Ты пидор

Произошедшая ситуация ярко показывает, что Антон ничего не знает об Арсении — то есть совсем ничего, ни разу, никак, нисколько и другие «ни». Весь ореол его радужных фантазий трескается и рассыпается, только вот влюбленность никуда не испаряется. Даже после того, как из-за стояка ему пришлось отсиживаться в раздевалке пол-урока. Арсений живет, руководствуясь какой-то странной, недоступной обычным людям логикой. Природное это или вызванное какими-то событиями — остается догадываться. Однако теперь Антон не просто влюбленный идиот. Он влюбленный идиот, страшно жаждущий помочь. Потому что, очевидно, с головой и восприятием у Арсения не всё в порядке. До пятницы Антон держится на расстоянии, хотя и ловит на себе периодически взгляд Арсения. И сам пырится на него каждую свободную секунду, больше не боясь спалиться. Какой смысл, если он и так палевный. Всё это время он тратит, пытаясь выяснить что-то о прошлом Арсения — но детектив из него, как из говна пуля. Ни одноклассники, ни учителя не в курсе, что такого стряслось в славной северной столице, что парня оттуда забрали в душную Москву. Туманный Санкт-Петербург и правда оказывается городом тайн и загадок. Последний пятничный урок Антон отсиживает кое-как — близится время пьянки, и ему не терпится залить все свои печали алкоголем. Со впиской всё складывается как всегда неожиданно. Изначально тусить у него дома должны были он сам, Ира, Макар и, естественно, Матвиенко, как единственный способный где-то раздобыть алкашку. Тот, однако, уперся рогами, что если не будет Позова — он никуда не пойдет. Дима сказал, что если не будет Кати — подруги Дарины, которую он видел один раз в жизни, и то на праздновании Нового Года, — то ему это неинтересно. Поэтому пришлось позвать Катю, а с ней и Дарину — подруга-то ее. Узнав обо всем этом, Матвиенко заявил, что пусть тогда и «та симпотная девка» Маша, с которой близко общалась Катя, приходит. Машу позвали, но она ни в какую не хотела идти без брата, которым по нелепому совпадению оказался Макар — а его Антон и так планировал позвать. Короче говоря, ожидается толпа людей, и Антону предстоит следить не только за уровнем алкоголя в своей крови (говоря иначе, не нажраться в соплю и не улететь, как эта самая сопля на ветру), но и за порядком в квартире. Дребезжит звонок, и одноклассники порываются к двери, не обращая внимания на продолжающую что-то болтать физичку. Та лишь цокает и машет рукой, понимая, что хрен там на нее все клали, а уж на домашнее задание-то тем более. Антон задерживается, прилипнув взглядом к макушке Арсения, которую он не увидит на протяжении всех выходных. Он за это время тысячу раз пожалел, что не поцеловал тогда Арсения сам, как будто их поцелуй способен что-то прояснить. Но, возможно, это был его первый и последний шанс. И вдруг Арсений резко разворачивается и, нахмурившись, спрашивает: — Что я сделал не так? — В смысле? Арсений хмурится сильнее, темные брови буквально в одну линию сдвигаются, а голубые глаза мечут молнии. Мечут молнии? Что за дебильная ассоциация вообще? Он что, Тор? Нет в его глазах никаких искр, глаза как глаза, злые разве что. И похожи на… Черт, опять. — Что я сделал неправильно, что ты теперь даже подойти боишься? Раньше ты не отлипал, задавал тупые вопросы по десять раз на дню. — Так, я пойду, — вздыхает Матвиенко. — Антон, я приду в шесть с бухлом. — Он хлопает его по плечу в знак прощания и направляется к выходу из класса. Антон не смотрит на него, потому что перед ним его самое высокоградусное бухло, личный палач, ночной кошмар, возлюбленный и ходячий