Ты пидор

— Семь энергетиков, — умоляюще просит Антон, пихая Матвиенко листок. Он чувствует себя абсолютно несчастным и к тому же дико хочет спать, потому что полночи пытался разгадать этот ребус. К первому уроку он проснулся не иначе как чудом. Правда, чудо это называется «надо пойти в школу, чтобы снова увидеть Арсения», но чудеса тоже разные бывают. — Десять, — отрезает тот. — И ты еще за вчера не отдал, так что плата вперед. — Сжалься, Христа ради. — Антон ложится головой на парту. — Серый, я сейчас умру. Прямо здесь и по твоей вине. На моих похоронах ты будешь безудержно рыдать. — Шастун, иди отсюда нахер. Мне матешу списать надо. Ну, остается Дима. Антон стонет, отлипая от столешницы, и с грацией только что родившей кобылы перебирается на две парты вперед. — Привет, Диман, — здоровается он и тут же кладет листок перед другом. — Нужна твоя помощь. Дима кидает на него суровый взгляд и деловито поправляет очки, улыбается едва заметно. — Нет, Антон, давай сам. — Да что там, блядь, такого? — Антон придвигает листок к себе. — Чашка, число Пи и дверь. Что это, сука означает? Я всю голову сломал, но получилось только «пидверь» или «пивход». И в Гугле ни хуя, я просто в отчаянии. Пару мгновений Дима, очевидно, выбирает между дружеским долгом и внутренним злорадством и в итоге, вздохнув, всё-таки спрашивает: — У тебя с английским как? — Ты же знаешь, что хуево. — Насколько хуево? — Ландан из зе кэпитал оф грейт Британ. Май нэйм из Энтони. На этом зе энд. — Мда. — Дима чешет кончик носа. — Ладно, давай по порядку. Как «дверь» по-английски помнишь? — Зе дверь? — делает попытку Антон, специально даже смягчив букву Р на английский манер. На Диму это не производит ровным счетом никакого впечатления. — Есть такая музыкальная группа. «Райдерс он зе шторм», Джим Моррисон — говорит о чем-то тебе? — Дорз! Так, значит… Блядь, ну неужели опять «пидор»? — Антон не отказывает себе в удовольствии приложиться головой о парту. В аниме это выглядит эффектно, на деле же больно и неприкольно. — Выходит, так. — А чашка тогда причем? — Это не чашка, а чай. Ну, здесь-то твоего уровня английского достаточно? — Чай… А, «ти». То есть «ты», то есть «ты пидор», — бормочет Антон в парту. — Он меня ненавидит. — Не драматизируй. — Я умру в одиночестве в окружении сорока кошек, которые съедят мой труп. Мне не познать всех радостей любви… — Ты драматизируешь. — Мое сердце разбито на тысячи оско… — А почему ты не сядешь к нему, как вчера? — перебивает Дима его стенания. — И правда. — Антон резко выпрямляется на стуле. — Погоревали — и хватит. Хотя нет, надо оставить несчастное лицо, — строит он грустную мордашку. — Вдруг он любит жалких. А я прямо олицетворение жалости! То есть жалкости. В общем, ты понял. Под горькое Димино «За что мне всё это» Антон со скоростью Боинга перемещается за парту Арсения вместе с вещами и принимается сверлить взглядом дверь. Ждать приходится недолго — Арсений входит в класс графьей походкой, после чего размещается на своем месте, никак не отреагировав на Антона. То есть вообще никак, как будто Антон пустое место, человек-невидимка. Словно его не существует. — Привет, — пытается Антон начать диалог. Арсений не отвечает. — Привет. — Антон не теряет надежды. Арсений вновь обращает на него не больше внимания, чем на жухлый фикус в углу класса. — Я разгадал твой ребус. — Мама всегда говорила Антону быть уверенным в себе и не упускать свой шанс, и он следует ее совету. — Сам? — о, оно умеет говорить. — Да. — Врешь. — Вру. Воля — первым был урок русского языка — еще не пришел, так что пока они могли переговариваться без опасений. Тихонько фыркнув, Арсений поворачивается к Антону и мягко улыбается, и он весь сияет в бледном утреннем свете — их парта прямо у окна. На нем сегодня неожиданно белая футболка в черных котах, и Антон ласково думает: «Мой котенок». То, что он впервые пришел не во всем черном, как граф Дракула, вселяет какую-то иррациональную веру в лучшее. — У тебя всё совсем туго с ребусами, да? — Ужасно. — Антон пытается держать себя достойно, как учила мама, но, скорее всего, на Арсения он смотрит взглядом побитой нищенки. — Видимо, я очень тупой. — Уверен, у тебя есть и сильные стороны, — медленно говорит Арсений. Звенит звонок, ударяя по перепонкам, и они оба морщатся от громкого звука. Антон задумывается: а какие у него сильные стороны? Учится он так себе, не поет, не танцует, в спорте особо не отличается, даже игрок в ФИФУ он посредственный. Хотя нет, в одном он преуспевает — в дружбе. — Ну да. Я хороший друг. Он правда отличный друг и за своих стоит горой. Сколько раз он доставал вляпавшихся в передряги друзей, сколько раз прикрывал Диму, Матвиенко и Макара! А уж та ситуация с Ирой, когда ему пришлось ехать на такси на другой конец города, чтобы забрать ее пьяную! Он тогда все карманные потратил и едва не получил от отца ремня. И это не говоря уже о бесконечных звонках, утешениях, вытирании слез и соплей (иногда — других выделений). Арсений сканирует Антона взглядом и произносит негромко: — Значит, у тебя как минимум две сильные стороны. — А какая вторая? — тупит Антон. — Ты красивый. Он произносит это легко и просто, как очевидный факт, а Антон поперхивается воздухом, кашляет, прикрывая рот рукой. Не то чтобы он считает себя уродом — нет, но ему собственная внешность кажется обычной, непримечательной. Арсений продолжает смотреть на него, и от этого бросает в жар. Если он не успокоится сейчас, то по-ублюдочному вспотеет — и от него начнет вонять. Так что Антон глубоко вздыхает и с усилием отводит взгляд, брякнув только «Спасибо». Арсений на это лишь коротко кивает и полностью переключается на свой учебник. *** Антон не помнит, что он пишет и пишет ли вообще. Вроде они выполняют какие-то упражнения, но к середине урока он теряет логическую нить. Та исчезает, укатывается синим клубком Ариадны в глаза Арсения — оторваться от них нереально. Да и думать о правилах русского языка решительно невозможно, когда Арсений сидит рядом. Он старательно что-то пишет, высовывая кончик языка от сосредоточения, иногда водит резинкой карандаша по губам — и, черт возьми, это самое возбуждающее, что Антон видел в своей жизни. Челка постоянно падает ему на лоб, и тот сдувает ее, поправляет раздраженно, пытаясь заправить за ухо. В какой-то момент Арсений поднимает голову и выразительно смотрит на него, как будто чего-то ждет. Антон не понимает причины столь пристального внимания и хочет уточнить, в чем дело, как слышит: — Шастун! Шастун, клянусь, я отсажу тебя от Попова, если ты не выйдешь из транса. Ребята, боюсь, он умер смертью храбрых. Одноклассники хихикают, а Антон дергается, чуть не упав со стула, и тараторит: — Простите, Павел Алексеевич, я задумался! — Он с трудом переводит взгляд на учебник, начинает хаотично листать страницы. — Какое, говорите, упражнение? — Семьсот восьмое. — Ммм… А… — у него дрожат руки, и он случайно надрывает страницу. Слава богу, что учебник не библиотечный. — А предложение? — Седьмое. Антон пялится в текст: «Он стал искать какие(нибудь) причины остаться — и (ни)чего (не)придумал