Ты пидор

Из всех понедельников это лучший понедельник. Даже физкультура первым уроком не омрачает день Антона, потому что сейчас он сидит рядом с Арсением, и они дожидаются звонка, чтобы пойти гулять. Он до сих пор не понимает, кто они друг другу: то ли встречаются, то ли друзья, но в принципе ему достаточно просто смотреть на Арсения суммарно около двух часов в день. А если удается еще и приблизиться, коснуться или понюхать — то вообще бесподобно, Антон сразу становится самым счастливым человеком на земле. Хотя он и подозревает, что с тем, как упал уровень его внимательности и интеллекта, он скоро станет обладателем премии Дарвина. Сегодня, например, он чуть не рухнул с лестницы, потому что засмотрелся на родинку на шее Арсения и шагнул мимо ступеньки. В столовой он пролил себе на колени горячий чай (тупо отпил мимо рта), а он был в шортах, так что от ожогов его уберег не иначе как ангел-хранитель. После, на физкультуре, он замечтался, пропустил мяч и получил оным прямо по лбу. Возможно, любовь к Арсению сделает его калекой, но она точно стоит всех жертв. До конца учебного года остается две недели, и перспективы на лето ожидаются солнечные. Можно сказать, радужные. Антон выходит из школы плечом к плечу с Арсением, и рукава их футболок соприкасаются — одного этого хватает, чтобы по телу прошел разряд тока. Арсений — как воплощение шокера, который включается от близости Антона (по версии Антона же). В залитом светом дворе, словно под софитом, стоит коротко стриженный худой парень в черном: джинсы болтаются на нем, как на скелете, футболка с рисунком костей колышется на ветру. Но больше внимания привлекают татухи, вьющиеся по телу, как мрачные кельтские руны — рисунки с расстояния школьного крыльца Антон рассмотреть не может. Среди цветочных клумб и мимо проходящих школьниц в светлых сарафанах этот парень кажется черной вороной, явившиеся с того света по чью-то душу. — Стой. — Арсений обхватывает Антона за запястье, привлекая внимание. — Ты тоже видишь высокого парня в татуировках? У меня же не глюк? — Он сияет, глядя на этого фрика. Тот стоит, сунув руки в карманы и покачиваясь с ноги на пятку. — Вижу, — недоуменно отвечает Антон. И Арсений отпускает его руку, порывается с крыльца, перескакивая сразу через три ступеньки, в долю секунды преодолевает расстояние до этого говнюка раскрашенного. Кидается ему на шею, виснет, чуть не уронив их обоих на асфальт. Парень хрипло ржет, обнимает его руками за талию и выдыхает: «Задушишь, Арс». Антон медленно идет к этой парочке, мрачнея с каждым шагом. Когда он видит, как этот парень обнимает Арсения — его Арсения! — то представляет, как прокручивает тощие расписанные руки в мясорубке. Не электрической, куда кидаешь мясо — и оно само в фарш превращается, а в старой, советской. Куда надо с нажимом запихивать, тянуть ручку, слушая, как переламываются кости. Арсений целует парня в щеку, абсолютно не стесняясь прохожих, а тот хлопает его по спине. Он ниже, наверное, сантиметров на пять, но так уверенно и по-свойски обхватывает Арсения за пояс, что это придает ему роста. Даже Антон чувствует себя каким-то коротышкой. — Ну всё, Арс, отлипай, — у него хриплый, грубый голос, как будто он курит лет с двух. — Неа. Эд пожимает плечами, мол, на нет и суда нет. — О, ты Антон? Я Эд, — замечает он наконец Антона и протягивает ладонь, второй всё так же придерживая Арсения за поясницу. Из-за задравшейся футболки его чернильные пальцы касаются голой кожи. Антон пожимает руку, стиснув ее как можно сильнее — очень по-детски, но удержаться трудно. Эд смеется, отпуская его и показательно встряхивая кистью. — Какой ревнивый. — Он подмигивает и снова хлопает Арсения по спине, намекая отстраниться. — Ты приехал? Тебе же нельзя! — Арсений игнорирует