ребус, и это важнее. — Я просто… — Антон стопорится, в нем такой вихрь мыслей, что он не знает, как его выразить. Поэтому набирает воздух и выпаливает совершенно неожиданное для себя: — Приходи сегодня ко мне, — и тут же добавляет: — на вписку. Там много людей будет, весело. Наверно. Надеюсь. Зачем он сказал два последних слова вслух — загадка похлеще Бермудского треугольника и личности Джека Потрошителя. Арсений, наверно, с минуту его разглядывает. Может, меньше — из класса пока не все вышли, и физичка не причитает, что ей надо закрыть кабинет. В любом случае, Арсений смотрит долго, и Антону неловко. Но его глаза… ладно, опять. Его глаза, как те стеклянные шарики, которые Антон откопал в старой маминой шкатулке с безделушками и которые теперь валяются на дне его рюкзака, словно два талисмана. Это немного успокаивает. — Хорошо, — Арсений кивает. — Но я в шесть не могу, у меня дела. Где-то в семь освобожусь. — Ладно, приходи как сможешь. *** К семи Антон успевает поднажраться. У Матвиенко получается достать лишь пиво, но непропитому организму достаточно и этого, так что улетает он с трех бутылок. Антон так переживает, придет ли Арсений и правильно ли он объяснил ему дорогу, что находится в шаге от того, чтобы в панике не утащить Иру на кухню жаловаться на жизнь. Лишь трель звонка спасает подругу от участи поработать диванным психологом. Никто даже внимания не обращает — но Антон специально прислушивался, стараясь держаться поближе к двери. Он в три шага подходит к ней и открывает, не спрашивая. Арсений стоит весь мокрый, вода стекает с волос на лицо, капает с носа и подбородка, его джинсовка насквозь влажная. Он дрожит, и Антон втаскивает его в квартиру за руку — она ледяная и мокрая от дождя, рука Антона — горячая и влажная от волнения. Он стягивает с него джинсовку и, наугад бросив ее на тумбочку, порывисто обнимает, стремясь то ли согреть, то ли защитить (от чего — неизвестно, не от дождя же). Арсений не отвечает на объятия, но утыкается ледяным носом ему в шею. — Ты дрожишь, — выдыхает Антон, проводя рукой по спутанным мокрым волосам — и рука по-идиотски застревает, приходится аккуратно выпутать ее и переместить на острые лопатки. — Там дождь. — Почему ты без зо́нта? — Ударение на А. — Зонта́, — поправляет Антон, боясь, что его сердце бьется слишком шумно — Арсений наверняка слышит и чувствует. — Ты такой странный. То не говоришь со мной, то обниматься лезешь. — Кто бы говорил. — Антон отстраняется и кивает на дальнюю дверь. — Пойдем, я тебе найду что-нибудь переодеться. Они проходят мимо комнаты, полной полупьяных друзей, к комнате Антона. Здесь по-странному тихо, музыка еле слышна, и ее прерывает лишь громкое сопение Билли, что спит на кровати. — У тебя шпиц, — Арсений шепчет, чтобы не разбудить собаку. — Такой милый. — Не милее тебя, — мямлит Антон и смущенно отворачивается. Открывает шкаф, перебирая свою одежду, но все его вещи кажутся какими-то слишком растянутыми, изношенными или выцветшими — недостойными Арсения. Он выбирает просторную черную футболку с надписью «фак брэйн» — Арсению подходит — и обычные спортивные штаны. Оборачивается — и чуть не роняет одежду из рук, потому что Арсений стоит в одних трусах. Особенно бледный в полутемной комнате, он стоит и обнимает себя руками, всё еще дрожит, кожа в мурашках. Как призрак, потерявшийся в измерениях. Антон давит в себе желание снова его обнять — и никогда уже не отпускать — и только протягивает одежду. — У тебя какая-то страсть к оголению, — пытается пошутить он, но выходит несмешно. — Тебе это не нравится? — Я шучу. Арсений