зато _бнаружил что в его сер_це зар_ждается какое(то) новое пока (не)изведанное чу_ство». Какая ирония. — Шастун? — зовет его Воля. — Диктуй предложение, оно простое, даже ты справишься. Мало того, что Антон позорится перед всем классом и учителем, так он позорится еще и перед Арсением. Теперь он точно начинает потеть, щеки и шея горят от стыда. — Шастун, в пятницу итоговый диктант. Ты такими темпами гарантированно получишь два. — Я могу! — протестует Антон, решая, что если уж идти на дно — так грести всеми силами. — «Он стал искать какие…» Ммм, дефис? — Не тормози, Шастун. — Причины. И… Ммм… И тут под руки пихают учебник — с аккуратными черточками и буковками, написанными в пропусках карандашом. Положив перед ним книгу, Арсений бледными пальцами проводит по его запястью, как бы успокаивая, но быстро убирает руку. Антон прочищает горло и читает: четко, проговаривая все пропущенные буквы и знаки препинания: — Он стал искать какие-нибудь причины остаться — и ничего не придумал, зато обнаружил, что в его сердце зарождается какое-то новое, пока неизведанное чувство. — Всё верно, — резюмирует Воля. — Но учти, что на диктанте я с Поповым вас рассажу по разным рядам. Антон кивает и весь горящий со стыда возвращает учебник Арсению, не решаясь взглянуть на парня. Сердце в груди долбится в ритме дабстепа, а спина мокрая от испарины. — Всё в порядке, — шепчет ему Арсений, но Антон понимает, что ничего не в порядке. Потому что так сильно в кого-то влюбиться, что вообще улетаешь с орбиты Земли — это ненормально. *** В конце урока Воля напоминает им (вернее, напоминает Антону, Арсению он сообщает впервые), что после занятий их ждет уборка класса в качестве наказания за вчерашнее. Арсений реагирует на удивление спокойно, а вот Антона словно сажают жопой в горящие угли. Он ужасно волнуется и все остальные уроки не может сидеть спокойно, без конца дергая Матвиенко по поводу и без — сесть с Арсением опять он не решается. В кабинет русского языка Антон заходит отчего-то уверенный, что Арсения там не будет — и видит того распластавшимся на парте. Он лежит с закрытыми глазами, грудь мерно вздымается, футболка задрана, открывая низ живота, острые тазовые косточки и рваный шрам от аппендицита. Как всё-таки жаль, что люди не могут вставить себе камеру в лоб — Антон бы столько фото наделал, что хватило бы дрочить до конца жизни. Ладно, до конца недели — всё-таки Антону семнадцать. Очень несправедливо, что больше всего секса хочется в том возрасте, когда заниматься им невозможно, потому что никто не дает. Хотя Антону и не нужен был «кто-то» — ему нужен был Арсений. Класс пустой, никого нет, в кабинет скорее всего никто не вернется… Антон видел порно, которое начинается точно так же. И в этом порно тоже были два подростка, оба высоких и худых — русый и брюнет. Естественно, Антон наткнулся на него не случайно — он специально искал подобное и выдрочил его уже до дыр (в прямом смысле, чуть ладони не стер). Даже на комп себе с сайта скачал. — Мне неловко, когда ты так смотришь на меня, — негромко говорит Арсений, а потом чешет живот — под футболкой, отчего та задирается еще выше. — У тебя ведь глаза закрыты, — хрипит — что у него с голосом? — Антон и подходит ближе, с трудом сдерживаясь, чтобы не провести рукой по оголенной коже. — Я чувствую твой взгляд. — Гонишь, — после небольшой паузы отвечает Антон. — Гоню. Арсений открывает глаза — и Антона к ним как примагничивает: северные полюса. Арсений весь как север — такой же загадочный и непонятный, но манящий. Его хочется