Проклятых карт известна масть Хранитель мой, не дай мне пасть
Я окончил где-то все к пяти вечера и просмотрел скинутую мне базу. И да, черт возьми, там была Эмили. Я прикрыл глаза и тяжело выдохнул. Захотелось закинуть в себя еще немного мета, но я решил, что перебарщивать не стоит. Азирафель убил Эмили. Косвенно, конечно, но все-таки. И из-за чего? Ревность? Почему я вообще думаю о ревности, если это никогда не было об Азирафеле? Он никогда этого не делал. Этим постоянно занимался я, не он. В любом случае, мне совершенно точно не хотелось думать об этом. Потом я ещё раз проверил свою почту в надежде, что Кроули из прошлого чем-нибудь ещё меня обрадовал, но нет. Вообще-то была возможность, что я мог скинуть все на другую почту, но проверять другие двадцать мне как-то не очень хотелось. Как Вы могли заметить, мне вообще абсолютно точно ничего не хочется. Я помассировал переносицу и написал Юсуфу с просьбой о встрече. Дело было сделано, осталось только устроить совсем маленькую часть. Или большую? С Юсуфом нельзя было угадать. И я не особо сильно к этому стремился. В конце концов, у меня были дела поважнее (нет, не было). Если быть честным до конца, то я не был расстроен фактом убийств. Никто же не думал, что меня реально волновали все эти девушки? Никто же не думал, что мне может быть не все равно? Они могут убивать хоть мою уборщицу, хоть официанта, который меня обслуживал — мне все равно. Мне не все равно на факт того, что они скрыли это. Что они не говорили. Меня злит, что Азирафель знал Люцифера, что они работали вместе, но я ничего об этом не знал. Черт возьми, это нечестно. Это просто нечестно. Меня злит это сокрытие, меня раздражает, что они молчали, что они делали из меня идиота. В любом случае, я успокаивал себя тем, что они хотя бы не убивали моих близких. То, что сводило с ума, то, из-за чего я не могу расцепить свои пальцы, вжатые в рукоятку пистолета. Это все еще смешно, учитывая, что я не испытывал чувство любви. Мои чувства куда хуже. Они всепожирающие и ужасающие. Так или иначе, я не вижу конкретно в них проблемы. Благие намерения всегда противозаконны. Внезапно я вспомнил о том, что майбах приказал долго жить, и я начал обдумывать план того, как бы мне довести свой спорткар до автомойки. Минутами позже, спустившийся в паркинг, я обнаружил, что несло из салона дай Дьявол. Я помахал рукой перед лицом и вздернул бровь. Хорошо, что хоть салон кожаный, вряд ли что-то въелось. Я оставил окно открытым и сходил домой. И снова: пищевая пленка. А что мне оставалось делать? Мне нужна была машина. И мне нужно было как-то доехать на ней до автомойки. Никогда бы не подумал, что когда-нибудь случится так, что две из трех моих машин будут непригодны. Я грустно посмотрел на бентли и мысленно пообещал, что как только найдется свободное время — отвезу её в сервис и приведу в нормальный вид. Я подумал о том, что было бы забавно, если сегодня я ещё разнесу эту машину, и останусь вообще без ничего. Честно говоря, не очень приятно было бы, потому что я до сих пор не знал, какую четвертую машину себе бы купил. Мы недавно, меж работой, с Лигуром прошлись по одному автосалону, и я вышел вообще без впечатлений. БМВ — как всегда какие-то сухие и неинтересные. Порше выглядели интересно, они довольно быстрые, с хорошим движком, но у них постоянно летят подвески — заебешься мотаться по автосалонам. На седаны даже смотреть было бесполезно — любая кочка не приводит их в восторг, а следовательно, и водителя (знаю по опыту со своим мерседесом). Я всё поглядывал на какую-нибудь новую модель Майбах, потому что он меня вообще не разочаровал. Или что-нибудь новенькое у Бентли. На самом деле, я без понятия, что я себе хотел, поэтому очень было неприятно прощаться со своими машинами. В автомойке пришлось говорить, что залез после небольшой уличной драки, но меня задели, вот и крови столько. Мне поверили. Или нет. Не знаю. В итоге мне отдали чистую машину без неприятного запаха. На заднем сидении по-прежнему валялся чемодан. Я хмыкнул и завел машину. Через десять минут я должен был быть на месте. Я не нервничал. Я абсолютно точно не нервничал, но и уюта не ощущал. Я успел только бегло просмотреть досье на того парня, поэтому, на самом деле, я понятия не имел, нашел ли Голод реально одного из наемных, но я решил, что разрешу это позже. Даже если и нашел — черт с ним, я готов ему заплатить (пока что не своей жизнью. Пока что). Было шесть вечера, заходило солнце. Я сидел за столиком, сложив руки на груди и грузно пялясь перед собой, дожидаясь его. Я нарыл много интересного о нем и, честно говоря, даже не представлял, во что я вляпался. Знаете, в любом коллективе есть такие люди, которые как бы вне его, и при этом являются неебически какими крутыми персонажами в этой всей тусовке. У нас были некие «рыцари апокалипсиса». Кто-то работал полностью на нас, кто-то — частично. Четыре человека, о которых мы не особо любили говорить за их вездесущность. И за этой вездесущностью всегда тянулась кровавая дорожка. С Войной Вы уже знакомы — и она полностью на нашей стороне. Сказала, что ей так удобнее и, на самом деле, нет смысла перепрыгивать с ветки на ветку, если добыча не меняется. Она говорила о жертвах. Был Голод. Его Вы тоже знаете. И одно время он работал на нас, а потом, как Вы уже в курсе дела, пошел в индивидуальную деятельность, под которой имеется в виду, что он — в каждой бочке затычка. Есть ещё Загрязнение. Понятия не имею, как его (её?) зовут по-настоящему, но он химик, специализируется на создании химического и биологического оружия. Как-то раз он здорово нас выручил тем, что создал какую-то оболочку для пуль, которая при попадание в тело, вызывает жуткое головокружение и тошноту — это на тот случай, если не попадешь в голову или сердце. Результат сиюминутный. И Смерть. О нем вообще вслух не говорят. О нем даже не думают. Поэтому и я о нем сейчас думать не буду. Так вот, Голод — это тип, который действительно играет по-грязному. Он учился на доктора (странно, что не на психотерапевта), и в основном проводит кучи манипуляций. Как правило он работает на правительство, и от одной мысли, что меня могли заказать оттуда, у меня холод пошел по коже. Я успокаивал себя тем, что, в любом случае, у меня есть орава людей, которые не готовы к моему скоропостижному уходу от криминала. Куча заказчиков. Куча «коллег». Успокаивало ли это меня? Нет. В любом случае, я решил идти напролом. Я никакой не всадник апокалипсиса. Мирей как-то сказала, что «ты бы никогда не смог быть среди нас, потому что ты хуже». Она говорила о моем сумасбродстве. Потому что они четверо — продуманы вплоть до каждого шага, каждой мысли и действия. А я? Что ж, я далек от этого. В том плане, что не всегда мои действия имеют логику. И я действительно готов поставить на кон все. Никто не поставит дикую псину управлять государством. Но эта дикая псина может неплохо потрепать ебало главе государства. Вот что мне говорила Мирей. Вообще-то, я тогда пытался достать пулю из своей руки и не особо её слушал, так что, может, она говорила что-то вроде: «ты придурок». Ну, вообще-то, это одно и то же. Только придурок будет совершать покушение на главу государства. И этого придурка назовут очень отчаянным и бешеным, если оно окажется удачным. Так кто убил Кеннеди? Голод сел напротив меня, и я медленно поднял взгляд. Он улыбнулся. Он всегда выглядит так, будто не думает ни о чем, но, на самом деле, он выучил меня так досконально, как я сам себя не знаю. Стремно становилось от одной мысли, что он специально подбирал момент, когда ко мне прийти. Я улыбнулся ему тоже. — Выглядите