натягивает футболку, потом буквально впрыгивает в штаны, завязывает их на поясе — они ему немного длинноваты. Он трет ладони друг о друга, всё еще пытаясь согреться, и Антон вытряхивается из своей толстовки. Почему бы не взять другую из шкафа, он не думает. В конце концов, ему можно, он ведь пьян. — Спасибо. — Арсений мягко улыбается, ныряя в безразмерную вещь, кутаясь в нее. — Теплая. И тобой пахнет. Антон вытирает о футболку вспотевшие ладони и радуется, что шторы задернуты и в комнате полумрак — не видно, что он наверняка краснеет. Толстовка темно-зеленая, и этот цвет удивительно Арсению идет, он выглядит, как большая горошина. Антон всегда положительно относился к бобовым, даже несмотря на возможный пердеж. — Пойдем в комнату, я тебя с остальными познакомлю. Ты не всех там знаешь. — Да мне всё равно. — Арсений пожимает плечами. — Я ради тебя пришел. Но, если хочешь, постараюсь влиться. Если каким-то чудом Антон не покраснел до этого, он точно краснеет сейчас. Потому что то, как легко Арсений произносит это «ради тебя» одновременно смущает и трогает до глубины души. Он бы, наверно, эту душу дьяволу продал за то, чтобы вечность стоять так с Арсением наедине. *** Арсений сидит на диване, утопая в его толстовке, и посмеивается со спорящих ребят. В руке он сжимает наполовину пустую бутылку пива — уже третья вроде, поэтому он подвыпивший, расслабленный. Антон же, наоборот, трезвый — успевает протрезветь. С Арсением ему не нужно пить, с Арсением он пьянеет и без грамма алкоголя. Сидя рядом, они соприкасаются бедрами, и этого достаточно, чтобы напрочь отключиться от реальности, улавливая лишь отрывки спора. Судя по отрывкам, дилемма разгорается нешуточная: во что играть — в «Правду или вызов» или в «Бутылочку». Ира, Дима и Макар всеми руками за «Бутылочку», Дарина и Катя — за «Правду или вызов». Маша и Матвиенко вообще сосутся, сидя на кресле в углу комнаты, и это тоже причина спора, потому что «если играть, то всем». — Так, Антон хозяин квартиры, он и решит! — резко говорит Ира, с шумом поставив пустую бутылку на пол. — Антош, — уже ласково, — ты во что хочешь? — и выразительно косится в сторону Арсения, намекая. Антон встряхивается, включаясь в суть разговора. В «Правде или вызове» он может расспросить Арсения много о чем, но это будет при всех и дико неудобно. В «Бутылочке» же он может его поцеловать, хотя шанс, что ему выпадет Арсений, крайне низкий. Вывод очевиден. — Бутылочка. — На том и порешили. Они рассаживаются в большой круг прямо на полу, бутылка из-под пива — с горлышка до сих пор капает прямо, сука, на ковер — в центре. Как-то получается, что Арсений садится не рядом с Антоном, а напротив, по правую руку от Иры и по левую от Дарины. Его полупьяный взгляд скачет по окружающим, и Антон на каждом круге пытается поймать его, как воланчик от бадминтона. — Никто не против, если я начну? — деловито спрашивает Ира и тянется к бутылке, как Антон вскакивает и с криком «Стойте, стойте!» порывается на кухню. Его план кажется ему гениальным, он же видел такую схему где-то в сериале (или в аниме, не суть), и там она работала. Перед глазами всё стоит тот неудавшийся поцелуй с Арсением, и теперь Антон готов сделать всё, чтобы на этот раз он состоялся. Он сдирает с холодильника все магниты, то есть вообще все: с Тулы, Калуги, Белгорода (его родители часто ездят по командировкам в города России), из Египта и Турции в виде чего-то неприличного, «фруктовые» и «овощные», непонятно как оказавшиеся дома. Словом, набирается приличная куча, которую по приходу в гостиную он ссыпает на колени Арсению, а