жест, продолжая виснуть. Он лишь крепче обнимает его и со стороны напоминает девушку, встретившую своего парня по приезде из армии. — Можно, Тиман всё уладил. Но я на пару дней, потом обратно в Питер. — Не хочу, — канючит Арсений, как ребенок утыкаясь лбом в его плечо и ни в какую не желая отпускать. Антон стоит и смотрит на это, беспомощно сжимая и разжимая кулаки. Всё же было так идеально, и вот появляется этот придурок, как гром среди ясного неба. Еще и погода, сука, продолжает солнечно светить и слепить белизной облаков, будто улыбкой. Словно смеется над ним. — Надо, Арс. Я летом приеду и заберу тебя, есть планы свалить кое-куда. Тебе понравится. Янка еще будет, Дана наверняка. Длинного твоего тоже возьмем. — Он указывает жестом в сторону Антона, а тот теряется: они что, хотят взять его третьим? — Хорошо. — Арсений активно кивает, перспективы тройничка, очевидно, очень его радуют. Антону становится дурно. — Как ты узнал, что я в школе? — Мамка твоя сказала. И накормила этой ее мерзкой жижей с сельдереем, бе. — Он корчит недовольную мордаху. — Сказала мне следить за тобой. Еще лучше: мама Арсения, судя по всему, Эда любит и одобряет выбор сынули. Какая несправедливость! От такого, как Эд, родители должны шарахаться. Он же выглядит, как типичный неблагополучный подросток! Не хватает только шприца, торчащего из вены, и шлюхи под боком. — Пиздец тебя перекосило, — ржет Эд, глядя на Антона. — Чувак, да расслабься ты. Не придумывай там себе хуйни, а то вижу, че у тебя в башке творится. — Не видишь, — огрызается Антон. — О, даже так. — Эд присвистывает. — Надо с тобой побазарить, пацан, а то лопнешь от злости. Мы сейчас к какой-то девчонке едем, то ли подруга моей сестры, то ли девушка, так и не понял. Ты с нами? — У Даны есть девушка? — удивленно уточняет Арсений, наконец отойдя от Эда, чему Антон крайне рад. Правда, он предпочел бы, чтобы между ними было не полметра, а метров пять, а лучше пять тысяч. В его голове снова всплывает фантазия про разные концы страны, но в этот раз он остается с Арсением в Москве, а Эда отправляет куда-нибудь в Находку. — Я хуй знает, поди разберись, шо там у нее в личной жизни. Антох, так че? Антон впервые видит человека, который так органично сочетает «шо» и «че» в одном предложении. Сначала он хочет наотрез отказаться, но потом понимает, что тогда оставит этих двоих наедине. Мысль об этом причиняет ему почти физическую боль, так что он вяло кивает. — Тогда щас позвоню Дане, она на тачке заберет. — И он, вытащив телефон из кармана, отходит, взглядом на прощание пробивает Антона. Тот не совсем понимает, что это за взгляд: не ревность, не агрессия. Так не смотрят любовники, когда на горизонте появляются соперники, так смотрят матери, готовые в любой момент защитить своего ребенка. — Ты почему такой кислый? — Арсений наконец обращает на него внимание. — Расстроился, что мы не погуляли? Иногда он кажется не по годам взрослым, иногда тянет лет на десять. Как сейчас, например, потому что не распознать ревность может лишь он. «Да что же с тобой не так?» — Нет, всё в порядке, — вздыхает Антон, глядя на эту двухметровую десятилетку. — Рад буду познакомиться с твоим другом поближе. Вы ведь просто друзья? — аккуратно уточняет, не понятно на что надеясь. — Ну да. — В глазах Арсения неуверенность, но не из-за своего ответа — он не до конца понимает сам вопрос. Антону очень хочется поцеловать его, чтобы объяснить: они-то с Арсением не друзья, между ними больше. Или хотя бы взять за руку, провести большим пальцем по глубокой царапине (он так и не рассказал, откуда та появилась, хотя Антон спрашивал). Но вокруг люди, а Арсений смотрит на Эда так преданно и так счастливо, что парень лишь перехватывает лямки рюкзака поудобнее и готовится ни разу не