намного лучше, — он оглядел меня и чуть склонил голову вправо. — Тату немного потрепалось, но, думаю, это можно исправить. Если вам это нужно, — он хмыкнул. Я не удивлюсь, если он узнал, что я рылся у него в компьютере, хотя и воспользовался его стационарным, которым он не пользуется слишком часто (я заглянул в историю пользователя), так что, если у него нет никаких дистанционных примочек (не должно быть, я проверял), то все пока что под контролем. — Вы ведь знаете, зачем я попросил о встрече? Мимо нас ходили люди. Официанты и новые посетители. Семейные пары и любовники. Жизнь продолжает быть такой непринужденной, пока ты сидишь среди них и в тебя могут выстрелить в любой момент. Это касается нас обоих. Мы оба сидим на прицеле и оба думаем об этом. Я уверен, что он — тоже. Он покачал головой. — Да ну. Не верю. Вы не узнали заранее? То есть вы раскопали все вплоть до Азирафеля, но не предугадали заранее мою цель? — Я не могу взломать вашу голову. Ну, в переносном смысле, в прямом — сами понимаете. Так много вариантов. — Как давно меня вам заказали? И заказали ли? — Вы могли проверить это сами, — пожал он плечами, передразнивая меня. — И как вы себе это представляете? — Это уже ваши проблемы. Вас что-то не устраивает? Жалобы? Мы можем все обговорить, — он откинулся на спинку и сложил руки в замок чуть ниже живота, глядя на меня. Прямо в мои глаза. Не отрывая взгляд и так пристально, что от этого становилось даже неуютно. — Всё идет по плану? Я говорю о вашем плане, — я постучал пальцем по столу. К нам подошла официантка, спросив, хотим ли мы заказать что-то ещё. На нашем столике стоял только мой кофе, а люди все ходили и ходили. Возможно, мало мест, а мы занимаем одно из них. В любом случае, она не могла нас прогнать. Голод отрицательно покачал головой. Когда она ушла, Юсуф сказал: — Когда дело касается вас — ничего не может идти по плану. Я был об этом предупрежден. Но пока... ничего, что я не смог бы исправить. Я улыбнулся. Мне казалось, что время просто замедлилось. Будто секунды превратились в минуты и так плавно текли, стекая по моим нервам, что меня вот-вот должен был хватить тремор. Но ничего не происходило. — Вы под... чем-то, да? — Я всегда под чем-то. Таблетки — те же наркотики. Иначе я бы не смог выжить. Если вы хотели моей смерти, то лучшим способом было бы отлучить меня от лекарств. Я бы просто сошел с ума. Рано или поздно. — Вы страдаете галлюцинациями? — Почему вы спрашиваете? Это старый опыт, сейчас ничего подобного, — я покачал головой. — Честно говоря, я даже соскучился по ним. Вы могли бы устроить мне их снова, подложив что-то мне в кофе, пока я пялился на семейные парочки. Он вздернул бровь, скептически глядя на меня исподлобья. — Вы оттягиваете. — Ага. Думаю, как к этому подойти. Но, кажется, придумал. Я хотел бы послать это все нахер. Где подписать о расторжении договора? Он уставился на меня, впервые потеряв свою маску фундаментального спокойствия. Он не испугался и не был в панике, нет, это не про него. Просто, кажется, я снова пошел не по плану. Не по его плану. В любом случае, я не знал, так ли это. Я мог лишь делать то, что задумал, надеясь, что он в действительности не взломал мою голову. — И как вы хотите это сделать, если половина дела уже сделана? — Вы нашли главного? Он покачал головой. — Половина дела — это найти его. А другая — дыра в моей голове. О какой половине вы говорите? Удар машины не заставил мою голову отвалиться и висеть на кусках сухожилий, если вы об этом. — Так вы думаете, что это моих рук дела? — Ага. И наркотики — да. Этим бы не стали заниматься они, потому что они не очень быстрые, как я заметил. Они не могут выяснить место моего нахождения где-либо, они не могут оказаться там в то же самое со мной время. Это просто невозможно. Мне подсунули это сразу после приезда. В первом же баре, куда я зашел. Он снова улыбнулся. — Вы думаете, что вам их подсунули? Вы не думали, что эта была ваша инициатива? Он снова делал это. Это схема Азирафеля — смешай правду с враньем. Это заставляет человека сомневаться. Заставляет думать о том, что он сошел с ума. Но я знаю, что я уже давно сошел с ума, поэтому это не работает на мне полностью. Частично — может быть, но о каком психологическом давлении мы говорим, если во мне не на что давить? Кинь в мои чувства камень и он просто будет падать вечность в бесконечность. Она не предел, но и не та основная цель, которая могла быть нужна Юсуфу. — Да мне срать. Я наркоман со стажем в двадцать с хреном лет. Мне могли предложить что-то новое, и да, я мог согласиться. Но я не стал бы принимать большую дозу перед заданием. Я никогда этого не делаю. Я мог бы с закрытыми глазами лизнуть эту гребаную шутку и сказать вам химическую формулу. И я знаю дозы. Вы можете говорить мне что угодно, но никто другой не стал бы это делать. Босс, Азирафель, мои дружки или даже глава этих головорезов — они бы не выбрали конкретно этот наркотик. Кто-то знал о моём состоянии, кто-то, кому нужно было вывести меня из строя. Вам нужен был правильный момент, но чтобы найти его, вам нужно было сделать его. Он абсолютно равнодушно пожал плечами. Вряд ли он вообще ставил на сокрытие этой тайны. Он просто думал, что я не стану копать. Я и вправду не стал, потому что даже не думал об этом. Не думал об этой возможности. — Так меня давно заказали? — Полгода назад. Я пораженно моргнул. Полгода? Полгода кто-то ночами лежит и дрочит на мысль о моей смерти? Я не знаю, кому я там так не всрался, но это уже странно. — Вы могли сами это узнать, поэтому я вам этом говорю. — Мог, но до меня только недавно дошла мысль о том, что наркотики были ваших рук дело. Никому другому это просто не всралось. — Я не думал, что это приведет вас к мысли о суициде, поэтому... — Поэтому вы так медленно работаете. Ждете, пока я сам себе в висок выстрелю? На что вы вообще изначально ставили? — Думаю, об этом вы можете подумать сами. Так в чем проблема? Я уже сделал какую-то часть договора, а теперь вы предлагаете просто забить на это хер? Вы реально думаете, что это так работает? Я усмехнулся. Кажется, он действительно не проверял свой компьютер. Наверное, он даже не думал, что таким будет кто-то заниматься. И снова пауза. — Вы же понимаете, что всё это бессмысленно, — он выдохнул, посмотрев мне в глаза с таким сквозящим безразличием, будто бы он устал от нашего диалога. — Вы можете это оттягивать сколько захотите, но ведь вы придете к этому. К своей смерти. Не естественной. Я не понимаю этого вашего упрямства. Вы знаете, в каком положении вы сейчас находитесь в глазах Босса. В глазах общественности. Что вы будете делать после? Ваша репутация наверняка просто упала в глазах окружающих. Тогда зачем вам это? Что у вас есть кроме работы? Снова. Это всего лишь уловка — напоминаю я себе, но мой мозг жадно вылавливает его слова и начинает разбирать под всякими углами. Откуда, черт возьми, он мог знать о том, что я как-то не так выгляжу теперь в глаза общественности? Ему будто бы, блять, все это Босс пересказывает. Слухи? Босс мог обсуждать мое состояние среди других? Я думал об этом, и мне стало не по себе. Кроме работы? Что будет, если у меня её не будет? Мы это уже проходили. Я же просто сопьюсь. Я поднял на него отяжелевший взгляд: — Засуньте к себе в жопу это дерьмо. Я говорил, что это не прокатит — и это не прокатывает. На что вы ставите? На мою человечность? Вы общаетесь со мной как с человеком, который думает о будущем. Вы думаете, я думаю? У меня нет будущего, — я сложил локти на столе, подавшись вперед. — Вы неплохо меня одурачили, водили за нос. Этим занималось так