Ты пидор

Субботу Антон проводит, утопая в похмелье и в жалости к себе с Ирой на пару. Они весь день сидят на диване (Антон — в трениках с вытянутыми коленями, Ира — в его изношенной футболке), смотрят отборочные второго сезона «Песен» и олицетворяют типичных страдальцев. Но если он сам в относительном порядке и просто драматично размышляет, что же делать дальше, то у Иры случай совсем запущенный. Ночью Дарина написала ей, что вчера, когда возвращалась домой пьяная, с ней познакомился парень по имени Стас. Они разболтались, после он проводил ее до подъезда (не перевелись джентльмены еще на земле русской), слово за слово — и вот они уже договорились о свидании на следующей неделе. И теперь Ира то кричит и матерится, проклиная Дарину, день их знакомства и мир в целом, то безутешно рыдает и использует рукав толстовки Антона в качестве платка, причем в половине случаев — чтобы высморкаться. — Почему я не люблю мужиков, — вздыхает она после очередного приступа плача, лежа головой на коленях Антона. Тот перебирает ее спутанные волосы, равнодушно глядя в экран. По сцене скачет странного вида пацан и очень плохо читает рэп. — Поверь, они не лучше. — Ты про себя или про своего чудика? Антон, вообще-то, не имеет в виду никого конкретного, но после слов Иры задумывается. Арсений не «не лучше», Арсений по-прежнему идеален. Тепло леса, яркость солнца, синева моря, неизведанность севера и загадки далеких планет — в нем весь мир, в нем всё. Мимолетом он думает, почему влюбленным приходят в голову только такие метафоры. Почему он не сравнивает Арсения с другими прекрасными вещами? Например, с сочными сосисками или с новым футбольным мячом, игриво пахнущим резиной… — Антон? — зовет Ира. — У тебя лицо идиота. — Прости, задумался. — Да это не относится к ситуации, просто выражаю свое мнение относительно твоего лица, — язвит девушка. — Так что, ты про Арсения? — Нет. Скорее про себя, это же мне мозгов не хватает, чтобы понять его. — Да он просто пизданутый. — Не говори так. — Антон раздраженно пихает ее в плечо. — Он не просто пизданутый, он так отреагировал… Там что-то стоит за всем этим. Он как будто… Ты его взгляд не видела. Там была такая растерянность, словно он не понимал, что я от него хочу. — Как он может не понимать, что значит «давай встречаться»? Ему же не восемь лет, чтобы так тупить. — Давай ты не будешь строить из себя эксперта по психологии? Ты становишься сукой, когда тебе хуево. Ира молчит какое-то время, гневно пыхтя, а потому всё-таки выдыхает спокойнее: — Прости. — Ничего. Тебе надо как-то ее отпустить, Ир. Не думаю, что у вас есть надежда на будущее. Она задумчиво пялится в телевизор с минуту, не меньше (мужик на экране пискляво поет, что между ним и кем-то там еще холод собачий), а потом глаза Иры загораются, как идейная лампочка над мультяшным персонажем. — Слушай, — девушка резко поднимается с его колен, садясь на диване. Что-то в ее упрямом взгляде парню заранее не нравится, — а давай переспим! И правильно, что не нравилось. Антон поперхивается непонятно чем — наверное, своим охуеванием — и кашляет, мимоходом отсаживаясь от Иры на другой конец дивана. Ира медленно ползет к нему: взгляд кошки, грация картошки. — Я не настолько отчаялся, — брякает он, пересаживаясь на подлокотник. — Я серьезно. — Ира протягивает руку и сжимает его колено так, что ногти в кожу впиваются. — Мы же оба девственники. За спиной кромешная пропасть в виде пола, поэтому Антон так и сидит на подлокотнике, как курица на насесте. — Я