обосраться за сегодня. *** Теперь очередь Антона сидеть с бутылкой на подоконнике, только в этом случае квартира принадлежит Ире, а бутылка — с пивом, а не водкой. Он кое-как умещается на узком пространстве, костлявая жопа немеет на жесткой поверхности. Ира стоит, оперевшись плечом на холодильник, и она роскошна — никаких следов слез, макияж идеален, а платье такое короткое, что почти видны края чулок. Если бы Антон не был стопроцентым геем, у него бы точно не осталось шансов. — И мы просто ролили вместе, я не думала, что она приедет в Москву. Она и не собиралась. Антона короебит от того, что, пока Ира рассказывает ему историю знакомства с Даной, Арсений тусит с Эдом без его присмотра. Эд ему по-прежнему не нравится — за двадцать минут в одной машине ничего не изменилось. Антон титаническим усилием пережил поездку на переднем сидении с Даной, в то время как Арсений и Эд разместились сзади. Всё бы хорошо, но он видел в зеркало заднего вида, как его возлюбленный прикрыл веки и положил голову на худое угловатое плечо. Хуже всего то, что эти двое не похожи на бывших. Они похожи, сука, на самых что ни на есть настоящих. Действующих. Возлюбленных. Людей, которые встречаются вотпрямщас. Сердце Антона вот-вот готово разбиться, но, возможно, он снова чересчур драматизирует ситуацию. Хотя Эд всё равно вызывает у него весь спектр чувств от отвращения до ненависти. А Дана, наоборот, Антону нравится. Они обменялись лишь приветствиями, но один ее вид внушает спокойствие и уверенность в сегодняшнем дне. Будь он натуралом, он бы точно в нее влюбился — загадочная молчаливость привлекала, а умные глаза вызывали желание узнать ее получше. Да, будь он натуралом, у него определенно был бы большой выбор: вокруг столько прекрасных девушек. «И все они лесбиянки», — ехидно говорит внутренний голос. Одна из них смотрит на него выжидающе, и Антон вздрагивает: совсем замечтался. — Думаю, это хорошая возможность забыть Дарину, — после этой длинной паузы произносит он. — Антон, это жестоко. Дана слишком хорошая, чтобы использовать ее как лекарство от несчастной любви. Она только выглядит такой мрачной, а на деле милая и добрая. И из нее вышел отличный Драко. Антон давится и кашляет, пиво идет у него носом, и он как может вытирает его рукой. Ира закатывает глаза и кидает в него комком салфеток. — Прости, — откашлявшись, извиняется Антон. — Так что, у тебя на нее нет никаких планов? Знаешь, если бы я верил в судьбу, сказал бы, что это знак. То, что она оказалась сестрой Эда, который друг Арсения, это… Ну, нихуевое совпадение, да? Совпадение и правда нихуевое, и Антон не знает, как его трактовать. Все его логические цепочки так или иначе приводят к Арсению, и он опять бесится, что его будущий парень тусуется в одной комнате с бывшим. Или не бывшим. — Бывает. — Ира пожимает плечами. — На самом деле я думаю… — Вы тут не натрещались еще? — хрипло спрашивает Эд, заходя на кухню так уверенно, словно это он тут хозяин. Антон злится сильнее и кидает на Иру умоляющий взгляд («Выгони его»), но та лишь пожимает плечами. — А что? — фыркает она. — Да там Дана так дверь взглядом пырит, что та щас воспламенится. — Эд двигает к себе табуретку и садится. Антон знает, что табуретка держится буквально на соплях и изоленте и малодушно надеется, что та развалится. Но она, как назло, стоит крепко, хотя Эд на ней и разваливается по-царски. Царь во дворца, царь во дворца, сука. — И ты пришел позвать меня? — Ира скрещивает руки на груди — ей этот парень тоже не нравится. — Не, я пришел поболтать с Антохой. Девушка тормозит мгновение, удивленно приподнимает брови и кидает обеспокоенный взгляд на Антона («Я могу уйти?»). Антон ей кивает, и она медленно выходит из кухни, но дверь не закрывает. Они остаются вдвоем, и Антон упрямо