, чего только не услышал… Конечно, после такого образ создаётся не слишком-то привлекательный. — Павел невесело усмехнулся. — Вероятно, вы думали увидеть нечто схожее, не так ли?       — Нет, не то чтобы… Просто всегда тяжело с человеком, о котором только слышал, в живую дело иметь. — Каринка мысленно обругала себя за уже второе слово с корнем «жив» в речи, но Павел, кажется, на это внимания вовсе не обращал, только слушал очень внимательно и думал о чём-то своём.       — В самом деле, — произнёс он после недолгого молчания, — это непросто. Но почему тогда вы захотели мне помочь и пришли сюда?       — Потому что… Ну я вас жалела, — выпалила Каринка и тут же об этом пожалела: мало ли, может, ему жалость кажется унизительной или вроде того. Человек-то другой эпохи, других взглядов. Однако Павел вовсе не обиделся, только задумчиво нахмурился, медленно кивнул.       — И вы решили рискнуть, — понимающе сказал он. — Я ценю в людях храбрость. И ещё того более ценю честность и благородство.       — Ой, да какое там благородство… Знаете, мне мама говорит, что добро возвращается, а если быть добрее, то и мир будет добрее, — смущённо ответила Каринка. — Просто вы так смотрели… Я не могла не зайти.       — Что ж, мне и в самом деле нужна помощь. Просто… Дело очень деликатное, долго не мог ни к кому из сноходцев обратиться, но раз уж вы сами пришли… — Павел замялся, затем тихо произнёс:       — Мне нужна… Нужно… С Марьюшкой моей поговорить. Хоть минуточку.       — С кем? — не поняла Каринка.       — С Марьям. Она… Господи, она, верно, меня не видит, я не знаю, есть ли у неё способности… Но вы могли бы с ней побеседовать, рассказать всё. Это важно, я должен… Мне… Я хочу, чтобы она знала, что я рядом, — быстро и взволнованно зашептал Павел. — Я прошу вас…       — Да я бы и рада, — замялась Каринка, тяжело вздохнула. — Да я бы и рада, — повторила она, — но станет ли Марьям меня слушать?.. Понимаете ли, странно вот так просто подойти и сказать.       — Она должна. Она если не поверит, то хотя бы… Хотя бы проверит, она такая, она всё всегда прежде выяснит, а потом уже решит. — Павел схватился за голову и с минуту сидел, глядя куда-то в никуда, может, в себя — Каринка не знала. — Хотя бы попытайтесь, ладно? Я понимаю, что вы мало что можете сделать, даже если бы вы были сновидицей-без-сновидений, но всё же.       — Кем? — не поняла Семиградская. — Сновидица без сновидений? Это как?       — Это те, кто может попадать в астрал, при этом бодрствуя, то есть находится в двух местах одновременно, но именно в своём теле, — пояснил Павел немного дрожащим голосом. — Это возможно, но требует долгих тренировок, во всяком случае, так мне рассказывали. Так вот, они многое могут, они… Они могут показать астрал даже тому, кто от природы не способен его увидеть, но поверить этому всё равно безумно тяжело. А даже если и нет, то обязать увидевшего всё равно не получится. — Он замолчал и вздрогнул. — Но надежда умирает последней, не так ли?       — Я попробую, правда, — тут же пообещала Каринка. — Честное слово. А… — Но спрашивать про то, кто же эта Марьюшка и как она связана с Марьям, Семиградская всё-таки не стала. И дурак бы понял: это было ужасно личное.