вообще не понимаю, где в твоих словах логика. — Ладно, смотри. — Ира убирает ладонь, но лишь для того, чтобы снять футболку — слава богу, под ней лифчик. Из черного кружева, полупрозрачный, весьма симпатичный, но привлекательным для Антона он может быть лишь в том случае, если его наденет Арсений. И то не факт. — Вдруг, если мы переспим, то поймем всю прелесть гетеросексуальных отношений и у нас что-то в мозгу переклинит? Видимо, ситуация с Дариной оказалась для Иры слишком большим стрессом. У нее едет крыша, это же очевидно. — Ир, ну мы не в фильме, где секс меняет ориентацию, решает проблемы, лечит рак жопы и заставляет вырастать цветы на лобке, — осторожно говорит Антон. — Ну, а вдруг? С одной стороны, терять ему нечего, с другой — Ира возбуждает примерно так же, как тарелка стручковой фасоли. И дело не в том, что она опухшая и с красными веками после нескольких часов плача. Она не возбуждает в принципе. Ее грудь покачивается при каждом движении, но вызывает не желание, а лишь смущение. — Это очень тупая затея. — Вся наша жизнь — очень тупая затея. Хотя почему бы и нет. В конце концов, он никогда не пробовал с девушкой, вдруг гетеросексуальный мир радушно откроет ему свои двери в форме вагины. Он вздыхает и садится рядом с Ирой, поднимает руку и останавливает в сантиметре от покрытой кружевом кожи, молчаливо спрашивая разрешения. Девушка кивает, и Антон кончиками пальцев проводит по очертанию соска. — Ну как? — стеснительно спрашивает он, не решаясь смотреть ей в глаза. Он повторяет движение пальцев снова и снова, чуть сжимает сосок подушечками пальцев — слегка твердеет. — В целом приятно. Сглотнув, Антон увереннее крутит сосок пальцами, как делали в яойной порнухе, затем сжимает грудь в ладони — это уже отсебятина. В яое так не делают, в яое сисек нет. — Так хорошо? — Ну да, нормально. — Она чуть съезжает по спинке дивана, раздвигая ноги. Боковым зрением Антон отмечает ее руку, скользнувшую под длинную футболку, но смотреть не рискует. — Попробуем пососаться? Антон кивает и, закрыв глаза, прижимается губами к ее губам, втягивая нижнюю, проводя по ней кончиком языка. Ира перехватывает инициативу, углубляя поцелуй. Он хочет отстраниться, но девушка с намеком продолжить кладет ладонь ему на затылок. Это всё кажется абсурдным, сюрреалистичным, как пародия на нормальный секс. Губы Арсения тонкие и обветренные, а у Иры — пухлые и нежные. Антон убирает ладонь с ее груди, перемещая на плоский живот, представляя, что он принадлежит парню. Он представляет, как его носа касается не аккуратный Ирин, а смешной «отсеченный» Арсения. И что на лоб ложится его пушистая челка, что это его рука гладит его по волосам, по шее. Антон прижимается к Ире и сразу отстраняется, не разрывая поцелуй, просто чтобы не касаться пышной девичьей груди — так легче представить на ее месте парня. И всё же ложь чувствуется, сквозит в каждом движении: слюна отдает привкусом лжи, пахнет ложью, ложь покалывает кончики пальцев при касаниях. Когда Ира осторожно кладет ладонь на его пах и чуть сжимает, она вскрикивает и отстраняется, отпихивает его так, словно это всё не ее идея. — Фу! У тебя встал! — Немного. — Антон морщится и рукавом вытирает губы. Член и правда слегка напряжен, топорщит штаны. — Какая гадость! — фыркает она, надевая футболку. — Не такой уж ты и гей, кстати. — Я думал об Арсении. — Антон оттягивает толстовку пониже, чтобы та скрыла эрекцию. — Если что, целовать тебя мне тоже не понравилось. — Мда, затея и правда была тупой… — вздыхает