пару самых мелких просовывает в горлышко бутылки. Друзья наблюдают за ним так, словно он окончательно ебнулся. Но он не ебнулся — у него же план. Возможно, Антон не до конца трезвый, но он ловит воланчиковый взгляд Арсения, и все сомнения испаряются. — Не уверен, что это сработает, — делится он своими опасениями со всеми. — Но на войне и в любви все средства хороши. — Ты же знаешь, что он не должен быть в курсе этой махинации, да? — серьезно спрашивает Ира, награждая его взглядом «и как этот дебил может быть моим другом». — Блин, точно. — Антон поворачивается к Арсению, который смотрит на него расфокусированно и определенно точно не замечает гору магнитов на коленях. — Забудь всё, что видел. Но магниты не убирай. — Ты окончательно поехал, — печально вздыхает Матвиенко, губы у него все в Машиной розовой помаде. — Так, закрыли тему, мы все и так в курсе, что Антон давно поехавший. Я начинаю. — Ира снова тянется к центру круга. — Стой! — Антон отталкивает ее руку. — Я первым начинаю, — и трясет бутылку так, что в ней звучно бряцают магниты. — Какой же ты ёбик. — Она закатывает глаза. Антон сует одну руку в карман и скрещивает пальцы, другой же крутит бутылку. Пока та бодро вращается, пальцы немеют от волнения. Бутылка прокручивается два раза и медленно останавливается на Ире. — Фу, — говорит она. — Не срабоо-о-отало, — разочарованно тянет Антон, виновато глядя на Арсения, но тот равнодушно пьет пиво. Антон залипает на дернувшийся кадык, но Маша пихает локтем под ребра и указывает на Иру. Он и так расстроен неудавшейся схемой, а поцелуй с Ирой и вовсе грозит загнать его настроение в ноль. — Я не буду ее целовать. — Ты охуел? Я лучшее, что ты можешь поцеловать в своей жизни! — Нет. — Из женщин. — Тогда да. Они смотрят друг на друга пару мгновений, и внутри Антона всё кричит «бееееее», потому что Ира — его лучшая подруга с детства, и он воспринимает ее как сестру. Пусть она и выглядит сегодня потрясающе — легкое платье с огромным вырезом, волосы уложены волнами — но его в принципе не интересует девушки. У Иры одинокая родинка на груди сбоку, а у Арсения этих родинок сотни. Разве можно их сравнивать? Ира морщит нос так, словно в комнате пахнет говном (Антон помнит: через О) — она тоже не рада перспективе целоваться с ним. Но всё равно протягивает руку, цапает Антона за ворот футболки и дергает на себя так, что тот чуть не падает. Он видит ее лицо в паре сантиметрах от своего, и это странно. От Иры прет духами, у нее красивые глаза, но не как у Арсения. Девушка клюет его в губы и отталкивает обратно. Антон кривится и вытирается рукавом, хотя поцелуй был абсолютно сухим. — Самое страстное проявление чувств, что я видел в своей жизни, — хмыкает Дима. — Вы прямо горите. — Ой, заткнись. Ты вообще не знаешь, что такое страсть, — раздраженно отзывается Ира и, вытряхнув из бутылки магниты, крутит ее. Антон замечает, что ее пальцы слегка подрагивают, как и у него самого. Бутылка указывает на Машу, которая без особого энтузиазма принимает поцелуй. У Маши в ее очередь горлышко указывает на Макара. Раньше у Антона это вызвало бы массу интереса (угарно же — брат с сестрой!), но сейчас у него ноль эмоций. Он наблюдает за Арсением, который отстраненно смотрит в сторону. Антон прослеживает за его взглядом и понимает, что тот разглядывает его детские фотки, в ряд стоящие на придиванном столике. «Ма-а-а-ама», — мысленно осуждает Антон. Он так часто видит эти фото, что перестал их замечать и забыл убрать. Ему немного стыдно, что Арсений видит его таким: голожопым, щекастым и с игрушечной свиньей в руках (в