***
В квартире горел свет, и я беззвучно снял с себя обувь и пальто. Вечерами на улице прилично холодало, ещё и дождь этот дрянной, а я все забываю положить в машину зонтик. — Ходил к Боссу? — спросил Азирафель не поднимая взгляда от ноутбука. Я кивнул. — Я посидел сегодня над этим всем и кое-что нашел. Но это не то, что могло бы тебя обрадовать, — он покачал головой, снял очки и потер глаза. Всё ещё молча я сел напротив него. Говорить не хотелось. После этого тупого диалога с Боссом мне не хотелось ничего. Только лечь спать и накрыться тремя одеялами, потому что я умудрился продрогнуть, пока шел от машины к подъезду. Тут не было подземного паркинга, и на стоянке как на зло было мало мест, так что мне пришлось идти чуть ли ни с другого конца парковки к подъезду. — Перечисления проводятся с самого банка. В смысле, не через, а с самого. Будто это происходит со счета самого банка. — Ты быстро это выяснил, — сказал я без единой эмоции, потому что эмоций просто не осталось. — Ты дал мне достаточно много информации. Мне кажется, у тебя просто размылось восприятие. Например, ты дал мне прямой айпи адрес, а вычислить уже было довольно легко. Ты просто устал. Я отрицательно покачал головой. — Не расскажешь? — с тихой надеждой спросил Азирафель, все ещё смотря на меня так, что я снова только убеждался, что он — единственное хорошее в моей жизни. Я не умею правильно обращаться с хорошим. Я уничтожаю все, что люблю. Я отвратителен. — Не хочу произносить это вслух. У меня есть догадка, но я не хочу думать о ней. Это… слишком. Пока я не убедился, я даже не буду об этом думать. Мне нужно ещё… кое-что сделать. Это по поводу, помнишь, того безумного детектива… — Юсуф? — Ага. — Он же достаточно опасен, не так? Ты уверен, что… — Нет ничего опаснее, что я уже сделал сегодня. Просто ушел, а Босс позволил мне уйти. Он сказал мне: «делай что хочешь». А я решил просто не спасаться, так что, наверное, теперь моя жизнь буквально висела на волоске. Я не знал, зачем я это сделал. Ах, да, я ничего не знаю из своих действий. Сознание бежит впереди меня, и у меня абсолютно точно нет уверенности, что это все действительно верно. — Кроули, ты не… — Хватит, Азирафель, умоляю, — я потер лицо руками, а в итоге просто застыл в этой позе, будто бы не хотел на него смотреть. Я и взаправду не хотел. Потому что Азирафель смотрел на меня так, что я просто понимал, что все мои идеи — дерьмо. Я должен действовать по-другому, но как, черт возьми, как. Всевозможные варианты просто ещё более дерьмовы. — Я запутался, — на выдохе сказал я, убрал руки от лица и посмотрел Азирафелю в глаза. Лучше бы я этого не делал. — Ты снова лезешь на рожон. — Я всегда это делал. Я живу в опасности. В безопасности мне так противно, что аж тошно. — Или ты так себя убедил? Я покачал головой и сказал: — В любом случае, я должен убрать их всех. Тех, кто хочет убить тебя и тех, кто хочет уничтожить меня. От того, что я буду сидеть на месте легче не станет. Каждый день проживать в страхе твоей смерти я не хочу. Я считаю, что я делаю все правильно. Вранье. — Иногда нужно рисковать чуть больше. Даже если ставки в два раз выше того, что ты можешь предложить. Неправда. — Мне кажется, что если я сделаю всё правильно, то всё будет хорошо. Иногда насилие единственный верный выбор. Люди не просто так придумали войны. Смерть лучшее решение любой проблемы. Бред-бред-бред! Азирафель сказал: — Ты можешь погибнуть, Кроули. Я уставился на него как на идиота. На самом деле, я до сих пор не боюсь своей смерти. Понимаете ли, я никогда её не боялся. После того, как отец выставил меня на улицу осенью, я перестал её бояться. Я понял, что смерть — это просто избавление меня от страданий. Прощение. Тогда я его не заслужил, но сейчас — более, чем возможно. Я покачал головой и сказал: — Не жди меня в постели. Под полный сожаления и тоски взгляд Азирафеля я встал и закрылся в ванной. Проверив замок на крепость, с силой его дернув, я сбросил всю одежду на корзину для белья, залез под душ и облокотился о стену. Мне хотелось рыдать. Лучше бы я это не начинал. Я же вижу, как он страдал. Он так боялся и волновался. Он сидел, смотрел на меня и одним взглядом молил о том, чтобы я просто, наконец, сделал хоть что-то так, чтобы он не волновался. Чтобы он перестал трястись за меня. Он всегда это делал, потому что так я живу, черт возьми. Если я бы не начал это, то всё было бы хорошо. Они бы на него не охотились, а он бы не страдал. Всем было бы лучше, если я бы не приходил сюда. Я уткнулся лбом в сжатые кулаки и закусил губу. Если я сделаю все правильно… то