она и тут же прищуривается, добавляет требовательно: — А покажи член. Видимо, Антона сама судьба сводит с людьми, чья логика далека от адекватной, иного объяснения этой фразы он найти не может. — Зачем? Поверь, тебе не понравится. — Ну, интересно, я не видела ни разу. Антон мысленно дает себе по лбу за то, что такой ведомый, и, встав на колени, приспускает штаны вместе с трусами. Ира удивленно поднимает брови, кидает взгляд ниже его пояса и сразу отворачивается. — Очень мерзко выглядит. — Спасибо, Ир. — Не понимаю, почему вагина выглядит, как произведение искусства, а член — как недоразвитый гриб из кожи. Хочется поспорить, потому что Антон прямо противоположного мнения, и вагина (фото он смотрел в интернете чисто из любопытства) кажется ему похожей на сильно разваренный пельмень. Но, конечно, он благоразумно молчит об этом. — Ты просто лесбиянка. — Я бы сказала, ультралесбиянка. — Я, видимо, ультрагей. Возможно, это слово — пароль в лучшую жизнь, потому что внезапно телефон Антона вибрирует, высвечивая уведомление ВКонтакте. И, разблокировав телефон, парень видит сообщение от некоего Арсения Попова. Ну, как некоего. Самого лучшего на свете Арсения Попова. «Собачка говорит..?» — Как говорит собачка? — спрашивает он у Иры, тупо пялясь в экран. — Больше не стоит давать тебе трогать сиськи, это плохо влияет на тебя. — Это Арсений написал! Ира заглядывает в его телефон и вздыхает, проглатывая колкие комментарии. — Гав-гав, я полагаю. «Гав-гав», — пишет Антон в ответ. «Кошечка говорит..?» «Мяу», — соображает он уже без подсказок. «Коровка говорит..?» «Мууу!» «Мышка говорит..?» — Пи, — подсказывает Ира, которая продолжает смотреть в его экран. «Пи». «дор», — добавляет Арсений. Умом Россию не понять, но Арсения не понять ни умом, ни сракой, ни третьим глазом, ничем. Ира совершенно по-скотски ржет, а Антон отсаживается от нее подальше и строчит ответ: «Ультрапидор». «Нет, ультра — это которые ходят в розовых лосинах и говорят писклявыми голосами из мультиков». «Я на самом деле не встречал таких. А ты?» «Тоже. Ты обижаешься на вчерашнее? Или злишься?» У Антона даже сердце колет: Арсений решил, что он на него обиделся или разозлился, а тот ведь боится противоположного. «Нет! Это мне очень жаль, если я сделал что-то не то. Прости, пожалуйста. Ты мне нравишься так сильно, что рядом с тобой сносит голову», — пока он набирает это, ладони так потеют, что телефон чуть не выскальзывает из рук. Арсений долго не отвечает. Точнее, у его имени то загорается «набирает сообщение…», то пропадает, а это часто не предвещает ничего хорошего. «Я думал, ты меня отшил», — наконец присылает он. — Мда, — Ира тянется к телефону, но Антон отводит руку, — дай я ему отвечу, что он дурилы кусок. — Нет! — протестует он. — Ира, ты не понимаешь. Я, правда, тоже не очень понимаю. «Но я ведь, наоборот, предложил встречаться». — Он пишет медленно, тщательно проверяя каждое слово на грамматические ошибки, ибо помнит слова Арсения об уважении к русскому языку. «Я не понимаю, в чем суть отношений. Что входит в понятие встречаться?» — Ууу, совсем труба, — подводит Ира неутешительный итог. «Проводить время вместе. Ходить в кино, гулять, переписываться, обниматься и всё такое». «Ты дружбу описал. Мы с моим другом делали то же самое, когда я жил в Питере». Антон мысленно желает этому другу всю жизнь срать бильярдными шарами, потому что на этом сообщении его насквозь простреливает гневной ревностью. «Вы с этим другом тра… (Антон тут же стирает последнее