много людей, что вы скажите об этом? Что я не профессионал? Да, черт возьми, это правда. И мне профессионально насрать. Скажите мне что угодно обо мне и моем будущем, и я вам отвечу на все одно и тоже — у Энтони Дж. Кроули нет будущего. Вы думаете, что можете заставить меня чувствовать себя угнетенным, но ничего не угнетает меня так, как мои собственные мысли и состояние. Играйте по-честному, мистер хрен-знает-как-вас-там. Пусть он хоть сотню раз прав. Пусть окажется, что я настолько долбаеб, что я сам запихнул в себя бешеную дозу наркотика. Пусть окажется, что после всего этого от меня отвернется весь мир. Пусть через месяц я выстрелю в себя, но разве имеет ли это все смысл сейчас? Я никогда не думал о будущем. Я могу представлять его так, как маленькие дети фантазируют о замке. Как о чем-то, чего никогда не будет. Настоящего и будущего нет, в конечном итоге, это все становится прошлым. Реально только прошедшее. Он хочет сыграть на моей человечности, но я оставил её ещё в детстве. Когда не ощутил ничего при виде избитых изнасилованных девушек. Когда после очередного группового изнасилования мне стало насрать даже на собственную боль. Он снова улыбнулся, медленно кивнув. Я сел на место, тоже откинувшись на спинку, положив на неё локоть, стуча пальцем по столу. Затянулась пауза. — Об этом меня тоже предупреждали. О том, что вы сами не успеваете за собой, — он кивнул. Он всё ещё выглядел безразличным. Он никогда не говорит правду. Все это — смесь лжи и истины. Я никогда не пойму, где что, в каких соотношениях. Я ничего не знал, и меня это не волновало. — Я понял, что вы реально сумасшедший, когда предложили мне свою жизнь. И я понял, что это будет сложно. Потому что когда вы говорили об этом — по вам было видно, что вы не собирались умирать. — Но вы отпустили меня. — И я буду это делать, пока вы сами не придете к своей смерти. Это просто моя цель. В конце концов, я делаю свою часть. Мы договорились. Хватит думать, что вы держите ситуацию под контролем. — О, если бы я хоть раз держал ситуацию под контролем, то точно бы умер. Слава Дьяволу, что судьба не дает мне такого шанса в руки. Ничего не под контролем пока дело касается меня. И да, я в курсе, что вы можете просто сейчас щелкнуть пальцам, и сюда выскочит наряд полиции и меня скрутят. И вам за это ничего не будет. Почему вы, кстати, сразу этим не воспользовались? — Заказчик желает вашей смерти, а не исключения от этой работы. Вы можете меня ненавидеть, но это моя работа. Я бы не хотел доводить все до неприятных вещей. Я замолчал. Пару секунд смотрел на него, а потом резко улыбнулся во весь рот, обнажая зубы, так, что морщинки-лучики пролегали, наверняка, у глаз. Он нервно повел бровью. — Слушайте, давайте сразу расставим все по местам. Я не собираюсь быть чьим-то планом, и вы, наверное, сейчас сидите и думаете: да у него нет выбора, я рано или поздно его найду, я всегда все нахожу. Может быть. Мне срать, что там, в будущем, но советую вам отозвать всю полицию, которая сидит рассаженная по гражданским автомобилям, — я мотнул пальцем вокруг территории, как бы очерчивая все машины. — Я заметил как минимум пятерых не просто посетителей. Тот мужик — я кивнул в сторону мужчины, что-то делающего в нотбуке, — не удивлюсь, если у него пушка под пиджаком. Вы может сорвать их всех с цепи, вы можете испортить мне жизнь, но будет очень неприятно, если вам её испортят тоже. Как давно вы проверяли свой компьютер на вирусы? Он молчал. Понимаете, вот в чем его фишка: он никогда не отвечает ни на что прямо, если эта не та информация, которую я могу найти сам. Он просто все кодирует сквозь слой пиздежа и вранья. — Будет очень грустно, если на нем найдутся файлы государственной секретности, за взлом которых вас служба безопасности на куски растаскает. Вы работаете на правительство, но никто из них не позволит такие вольности. А уж тем более если прямо сейчас в ваш кабинет ворвется пару агентов и обнаружат это. Удалить дистанционно не выйдет. Файл закодирован и, скорее всего, вы сами не найдете его расположение. И тем более будет неприятно, если в меня сейчас выстрелит какой-нибудь опытный снайпер прямо из толпы, а через неделею вам придется лечь в больницу с жутким отравлением. Что-то, что испортит всю вашу кровь. Ну а теперь, — я развел руками, — вы можете предложить мне свои условия. Я — свое, вы — свои. Он посмотрел на меня сверху вниз. — Вы подготовили это все за... — Девять часов. Вы можете мне сказать: «потом я вас достану». Неважно, когда будет это потом, потому что так или иначе, пуля вас найдет. Можете сообщать заказчикам, что работа провалилась. Ну или надейтесь на мой суицид, не знаю, сколько они готовы ждать. Если хотите, то я могу вам даже заплатить за то, что вы... — Вы знали, что ваш Босс узнал о вас задолго до вашего попадания в приют, и ваше усыновление — сугубо его заслуга, включая то, что ваши родители изначально не хотели вас брать? А то, что Азирафель знал вашего Босса раньше, чем узнал вас, что они изначально работали вместе, и что он с самого начала должен был быть для вас быть сдерживающим фактором, это вы знали? Что ваша дружба тоже была спланирована? — Дайте я договорю, так... Подождите, я не понял, — я уставился на него, когда его слова, сказанные как вырванный из контекста грустный рассказик, как тупой несмешной анекдот, как просто интересный факт, дошли до меня. — Что? — Я говорю о том, что вы даже не знаете о том, как это работало на самом деле, как это все работает прямо сейчас, но из-за вашего стремления просто всем подгадить, вы даже не знаете о том, что никто вообще не думает о вас, как о человеке, воспринимая с самого начала как бешеную программу с вирусами, которая будет делать то, что сказано. Но вам на это насрать. Вы подгадили мне, поздравляю, моя работа официально считается на этом законченной. За одного посредника хватит несколько тысяч. Не знаю, пять. Переведите на карточку. И лично вот вам мое признание: вы действительно умны, но ровно на том уровне, который хотел от вас ваш Босс. До свидания, — он резко встал, задев бедром столик, и на меня едва не выплескался мой кофе. — Погодите, — я резко встал за ним, и я увидел, как мужчина, в самом углу за столиком, прикрываясь гребаным журналом, уставил на меня дуло, продолжая пялиться в свой журнал. Голод кивнул в сторону его. — На этом наше общение закончено. Будьте добры убрать всю дрянь с моего компьютера, мне не очень хочется уничтожать все оттуда, лишь бы избавиться от... вашего хобби везде гадить. Вы отказались от нашего сотрудничества, так что я не намерен помогать вам дальше. Всего доброго. Под непонимающий взгляд официантки и рядом сидящей парочки, он ушел. А я остался стоять и пялиться в его спину. Я обрушился обратно за свой стол, пялясь в пустое место передо мной. Я сказал: — Бутылку виски. Любого. Она кивнула, а я поднял будто бы отяжеливший физически взгляд на того мужика с пистолетом. Его уже не было. Голова немного закружилась. Как много, черт возьми, он вообще обо мне знал? Как много информации я только что послал на хуй? Почему меня опять одурачили? Как, блять, он мог все это узнать? Ему реально это все Босс на ушко шепчет? Я тяжело выдохнул и помассировал глаза. По крайней мере, теперь мне не нужно было ложиться под пули. как будто бы ты и так не собирался этого делать. Главное не думать. Просто не думать об этом. Захотелось взять машину и действительно уехать куда-нибудь в Австрию. Здесь меня действительно больше ничего не держало. Абсолютно. Ему нельзя было верить — напомнил себе я. Мне никому нельзя верить — повторял я. Но ничего не изменялось. Выпивая в гордом одиночестве я чувствовал себя ошибкой мирового масштаба. Даже то, как я выглядел сейчас — это тупо. Просто тупо. Я сижу на милой домашней террасе, возле меня куча семейных или не очень пар. Все они пьют, мило ужинают, пьют чай или ещё что-то. Все они улыбаются. А я сижу один и пью гребаный виски. На меня пару раз глянула официантка. С сожалением. А люди вокруг меня продолжали непринужденно жить. Ведь жизнь продолжается даже когда осознаешь, что все вокруг тебя врали. Вся моя жизнь — заранее заготовленная схема. Продукт ненависти. будто бы и впрямь из пробирки.***