наконец сдохну и все обрадуются. Я просто ноющий, боящийся всего шизофреник. Я так тебя понимаю, Курт. В то время как психические болезни возводят в ранг прекрасного и романтизируют, ты скулишь в кабинке душа и понимаешь, что нет, это не прекрасно, это отвратительно, и ты отвратителен, мерзкий и противный. Просто гребаная ошибка, не достойная социума и людей. Правда. Я шморгнул носом и уставился на воду. Мне нужно начать работать прямо сейчас. У меня нет времени на самобичевание. Лучше ещё один нервный срыв, чем стоять здесь вот так и понимать, что ошибка никогда не уничтожала программу. Мешает её работе, но не уничтожала. Надо быть вирусом. Единственное, что уничтожаю я — себя и свои близких. Потому что я хочу этого. В ванной я провел ещё порядком полчаса. Отрыл в ящике бутылек с успокоительным (по всему Лондону, я Вам не врал) и подождал десять минут. Когда я вышел, Азирафеля в комнате уже не было. Из кухни чем-то пахло, и я обнаружил там свой ужин. И чай. Этот чай, который он заваривал мне в любом случае. Лучшее, о чем я мог молить всех, буквально всех, — это о том, чтобы Азирафель не умер. В общем-то, мой список желаний закончился на этом. Это единственный подарок на День рождения, который я бы хотел на самом деле. Я не осилил и половины порции, осознав, что мой желудок сейчас вывернет сам себя и, забрав чай, пошел к рабочему столу Азирафеля. Тот самый, возле которого пролетела пуля. Я захотел поблагодарить стул за то, что он так вовремя решил подкоситься, но подумал о том, что Азирафель уже спал, не стал делать этого вслух. Сев, я размял пальцы. Для начала мне нужно найти этот яд и из чего она (он?) его составил. А потом нужно поискать немного конфиденциальной информации о Юсуфе. Как минимум его гребаный адрес. Этого вполне хватит. Ближе к трем ночи у меня замлела задница, поэтому я размялся (в смысле просто пересел на диван). Глаза болели, потому что в последнее время я слишком много времени провожу пред компьютером (а недавно перед телевизором, пока играл в консоль, ага, крайне крутая штука, зря я только подшучивал над Азирафелем за этот атрибут в его доме — правда, как выяснилось, она принадлежала не ему, а Рафаэлю). В четыре утра, завернутый в плед, ко мне пришел Азирафель. Сел рядом, положил свою голову мне на плечо и немного поерзал. Я поцеловал его в макушку и попытался сделать вид, что всё было нормально. Конечно же абсолютно точно не было. Я ничего ему не говорю и не рассказываю, он ничего обо мне не знал, а все, что у него было — сраные догадки, которые только сильнее заставляли его волноваться. Я не мог сказать, что собираюсь идти к вице-мэру и жрать то, что мне дадут. А мне дадут гребаное биологическое оружие в миниатюре. Но это хотя бы не вызовет подозрений.***
Когда знаешь химический состав яда, сделать для него противоядие не то чтобы сложно, но я в химии хорошо разбирался в последнем классе средней школы, так что даже к старшей я забил на это, потому что мне она не особо легла к душе. Да и не то чтобы мы там изучали яды. Азирафель ушел на работу в полседьмого, предварительно приготовив на нас двоих завтрак, так что я даже отлип от ноутбука, чтобы мы позавтракали вместе. Честно говоря, я был удивлен, потому что, как правило, он выходил в полвосьмого, но на мой вопрос он только махнул рукой и ответил, что ему надо что-то там доделать. — Пообещай, что ляжешь сегодня спать пораньше. — Не знаю, — сказал я. Зато честно. — У меня вечером работа. — Какая именно? Та, что дает тебе Босс, или твои собственные нездоровые планы? Я пожал плечами и ничего не ответил. Азирафель тяжело выдохнул и покачал головой. — Я бы хотел привязать тебя к батарее, но я знаю, что это все равно не поможет. — Я рад, что ты… не закатываешь истерик, ссор или что-то в этом роде. — Я похож на идиота? — Азирафель обвиняющие на меня посмотрел, а потом встал, забирая мою тарелку и свою вместе с чашкой, вставая и складывая всё это в посудомойку. — Я знаю тебя слишком долго, и если ты хочешь что-то сделать, то тебя ничего не остановит. А ещё ты все равно дико усталый, и я не хочу, чтобы тебе стало ещё тяжелее. Я аккуратно встал, подойдя к нему со спины. Я смог ощутить, как он вздрогнул, когда я выдохнул ему в шею. — Спасибо. Меня никогда никто так не понимал, как ты, — я наклонился к нему, поцеловав за ухом, обнимая со спины. Азирафель теплый. Тепло живого тела. — Я тоже тебя не понимаю. Просто чувствую и пытаюсь делать все правильно. Я уткнулся лбом в его макушку и тяжело выдохнул. Он снова вздрогнул. Я всё ещё не понимал, почему он действительно выбрал меня. В смысле, зачем? Разве