исследовать, поехать туда с экспедицией, потому что он… другой. Возможно, Антон чересчур романтизирует его образ, но он ведь так юн, и в его возрасте впечатлить не так уж сложно. — Дарина сегодня сказала, что ты не отвечаешь ей ВКонтакте. Я их с Ирой сегодня в столовой встретил, — произносит он, чтобы хоть что-то сказать. — У тебя странные подруги. — Арсений приподнимается на локтях — мышцы на его животе напрягаются, проступают очертания пресса. У Антона, кстати, он тоже есть — ну, зачатки какие-то. Три кубика, считая два полноценных и плоский живот. — Дарина не моя подруга, это подруга Иры. — А разве подруга твоей подруги — не твоя подруга? — Арсений широко улыбается, и Антон, хоть и видел его улыбку раньше, впервые отмечает острые клыки. Бледная кожа, которая почти сияет на солнце, острые клыки… Кажется, Антон овечка, которая влюбилась в льва, в смысле в вампира. — Сколько тебе лет? — внезапно спрашивает он, так и стоя рядом с партой, не решаясь ни сесть, ни отойти дальше. — Семнадцать. — А на самом деле? Арсений вопросительно поднимает бровь. — Семнадцать. А тебе? — Шестна… А, семнадцать. Две недели назад исполнилось. Виснет неловкая пауза. Точнее неловкая она для Антона, потому что Арсений снова закрывает глаза и блаженно разваливается на парте, вытянув руки так, что футболка уже скорее не скрывает, чем скрывает кожу. Как же невыносимо Антон хочет перецеловать все эти родинки! Он чувствует, что начинает возбуждаться, и шумно вздыхает. — Кто-то должен сходить набрать воды, чтобы помыть парты, — меланхолично замечает Арсений, делая вид, будто не слышал этих судорожных вдохов. — Я налью! И Антон вываливается из класса так быстро, что за ним чуть ли не проносятся порывы ветра, как в мультиках. Зайдя в туалет, он запирается в кабинке на щеколду и расстегивает джинсы. Полунапряженный член оттягивает белье, Антон поглаживает его через тонкую ткань. Пользуясь тем, что школа после восьмого урока почти пустая, он негромко стонет, запуская руку в трусы, размазывая большим пальцем капельку смазки по головке. Зажмуривается и представляет Арсения. Как он, лежа на парте, медленно проводит рукой по плоскому животу, чуть царапая ногтями бледную кожу — и на ней остаются розоватые полосы. Пальцы скользят выше, под футболку, сжимают сосок — и Арсений стонет, закусывая губу, выгибаясь в спине. Антон обхватывает член кулаком и неспеша двигает кистью, наслаждаясь своей фантазией. И вдруг дверь туалета хлопает — кто-то заходит. Переступает почти бесшумно к раковине, включает воду. Антон резко распахивает глаза и замирает, так и оставаясь стоять с членом в руке, а потом до него доходит: это Арсений. Он ведь так рванул в туалет, что забыл про чертово ведро, которое нужно наполнить водой, и оно так и осталось в классе. И Арсений, очевидно, считая Антона полнейшим идиотом, пошел сам это ведро наполнять. Парень зажимает рот ладонью и сосредотачивается на надписи, нацарапанной на стенке кабинки — «Аркаша, не ссы». Судя по росчерку, автор не дописал свой совет. Ссал да не дописал, как говорится. Он пытается не издать ни звука, но рука против воли снова начинает двигаться — он слишком возбужден. И мысль о том, что он дрочит в паре метров от воплощения своих фантазий, возбуждает лишь сильнее. Ему даже немного хочется, чтобы его раскрыли. Арсений в его представлении хмыкает, выключает воду и говорит: «Антон, я слышу твое сбитое дыхание. Чем ты там занимаешься?» — и неторопливо подходит к кабинке, кладет ладонь на ручку, лбом утыкается в холодную пластиковую поверхность, выдыхает