слово, так и не дописав) занимались сексом?» «Что-то не вижу этого в твоем списке. А если и да, что в этом такого?» — Пиздец, — говорит Антон, бессмысленно глядя в экран, — кажется, он шлюшара. — Кажется, тебе в лобешник за это надо дать, Шастун. — Ира и впрямь выдает ему щелбан. — Нет никаких шлюх и нешлюх, в сексе нет ничего такого, даже если вы не встречаетесь. — Учитывая, что ты девственница, мне как будто Дева Мария проповедь читает. — Антон трет лоб. — Ладно, но это как-то… Черт, я не знаю. — Тебе он после этой новости стал нравиться меньше? — Нет. — Вот и не выебывайся. «Ты прав, это нормально», — отправляет он Арсению. Арсений что-то набирает очень долго, а после и вовсе выходит из онлайна, так и не ответив. Антон печально вздыхает, поняв, что их разговор, как обычно, ушел не туда. *** Ира проводит с ним и воскресенье тоже. Ей лучше, хотя она по двадцать раз в день мечется от «я ее люблю и всегда буду с ней рядом» до «я выкидываю ее из своей жизни, как уродливых мальчиков в Спарте скидывали в пропасть». Но теперь она хотя бы уже не плачет и не кричит. Правда, она съедает всю еду в квартире, затем заказывает пиццу и уминает и ее в одно рыло. Антону же кусок в горло не лезет, потому что он всё думает, что бы такого написать Арсению, но не придумывает ничего стоящего. Он и раньше-то ему не писал, хоть и давно нашел ВКонтакте: обычно он лишь гипнотизировал все его пятьсот шестьдесят две (уже три) фотографии и ссыковал открыть диалоговое окно. Даже в друзья добавить не решался. Но Арсений пишет сам. Вечером воскресенья, когда Ира уже уходит, а родители как раз возвращаются с дачи, Антон получает следующее: «Пойдем в кино?» «ПОЙДЕМ», — отвечает он так спешно, что не успевает переключить капс после онлайн-игры. «СКОЛЬКО ЭНТУЗИАЗМА». «Прости! Я случайно. Я очень хочу пойти с тобой в кино». «Я хочу сходить на „Пушистого шпиона“. Идет?» «Да! — Антон не думает гуглить, про что этот фильм, ему абсолютно насрать. — Когда?» «Через двадцать минут. Я у кинотеатра стою». Бывало, что Антон собирался быстро — например, когда опаздывал на первый урок. Но чтобы так быстро — это впервые. Он одевается примерно за сорок секунд, полторы минуты ему надо на «Мампожалуйстадайнакиновопросжизниисмерти» и получение денег. За пять минут он добегает до кинотеатра — даже дыхание не сбивается. Арсений сидит на крыльце, жопой прямо на ступеньках, и обрывает лепестки ромашки (очевидно, сорванной с ближайшей клумбы). На нем вновь белая футболка в черных котах и черные джинсы с подворотами. Антон чуть не плачет от счастья: всё-таки он слишком давно его не видел. — Привет, — улыбается ему Арсений, показывая цветок с одиноким лепестком. — Любит. — На кого гадал? — Антон присаживается перед ним на корточки, и в груди теплеет, когда Арсений сует цветок в нагрудный карман его клетчатой рубашки. Всё, чего касается этот парень, излучает тепло, и солнечная ромашка не исключение. — Не скажу, — фыркает он. — Так, на парня одного. Антон нервно поправляет волосы и бегло смотрит на афишу кинотеатра. — Мы идем на мультик? — Да, про рыжую кошечку Марни, — смущенно отвечает Арсений и закусывает губу. Он кажется совсем ребенком, и Антон не может поверить, что ему семнадцать. Тринадцать — и то с натяжкой, пусть тот и ростом почти два метра. — Там в трейлере кошка выглядит так, будто ее с размаху на хер посадили. Впрочем, не такой уж он и ребенок. Если когда-нибудь, когда они с Арсением будут вместе уже лет десять или пятнадцать, их общие друзья спросят его: «А