у этого есть выгода и хоть какое-то здравомыслие? Я не спрашивал это только потому, что Азирафель тогда реально мне врезал бы. — Мне надо на работу, дорогой, — он повернулся ко мне. Попытался улыбнуться, но это просто было похоже на усталый излом на его лице. Из-за меня. Я рад. — Береги себя и хоть изредка пиши, что ты в порядке, ладно? Я верю тебе. Я ощутил какое-то облегчение после этой фразы. — Спасибо. Он поцеловал меня в щеку и, закрыв посудомойку, вышел из кухни. Мне бы тоже было бы неплохо верить себе, верить в себя. Но, как известно, подобным людям веры нет. Иначе бы мы все друг друга перестреляли. Я взял свой телефон, пытаясь найти в бесконечных диалогах Ньюта. Нашел. Я впервые за все время открыл диалог, увидев целый развернутый доклад по поводу состояния моей крови. Я даже не прочитал, что там написано, и сразу позвонил ему. Спустя семь гудков он ответил. — Алло, Ньют? Это Кроули, ага, тот самый, ещё не сдох. У тебя случаем нет никаких знакомых, которые бы занимались, эээ, химией. Он не сразу ответил. Он спросил: — Вы что, хотите создать какой-то новый крутой наркотик? Я закатил глаза, хотя, конечно же, он не мог этого видеть. — Противоядие. — Ну, у меня есть один знакомый, он, вроде, тоже какой-то друг Анафемы, могу дать его адрес. — Ага, давай. Я свернул вызов, поставив на громкую связь и открыл заметки, записав адрес. Поблагодарив его, я скинул вызов. Вообще-то, у нашей организации что-то подобное есть, но если Босс узнает, что я реально решил это сделать, то… то, возможно, он ничего и не сделает. В любом случае, у наших довольно плотный график, а я не хотел тянуть время.***
На самом деле, меня поражало количество у Анафемы… таких знакомых. В смысле, такое количество врачей и химиков, серьезно? А ещё один криминальный уголовник. Ну да, неплохая компания, я бы на ее месте давно бы головой пошел, честное слово. Иногда мне кажется, что я в любой ситуации бы пошел головой. Снова мерзкие запахи, снова белые халаты, снова я как клякса на фоне этого. Ещё подходя к нужному мне кабинету, я услышал активную ругань. Чей-то очень недовольный и явно не молодой голос отчитывал правительство, персонал, администрацию, Бога. В общем-то, всех. Подойдя ближе, я увидел седого старика как раз около нужного мне кабинета. С истинным ужасом я подумал о том, что это он и есть. Я уставился на него и на медсестру, которой он все это и говорил. Та не выглядела особо удрученной, скорее всего она его даже не слушала. А я стоял и пялился на эту картину. В конце концов, она что-то ему сказала и быстро удалилась. Я посмотрел ей в спину и неуверенно пошел вперед, думая, что не так уж оно все мне и надо. Я остановился в полуметре от него, и он резко ко мне повернулся. Его брови вскинулись кверху, и он абсолютно неодобрительно меня оглядел. Я не успел открыть рта, как он сказал: — Ты что, мафиозник? Ты из этих, пришел втюхивать эту дрянь за бешеные деньги? Я опешил. Теперь я понял, почему та медсестра просто молчала. От его слов говорить в принципе не хотелось. Как и слушать. — Эээ, нет? Я так полагаю, вы ошиблись. А вы… заведуете лабораторией этой, да? Химик? — О, я в свое время не просто был химиком, но ещё и хирургом, и снайпером! Ты был на войне, скажи мне?! Я уставился на него во все глаза. От его голоса и слов казалось, что ты попал в какой-то утрированный фильм. На самом деле, я не привык чтобы кто-то вел себя так — громко, эксцентрично, непонятно. Ну, кроме меня самого, но… но мне казалось, что даже для меня это слишком. — Ну… косвенно?.. — я не знал, зачем ответил, потому что его лицо вытянулось в каком-то ужасе и недовольстве. — Косвенно?! Ты знаешь, что значи… — Добрый день, мистер Шедвелл, вы загородили замок, отойдите, пожалуйста. Я услышал чей-то спокойный, полный скептицизма голос, и быстро поднял взгляд, ощутив облегчение за то, что меня избавили от этого деда. В смысле, я мог послать его на хер и все такое, я умел отвязываться от людей, но глядя на него, я понял, что нет — это вообще не прецедентный случай. Названный мистер Шедвелл кинул недовольный взгляд на парня в халате. На вид ему было лет двадцать максимум, кучерявый, с довольно пухлыми губами и большим глазами. Такие пользуются спросом у молодых девушек. Его лицо не отображало ни единой эмоции, а в глазах стояла такая осточертевшая усталость и абсолютное отсутствие интереса, что я решил, что вот он — точно мог быть хирургом. У них у всех этот циничный, полный скепсиса взгляд. Шедвелл хотел что-то сказать, как этот парень сказал: — Вы мистер Кроули, ага? Заходите, мне писал Ньют о вас. Я понял, что, видимо, это