Восемь вечера. Однажды мы поцеловались с Азирафелем. Не шучу. Определенно не шучу. Почему я решил вам это рассказать именно сейчас? Не знаю. Я просто вспомнил об этом, когда меня окончательно унесло с выпивкой, а окружающие меня люди стали казаться все более радостными. Будто бы их ничего не волновало. Потому что их никто не предавал, им никто не врал, им не надо бежать от этого всего. И если коснется, наверное, им есть у кого просить помощи. Расстроился ли я? Я не знаю. Просто чувство опустошения показалось внезапно ещё тяжелее, ещё сложнее. Моя пустота — не для чего-то. Она вместо всего. И чувство обмана просто прошло сквозь мою голову и оставило за собой неприятный осадок. Я ничего не чувствую — напомнил себе я. И я и вправду не чувствовал. Только мерзкое послевкусие от диалога. Я разобрался с Юсуфом, не случился апокалипсис, никто не умер. Полагаю, я должен был жить дальше. Это было честно по отношению к нам обоим. Он ничего мне не обещал. Наверное? На самом деле он никогда ничего не говорил вслух. Мы оба не говорили. Нельзя злиться на человека за то, что он предал твои ожидания, которые не обязан был поддерживать. Я не злился. Мне просто было мерзко. Отвратительно. Я посмотрел на руль под моими руками. Наконец, я понял, что это за чувство. Я понял, что было во мне все это время. У него однозначно не было названия. Потому что такие вещи не называют. Такого чувства нет. Это было похоже на то, когда ты сажаешь свою любовь на самолет, целуя в щеку. Выходишь на улицу, выезжая из-за парковки. А потом раздается взрыв. Этот момент, когда ты смотришь на эту вспышку на небе. Всего одна секунда. Миг. Ровно один момент перед тем, как тебя потрясет истинный ужас, страх и отчаяние. Вот этот миг был во мне. Я вышел из машины и пошел к бару, где мы договорились встретиться с Азирафелем. В этот миг люди не говорят. Не могут говорить. Им нечего сказать. И мне тоже не было что говорить. Я опоздал на полчаса или больше. Ещё я был пьяный, но почему-то не шатался, лицо не было перекошено, из головы не рвались глупые идеи. Потому что они рвутся из меня только на трезвую голову. Я зашел в бар и заметил его сразу. Может, через секунду или две. Его фигура, его лицо. Его лицо. Встревоженное, уставшее. Когда-то все действительно было хорошо. Когда-то — еще неделю назад — все было похоже на то, что я жил. А сейчас я был в наркотическим трипе, в самом его окончании. Когда сознание и тело устало, и оно не дает тебе ничего. Никаких мыслей, чувств, энергии или силы. И я должен был идти дальше. Хоть я и пялился в стену. Стена имела имя. Азирафель. Я прошел к его столику, и Азирафель поднял на меня взгляд. На секунду он будто ожил. Как будто кто-то ударил его током или ещё чем-то, что вселило в него энергию. Его глаза будто зажглись, уголки губ дернулись, плечи внезапно выпрямились. Как много пользы от разговоров со стеной? Я ничего не слышал о пользе разговора со стеной. — Кроули, при... ты что, пьян? — Немного, — я отодвинул ногой стул и буквально упал на него. В баре было накурено и шумно, но не настолько, чтобы это могло мешать диалогам. Я уставился на него. Перед ним стояла небольшая чашка черного кофе. Остывшего кофе. — Слушай, можно задать тебе вопрос? Сразу. У меня... сложные последние пару дней вышли. Голова разрывается. Он посмотрел на меня настороженно, но кивнул. К нам подошел официант и положил меню передо мной. — Так ты знал моего Босса ещё до меня? А нашего главу? Ты знал их? Что я так и не узнал о твоей молодости? Он встревоженно на меня посмотрел. Миг, в котором внутри все холодно, все застывает, твое дыхание и мысли. Ты не думаешь. Ты все смотришь на этот взрыв и тебе нет смысла говорить. За тебя уже все сказано. — Почему ты спрашиваешь? — Это значит да? Прикольно, — я повел плечом, будто бы раздраженно, и опустил взгляд в меню. У них скидка на сырную тарелку к вину. Откуда в этом баре нормальное вино? — Кроули, я не хочу снова ру... — Я тоже, — прервал его я, перелистнув страницу тонкого меню. Все выполнено в минималистке. Черный шрифт на белом фоне. Средние цены. Куревом, кажется, воняют даже страницы. — Я просто хочу разобраться. Когда ты мне предлагаешь ещё это сделать? У меня так много вопросов, черт возьми. — Энтони, я... у тебя опять этот тон. Черт, если... Он заткнулся. Он не знал, что если. Никто не знал. Опять этот тон. Тон человека, который не думает и не чувствует. Только всепоглощающая пауза в твоем теле и сознании. Момент на то, чтобы подготовиться, а потом забиться в истерике. Как много можно сделать за этот момент? Тут остается только считать доли секунд. Сколько их в запасе? Азирафель выдохнул, помассировал виски и снова посмотрел на меня. Нам обоим надо бы было успокоиться, но во мне и так не была ни черта. Только пауза. Остановка жизнедеятельности. Гибернация. Ничего более. Об этом давно уже было сказано и показано в схемах и диаграммах. — Давай поговорим в другом месте? Я лишь кивнул. Не знаю, боялся ли он, что я начну кидаться вещами, я бы в любом случае не начал. Потому что время остановилось, а правила таковы, что в застывшем пространстве ничего нельзя поднять. Даже, порой, собственное тело. Он оставил какую-то мелочь на столике и пошел вперед. Я видел его напряженную спину. Может, следовало ему объяснить, что я не зол? Кажется, он немного напуган. Гавриил говорил, что он давно не в себе, и... Я пошел за ним. У него не было своей машины, он говорил, что ему не особо нравится водить; я его мнения, конечно, не разделял, но зато у нас не было проблем того, кто сядет за руль. — Ты ехал пьяным, да? Вел пьяным? — спросил он, когда мы вышли на улицу. — Я часто это делаю. Пошли. Или боишься? Может, ты мне не доверяешь? Он застыл, пораженно глядя на меня. Я бы сам себе дал по морде, но он почему-то этого не делал. Впрочем, Азирафеля я никогда не понимал. В последнее время его личность кажется мне просто странным неясным образом. Он был некогда святым, но теперь я вижу в его руках автомат. Небольшая загадка Вам перед сном: Остается ли оружие священным, если из него были убиты невинные люди ради достижение субъективной святой цели? Мы сели в машину и я завел её, выезжая из стоянки. Я планировал просто покататься. Поехать за город, может, выехать на предельную скорость. И врезаться во что-нибудь. Разбиться к хреновой матери. Но тогда в выигрыше останется Юсуф, а мне это не особо и льстило, если честно. Пошел на хер этот говнюк, хрен ему, а не моя смерть. Какое-то время мы ехали молча, а потом Азирафель сказал: — Ты не в настроении? — Ага. Именно не в настроении. Ни в плохом, ни в хорошем. В целом все хорошо. У меня сошли ожоги и раны. Сняли швы. Всё нормально, ага. Он опустил голову, а потом посмотрел за свое плечо. — Что это за чемодан? — Так, по работе, не забивай голову. Я посмотрел на него, и на секунду во мне что-то резануло. Пока он абсолютно будничным взглядом смотрел через своё плечо, я смотрел на него, и в моей голове и в груди бесконечно тянулось чувство ностальгии. Моих чувств к нему. Я вспомнил, с какой