детстве Антон и сам был похож на поросенка), но тот мягко улыбается. — Я не буду целоваться с сестрой! — резонно протестует Макар — Антон продолжает смотреть на Арсения и не видит выражение его лица. — Согласна, в таком случае можно перекинуть. — Катя. Она самая адекватная из них, потому что единственная не пьет. Ну, кроме Матвиенко, но тот за адекватного человека не считается в принципе. — А что с однополыми случаями делать? — Эта «гениальная» мысль приходит Диме, и Антон резко переключается на разговор, готовый пихнуть друга пяткой в очко. В стекло очков, в смысле. — Как — что делать? — раздраженно восклицает Ира. Ну да, у нее ведь тоже свой резон. — Я же целовала Машу! — Девочки — другое, — возражение от Матвиенко, которое никому в хуй не уперлось. — Это нечестно, — Дарина надувает губехи, впервые включившись — до этого она играла в какую-то тупую игру на телефоне. Она пьяная всегда на удивление молчалива и задумчива в отличие от себя трезвой, когда ее не заткнуть. — Именно! — Ира смотрит на нее с благодарностью и любовью, но последнее скорее всего замечает лишь Антон. — В конце концов, а что делать Антону? Он же гей. — Ты гей? — Макар, кажется, охуевает. — Нуу… — протягивает Антон, косясь на Арсения — но того больше интересует годовалый Антон, чем семнадцатилетний. — А ты не в курсе? — И давно? — Он в гействе восемь лет, — тупо шутит Матвиенко. — Давайте так: если натуралу выпадает парень, то перебрасываем, а… — А если Антону выпадет натурал? Ну как бы вероятность высока, — Антон мысленно посылает Диме воздушный поцелуй за эту мысль. — Думаю, будет честно, если целоваться будут вообще все. Макар и Маша, так и быть, в щечку. — Фраза Кати подводит итог спора, и игру продолжают. Антону становится уныло уже после пяти-шести раундов, и он откровенно скучает: только любование Арсением спасает эту игру. А затем он погружается в свои мечты, лишь иногда выныривая, чтобы принять чей-то поцелуй или самому кого-то поцеловать — опять Иру, Диму, Катю, Макара, и всех целомудренно, почти не касаясь губами. Он впервые задумывается о существовании высших сил, потому что то, что Арсений до сих пор никому не выпадает, не иначе как восьмое чудо света. С другой стороны, Арсений и сам как восьмое чудо света. Все перецеловались по несколько раз, и лишь он сидит и задумчиво перебирает магниты на своих коленях, рассматривает их. А затем горлышко указывает на него. Антона прошибает холодным потом, когда он понимает, что крутила бутылку Дарина. — Мне надоело играть, — быстро говорит Ира. — Очень скучно, ребят, давайте тупо напьемся. — Ну уж нет. — Дарина улыбается и поворачивается к Арсению, тот смотрит на нее и пьяно улыбается в ответ. Антон готов заскулить, как побитая собака — ему и правда больно. — Я серьезно, скукотища. — Ира сверлит Арсения взглядом, словно вот-вот решится на убийство. — Антон, скажи им. Антон ничего не может произнести, язык становится тяжелым и неповоротливым, приклеивается к нёбу, а горло как спазмом сдавливает. Он просто наблюдает, как в замедленной съемке: Дарина приближается к Арсению, чуть наклоняет голову и прижимается губами к его губам. Поцелуй короткий — но Антон на его протяжении не дышит. Ему кажется, что в комнате похолодало, воздух стал морозным и ледяными иглами впивается в кожу. Когда Дарина отстраняется, всё оттаивает, но остается по-мерзкому сырым. — Обосралась? — хихикает Дарина, взглянув на Иру, которая выглядит так же хуево, как наверняка и сам Антон — как будто у нее последнюю надежду отбирают. — В смысле? — опустошенно реагирует девушка. — Я просто хотела тебя