он и был, и, конечно, на фоне Шедвелла, я даже успел обрадоваться, но он казался мне слишком молодым. Я не особо доверяю молодому персоналу, просто потому что, ну… они молодые. Я себе молодому бы в жизни пушку не доверил, а Вы говорите. Все-таки я спешно шмыгнул за дверь, захлопывая её, пока я не услышал что-то, что не хочу слышать от Шедвелла. — Кто это был? Он посмотрел на меня, устало выдохнул и махнул рукой. Отложил планшет с бумагами на стол и все-таки сказал: — Наш охранник. Типа охранник. Просто ходит и пытается всех построить. Вроде раньше работал в полиции, но всем говорит, что воевал. Я кивнул. — Простите, а вам сколько? — Двадцать семь. Я Адам Янг, рад познакомиться, — он протянул мне руку, и я пожал её. — Ну да, совсем янг (прим. young — молодой), — я раздосадованно почесал затылок, и его возраст вселил в меня чуть больше уверенности. В общем-то, он по-прежнему был молодым, но это не двадцать, как мне подумалось изначально. Вот уж кто выиграл в генетической лотерее. — Вы по какому вопросу? Он показался мне до какого-то тихого, холодящего ужаса спокойным. Он был похож на моего Босса — резко дошло до меня и я даже испугался этой мысли. Тот же взгляд, тот же голос, даже поза. Он выглядел так, будто вообще был не здесь. Будто в нем не было жизни. И это было поразительно красиво. — Вы… не работаете с противоядиями, случаем, мистер Янг? Я не мог обращаться к нему на «ты». Точно так же, как и к своему Боссу. Таких людей уважаешь на каком-то подсознательном уровне. Он внезапно усмехнулся, и это была первая эмоция, которую я увидел на его лице. Единственная за все не особо большое количество времени. — Возможно, — он кивнул. — Возможно?.. — Думаете, вам кто-то прямо скажет, что занимается ядами? — он вскинул бровь, снова сдавленно усмехнувшись, и обошел стол, что-то отложив в сторону. — Думаю, все кто спрашивал у Алекс, каков род деятельности, они не услышали прямого ответа. Что на такое ответить? Знаете, я делаю биологические оружие и продаю яды по бешеным ценам. Так? — Алекс? Кто это? — Загрязнение. Он пожал плечами, а я обомлел. Ох ты ж черт. Кажется, я зашел куда-то не туда. Если он знал о Загрязнении, то, возможно, он работал на… Да ну, бред, невозможно. Никто из наших не работает в подобных местах. Это не его основной род деятельности. Возможно, на два фронта? Сейчас ведь так много любителей подобного профиля работы (я уже начинал ощущать себя немного недоделанным, раз не занимался подобным в отличии от всех других). Мне почему-то не особо хотелось знать, откуда он её (его? это гребаное имя тоже было унисекс), знал. — Возможно подобрать противоядие, основываясь на составе яда? — Проще простого. И я не хочу вам говорить, сколько времени я убил на то, чтобы найти это дерьмо. Мне казалось, что легче было украсть какую-то часть этого яда у Юсуфа и принести сюда на анализ. — Что по цене? — Сначала состав, потом уже назову цену. Все зависит от элементов. Он хмыкнул. Я достал свой телефон, невольно кинув на Адама беглый взгляд. Черт возьми, он был так сильно похож на Босса. Теперь я углядел даже схожую форму глаз и губ. Не просто взгляд или поведение. Мне снова стало не по себе. Он просмотрел состав, вздернув бровь. Он сказал: — Довольно… интересное сочетание. Дорогостоящее и сложное. Впервые о таком слышу, если честно. Я перекину эти данные к себе. — Ага. Это новая разработка. Я бы сказал под заказ. Он кивнул. Он не задавал абсолютно никаких вопросов. Удивительный профессионализм не столько для химика, сколько для людей, работающих в нашей сфере. Не спрашивай, пока тебе платят деньги. Не спрашивай, потому что тебя это не касается. — Я напишу вам вечером, ладно? Оставьте свои контактны. Я оглядел стол и, найдя цветные стикеры, взял ручку, написав свой номер телефона. — Было бы неплохо, если к завтрашнему обеду оно будет готово. Он кивнул, но ничего не ответил. В коридоре на меня снова налетел этот Шедвелл. Он спросил, кого я хочу убить. — Убить? — я посмотрел на него. Серьезно, у этого мужика был какой-то талант, чтобы нести чушь и при этом заставлять людей их слушать просто из спортивного интереса: как много дряни он сможет сказать за минуту или меньше. — Вы говорили про яд! — Вы что, подслушивали? — Лучше! Я ещё и подглядывал! Он очень этим гордился. Я посмотрел на него, моргнул, покачал головой и пошел вперед. Он всё это время шел за мной и что-то рассказывал с таким благоговейным лицом, что, как я догадывался, он чем-то очень сильно гордился. В конце концов, до меня донеслась его фраза: — Так что я был признанным разведчиком, и вы смогли бы