смотрит на Эда, готовый при необходимости драться. Раньше за сердце дамы стрелялись на дуэлях — за сердце Арсения он готов драться на кулаках, локтях и зубах, если придется. «Сейчас покажу тебе танец локтями по-шастуновски», — агрессивно думает он. — Я вообще к тебе приехал, — признается Эд, и в его взгляде нет агрессии. Прямо над ним икона с каким-то апостолом, который наблюдает за ними осуждающе, и это сочетание почти вызывает у Антона смех. Он закусывает щеку с внутренней стороны, стараясь сохранить боевой настрой. — То есть? — с закусанной щекой звучит убого. — Арс рассказал про тебя, и я приехал убедиться, что ты адекват. — Он вздыхает тяжело, даже слишком тяжело для парня, которому вряд ли больше восемнадцати. — Волнуюсь за Арса. То, с какой нежностью и заботой это звучит, выбивает из колеи, и Антон ухватывается за последние остатки злости: — Что, бывший приехал нынешнего проверить? На хуй мне твои проверки не сдались. — Бывший чего..? — Эд сначала смотрит на него непонимающе, а потом вдруг ржет. Не переставая смеяться, он встает с табуретки и плотно закрывает дверь. Смех у него высокий, слишком звонкий для такого низкого голоса. — Блядь, ты решил, что мы с Арсом мутили. — А разве нет? — глупо спрашивает Антон и наконец перестает сжимать подоконник — он и не заметил, как вцепился в него. — Нет. — Эд ухмыляется. — Вот вы педики ревнивые. Мы с Арсом тупо друзья, братан, без гейства. — Но он сказал, что вы спали. — Чего? Да ну, хуйня, он бы такое не сказал. До Антона только сейчас доходит: вдруг «А если да?» Арсения не означало, что у них был секс? — И у вас точно ничего такого не было? — Антон хмурится, но Эд уже не кажется ему мерзким. Зря он так с ним, вроде нормальный парень и выглядит круто. Хотя… — А почему вы тогда обнимаетесь постоянно? Эд вздыхает и снова усаживается на табуретку, та опасно качается, но держится. Сам Эд выглядит таким же пошатнувшимся — видно, что тема эта для него сложная. — Антох, ты должен понять, что Арс не похож на обычных пацанов. Арсений — он абсолютно другой. Всекаешь? Антон не то чтобы всекает, но кивает, побуждая продолжить. — Арс… — Эд тормозит и задумчиво чешет нос, плавает взглядом по комнате, как будто что-то может подсказать ему, как бы продолжить. — Арс воспринимает всё иначе. Отношения, секс, любовь — для него это всё типа иначе, не как у норма… не как у всех. — А как? — Антон потихоньку начинает всекать. Странности Арсения он замечает давно, и отрицать это тупо. — Например, он не понимает границы, он… — Эд снова вздыхает, трет веки. — Блядь, как объяснить. Короче, у него мозг промыт, окей? И поэтому секс кажется ему типа как… Для него это единственное понятное ему проявление симпатии, заботы, интереса какого-то. — И он со всеми так? — Как сказать… В Питере он был под моим присмотром, так что нет. Но, знаешь, к нему достаточно подойти и сказать типа отсоси, и он это сделает. Я, конечно, всем желающим по ебалам надавал, но в Москве-то меня нет. Поэтому и страшно было отпускать. Антон молчит какое-то время — переваривает информацию. Ему тоже страшно. Не в смысле как на квесте с ужасами или когда видишь ночью в туалете здорового паука. Нет, страшно по-человечески: такой страх люди испытывают, когда сталкиваются с чем-то новым и не слишком-то приятным. Он понимает, что проблема куда шире и глубже, но даже с учетом этих откровений знает: от Арсения он не отступится. — Он как бы..? — Антон выразительно крутит у виска, чтобы Эд понял, что имеется в виду. — Да. Он всегда был немного кокнутый на голову, но раньше это было так, скорее природная дурость. А потом… Ну, такой вот пиздец. — Я ничего не понимаю, блин. Расскажи нормально. Как вы познакомились? Что с ним случилось? — Эх, блядь… — Эд сиротливо смотрит на бутылку