подразнить. — Ого, «Санта-барбара», — шепчет Матвиенко, который, как и все, с интересом наблюдает за развернувшейся сценой. Антон и забыл, что они тут не вчетвером сидят. — В смысле? — тупо повторяет Ира. — Ты ведь на Арсения запала, это видно, — снова хихикает Дарина, а потом прикрывает рот рукой, словно лишнего сболтнула: — Ой, как неловко. — Ты правда не понимаешь? — голос Иры звучит бесцветно. Антону уже не хуево за себя, ему хуево за подругу. Ведь Арсений смотрит непонимающе, и о нем волноваться смысла нет, а вот Ира бледная — и губы дрожат. Очень хочется ее обнять. — Нет. Блиннин, давай на кухню. — Дарина поднимается с пола и быстрым шагом идет в сторону кухни, а Ира встает и медленно плетется за ней. Антон ожидает от нее какого-то сигнала, просьбу о помощи, но она упирается взглядом в спину возлюбленной. — Думаю, на этом можно закончить, — заторможенно произносит Дима. Неловко себя чувствуют все — это заметно. Кроме Арсения, пожалуй, который вопросительно поднимает бровь, будто отсутствовал в комнате последние три минуты. Антон пожимает плечами ему в ответ, поворачивается к Диме и выразительно хмурит брови, намекая разрядить обстановку. — Екатерина, предлагаю выйти на балкон и покурить, — по-своему решает проблему он. — Я не курю, — теряется Катя. — Тогда подышать, — настаивает он, и та наконец понимает намек. Она активно кивает и вместе с Димой сливается на балкон. Минус два. — Мы тогда обратно на кресло, — похлопав себя по коленям, говорит Матвиенко. Душераздирающая лесбийская сцена не тронула его каменное сердце, хотя он прекрасно знает о влюбленности Иры. Маша повинуется и идет с ним к креслу, пусть и, очевидно, расстроена куда больше парня. Еще минус два. Они сидят втроем, и Антон чуть ли не пихает Макара, чтобы он свалил. Тот, несмотря на трезвость (учитывая объемы, пиво не берет его вообще), не догоняет. — Макар, иди поешь. — Да я чипсов похавал, — отмахивается он. — Что делать будем, ребят? — Макар, иди поешь, — раздраженно повторяет Антон, кидая в него, как ему мерещится, уничтожающий взгляд. — Ааа, — спустя добрых секунд десять наконец догоняет тот, — вы потрепаться хотите. Так бы сразу и сказал! Ладно, пойду сожру чего-нибудь, — басит Макар и направляется к столу в углу комнаты. Стол соседствует с креслом, где романтично расположились Матвиенко с Машей, но Антона сейчас это мало волнует. Минус один. Они остаются вдвоем. Антон тянет Арсения за рукав своей собственной толстовки, привлекая внимание. Тот вздрагивает, выныривая из своих мыслей. — Всё закончилось? — Ну да. Хочешь, пойдем в приставку поиграем? — это тупо, но Антону больше ничего в голову не приходит. Он не готов предложить ему целоваться или пойти утешать Иру, а это все вещи, которые волнуют его в данный момент. — Я еще хочу поиграть, — тихо отвечает Арсений и щелчком отправляет бутылку в круговорот. Та останавливается горлышком на пустом пространстве, но он пальцами двигает ее в сторону Антона. Тот завороженно пялится на нее и не может поверить, что это всё происходит на самом деле. — Ты серьезно? — еле слышно спрашивает он. Отставив бутылку — ту, что у него в руках, с пивом, уже четвертую, Арсений на четвереньках ползет к Антону и останавливается, упершись ладонями в его колени. Его лицо замирает в нескольких сантиметрах, они почти соприкасаются носами. У них общий на двоих воздух. — Да, — шепчет Арсений, опалив губы горячим дыханием. От него пахнет дешевым пивом, а еще собакой — это запах Билли от толстовки. И Антон внезапно понимает, что «он не такая, он ждет трамвая». Их первый поцелуй вот так, на полу