на меня положиться! Я повернулся и уставился на него. Он смотрел на меня с явной гордостью на самого себя. — Мне, вроде, ничего не надо искать, но буду иметь вас в виду. В спину мне прилетело что-то о том, что я могу узнать его номер у Мистера Янга. Я вышел из здания и предпочел больше не думать об этом никогда. Ещё я мельком подумал про то, что Адам, наверное, занимается чем-то связанным с лекарствами на официальной подоплеке. Мне повезло, что мне ничего не пришлось ему объяснять. Я подумал о том, мог ли быть у Люцифера сын. (и это бы объяснило то, почему он так печется обо мне, пытаясь куда-то деть свой нереализованный отцовский инстинкт, хотя у нас разница всего в десяток с хреном)***
В четыре вечера, когда я проверял магазин пистолета, мне позвонил мой Босс. — Да? По крайней мере, я перестал его извечно игнорировать. Он мог бы мной гордиться, в самом деле. — Ты всё еще не отказался от своей дерьмовой идеи? — Дурацкий вопрос. Он тяжело выдохнул. Я хотел спросить, зачем он вообще мне позвонил. Зачем он пытается… в принципе, пытается. Это уже звучало слишком громко, слишком тяжело, слишком неправдоподобно. — Во сколько ты хочешь все это начать? — Через часа два. — Какое время лояльности? Время лояльности — временный промежуток, в котором ты точно в безопасности и когда тебя по-любому не застрелят. Время после него — тот момент, когда другим стоит насторожиться, потому что, скорее всего, все пошло не по плану. — Двадцать минут, — ответил я. На заметку: у меня нет никакого времени лояльности. Он снова выдохнул: — Я вышлю за тобой, если ты не перезвонишь мне через это время. — А вот это вам уже не выгодно. — Если все реально сорвется, если сейчас мы только убедимся в том, что твоя идея — дерьмо, я тебя вытащу из этого, да. Но потом затаскаю по работе так, что ты имя свое не вспомнишь. — Зато ваше не забуду. Он скинул, и я вернулся к пистолету и ноутбуку. Последние три часа я изучал всё, что мог найти про Юсуфа. Его работа, удачные дела и какое количество под грифом «уничтожено» (это касается большинства слишком серьезных политических шишек, у меня такие тоже есть; периодически под такое суют дела, которые абсолютно точно не были оправданы или провалены, понять, где какие фактически невозможно). Мой знакомый не особо обрадовался тому, что тогда я выдернул их просто так, и он сказал, что «так или иначе, теперь я тебе ничего не должен». Честно говоря, я даже не знаю, реально ли они закидывали что-то секретное на его компьютер или нет. Мне к этому доступ не давали, я просто дистанционно всё подключил, а они работали далее. В конце концов, с Юсуфом бесполезно было работать так. В стратегии он всегда выиграет. Но сейчас у меня не было никакого плана. Была одна гребаная цель, бешеное напряжение и желание задушить его. То, как я работал всегда. И не то чтобы Босс мог действительно на меня злиться. Я написал Азирафелю: «я подумал и понял, что хочу на ужин стейк, который бы ещё жевался, как подошва. Что-то в нем есть». он написал: «так ты придешь к ужину?» Я выдохнул. Я ждал другой реакции. Проще говоря, я вообще надеялся, что он не ответит. Я написал ему: «не знаю». По крайней мере, я был честен. Абсолютно точно. Я смотрел на всю добытую мной информацию и не был до конца уверен, что это хорошая идея. И это меня радовало. Ведь никакая действительно хорошая идея ещё не привела меня к чему-то разумному. Я знаю, что такие люди, как Юсуф, не пользуются электронными ежедневниками. Так же, как ими не пользуюсь я. В смысле, нет, он не похож на меня, ни в коем случае. У него все равно абсолютно точно есть план и все такое, но у него в голове. Никаких внешних носителей. Я, конечно, все перепроверил на всякий случай (через свой запасной ноутбук, сидя в каком-то кафе, чтобы ни через айпи, ни через джпс он не смог меня вычислить), но я ничего не нашел. Кроме того, может, у него есть какая-то херня на телефоне, а для него времени у меня не было. Гавриил сказал, что работал с ним одно время много, и тогда он появился на своем «рабочем» месте три раза за сутки. А дальше его местонахождение было неизвестно. Надо было как-то подобраться, но я не знал, как. Захотелось залезть к нему через окно. В итоге я просто действительно послал нахер свой план. К черту это. Буду работать на интуиции. Не успею так не успею, у меня ещё будет время (хотя я хотел все сделать до этого гребаного ужина — ужин был просто красивой концовкой, иначе все просто перепутается и ничего не выйдет). Я узнал его адрес (у него три жилплощади в Лондоне) и мне пришлось ещё посидеть, чтобы узнать, где конкретно он шляется