раньше нежностью смотрел на него. И он все это знал. Я был ему предан. И предан им же. Смешно. Но в этот миг я смотрел на него, и что-то было во мне. Что-то вне этого мига. Как будто я был вне своего тела. Я снова посмотрел на дорогу. Мы поцеловались, когда оба были пьяными. Не подумайте, без языка, ничего такого. Азирафель пытался отвязаться в баре от какой-то девушки. Я пошутил, что мы геи. Мы были пьяны все втроем, поэтому она попросила нас это сделать. Наверное, она спалила бы нас по тому, с каким ужасом на меня посмотрел Азирафель, но я пожал плечами и сделал это. Я поцеловал его. Фактически, платонический поцелуй. Ни слюны, ни языков, ни лязганья зубами о зубы. Губы Азирафеля оказались влажными от того, что он постоянно их кусал из-за ситуации. Зато девчонка отлипла от нас, а Азирафель весь вечер косился в мою строну с немым: «ты, черт возьми, реально это сделал». Я пожал плечами, потому что да, я это сделал, и мне понравилось, поэтому я не жалею. Я не знал, жалел ли он. Я не спросил. Все мы знаем, почему. Потому что на самом деле я никогда не думал о его чувствах в прямом смысле. Это всегда было обманом, обращенным к самому себе. — Ты ведь убил Эмили, да? Объясни мне это. Думаю, мы должны начать с этого. Просто обязаны. Азирафель посмотрел на меня, а потом тоже уставился на дорогу. Он не выглядел удивленным, но и не сказать, что он был расслаблен. Он покачал головой: — Мы должны начать с другого. Да, я никогда не был честен с тобой. Прости. Мне жаль. Я кивнул. Я это уже знал, поэтому я даже не обратил на эти слова должного внимания. Хоть и что-то это поддернуло во мне. Самоуверенность. Понимаете, когда Вам говорят в лицо, что да, Вам врали, а Вы велись — из Вас просто делают придурка. Никому такое не нравится. Я резко завернул направо так, что машину едва занесло, и Азирафель схватился за бардачок, чтобы удержаться. — Если тебе интересно ещё, то конкретно я никогда не врал тебе. Я нахмурился. Это была правда. Он говорил правду снова. То же, что было в его интонации в моих воспоминаниях. Я знаю, когда Азирафель лжет, потому что видел это слишком часто. Его способы такие же, как и у Юсуфа. И сейчас он не врал. — После того, как у меня был сложный период с отцом во время колледжа... Это... ну, как бы сказать. — Скажи прямо. Ты же не врал мне. Скажи правду. — В двадцать один мне диагностировали диссоциативное расстройство идентичности. Пауза. Правда. Блять, зачем я вообще Вам об этом говорю, как будто бы был смысл врать о таких вещах. — Я понял это, когда стал замечать у себя в телефонной книжке незнакомые мне номера. Звонки. Целые сообщения. Я думал, что у меня проблемы с памятью из-за наркотиков, стал пить лекарства. Однажды я шел из магазина — в смысле, реально я — и ко мне подошел какой-то мужчина, положил руку на плечо и поприветствовал, идя со мной вровень. Он сказал, что ему очень нравится то, как я срабатываюсь с коллективом. Я вообще не понимал, о каком коллективе он говорил. Я тогда только закончил колледж, и у меня не было работы. А то, что было — наркотики. Я посмотрел на него и: «извините, вы ошиблись». И ушел. Он не ошибся. Азирафель взял паузу, нахмурившись. — И кто был тот мужчина? — Люцифер. — О, блять, как неожиданно, — я выдохнул и нахмурился, снова сворачивая. Я ехал напрямую за город. Меня нервировали машины и светофоры. А тут ещё, блять, такая крутая история! Надо было остаться в баре и что-нибудь выпить. — Я пошел к психотерапевту. Я сразу сказал, что, наверное, это из-за наркотиков. Или что-то вроде того. У меня стали пропадать целые сутки. При этом моя девушка говорила, что вчера мы смотрели с ней фильм. А я стою и помню, что вчера она поздно пришла со своей работы и легла спать. — И как ты справился с с этим? С провалами в памяти из-за... этого? — Психотерапевт дал мне одну рекомендацию. Приучил меня писать отчеты о каждом дне. И посоветовал наклеить где-нибудь в доме на видном месте «напиши, как прошел день. Это срочно». А я ещё подумал, мол, о таком вряд ли можно забыть. Как, блять, о таком можно забыть, когда у тебя пропадают целые дни? А потом, после очередного пропавшего дня, внизу моей записки был ещё один стикер. «Иди на хуй». И я такой: «ага». Я подумал, что, может, это моя девушка, или какой-нибудь друг, или ещё что-то вроде того. Я не придал этому значения. А где-то через неделю он написал, как прошел его день. Я читал и просто был в ужасе. Кто мог представить, что я, оказывается, работал на криминальную группировку?! Я перепугался. Побежал к своему психотерапевту, стал молить вылечить меня от этого. И она: да, в этом проблема, это не лечится. Я хмыкнул. Я слышал это первый месяц своих походов к психотерапевту, так что абсолютно ничего нового. — То есть ты хочешь сказать, что это все делала твоя вторая личность? Она меня ненавидит, что ли? Что за козни за моей, кхм, нашими спинами? Азирафель покачал головой. Мне показалось, что он побледнел. И он сказал: — Он от тебя без ума. Буквально. Обожает. Восхищается. Ты его пример для подражания. Я ощутил, что мои руки стали оловянными. В глазах на секунду что-то вспыхнуло, но Азирафель дернул меня за плечо и я пришел в себя. Я едва не выехал на встречную. От представления того, что Азирафель — этот человек, сидящий рядом со мной — мог мной восхищаться, как какой-то фанатик, мне стало как-то не по себе. Но я так и не понял, в какую сторону: хорошую или плохую. — Он часто пишет о тебе. И каждый раз, читая, мне становится страшно. — Так вы что типа... до сих пор пишите все это? — Нет выбора. По-другому просто невозможно жить. Сейчас, благодаря таблеткам, я могу это контролировать, иногда даже, представь себе, могу переключить себя — но это скорее просто совпадение — но все равно, если я потеряю день, или из-за него не приду на работу, то из-за этого будет много проблем. Или если он из-за меня не сможет делать свою работу. Кроули, послушай, я сам не восторге был, когда узнал, чем он занимается. Я про... ты понял, про что. Он узнал о тебе многим раньше, чем я. Помнишь ту ночь, когда мы познакомились? Я потом не спал двое суток. Точнее, ложился, но утром просыпался и вообще тяжесть ужасная, спать хочется, голова болит. И потом я открываю наш, кхм, дневник, и твое имя, которое я написал, было обведено жирным красным. Он не написал, что он делал, но это... Я понял, что ты — это то, что он искал. — Юсуф сказал, что наша дружба была... запланированной. — Кто такой Юсуф? Я махнул рукой, и Азирафель лишь понимающе кивнул. — Это отчасти правда. После нашей встречи ко мне снова пришел... Люцифер. Я просто стою и: сейчас вы точно ошиблись. Его сейчас нет. А он просто зашел в мой дом и слова не сказав. Повернулся ко мне и объяснил ситуацию. Он рассказал мне, кто ты, и что я — тот я — давно работаю на вас, и о тебе он много знает. И изначально ты не должен был знать обо мне. О нас. Но Люцифер решил, что ему так легче будет контролировать тебя. Что тебе нужен друг. Хороший друг. Грубо говоря, я тоже работал на это все, но это не работа в прямом значении этого слова. Я и вправду со временем влюбился в тебя. В твой образ. Он — ну, тот я... — Стой, давай его как-нибудь назовем, чтобы ты не делал эти тупые уточнения каждый раз. У меня уже голова болит. Билли, например. — Давай без этого. Можно придумать что-то более лояльное, у меня не настолько все плохо. — Джеймс. Как актер, который играл в сплите... — Кроули. Будет Рафаэлем. — Ой, блять, как можно быть таким скучным? Кстати, почему я до сих с ним незнаком? Он что, не воспользовался ни разу шансом поговорить со своим кумиром? Уверен, мы бы нашли, что обсудить. Я снова представил