посреди комнаты — он так не хочет. — Стой, — он отстраняется, но не слишком далеко, не разрывая зрительного контакта, — я так не хочу. — Как так? — Вот так. При всех. Арсений выразительно окидывает взглядом комнату, но Маша с Матвиенко увлеченно сосутся, а Макар увлеченно хрустит чипсами, залипая в телефоне. А потом Арсений смотрит на Антона, как на идиота. Впрочем, он почти всегда на него так смотрит, вне зависимости от того, что тот говорит или делает. — Да всем насрать. — Пойдем в кладовку, — находится Антон, понимая, что реально идиот. Они могут пойти в его комнату, где никого нет (разве что собака), или в родительскую спальню, но это всё не то. Пусть его с Арсением история и не похожа на кино, в фильмах подростки всегда идут целоваться в чулан. Чулана у Антона нет, так что остается кладовка. Возможно, хоть она исправит ситуацию. *** Они стоят в кладовке, здесь очень пыльно — пыль в носу, во рту, от нее противный привкус и щиплет глаза. Антон не видит Арсения, но чувствует его дыхание где-то в районе шеи. Они так близко друг к другу, на крошечном квадратном полуметре, подпираемые со всех сторон коробками со всяким хламом. Как же это неправильно. — Темно, — тихо говорит Арсений и звонко чихает — так чихают обычно маленькие собаки. Антон протягивает руку и на ощупь щелкает выключателем, летающая пыль пляшет в тусклом желтом свете. — Так лучше? — Да. Арсений приподнимается на цыпочках и целует его — просто целует, без всяких сигналов: нападение без предупреждения, боевые ракеты запущены. Губы его не нежные, как представлялось в фантазиях, а сухие, искусанные. Антон кладет ладони на его пояс, чуть сжимая ткань толстовки, и наклоняет голову, чтобы целоваться было удобнее. Арсений в ответ обнимает его рукой за шею, прижимаясь крепче, и скользит языком в рот. И Антон горит. Горит, и пламя плавит его изнутри и снаружи, будто кто-то достал волшебную палочку, как в «Гарри Поттере», и выстрелил заклинанием Инсендио. Его палочка тоже может выстрелить в любой момент, упс. А потом Антон чувствует ладонь на своей ширинке, давится воздухом и отстраняется, пусть и невыносимо хочется толкнуться бедрами навстречу. — Эй-эй, ты чего, — бубнит он, беря руку Арсения в свою, поднося ее к губам, целуя почти золотую в этом свете кожу. — Разве тебе не это нужно? — Арсений растерянно хлопает темными ресницами, на них оседает светлая пыль — какой же он красивый. Антон не выдерживает и обнимает его крепко, стискивает в объятиях, сцепляя руки где-то в районе лопаток, целуя в висок. — Арс, мне ты нужен. Ты. Понимаешь? — Нет, — сдавленно. — Арсений, — Антон снова целует его в висок, в скулу, по поцелую в закрытые веки, один — в кончик носа, — ты мне нужен. Я от тебя без ума, я хочу с тобой встречаться. — Встречаться? — удивленно спрашивает тот, открывая глаза, и Антон прикасается губами к его губам, но тот не отвечает, только стоит и хлопает ресницами. — Да, встречаться, — Антон выдыхает эту фразу ему в прикрытый рот. — Давай, ну. Я тебе не нравлюсь? Арсений выпутывается из его объятий и отстраняется, упираясь спиной в коробки. Он смотрит так растерянно и непонимающе, словно ему выдали стопку тестов на немецком языке. — Я не… Нравишься. — И ты мне. Очень сильно! Антона почти трясет от паники, ладони потеют — он не знает, как разобраться в этом парне. Арсений сам по себе сплошной ребус, вот почему они у него так круто выходят. Казалось, что после поцелуя он вдруг станет понятным, но нет. Никакого решебника на голову не свалилось. — И ты не хочешь со мной заниматься сексом? — непонимающе уточняет Арсений. «Да что