чаще всего. На самом деле всего одна была жилой. Я просмотрел все через камеры, так что хоть в чем-то я был уверен. Я знал марку его машины. Я делал абсолютную хуйню, и мне было абсолютно насрать. Я понадеялся на то, чтобы я смог вернуться сегодня сюда обратно. И, если Вам интересно, то нет, Босс, в случае чего, меня не спасет. Жучок остался в старом телефоне. Мой новый девственно чист. Я подумал о том, насколько будет смешно, если меня действительно прикончат. Я думал о том, что не испытывал от этого никаких чувств. В общем-то, мне было все равно. Во всяком случае, я себя убедил в этом. Я не нашел на стоянке его машину. Я иногда думаю о том, что все мы делимся на два типа: умные скептики и удачливые ублюдки. Я всегда принадлежал ко вторым. Если бы не удача, я бы давно умер. Иногда я думаю о том, что я действую на одном лишь импульсе. Я не думаю наперед, мое тело делает все само. Буквально. Живет своей жизнью. Руки тянутся к нужным вещам, ноги идут в правильную сторону, почему-то мне удается ускользнуть от пули в последний момент. Мой план всегда имел очень смутные очертания, неясные пункты, какой-то относительный путь от а до б. Как дойти до б — никто не знал. В смысле, да, я знаю, что такое хакерство, и знаю о кибербезопасности. Я знаю, как это работает, и я запросто найду кого угодно, вычислю нужную траекторию и выберу правильную винтовку. Я делаю это идеально потому, что делал так часто, что это уже просто мышечная память. Как печатание в слепую. Я закуриваю, стоя возле своей машины. На улице жутко холодно, дует сквозной ветер до того, что мне кажется, у меня продуло что-то в голове, и теперь болит затылок. Я всегда действовал на агрессии, обиде и жажде к жестокости. Они хотели укорить меня в этом, но как можно задеть человека, который является одним сплошным импульсом за то, кем он является? Я просто делаю свою работу, и я делаю её хорошо. Отвратительные вещи я делаю великолепно. Я все делаю ужасными способами. Я все делаю так, что давно должен был умереть. Я думал о том, как все в этом мире, периодически, вертелось вокруг меня. Обстоятельства и люди. Чужие решения и чужой выбор, который сделал из меня того, кто я есть. Чужие руки устраивали все это. Поэтому мне просто везло. Я неудачник и не то чтобы это было обидно. Мне просто помогало все вокруг происходящее. На самом деле я не добился ничего. Я давлю окурок каблуком туфель.***
Темно и пахнет кожей. Кресло мягкое и будто бы новое. Он здесь не живет. Может, в лучшем случае, спит. Всё такое чистое и блестящее, что мне мерзко здесь находиться. Я будто в склепе, в операционной, в морге. Я сижу здесь, на меня давят эти стены, и я чувствую себя так, будто кто-то извлек из меня все органы. Не надо быть гением, чтобы проделать небольшою манипуляцию, когда у тебя все устройства. Вывести из строя сигнализацию, взломать замок, сделать все, как надо. Поставить вещи на свои места. Мне не нужно быть гением, чтобы Босс думал о том, что я чего-то стою. Нет, не стою, это удача. Внешнее, формирующее внутренне. Не припомню, чтобы что-то формировало из меня придурка. Везучий неудачник. Сплошное противоречие. Ходячий оксюморон. Скрипнула дверь, и я открыл глаза. По-прежнему темно. Я вижу только блеклую тень от света на полу из окна. Не надо быть гением, чтобы осознать, что Юсуф напрягся. Не испугался — он так не умеет. Шорох. Включается свет. — Привет. Я подкинул яблоко, которое стащил с корзинки, стоящей на барной стойке, отделяющей кухню и зал. Зачем ему вообще здесь фрукты? Наверное, они гниют. — Можно соблазнить тебя одним предложением? — я кинул в его сторону яблоко и он словил его одной рукой. Он даже не боялся, черт, я бы смеялся как в припадке, если бы он реально боялся. Я бы смеялся, потому что тогда я, увидя в его глазах страх, осознал, что окончательно сошел с ума. — Можешь не вызывать свои наряды. Связь в этих стенах не работает, — я встал, засунув руки в карманы, пялясь на него. — Через дверь никто не сможет зайти. Он вскинул бровь и подкинул яблоко в своей руке. Первое соблазнение было благодаря яблоку. Это меня почему-то развеселило. Я подумал о том, что это было вполне в моем стиле. Устроить нечто благодаря одному сраному яблоку. Это была бы работенка для меня. — Взрывчатое устройство. Оно закодировано на два открытия двери. Ты только что совершил второе. На третий — бум! И нет руки. И лица. Может, ещё соседней двери?.. Возможно. — Ты нашел мой адрес? Сам? Почему он, черт возьми, удивлен. Он по-прежнему не испуган. Он не совсем понимал. Он смотрел на меня и не понимал. А я не понимал, что в этом такого (кроме того, что я сидел над этим порядком семи часов, и у меня замлела жопа и жутко болели глаза). — Нет, я спросил у твоих родителей, черт возьми. Как я ещё мог его узнать? — Я не прописан здесь. Она в аренде. — Ага. Знаю. Ты снял её в семнадцатом году. Смотрю, тебе не хватило трех лет, чтобы обжиться. Понимаю. Та же проблема, — я кивнул, а он все пялился на меня, изогнув бровь. — Не надо быть гением, чтобы найти договора, которые заключались с твоим именем. С псевдонимом было бы труднее, но у тебя их, вроде, два?.. Я нашел только два. Но я не особо искал конкретно это. — О, теперь я понимаю, почему твой Босс так озабочен тобой. Мило, — он криво улыбнулся и кинул яблоко мне, отходя в сторону. Бросил дипломат на диван и достал из ящика сигареты и зажигалку. Закурил. Я молча смотрел на то, как он зажег стоящие рядом, как аксессуар, свечи. — Думаю, тебе понравится их запах. Знаешь, чем они пахнут? Я не ответил. Он отложил зажигалку и сказал: — Запах всех твоих ебаных встреч с людьми, когда они делали вид, что принимают тебя за нормального, а не гребаного психа. — Я не чувствую запаха, — я пожал плечами, хмыкнув. Я здесь не за этим. — Тебе просто надо принюхаться. Со временем почувствуешь, — Голод посмотрел на меня абсолютно усталым взглядом, который буквально кричал мне о том, что он слишком устал для этого дерьма. Проблема в том, что я тоже устал, и я хотел спать, но больше всего — я хотел разобраться с этим. — Чем обязан? Пришел сообщить мне, что ты окончательно головой пошел, раз сделал… — он огляделся, — это. Люцифер тебя слишком щадит. Не понимаю. Нет, ну, знаешь, я всегда считал его себе на уме, потому что он немного, знаешь, странный. Сложный. Гениальный. Не так, как ты, а реально гениальный. Он смог бы одним щелчком пальцев перебить всех всадников — кроме смерти, ты знаешь. А он… а он просто носится с тобой?.. Серьезно?.. Я слышал пару слухов о том, что вы… — Я ударю тебя, если ты скажешь что-то про то, что мы спим. Нет, не спим, черт возьми. Просто признай, что ты владеешь слишком малым количеством информации, поэтому и не понимаешь, почему он это делает. Посмотри правде в глаза. Никто не сделал бы того, что делаю я. Загнать тебя в такую ловушку смог бы каждый, и… — Не подумай, что я тебя хвалю, но очень малое количество людей смогли бы найти мой адрес. Я не хвалю, — повторил он, — я просто подметил этот факт и, честно, я впечатлен. Ничего более. Но ты продолжай, — кивнул он, сложив руки на груди и смотря на меня. Он говорил со мной так, как отец говорил бы своему умственно-отсталому ребенку, что он смог сопоставить целых две детальки пазла, и, может, у него получится собрать целую картинку. Юсуф считал, что у меня не получится. И в этом его проблема. В этом проблема их всех. Они чего-то ждут, на что-то надеются и предполагают. А я? А я один хренов импульс, я ни о чем не думаю наперед, поэтому любой результат будет хорошим, когда ты в принципе не ожидал, что у тебя будет результат. Почему-то продолжать мне не хотелось. А в чем смысл? Он все равно думал, что знал лучше меня. Нельзя знать лучше о том, о чем знания просто не существовало. Он думал, что выиграет по-любому. Я не был против такого варианта событий, потому что, на самом деле, в такой ситуации не будет выигравших и проигравших. Каждый должен взять своё. Так надо работать с Юсуфом. Не надо быть гением, чтобы понять это. — Я говорю к тому, что это все равно не твое дело, оно даже не мое, так что тебе это все равно не интересно, — я посмотрел на яблоко в своих руках. Удивительно, как одной маленькой вещью можно все испортить. На самом деле — думается мне — было так тупо ставить это дерево в центр сада, а потом жаловаться на людей потому, что они просто люди. Это же тупо. Я до последнего этого не понимал. Так же, как меня, на самом деле, не понимал Юсуф. в этом ты похож на бога. Я не хотел об этом думать. — Ты ведь знаешь про вице-мэра, да? Ты знал заранее, кто меня заказал. — Нет, — он пожал плечами. — Мне всё равно, кто делает заказ. Я просто делаю свою работу. Но довольно интересный факт. Я откусил яблоко, пялясь ему в глаза. Оно было кислым, и я поморщился. Жесткое до того, что аж десны болят. Я вообще подумал сначала, что это папье-маше какое-то дерьмовое. Ужасные яблоки. Таким даже бездомного не соблазнишь на что бы то ни было. — Он не собирается отказываться от заказа, так? Юсуф улыбнулся мне, глядя прямо в глаза. Он стоял таким непринужденным, будто бы это не его дверь может подорваться с минуту на минуту. Ему так все равно, потому что он уверен, что знает лучше. Никто знать лучше не