его имя. Антон опять жмурится — рядом с фальшивым Арсением мелькают разноцветные пятна — и кладет руку на член так, чтобы ласкать его лишь подушечками пальцев, чтобы при движении головка упиралась в ладонь. В реальности вода стихает, и через секунду дверь вновь хлопает — Арсений выходит, а Антон вздыхает с облегчением. Но в фантазии Арсений робко открывает кабинку и тут же отводит взгляд, моментально краснея. Не всё лицо, только скулы алеют, как в аниме. — Прости, мне стало интересно, что ты тут делаешь, — шепчет выдуманный Арсений смущенно, всё еще не глядя на Антона. Тот останавливается, переводит дыхание. Представляет, как Арсений заходит в кабинку, закрывает за собой дверцу, прислоняясь к ней спиной. — Можно я… — просит негромко, на ощупь протягивая руку. Антон сам берет его за запястье и направляет, а в жизни проводит по члену пальцами непривычной для себя левой руки. Нереальный — действительно нереальный — Арсений дышит часто, словно касаться Антона — само по себе наслаждение. — Ты мне понравился сразу, — выстанывает он, спешно двигая рукой, и встает на колени, размашисто лижет член по всей длине. Фантазия в самом разгаре, но Антон не выдерживает и кончает — и стонет то ли от оргазма, то ли от разочарования. Удовольствие короткое, но яркое — ноги подкашиваются, и на секунду он чуть не теряет равновесие. Пиздец. *** Арсений деловито намыливает парту и, видя вернувшегося Антона, мягко ему улыбается. Тот, пожалуй, слишком долго намывал руки с мылом. — А я уже начал. Ты ведро забыл, так что я сам наполнил. — Ммм… Да, прости. — Антон мнется и растерянно осматривает класс, не понимая, за что ему взяться. — Ты что, дрочил там? Тебя долго не было. — Он смеется, хитро глядя на Антона, и снова принимается натирать парту — та мокро блестит в солнечном свете. Но не ярче, чем улыбка Арсения. — Я… ммм… Буду отдирать жвачки, — бормочет тот в ответ и, дрожащими пальцами прихватив ножницы из подставки, спасительно ныряет под ближайшую парту. — Мог бы и не выходить так-то, — весело замечает этот чертов провокатор и добавляет уже серьезнее: — Давай побыстрее управимся, у меня дела вечером. Антон жаждет спросить, какие дела, но он так дергается на первой фразе, что ударяется головой о столешницу. *** — Я не понимаю, — вздыхает Ира, глядя на листок в своих руках. Она лежит на диване, закинув на спинку ноги в тапках-зайцах. — Филин, семерка, ухо и елка. Как это связано? — Да никак, это ребус, там буквы зашифрованы. Антон сидит на полу, откинувшись головой на живот девушки. Поза провокационная, двусмысленная, но родители Иры думают, что они встречаются, так что кого смущаться. Тем более дома только ее мама, а она вообще в мечтах представляет Антона своим зятем. — А запятые и цифры что означают? В итоге парты с Арсением они мыли молча: Антону было слишком неловко, а второй в принципе как с другой планеты, и никогда нельзя уверенно предположить, что происходит у него в голове. Сразу после Антон выкинул жвачки в мусорку, отписался Воле, что они закончили, и подкрепил отчет парой фоток. И готов был свалить куда подальше, как Арсений протянул ему тетрадный лист с очередным ребусом, сопроводив лаконичным: «Держи». Жаль, он отказался прогуляться (даже до его дома), иначе бы Антон засыпал его вопросами. А теперь он сидит на полу в комнате Иры и пытается хоть что-то сообразить. — Может, позовем Дарину? Три головы лучше, чем две, — предлагает Антон. Дарина живет в соседнем подъезде, поэтому решение вполне разумное. — Ну уж нет, Дара не прикоснется ни к чему, что