пива, стоящую на подоконнике рядом с Антоном. — Хочешь? — Антон порывается дать ему ее, но тот качает головой. — Не, не пью больше, девушка против. Короче… Мы с Арсом познакомились в шестом классе. Его класснуха сунула в баскетбольную секцию, а он же вылитая балерина, даром шо два метра ростом почти. У него не получилось нихуя, все в команде стебались над ним, а мне стало его жаль. Я показал пару приемов, мы пообщались и как-то сдружились. Он мне с инглом помогал и прочей лабудой, я его от всякой шпаны защищал. С ним весело: он как хуйню какую-то ляпнет, шо ты с нее потом полдня ржешь, — хмыкает он. — Но вообще он уже тогда был с прибабахом. Срывался на всех, то впадал в истерики, то замыкался. Сегодня один, завтра другой… Короче, видно было, что он не в себе. Что ж, у Арсения и сейчас с головой не всё в порядке. — А что случилось потом? — Это уже в девятом классе было. Он начал меняться, замыкаться, постоянно был занят чем-то и не говорил, чем. Раньше у нас секретов не было никаких, а тут он такой типа «Неважно», «Не спрашивай». Я, дебил, не насторожился, а потом… Как щас помню, была ночь субботы, и его мамка мне звонит. Просит дать Арса, потому что она не может до него дозвониться, а тот не отписался, что ко мне пришел. А он не приходил и даже не говорил ниче. — И где он был? — Антон сам удивляется тому, как дрогнул его голос. — Ну… Был у нас препод, короче. Егор Николаевич, мать его, физику вел, чтоб он сдох. А у Арса с физикой всегда было ну не особо, я ему всегда всё решал… Эй, не смотри так на меня, я не дегенерат. С точными науками у меня всегда всё норм было. — Прости-прости, — Антон поднимает руки в виноватом жесте. — Ты не создаешь впечатление человека, который разбирается в физике. — Ты щас на улицу вылетишь. — Эд кивает на окно позади Антона. — Короче, Булаткин — это фамилия его — предложил ему репетиторство, сначала после школы, потом к нему ходить… Мне ниче такого даже в голову не пришло, ну типа он же учитель, — он вздыхает. — Надо было тогда всё понять. Уточнять смысла нет — Антон понимает и так. Он сидит на подоконнике и кусает губы, жалея, что у него нет машины времени. Иначе бы вернулся, вытащил мелкого Арсения из лап извращуги. — И что было дальше? — Я сломал ему руку, и мне дали два года условки. А потом ему дали два года тюряги, а вышел он через полтора за хорошее поведение. — Эд сжимает и разжимает кулаки, но лицо остается спокойным. — Ну и мне скостили, через связи там. Иначе бы не смог приехать. — Пиздец, — хмурился Антон. — Два года? Всего? — Да. Тупая система, но могли вообще условку дать, потому что Арс же не… Блядь, не хочу об этом. — Он резко поднимается с табуретки, дергается, будто хочет кому-то врезать, но лишь нервно складывает руки на груди. — Короче, недавно этот гондон вышел, ну и попытался выйти на Арса. А мы же в ебучей Рашке живем, у нас ни судебного запрета на приближение, нихуя. Так что мама Арса правильно решила, что на хуй этот Питер, и забрала его в Москву. — А если он сюда приедет? — То я тоже приеду и убью его, — выплевывает Эд так, словно о разделке мяса говорит. — Ему сломанная рука раем покажется, если он хоть еще раз к Арсу притронется. Антон согласно кивает — он поможет. По натуре ему жестокость несвойственна, Антоша добрый малый, но не в этом случае, не когда дело касается Арса. Хотя мысль о том, чтобы кому-то врезать, пугает не на шутку. Антон даже тех самых пауков в туалете убивать опасается. — А теперь что? — вздыхает он. — Как он… ну... — Он об этом никогда сам не вспоминает: ни со мной, ни с мамой своей. Но к мозгоправу ходит, и вроде норм, помогает. Конечно, у него в мозгу что-то сломалось там, но прогноз вроде хороший. Психолог его — или психотерапевт, не помню — так говорит. Становится как-то холодно, хотя