***

      От Павла Каринка вышла задумчивая и чуточку расстроенная: помочь хотелось как-то более полноценно и гарантированно, но выходило пока совершенно иначе. «Однако ничего тут не поделаешь, — подумала про себя Каринка. — Не всегда ожидания соответствуют действительности».       Она медленно поднималась по лестнице, постукивала пальцами по перилам, разглядывала картины на стенах. Они все были ужасно странные: то зайцы в шляпах, то улитки в очках, то вообще какая-то несусветица из геометрических фигур или каких-нибудь вещей вроде мебели для гостиной или разных консервных банок. Каринка всё думала, кто такое чудо нарисовал и что имел в виду, как вдруг с мысли оказалась сбита, причём вполне себе физически: её ощутимо толкнули.       — Да ты меня преследуешь… — прошипел Теодор Жан, потирая локоть. — Почему ты появляешься везде, где бываю я, а?       — И тебе доброй ночи, — со вздохом отозвалась Каринка. Его она хотела видеть меньше всего.       — Доброй, — буркнул Теодор Жан и сделал пару шагов вверх по ступенькам, затем замер. Каринка смотрела в его по-юношески худую напряжённую спину, и ей он больше казался похожим на обиженного подростка, чем на того, кем восхищался Есений или того, кем он сам себя считал и кого из себя делал. «Да куда там? И незачем ведь, чего из себя строить такое?» — спросила про себя Каринка, и тут Лёфевр обернулся.       — Извини, — медленно сказал он, явно нехотя, с трудом. — Я не хотел тебя толкать, нечаянно вышло.       — И только за это ты извиняешься? — уточнила Каринка, немного издевательски изогнув бровь и скрестив руки на груди, как это делала мама, когда спорила с папой и считала себя исключительно правой.       — А тебе не много будет за один раз? — фыркнул Теодор Жан презрительно. — Тоже мне, нашлась, извиняться перед ней.       — Вот ты вроде воспитанный, знатный и нос задираешь до самых небес, а вроде такой же мальчишка, как и прочие, — съязвила Каринка в ответ. — Вредный и противный, — добавила она, не выдержав его взгляда.       — Это я-то такой же? — зло прищурился Теодор Жан, тут же навис над ней. — Я, лучший ученик и изобретатель? Наследник рода? Да ты…       — Тео, что происходит? — раздался приятный голос Дмитрия Всеволодовича сверху: он как раз спускался. — Карина Анатольевна, здравствуйте, рад вас видеть. Тео, это же девушка, что это ты так взъелся? Что у вас произошло?       — Ничего! И нет никаких нас! Есть я и эта… Да ну вас! — Тео яростно и, кажется, немного испуганно, загнанно, с затаённой горечью обвёл взглядом Каринку с Коротовым и взбежал по ступенькам вверх, скрываясь из виду. Вскоре его топот затих, где-то хлопнула дверь, и вновь всё вокруг замерло.       — Вы на него не ругайтесь… — виновато пробормотал Дмитрий Всеволодович. — Он… Он не со зла, он вообще не злой, просто возраст такой. Это его не оправдывает, просто… Не воспринимайте ревность Тео всерьёз, я уже говорил вам… Да и Сень наверняка рассказывал, что там случилось. — Он примирительно улыбнулся. — Я слышал, вы виделись и неплохо сошлись. Это хорошо, Сеню нужны друзья, он одинокий юноша…       — Да я сама Теодору нагрубила, — нехотя призналась Каринка. — Я ему сказала, что он… Что он важный, а вроде такой же, как все мальчишки. Вредный и противный, да. — Она опустила взгляд, пристыженно глядя себе под ноги. — Это я зря.       — Ну, в чём-то вы правы, — тихо рассмеялся Коротов. — Я в его возрасте был не лучше, так что все мы когда-то вполне оправдывали оба названных вами качества сполна. Но… Боюсь, Тео слишком раним, и он это воспринял иначе, чем это воспринимают прочие ваши сверстники.       — Да… Вы ему передайте, что я прошу прощения. Он же извинился, что толкнул меня, а я на рожон полезла. Хотя и он хорош: тоже грубит, — тут же съябедничала Каринка.       — Какие вы всё-таки ещё дети, — по-доброму заметил Дмитрий Юрьевич. — Но я передам, хорошо. А что вы тут делали? — с интересом спросил он.       — Это… Я ходила к одному человеку по его просьбе, но это личное, если можно. Не моё, его, — осторожно ответила Каринка.       — Понял, — серьёзно кивнул Коротов. — Ну что же… Рад, что у вас получается ходить самой. Я же говорил, это непросто, но вы очень способная! Бабочкин не ошибся в вас тогда, много лет назад…       — Ну всего-то десять или около того, — педантично поправила Каринка. — Да мне и самой нравится… Ведь теперь я могу кому-то помочь.       — Это и в самом деле очень ценно, — согласился Дмитрий Всеволодович. — Да вы уже помогаете: Сень так повеселел! Он, кажется, счастлив, что у него появились вы.       — Это славно, — немного смутилась Каринка, а про себя вдруг подумала, что могла бы помочь и Теодору Жану для разнообразия: ведь он тоже был по-своему несчастным, заблудшим и одиноким. «Да вот беда, — размышляла Каринка. — Он такой заносчивый, что с ним и поговорить толком нельзя: он всё в штыки воспринимает. Ну вот куда это годится?» Тут же ей возразил внутренний голос, который Каринка про себя звала совестью: «А кто сказал, что будет легко? Люди бывают разные. Есть те, кто приходит сам, а есть и те, к кому и на хромой козе не подъедешь. Теодор Жан из вторых. Но разве это значит, что он плохой?» Каринка нахмурилась. «Э, нет, — возразила она. — Плохой-хороший — для детей, мы-то уже выросли. Да и дело не в этом, а в том, что нельзя человеку помочь, если он сам того не хочет». Совесть зашуршала чем-то внутри, а затем задумчиво ответила: «А откуда тебе знать, хочет он или нет, если вы с ним близко-то и не общались? Ты для него всё ещё незнакомая девочка из другого мира. Сама посуди: пришла, чуть ли не под ручку ходишь с его учителем, светишься от счастья, ходишь по снам… Да и знакомство у вас было так себе. Он и не успел понять, кто ты и чего можно ждать. Может, у Теодора Жана проблемы с доверием? Может, его в детстве дразнили?» Каринка закусила губу. «Так-то оно так, но до чего тяжело! Вот надо оно мне — второй раз на те же грабли наступать?» — устало спросила она.       — А может, нет, может, всё совершенно иначе, — вдруг задумчиво ответил Дмитрий Всеволодович.       — Что? — не поняла Каринка. Не мог же он прочесть мысли без её разрешения.       — Простите? Я просто разговаривал с Адамом Адамовичем… Обмен мыслями. У вас это называется телепатией, да? Так вот, я нечаянно произнёс одну из них вслух, — ответил Коротов, рассеянно улыбаясь. — А вы что-то спрашивали?       — Нет, нет, просто не поняла, к чему это вы, — покачала головой Каринка, но теперь уже понимала, что деваться ей от Теодора Жана некуда. И почему её вечно тянет жалеть всяких… Да ну, обзываться ещё! Много чести.