сделал твой педик. — Девушка раздраженно пихает его локтем. Со вчерашнего похода в кино она недолюбливает Арсения. — Я уже сомневаюсь, что он педик. — Если он хотя бы подойдет к Даре, я его покромсаю на куски, так что лучше бы ему быть геем. Напомни, что он там тебе сказал сегодня? Про дрочить? — «Мог бы и не выходить», — цитирует Антон и поворачивается лицом к Ире, но перед ним возвышается лишь ее грудь. — Странно, да? — Ага, будто он не против, чтобы ты подрочил при нем. Наступает меланхоличная пауза, в течение которой каждый думает о своем. Антон слабовольно представляет, как интересно мог бы закончиться сегодняшний вечер, останься он с Арсением, а Ира наверняка фантазирует о Дарине. — Так ее люблю, пиздец, — подтверждает она эту мысль. — Это однажды меня добьет. — Понимаю. — Не понимаешь. Ты сколько его знаешь? Неделю? А я Дару знаю с первого класса. — Две! Но я только о нем думаю, Ир. Всё время! Не сплю, не ем… — Ты полчаса назад коробку печенья сожрал в одну харю. — Ладно, ем, но с мыслями о нем! Не помню, как раньше жил без него. Он появился, и… — И всё изменилось. — И всё изменилось, — печально вздыхает Антон. *** Антону всю ночь снится очень неврозный сон. В нем он пытается разгадывать ребусы, но постоянно ошибается, а Арсений сидит на парте и разочарованно повторяет: «Меняй». Вчера с Ирой они с горем пополам пришли к выводу, что разгадка ребуса — «Совсем охуел», и это больно и обидно, и наверняка таким образом Арсений его отшил. Так что в школу Антон идет грустный, сонный, уставший и охуевающий от того, как гремят в рюкзаке семь банок энергетиков для Матвиенко. Еще и первым уроком поставили, блин, физкультуру. Кто вообще ставит физкультуру первым уроком? Что за изверги? Нет, Антон любит играть в волейбол или футбол, но не с самого же утра, когда хочется лишь спать или — что лучше — свернуться где-нибудь в уголке и тихо умереть. В холле, как обычно, толпа, хотя какого черта ученики там жмутся — непонятно. Куртки уже никто не носит — май месяц, сменку тоже. Ну, разве что малявки. За каким чертом надо собираться кучами? Антон высматривает Арсения и, не найдя, печально вздыхает. Для приличия трет кроссовками о коврик на входе, а потом идет сразу к спортзалу. Зайдя в раздевалку, он вновь первым делом сканирует помещение на предмет Арсения — и получает неудовлетворительный результат. Его одноклассники без конца зевают и вяло переодеваются, и Антон следует их примеру, поглядывая на дверь. Арсений является, когда все переоделись и ушли в зал. Все, кроме Антона и Матвиенко: первый мимикрирует под Хатико, второй тоже опоздал, но переодевается неспешно, потому что «Без меня не начнут, Шаст». — Привет, привет, — тараторит Арсений и, оглядев скамейки, бросает рюкзак рядом с сидящим Антоном — на единственное свободное от вещей место. Он припухший со сна и со следом от подушки на щеке, словно встал с постели пять минут назад. Антон не может решить: это чертовски мило или чертовски горячо. Или всё вместе. — Проспал? — спрашивает Матвиенко невнятно из-за зажатой в зубах резинки — он перевязывает хвостик. — Ага. — Арсений кивает и быстро стягивает футболку, а Антон чуть не задыхается — и сразу шумно втягивает воздух, чтобы мозг не скукожился от нехватки кислорода. Это всё происходит в секунду, чисто на автомате. А Арсений вдруг начинает смеяться. Антон сначала не понимает причины, а потом ловит его взгляд — он направлен прямо на него. — Ты такой палевный, — с улыбкой говорит Арсений и, протянув руку, буквально захлопывает его рот — Антон даже не заметил, как