этого восхищенного Азирафеля передо мной. Взгляд полный признания. Желания быть ближе. Желание жить под моей кожей. Я осознал, что в какой-то мере Азирафель и вправду это чувствовал (относительно) и по затылку пробежались мурашки. Эта мысль была игольно-приятной. Невозможно-реальной. От неё было не по себе. — Ему не разрешалось. Для нашей и его безопасности. — Я не... блять, я не понимаю. Почему ты просто не рассказал мне об этом сразу? Типа ты ведь знаешь все, что творилось в моей голове, я бы... — Слушай, тебе, может, о таком и легко говорить, мне вот лично нихрена не легко! Это другой человек во мне, о таком не говорят. Повисла пауза. Я всё ехал вперед, и все думал о сказанном Азирафелем. Это не показалось мне чем-то удивительным, или вообще хоть чем-то. Я принял это так спокойно, что аж сам испугался. — Так что, технически, это делал не я. Нет, ну... иногда я. Иногда он не выходил на связь по месяцам. Тогда мне звонил твой Босс и напоминал, что я должен держать ситуацию под контролем. Он сказал, что ему срать, какие там у меня болезни, и я ли этим занимаюсь, но работа должно быть выполнена. — Ну, это похоже на него, — я пожал плечами. — Как ты вообще оказался у нас? Ты что, просто шел, заблудился и попал сюда? Ну, не ты, а Рафаэль. Слушай, нет, Джеймс звучит лучше. Рафаэль это опять какая-то богоугодная хуйня. — Я не хочу, чтобы ты называл часть меня Джеймсом, черт возьми, — он раздраженно на меня посмотрел. — Я сам не знаю, Люцифер говорил, что увидел, как я кому-то лицо разношу в щепки. Драки, кстати, тоже только о Рафаэле. Я сам никогда не дрался. Допросы, после которых люди заикались — это тоже Рафаэль. Не я. — А я хоть раз его... видел? Ну, не знаю, не могло же быть все так идеально, чтобы я ни разу с ним не пересекался. — Видел. Общался. Иногда, когда я общаюсь с кем-то, я моргаю и внезапно человек передо мной говорит вообще другие слова. Я не помню, как мы начали это обсуждать. Просто секунда, и вот — этот момент. Я вспомнил его взгляд и голос, когда мы обсуждали Эмили. На самом деле, мне не особо часто такое приходилось наблюдать. — А ещё у него есть своя периодичность. В общем, мы давно с ним, поэтому уживаемся. Он, кстати, вообще особо не переживал после нашей ссоры. Ну, я написал об этом — конечно же я написал. Но он никак это не прокомментировал. — Вы с ним даже общаетесь? — Относительно. Слушай, это не самая приятная тема. Это чувство... невыносимо. Ты понимаешь, насколько все плохо, когда отвечаешь сам себе на стикерах. Он довольно... ревностно относится к тебе. Он даже не очень рад, что мы с тобой близко дружим. Я так полагаю, вы виделись с ним, но он, наверное, ведет себя так, как я, — Азирафель тяжело выдохнул, — на самом деле, это просто догадки. Я не знаю, что он думает на самом деле. Так же, как и он не знает, о чем думаю я. Твой Босс только сказал, что ему приятнее работать с... Рафаэлем. Он менее разговорчивый, более усидчивый и очень прямолинейный. И ещё очень много о тебе говорит. — С ума сойти. То есть, фактически, обо мне он узнал раньше, чем ты? — Безусловно, — кивнул Азирафель. Я остановился у обочины и потер глаза. Это он все делал. Не Азирафель. С другой стороны, он мог мне все рассказать, и... Я тяжело выдохнул и обнаружил, что мне не хочется больше выяснять отношения. От этого диалога у меня голова трещала изнутри по швам. Будто бы кто-то бил внутри моего черепа молотком. — У меня появилось прямо дикое желание поговорить с ним. Увидеть его. — Я обязательно напишу об этом, думаю, ему это понравится, но я бы... — он тяжело выдохнул и посмотрел куда-то вниз. — Не очень бы этого хотел. Он действительно жестокий. Я не знаю, скольких он убил. Я только знаю, что он занимался этим очень остервенело. Ему нравится это. — Как он вообще узнавал, где и с кем я был? — Не знаю всего, только в курсе, что есть посредник, который... — Был. — Что? — Ну, вышел небольшой казус, и... ну, кажется, я его убил. И Вайолет тоже убил. Я тебе не говорил, да? Азирафель смотрел на меня. Смотрел и смотрел. Спустя минуту он все смотрел. Он сказал: — Зачем. Я пожал плечами. Я сказал: — Ну, смотри, ты же не помнишь, что делал Рафаэль. А я не помню, что делал психозный Кроули. На самом деле, психозный Кроули умнее меня, судя по всему, в очень много раз. — Понимаю. Рафаэль тоже умнее меня. И он, кстати, часто это упоминает. — Скорее всего это потому, что будь то наркотики или вторая личность — оно как бы работает вне тех частей, на которых обычно повернуты мы. Ну, то есть, есть некая область, какой-то способ мышления, с которыми мы чаще всего работаем, а они — они делают все по-другому. Это в любом случае измененное сознание. Поэтому это на уровень выше. — Да, наверное, ты прав, — он кивнул и посмотрел в окно. — Ты больше не злишься? — Что? — я растерянно посмотрел на него, моргнув. — Я и не злился. Был немного раздражен, потому что... Ну, знаешь, я не мог разобраться, что мне думать о тебе после всего мною узнанного. А ещё из-за таблеток, травм и всего, что было со мной — у меня жуткие глюки с эмоциями. И чувствами. Вообще со всем. Я будто наблюдаю со стороны. В смысле, есть какие-то драматические или просто активные моменты, которые заставляют меня что-то чувствовать — но как зрителя. То есть неполноценно. Это сложно, знаешь, я не хочу с этим разбираться. Я запутался и очень сильно устал. И я всё думаю об этом — о вообще всем — но все равно ничего не понимаю. Думаю, ты знаешь это. Когда что-то происходит в твоей жизни без твоего ведома. — Да, знаю. Это всегда сопровождается чувством оторванности от мира и будто бы ты никогда не принимаешь в этом должного участия. Просто ходишь туда-сюда, пока что-то происходит в твоей жизни, а ты просто стоишь и: э, ладно, ребята, где мой сценарий? А тебе просто дают в руки пустые листы с перебивками на акт один или второй. А сами действия отсутствуют. Но все по-прежнему продолжает жить. Я кивнул. Сказать больше было нечего. Он был прав. И он абсолютно точно меня понимал. С одной оговоркой. Я живу так неделю, а он — почти всю свою жизнь. Я посмотрел на свои руки. Однажды мы поцеловались с Азирафелем. С ним ли? Как бы все было, если бы во всех моментах действительно был он? Как мне узнать, где он, а где нет? Я заметил, что он нервничает. Перебирает пальцами и оттягивает свою рубашку. Внезапно он полез к бардачку, открывая его, пытаясь занять руки. — Твой типичный набор, — он усмехнулся, — пистолет, наркотики и... это что? Я чуть откинулся на кресле, чтобы высмотреть, на что он показывал. — А. Взрывчатое устройство. Почти как граната, только выглядит моднее. На форс-мажор. — Надеюсь, не себя взорвать? — Ну, в зависимости от форс-мажора, — я хмыкнул. Вообще-то она валяется тут уже хрен знает сколько, я брал её для одной миссии, но она так и не пригодилась мне. После этого она просто валяется у меня в бардачке. Ага. — Я так полагаю, нам просто нужно... начать все с начала? Мне так хочется бросить все это и, может, тогда станет чуть лучше. Просто я не хочу обманывать тебя. — О чем ты, дорогой? Он говорит это «дорогой» и мне хочется попросить его заткнуться. Он говорит это «дорогой» и мне хочется зарыдать. — Я не хочу говорить тебе, что ты мне дорог, а утром просыпаться и понимать, что я соврал тебе, — я смотрю, как на его лице проскальзывает тень какого-то немного ужаса, который он, во всяком случае, пытается спрятать, но он напуган. Я тоже. — Я не могу понять этого. Я могу поклясться тебе, что все наше знакомство, сколько я знал тебя — я любил тебя. Ты был мне дорог. Всегда. Но после недавней встряски у меня из чувств — ничего. Будто я наконец перестал