ты, блядь, такое?!» — Хочу, конечно! — Антон облизывает пересохшие губы. Видимо, вся влага организма ушла в ладони. — Но не в кладовке же. И в квартире куча людей! — Кажется, он повышает голос, и остается надеяться, что музыка в комнате заглушает его истерику. — Я не понимаю, — качает головой. — Мне лучше домой пойти, а то поздно нельзя возвращаться. — Арсений, блин. — Антон берет его за руку, в отчаянии прикладывает ладонью к своей груди. — Чувствуешь? Пиздец, я просто взорвусь сейчас на хуй, и… — Не матерись. У него брови нахмурены, он весь дрожит — напуган, в смятении. Словно учительница стоит у его парты и тычет лицом в тесты, заставляя решать, а он вообще не шпрехает. Арсений шмыгает носом, и Антон тут же отпускает его запястье, свои руки поднимает в покорном жесте. — Прости-прости. Хочешь, я тебя провожу? — Не надо… — Он открывает дверь кладовки, но оборачивается: — Я вещи потом отдам, хорошо? Мои всё еще мокрые скорее всего. — Да, конечно. И Антон выходит проводить его, глупо стоит и наблюдает, как Арсений надевает влажные даже на вид кроссовки. Поднявшись с колен, тот разворачивается к двери, и, так и не оглянувшись, уходит. На кухне, за пачкой макарон, родители прячут водку. Именно за ней Антон и идет, потому что одним пивом тут не обойтись. *** Это одновременно лучшая и худшая вечеринка в его жизни. С одной стороны, он поцеловался с парнем, в которого был безумно влюблен, и это потрясающе. С другой, тот отреагировал на это не просто неожиданно, а охуеть как не понятно. Теперь настроения тусить нет, тем более что Ира после разговора с Дариной плачет и глушит водку — сама отыскала ее в шкафу, она мастер искать нужное. Антон остается с ней, а остальные ребята как-то незаметно уходят. Макар — первым, потому что с ним никто не пьет, Дима уходит с Катей гулять, а Матвиенко ведет Машу к себе домой — у него тоже родители свалили. Пивом пахнет даже на кухне — никто не додумался утащить на помойку пустые бутылки из комнаты. — Она тупо не вдупляет, дура набитая, — ноет Ира, сидя на подоконнике. Она вся опухшая от слез, красная, из носа течет. И, хоть она выглядит отвратительно, Антону она всё равно кажется красивой. Ира вообще всегда красивая. Антон забирает у нее водку и делает глоток, морщится. Его сильно тошнит, и алкоголь идет туго, грудь сжимает, на секунду становится тяжело дышать — но это быстро проходит. Скорее всего, через полчаса он будет блевать. — Я так и не понял, — отдышавшись, говорит он. — Она подумала, что ты встрескалась в Арсения, и в чем прикол? Зачем ей целовать парня, в которого ты типа влюблена? — Да потому что она ебанашка. — Ира тянется за бутылкой, но Антон отталкивает ее руку, потому что подруге точно уже хватит. Двое блевунов в одной квартире — это чересчур. Перед ним и так всё плывет, но пока не двоится. — И это ты мне говоришь? Я сам не понял, что произошло. Вот мы сосемся, а в следующий момент он чуть не плачет из-за предложения встречаться. Я сам тут, блядь, разревусь сейчас. — Какие мы неудачники. — Ага. — Антон отпивает еще водки и отставляет бутылку подальше. — Всё наладится, Ир. — Мы влюблены в ебанутых людей. — Мы потому и влюблены в них, что они ебанутые. Ира вздыхает и отворачивается к окну. Солнце закатывается за горизонт, окрашивая комнату в огненно-красный. Антон думает о том, что он видел сегодня желтый в кладовке, красный на кухне, и до полного светофора ему не хватает лишь зеленого. Впрочем, для счастья ему не хватает голубого… Нет, не в этом смысле. Антон представляет глаза Арсения и думает о стеклянных шариках, так и валяющихся на дне рюкзака.