тот открылся. — Я не… — Ничего страшного. Он торопливо разувается и расстегивает ширинку, позволяя джинсам упасть, а Антон отворачивается, потому что тупо не может смотреть на него. Арсений идеальный. То есть его кожа молочно-белая, а еще он не такой дрищ, как Антон, а еще у него плечи и спина в родинках и веснушках, а еще у него от пупка вниз спускается дорожка редких темных волос. Он куда лучше того парня из порнухи. И, может, кто угодно другой сказал бы, что Арсений — просто обычный худощавый парень, но для Антона он совершенство. Настолько, что приходится прикрыть пах руками: тонкие спортивные штаны — это вам не джинсы. — Ты аккуратнее, а то он сейчас взорвется, — хохочет Матвиенко, выходя из раздевалки. Антон что-то упустил момент, когда это они нашли общий язык. Он вновь косится на Арсения — тот нагибается к рюкзаку, отклячив задницу, и ищет спортивную форму. Раздается какой-то протяжный жалобный писк, и Антон запоздало понимает, что пищит он. Обтянутые черными боксерами ягодицы прямо перед его лицом. — Тебе в зал идти не пора? — мимоходом уточняет Арсений, наконец найдя форму и спешно натягивая шорты. Шорты, сука. Икры и щиколотки голые — он точно хочет сегодня его добить. Антону определенно пора в зал, и он бы рванул туда со скоростью света, лишь бы не находиться в душной тесной раздевалке наедине с Арсением, только вот у него стояк. Не полноценный, но всё же весьма заметный. — Я пока посижу, — хрипло отвечает он. Арсений натягивает футболку и, как был со встрепанными волосами, вдруг опускается на одно колено перед Антоном. И тихим, но проникновенным голосом произносит: — Антон, тебе надо просто попросить, — и облизывает губы, а взгляд такой чистый, открытый и уязвимый, как у олененка. Антон думает, что он до сих пор спит и ему снится очередная эротическая фантазия. Но жесткая скамейка под задницей, спертый воздух, пропахший потными кроссовками, и мерцающие под потолком неоновые лампы слишком реальные. — Что? — тупо спрашивает он. — Ну… — Арсений смущается, но кладет ладонь на его колено, чуть сжимает тонкими пальцами. На таких моментах в книгах обычно пишут «сердце пропустило удар», но сердце Антона удар не пропускает. Кажется, оно взрывается, распластав ошметки по ребрам. Он не способен ни вдохнуть, ни выдохнуть, и в горле пересыхает. Возбуждение жжет его, паника морозит — потому что перестает понимать, какого хрена происходит. Его словно вот-вот затрясет, как в лихорадке, и он беспомощно смотрит на Арсения. — Ты зачем это делаешь? — сипит Антон, тяжело дыша. Он не узнает собственный голос — тот звучит, как плохо смазанная телега, ведомая полудохлой лошадью. — Ты же хочешь? — Да, но я… — Антон качает головой, а Арсений приподнимает голову, медленно придвигается к нему, сильнее сжимая его колено. Его дыхание чувствуется на губах — горячее и сбитое, как пульс Антона, когда дверь раздевалки вдруг резко открывается нараспашку, громко ударяясь о стену. Арсений отстраняется моментально, но ткань штанов всё еще хранит тепло его руки. — Антох, — басит Макар с ходу, а потом удивленно смотрит на парней. — Ты это, собираешься вообще? У нас там игрока не хватает. А тебя физрук зовет, — последнее он говорит уже Арсению. — А, окей, — как ни в чем не бывало откликается тот и бодро идет из раздевалки — будто другой человек. Антон продолжает сидеть, тупо глядя в никуда. — Это че такое было? — охуевает Макар, когда виновник всех бед и несчастий Антона выходит. — Я сам не знаю, — бормочет он, дрожащими руками потирая лицо. — Пиздец, какой-то пиздец.