врать сам себе. Я не знаю. Да и, черт возьми, я психопат и социапат. Это мой диагноз. Я лжец, насильник и садист. Это же... — А чем я лучше? Рафаэль не просто так тебя обожает. Он хочет быть как ты. — Но ты — не Рафаэль. — А ты — не психозный Кроули, или как ты там себя назвал. Сейчас ты смотришь на меня и не хочешь никого убивать, так? — Не хочу. — И что-то чувствуешь? — Не знаю. Прости. Пауза. Я просто не хотел его обманывать. Я не собирался этим заниматься. Он как-то обреченно на меня посмотрел и резко отвернулся. Мы снова молчали. Не было верных слов, потому что слова никогда не бывают верными. В них правды — с хер. Говорить можно что угодно и как угодно, это никогда не было гарантией хоть чего. Это всё бесполезно. Было, есть и будет. Поэтому мои слова не имели веса. Не знаю, знал ли об этом Азирафель. Наверное, да. Он всё знает. — Я просто хотел сказать, что мы действительно можем попробовать все с начала. Ты разберешься со своими чувствами, со всем этим. С чувствами к... этому. Нам ведь некуда спешить, правда? — Некуда, — я кивнул и посмотрел на дорогу. Вдали мелькнул свет фар, но тут же куда-то пропал. Я не придал этому никакого значения. И я по-прежнему сжимал руль. — Но зачем тебе это? — Кроули, мы вместе слишком долго. У этого должен быть логичный финал. Я медленно повернулся к нему. Я сказал: — Смерть чего бы то ни было — всегда логичный финал. — Не говори так. Ты просто запутался. — Вы все так говорите. Босс, Анафема и ты. — И мы, наверное, правы. Послушай, я знаю, каково это: путаться в себе и понимать, что ты сошел с ума. Но другим со стороны всегда виднее, где твоя норма, и когда ты в порядке. Сейчас ты — не в порядке. Абсолютно. Тебе нужна помощь. Но вместо этого ты ходишь по каким-то Юсуфам, и... — Где мне взять эту помощь, если я даже не знаю, как мне вам это объяснить? За последние два сеанса Анафема просто запуталась, потому что мое новое слово противоречит предыдущему. Она хочет мне помочь, но не знает как. Таблетки не излечат меня от психопатии, а... — Но от депрессии — да. Снимут симптомы. — Откуда ты узнал про неё? — Достаточно просто посмотреть в твои глаза и послушать, что ты говоришь. А ты говоришь безумные вещи. Я разбираюсь в этом. В безумных вещах. Я снова тяжело выдохнул и откинулся на кресло, наконец, расцепив свои пальцы. Я смотрел вперед, на дорогу, и ощущал рядом дыхание Азирафеля. Мы стояли за городом, в полной тишине, и все было так спокойно. Несмотря на то, что кругом по-прежнему громыхали бомбы, мы были спокойны. Кажется, я ещё действительно был ему нужен. Я повернул голову к нему и едва улыбнулся. Я поднял руку, вытянул мизинец и сказал: — Мир? Он улыбнулся мне — шире и искренней. Он поднял руку, когда мы сцепили мизинцы, он сказал: — Мир. Мы опустили руки, но не расцепили пальцы. Секундами позже я распрямил пальцы, пройдясь ими по его руке. А потом я сжал его руку в своей, все ещё смотря перед собой. Я прикрыл глаза, прислушиваясь к звукам. Никаких звуков не было. Только наше дыхание. Казалось, я могу ощутить, как у него бился пульс. — Мне кажется, разгадка близка. — Ага, а ещё у меня, возможно, есть один посредник. И, если психозник-Кроули не подвел, то, может, мне ещё придет сообщение со всеми ответами. — В смысле? Я махнул свободной рукой, все ещё держа другой его за руку. Объяснять мне уж точно ничего не хотелось, потому что слов было слишком много, а мне просто хотелось молчать. Во мне по-прежнему был этот застывший миг, когда в небе раздается взрыв. И я не мог понять, что он означал. Возможно, это просто вкус депрессии — я мог забыть его за такое-то время. Никакая любовь меня от неё не излечит. Нужны таблетки. Тишина. Застывший миг. Мы могли бы продлить его на вечность. Я поморщился, когда в мои глаза ударил свет от встречных фар. Я открыл глаза, уставившийся на фуру, которая ехала, наверное, в город. Я безразлично следил за ней. За ней была ещё одна. Потом они остановились. Водитель завернул, выезжая на встречную. Я резко высвободил руку Азирафеля и схватился за руль, готовый при случае вот-вот рвануть назад, если они собрались меня переехать. В любим случае, погоню они с моим спорткаром не выдержат. Но фура остановилась, загородив собой проезд. Между нами было буквально несколько метров. Вторая проделала такой же трюк, только на второй полосе. Азирафель непонимающе нахмурился, а потом повернулся назад на шум и сказал: — Кого ты уже успел разозлить? Я посмотрел назад. Сзади нас стояла ещё одна фура. — Есть один претендент, но вряд ли он стал бы таким заниматься, — я снова уставился на машины передо мной, всё ещё сжимая руль, и все думая, рвануть ли мне назад, пока не стало поздно. — Ну, у меня есть идея. — Мы не будем их взрывать твоей штуковиной. — Ладно, у меня нет идеи. Я нервно стучал пальцем по рулю и посмотрел в окно заднего вида. В принципе, позади нас была всего одна фура, так что, если никто не столкнет нас в обрыв, то все должно получиться. Я завел машину и Азирафель настороженно на меня посмотрел. — Пристегни ремень, мы поедем быстро. — Кроули, дорога после дождя влажная, тебя мо за... Блять! Он резко схватился за поручень вверху окна, когда я нажал на газ и вывернул руль направо. Надеюсь, это все просто ложная тревога. Дорога была скользкой и сила трения действительно была отстойная из-за мокрого асфальта, и колеса проскользнули по асфальту, а потом машина рванула вперед. Я посмотрел назад, и у фуры, мимо которой я проехал, зажглись фары. Я напрягся. Очень вряд ли она сможет меня догнать, но если сможет, то вместо моей машины останется только груда металла. — Ты не знаешь, кто это? — Азирафель смотрел в зеркало заднего вида на машину, которая ехала за нами. Я тоже снова косо глянул в зеркало. Те две другие, загородившие дорогу, тоже пришли в движение. Главное выехать обратно в город, там они особо не развернутся. Стрелка спидометра двинулась к сотне. Но я знал, что этого будет мало. — Без понятия. Думаю те же, что и всадили в меня теслу. То есть Юсуф. А может и те, кто поубивал моих родителей... черт, не знаю, на самом деле, если поставить в ряд всех, кто хотел бы меня убить, то они займут весь Оксфорд-стрит (прим. самая длинная улица в Лондоне). Машину занесло на повороте и я снова выкрутил руль, а Азирафель впечатался плечом в окно. Начался дождь и я выругался. Фуры по-прежнему ехали позади нас, но я не мог сказать, что они хотели нас догнать. Следили, чтобы не потерять из вида? Черт возьми, это всё равно звучит не очень. — Слушай, а если меня попробуют убить, Рафаэль придет на помощь, чтобы защитить меня своим телом? — Господи, Кроули, откуда у тебя вообще такие мысли? И что, блять, значит защитить своим телом? У меня всего одно тело! — Просто интересно. Колеса заскользили. Раздался скрежет и я включил дворники. — Между прочим, даже Рафаэль считает, что тебе следовало бы быть немного аккуратнее. — Это он про что? — Про то, чт... Черт! — Азирафель потер ушибленную голову, когда я снова завернул. Я ехал странными петляющими путями, но по-прежнему дорога была направлена в город. Как я мог помнить. — Я же сказал тебе пристегнуться. — Думаешь, меня это спасет?! — Азирафель сказал это зеркалу заднего вида, все пялясь в него. Мы заметно оторвались, и фуры едва ли мелькали на горизонте, но я не сбавлял скорости. — А знаешь, что бы нас сейчас спасло? Пару дорожек хорошего кокса, уж после него мы бы... — Кроули! Я не успел среагировать, как Азирафель схватил мой руль и выкрутил его направо. Прямо на нас неслась, блять, гребаная фура, и видел Дьявол, ровно десять секунд, и вместо моей машины была бы металлическая гармошка. Я не смог