когда ты полюбил Арсения?», он точно опишет этот момент. Потому что вот сейчас, когда Арсений так очаровательно улыбается, сказав что-то про кошку на хую, Антон понимает: он влюбился безвозвратно. Да, он знает его чуть больше двух недель, и всё может измениться в любую секунду, и он ни черта в нем не понимает. И всё же его затягивает в эту черную дыру, как кошечку Марни тянет на хер в бредовых фантазиях Арсения. Ему не нужен месяц, год или целая жизнь, чтобы это понять. *** Зал полон детей, еще бы: выходной день и мультик — сочетание идеальное для юных слюнявых ртов и сопливых носов. Они постоянно кричат и громко хохочут, но Антон не против, потому что справа сидит Арсений и тоже смеется. Не от шуток, а от нелепых сюжетных поворотов и глупейших диалогов, которые он комментирует Антону на ухо. Иногда он, увлекаясь, касается уха губами, и тогда Антон просто блаженно растекается по креслу. За происходящим на экране он не следит, улавливая лишь некоторые смысловые отрывки. В конце концов, какая в жопу кошечка Марни, когда рядом сидит его котенок? Из кинотеатра Антон выходит абсолютно счастливым, а Арсений болтает без умолку, стреляет во все стороны своим мнением по поводу мультфильма со скоростью пулемета. Невероятно, что он бывает не только хмурым и молчаливым, но и таким: веселым, болтливым, смеющимся. Он впервые позволяет проводить его, и Антону хочется, чтобы его дом находился в километрах трех, а лучше пяти, а лучше вообще на другом конце страны. В его фантазиях они уже едут на велосипедах по пустынным (почему-то) улицам, останавливаясь в крошечных хостелах и питаясь всякой сранью на заправках, но, к сожалению, до дома Арсения идти не дольше пяти минут. К обычной многоэтажке они подходят в уютном молчании — Арсений говорить устал, а Антону и не хочется. Стоя у подъезда, Арсений прокручивает на запястье красную нитку, и Антон (который успел весь интернет прошерстить и знает, что такой оберег повязывает либо монах, либо близкий человек) всё-таки спрашивает: — А откуда у тебя эта нить? — Мне друг привез из Индии. — Тот лучший друг, о котором ты говорил? — Ага. «Волна ревности» — это не эпитет, а вполне себе реальное чувство. Антон чувствует, как эта самая волна опаляет щеки, шею, грудь, спускается ниже и разрывает к чертовой матери его пердак, после чего оторванные куски жопы летят в стратосферу. Но внешне он лишь улыбается: — Скучаешь по нему? — Очень сильно, — признается Арсений, и лицо его становится таким милым, по-детски очаровательным. Антон бы растрогался, если бы не знал, что речь о бывшем любовнике. — Ничего, вы наверняка сможете съездить друг к другу на каникулах, — скрепя сердце говорит он. — Да, я так и планирую, — Арсений в который раз улыбается и вдруг берет его за руку, не стесняясь детей и мамочек на детской площадке, которые легко могут увидеть их. — Со мной хочешь? — В смысле? — В Питер съездить. Он красивый, и даже если ты там уже был, то я тебе его с другой стороны покажу. С какой ты его не видел. Антон смотрит ему в глаза — в них отражается солнце, и вся ревность куда-то улетучивается. — Я с тобой хоть на край земли поеду, — тихо отвечает он. Арсений смеется и, встав на цыпочки, быстро клюет его в щеку, а в следующий момент скрывается за подъездной дверью. Антон еще с минуту пялится на сердечко с надписью «А+А», выцарапанное прямо на металлической поверхности. Скорее всего это какие-нибудь «Анастасия и Алексей», «Алина и Андрей» или «Аврора и Айнур», но ему упрямо видится «Антон и Арсений».