на улице жара, и стекло за спиной буквально раскалено — вот-вот начнет плавиться, стекать на подоконник. Но Антона морозит, потряхивает от озноба. — Я всё равно с ним быть хочу. Хотя бы как друг. — Слушай, — Эд подходит к нему, кладет костлявую ладонь на плечо, в глаза заглядывает, — ты вроде нормальный парень. Но ты подумай, надо ли оно тебе, потому что тут назад дороги нет, повернуть обратно не получится. Если облажаешься, я и тебе руку сломаю и в жопу засуну, понял? Кажется, у Эда одно решение на все случаи жизни. — Понял, — Антон кивает. — Я не облажаюсь. — Но ты подумай всё равно. А то сегодня рвешься, а завтра найдешь какого-нибудь другого пацана, и по нему будешь сохнуть. — Не найду. Таких нет больше. Эд фыркает, но потом улыбается — и Антон воспринимает это как одобрение. *** — Так-так, всем тишина, моя зая звонит, — рычит на всех Эд, поднимая высоко мобильник, как будто для всех это достаточный аргумент. — Ты такой каблук. — Дана закатывает глаза до абсолютной белизны белков — выглядит жутко, но ее образу это подходит. Ира отчего-то смеется, глядя на нее. — Не каблук, а любящий и заботливый парень, — громко, чтобы перекричать долбящую музыку, говорит Эд и щелкает ее по носу. Выходит на балкон, прижимая телефон к уху — его лицо сразу меняется, становится таким… «милым», что ли. Или глупым. Антон не знает, как его описать, но наверняка он выглядит так же, когда смотрит на Арсения. Арсений сидит совсем трезвый — оказывается, ему вообще нельзя пить алкоголь, потому что он на таблетках, так что вместо пива он потягивает лимонад. Одна рука сжимает горлышко, другая — расслабленно лежит рядом с коленом Антона. Тот с трудом сдерживается, чтобы не накрыть ее своей. Ира с Даной о чем-то переговариваются, но Антон не слышит из-за музыки — да и не хочет слышать. Он не способен отвести взгляда от Арсения. Рассматривает его лоб, скулы, губы — и не может не представлять, как кто-то целовал их. Он не хочет думать, где был этот рот, эти пальцы, кто прикасался к этой шее — но картинки сами собой мелькают перед глазами. Это не ревность, это какая-то глухая боль. — Он тебе рассказал, да? — криво улыбаясь, шепчет Арсений, не смотря на него. Антон не столько слышит, сколько по губам читает — этого вопроса он ждал. — Даже у меня не спросил, блин. — Да. Прости. — Он всё-таки касается его руки — мизинцем проводит вдоль его мизинца, и Арсений цепляется за него, словно они поссорившееся дети — «мирись-мирись и больше не дерись». — Мне это не нравится, — Арсений поворачивается к нему, рассеянно подушечкой пальца поглаживает горлышко бутылки — оно бы «пело», если бы музыка так не грохотала. — Не нравится, что все за меня определяют, что я чувствую. Почему-то все считают меня жертвой. Я что, хрустальный? — У него такое расслабленно-равнодушное выражение, что Антон не понимает, злится тот или нет. — Не было там никакой трагедии. — Хочешь, пойдем на кухню? Поговорим? — Не хочу. Надоели разговоры на кухне, Антон. Все считают, что если сесть за стол и пить чай, то всё звучит не так остро. Но чай, стол, табуретки и обои в цветочек не меняют ничего. Антон никогда не задумывался об этом, но он кивает, потому что в его системе ценностей Арсений всегда прав. — Все относятся ко мне, как к ребенку. Оберегают, защищают от чего-то. И не спрашивают, нужно ли мне это вообще. — А нужно? — А ты как думаешь? — Не знаю. — Антон скашивает взгляд на их сцепленные мизинцы, и сердце ускоряет стук. — Нет?.. — Он не знает, как задать следующий вопрос, так что задает его по-детски прямо: — Ты еще думаешь о нем? Арсений отводит взгляд и долго молчит, а Антон чувствует, что собственная его ладонь вся мокрая — и это, наверно, мерзко. Но Арсений руку не убирает — только прикрывает глаза и кладет голову ему на плечо.