справиться с управлением из-за Азирафеля, и машину занесло к карьеру. Сердце подскочило к глотке, и я оттолкнул Азирафеля плечом, выкручивая руль. Колеса скрипнули, заскользили по мокрому асфальту и машину занесло в другую сторону, врезавшись в изгородь. — Ну охуеть. Я посмотрел в окно, с трудом выпрямляясь и потерев ушибленную голову, глядя на остановившуюся фуру. Я вжал газ в пол, но машина не подала никаких признаков жизни. Капот был поврежден, и ещё два колеса забуксовали, выехав за ограждение в мягкую, размокшую после не прекращающегося дождя, землю. — Это лучше, чем бы нас раскатали по асфальту, — сказал Азирафель, чуть подаваясь вперед, пытаясь заглянуть в мое окно. — А где, блять, гарантия того, что нас сейчас не раскатают? Всё ещё думаешь, что подорвать их плохая идея? — Ага, чтобы и нас задело? И ты не забыл про ещё три фуры? — Азирафель нахмурился, стиснув зубы. Из фуры буквально выпрыгнул мужик. С винтовкой. Я вскинул брови и повернулся к Азирафелю. — Босс предлагал мне ходить с дробовиком, но я был уверен, что пистолета всегда будет хватать. — Его хватит, чтобы выстрелить нам в головы. — Это предложение? — Нет! — Слушай, твой Рафаэль не хочет прийти прямо сейчас и показать нам искусство переговоров или просто проблески твоей гениальности? Потому что мне, ну, знаешь, понадобиться около сорока минут, чтобы войти в беспамятство от наркотиков, — сказал я, пялясь на этого мужика, который теперь стоял, целясь в мою машину. — Хотя тогда нас скорее просто перестреляют. Он не очень изобретателен, — я повернулся к Азирафелю, который пялился в окно. — Но у нас есть время, тут пуленепробиваемые стекла. — Слушай, Рафаэль просто наемник, а не супер-герой. Он не стреляет лазерами из глаз. Насколько я знаю. — Жаль. Я достал телефон. — Что ты делаешь? — Пишу Боссу, чтобы спросить, что он любит больше: свой здоровый сон или меня. Я отправил Лигуру координаты и код. Я сделал это впервые. У нас есть что-то вроде своего обозначения, когда мы в полной жопе, и нам срочно нужна помощь. Представляю, как он удивится, когда увидит это от меня. Я никогда им не пользовался. Не удивлюсь, если он перешлет это Боссу. — Надеюсь, у него бессонница, — пробубнил Азирафель, смотря, как подъехала вторая фура. — На что ты намекаешь? — Он просит, чтобы мы вышли отсюда. Я посмотрел на этого мужика, и он приманил нас рукой, другой по-прежнему целясь в машину. Честно говоря, я бы не отказался посидеть здесь подольше, но нет гарантии, что они не переедут остатки моей машины или не подорвут. Надо идти на контакт. Я тяжело выдохнул и положил телефон обратно в карман, расстёгивая ремень. — Что ты делаешь? — испуганно спросил Азирафель, схватив меня за плечо. — Пойду умолять, чтобы они подождали где-то минут двадцать перед тем, как делать из меня пушечное мясо. Ну, я надеюсь, что Лигур успеет за двадцать минут. — Стой, мы мо... — Если что, то я любил тебя. — Боже, Кроули, это же даже неправда. — Я просто хочу, чтобы у тебя было хорошее последнее вспоминание обо мне. — Ага, а по... Кроули! Я открыл дверь и вышел. Захлопнув её, меня обдало холодным ветром и моросящим дождем. Я посмотрел на капот своей машины и поморщился. В моё лицо посветили фонариком. Ещё один мужик сделал несколько шагов навстречу ко мне. — Мистер Кроули? — К сожалению. Что не так, ребятки? Ваша игра в погоню мне дорогого стоило, — я указал большим пальцем в сторону капота. — Поднимите руки. Я тяжело выдохнул. Я послушался их. Я всё еще не собирался умирать на радость Юсуфу. Буду жить на зло этому говнюку. Кто-то снова посветил мне в лицо и я поморщился от резкого света. Через пару секунд из машины вышел Азирафель и мне захотелось кинуться к нему и ногами запихать обратно. Неужели, блять, было так сложно сидеть на месте? Всем понятно, что это за мной, а он мог бы просто остаться, и хотя бы ну, блять, не подвергать себя опасности. Я никогда не пойму Азирафеля. Мое положение позволило мне только зыркнуть на него через плечо. Он тоже поднял руки. — Кто это? — Мой друг. Знаю, в это сложно поверить, но .. — Заткнись. — Ладно, — я пожал плечами. — Не очень-то и хотелось. Напротив меня стояло уже семь людей, и все они стояли с автоматами или винтовками, и все были направлены на нас. Надеюсь, меня не облапают, чтобы точно убедиться, что у меня нет оружия. — Найти вас было легче, чем мы думали. Ко мне подошел один из них. Я не узнал его лица. Да и было бы смешно, если бы узнал. Ещё смешнее было бы, если бы он был в маске, а под ней, не знаю, Азирафель, его злой двойник или типа того. В один момент я очень огорчился тем, что мы не в каком-нибудь фильме с жанром «фантастика». Было бы столько удивительных моментов. Но моментов не было. Был этот мужик с щетиной и винтовкой. — Что в машине? — Это что, загородная полиция? Могли бы посимпатичнее себе форму найти, эта просто без... — я замолчал, когда в меня едва не ткнули дуло винотовки. Он прицелился. Сощурился. — В машине есть что-нибудь? Я не успел ответить. Подошел другой мужчина и открыл сначала дверь с водительского сиденья, а после на задних. — Что в чемодане? — Моя заработная плата. Он сделал какой-то странный жест головой другому, и он взял чемодан, внимательно его осмотрев. Я абсолютно так же осматривал чемодан. Я нахмурился. Тот чемодан с деньгами — он был простым кожаным чемоданом. А этот — сделанный из плотного материала типа алюминия, и я видел, что там нужно было вводить код. Я точно помнил, что с деньгами был другой чемодан. Я едва удержал себя от удивления, которое было бы видно на моем лице, когда я понял, что это не тот чемодан. Это другой чемодан. И я знать не знал, что в нем. — Вы типа что... за ним? — спросил я ледяными губами. Было очень холодно, зябко и теперь очень стремно от мысли, что я мог спиздить что-то, за чем охотятся эти ребятки. — В том числе, но именно мы — за тобой. — Это ещё хуже, — соврал я. Потому что за мной, ну, периодически кто-то, но приходят, а вот за спизженными вещами — нет. — И зачем вам... он? Он не ответил, только кивнул другому мужчине и отдал команду: — Проверь бардачок и багажник. — Можно мне руки отпустить, они затекли. — Нет. — Ладно, — на выдохе сказал я, поворачивая голову, глядя, как они шарят по моей машине. В багажнике ничего не оказалось. Они осмотрели заднее сиденье, а потом полезли на переднее. Достали оттуда несколько пакетов с кокаином (ага, я его сразу фасую по нужным мне порциям, чтобы было удобнее), пистолет и взрывчатку. — Что это? — он указал мне на взрывчатку. — Новогодняя хлопушка. Щелкни, и тебя разнесет так, что остатки во времени будут лететь вплоть до нового года. В меня снова угрожающе ткнули дулом, на этот раз ударив его о скулу. Они оставили кокаин и пистолет. Взрывчатку чувак взял подмышку. Я затаил дыхание, потому что знать не знал, что сейчас произойдет, но я точно знал, что ещё не прошло двадцать минут, и никто бы из наших бы не успел за такое короткое время приехать сюда. Мне оставалось надеяться на то, что меня не расстреляют прямо здесь. Прямо при Азирафеле. Я посмотрел на него через плечо, заметив его взгляд. Он посмотрел мне в глаза, и я захотел усмехнуться, но буквально за миг перед этим в его глазах отразилась какая-то паника, и я только смог расслышать его задушенное «Кроули!», прежде чем что-то сильно врезало меня по голове и перед встречей с асфальтом, я ещё ударился головой о крышу машины. Асфальт был очень мокрым и очень холодным. Я ещё успел заметить чью-то обувь перед моими глазами перед тем, как меня окончательно вырубило. Голова гудела жутко, в ушах звенело. Надо бы попросить Азирафеля научиться чуть более быстрой реакции.