***

      С утра Каринке хотелось не просто спать, а… Нет, не придумали ещё люди такого слова, которое бы полноценно передало её страдания. Шальная идея прогулять была тут же с позором изгнана, потому что Семиградская припомнила любимую прабабушкину присказку: «Любишь кататься, люби и саночки возить». Действительно, любишь по снам ходить, люби и вставать вовремя и не жаловаться, или не путешествуй вовсе. И Каринка мужественно встала.       Мама чем-то звенела на кухне, в ванной жужжала зубная щётка папы, за окном гудели машины, словом, утро в столице шло своим чередом. И всё бы ничего, да только что-то Каринку страшно беспокоило. Она походила по комнате, собирая в стопку вещи, чтобы одеться в школу, пошуршала тетрадками в портфеле, несколько раз обновила ленту, но гнетущее чувство её не оставляло. «Ну вот что такое? — рассердилась Каринка. — Никуда не годится!» И зачем-то обернулась на окно.       На подоконнике сидели уже знакомые чёрные птицы и ухмылялись.       — Заметила, — довольно констатировала одна из них. — Здравствуй.       — И вам здравствуйте, — кивнула Каринка, подошла к окну, открыла, впуская воронов в помещение: на этих известная примета вряд ли распространялась.       — Вы, люди, вечно любите не замечать то, что вам непонятно, — прокаркал Аррн, во всяком случае, Каринке показалось, что это был он. — Каждый раз одно и то же, одно и то же.       — А этому воробушку стоит осторожнее перемещаться. Мало ли кого можно привести с собой из межмирья… То были ещё цветочки, — вторил ему Рран. — Но куда там, он слишком рассеян.       — И уже навлёк беду, — важно кивнул Аррн, испытующе глядя на Каринку своими чёрными глазами-бусинками. — Впрочем, она так и так бы пришла, раньше ли, позже…       — Но лучше позже, — вставил Рран, немного насмешливо взмахнув крылом.       — О чём это вы? — не поняла Каринка и нахмурилась. — Что происходит? И причём здесь Есений? — взволнованно спросила она.       — Мальчик путешествует порталами, а это очень, очень опасно… Ученику искать дыры в мирах. И антимирах, да… Так вот, ученику искать дыры в мирах не просто нельзя, но и смертельно опасно. Много кто обитает в полуизмерениях, и редкий житель этой вселенской тени руководствуется исключительно благими побуждениями, когда что-то делает, — туманно отозвался Аррн.       — Мой брат хочет сказать, что Есений, пройдя в ваш мир не через Дом-вверх-дном, а с помощью портала, привёл с собой чужую, злобную сущность, которая, впрочем, и попыталась напасть, — терпеливо пояснил Рран. — Впрочем, они в вашем мире так и так обретаются, куда там… Эта — новичок, а так бы не отважилась нападать средь бела дня. Но ничего, они быстро учатся. Ничего для них, — добавил он. — А вот для вас, людей, в особенности, сновидящих, очень даже чего…       — Вы о ком вообще? Нет, я поняла, что это не Дед Мороз и не волшебник в голубом вертолёте, а что-то ближе к Тёмным лордам и властелинам, но хотелось бы конкретики, — серьёзно отозвалась Каринка. — Что происходит?       — Рран говорит о савенах. Противные существа, неприятные, отдал бы лучшее перо из хвоста, лишь бы с ними разделаться, — произнёс Аррн, постучал клювом по лампе в знак невозможного негодования.       — Савенах? Это ещё что? — удивилась Каринка. — Что-то я о них не слышала.       — Никто не думал, что они так так проявят себя. После стольких-то лет, да ещё и рядом с вами, птенцами, которые только учатся летать… Но нет, савены настолько подлые, что пойдут на что угодно, чтобы достать то, что им нужно, — задумчиво сказал Рран. — Это очень долгая и старая история. Не нам вам её рассказывать, да и время уже на исходе.       — Вечно вы куда-то торопитесь, — вздохнула Каринка, в глубине души всё-таки обрадовавшаяся норовистым птицам. — Вас Дмитрий Всеволодович прислал рассказать, да? Он знает? — То, что Коротов в курсе и, вероятно, может что-то сделать, всё-таки вселяло надежду.       — Нет, — покачал головой Аррн. — Мы сами прилетели.       — А откуда вы?.. — У Каринки вопросов было очевидно больше, чем ответов. Точнее, ответов не имелось вовсе.       — Мы вороны. И у нас есть свои вороньи секреты, — усмехнулся Рран.       И снова не успела Каринка и рта раскрыть, как они пропали. И только ветер влетал и вылетал через открытое окно в закрытое серыми тучами небо.       «Надо расспросить Есения», — подумала Каринка и принялась одеваться. День предстоял суетной и длинный.