мог. Знать было нечего — он этого не понимал. Это Их главная ошибка. — Это я не собирался его отдавать, — он пожал плечами. Я подметил, что он стал говорить чуть больше того, чем при нашей встрече в кафе. Я не знал, из-за чего это было, но надеялся не потому, что у него где-то на меня винтовка нацелена или что-то вроде. А трупы ведь много не говорят. — За тебя заплатили слишком много денег. Ты представить не можешь, насколько много. Охеренно огромная куча денег за вертлявую задницу наглой ящерицы. Твой мозг даже не сможет нарисовать ту отлаженную схему, по которой все происходит. Цена слишком высока. А я не смогу полностью отвертеться от того, чтобы увернуться без всех трат. Ты знаешь, даже твоему Боссу приходилось отдавать деньги за проваленные задания. — Тогда почему ты так легко отказался от сотрудничества со мной? Он посмотрел на меня, как на идиота. На выдохе он сказал: — Потому что у меня нет знакомых в МП5. А это немного другое. Ты знаешь, эти ребята готовы любого разорвать, кто полез в их дела. Это не полиция, которую можно завербовать себе. Это работает по-другому. Я вскинул бровь. Так это сработало? На самом деле, сработало? Мне захотелось похлопать самому себе, а потом ударить по щеке, потому что надо было бы воспользоваться этим сейчас, черт возьми. — Да и, в конце концов, есть много других способов устранить тебя. Я слишком долго работал над тобой. Я знаю тебя лучше, чем любой твой друг. Друзья, которых у тебя нет. Ты привык ко лжи, да? То, что тебе врут прямо в лицо. Буквально все. — Это уже не работает. Не сейчас, Юсуф, я не… — Как дела у Азирафеля? — Если я убью заказчика, ты остановишься? И я, наконец, смог сделать это. Я достал из него тот взгляд, которым он смотрел на меня, когда я предложил себя. Свою жизнь. Я достал это из него голыми руками, потому что я, ну, знаете, не брезгую. Он завис на секунду, склонив голову в бок и моргнул. Он сказал: — Ты что?.. Слушай, мужик, я уже один раз тебе поверил, и. — Твой план пошел по пизде, да? — я усмехнулся. — Что? — Ты начал говорить не подумав. Впервые твоя фраза подразумевает то, чтоб собеседник тебе объяснился. Опять не по плану, да? — я кинул в него надкушенное яблоко и он, почему-то, его словил. Посмотрел вниз, на него, а потом откусил с обратной стороны, глядя на меня, скептически вздернув бровь. Соблазнение совершенно. Я продолжил: — Ты ведь понимал это, да? Давай я объясню. Когда я предложил свою жизнь это действительно означало убыток в твоих силах. Что ты что-то будешь делать для меня, замедлишься во всем этом, но сейчас. Что ты теряешь сейчас? Подождать гребаные сутки? Юсуф понятия не имел о том, что я знал об этом яде. Мне впервые удалось его обогнать. Сделать шаг, который был впереди него. Мне удалось его нагнать. Впервые. — Ты хочешь убить вице-мэра? Знаешь, что с тобой за это сделает твой Босс? — Ничего, — я улыбнулся. — Он любит меня. Там, внизу, они любят меня. Знаешь, почему? Именно по этой причине. Потому что я могу убить вице-мэра. Так кто убил Кеннеди? Он тупо смотрел на меня. Все планы катятся в одну большую яму, когда дело касается меня. Всё рушится, ломается и шатается. Меняются формулы и расчеты, чертежи сгорают, логика ломается. Всё так бесполезно, потому что я стою здесь. А где я — там наступает полный дисбаланс всего. — Почему ты говоришь мне это? — он удивленно вскинул брови, глядя на меня исподлобья. Теперь он говорил так, как обычно разговариваю с ним я. Я думал о том, что взрывчатка, все-таки, могла немного на него давить. Никто не хочет ходить с обожженным лицом и платить за ремонт. Платить за ремонт по-прежнему отстой, как и катать машину по химчисткам. Ведь это просто трата времени. — Мне нужно найти компромисс между нами. Убедиться. Он не стал бы мне врать сейчас. Не тогда, когда мы впервые меняемся местами, и уже он не понимает. Вот в чем Их проблема. Когда все идет не по плану, им ничего не остается, кроме как бешено пялиться на всё вокруг и пытаться вникнуть в это. Нельзя вникнуть в то, чего нет. — Типа, знаешь, я могу убить тебя, ты можешь убить меня. Потом кому-то из нас жить не дадут. Хотя я сомневаюсь, что кто-то бы стал за нас мстить. Так что нам мешает сделать это? Убить друг друга. Каким бы крутым и богатым не был, какой бы властью ты не обладал, ты все равно будешь нервничать, когда окажешься запертым в одном пространстве с сумасшедшим. Поэтому я не стал назначать никаких встреч. Во-первых, он бы не пришел, во-вторых, он не стал бы вести себя так, как сейчас. Он бы брал паузы, пытался уйти от ответа, обдумывал все дважды, а сейчас — а сейчас я предлагаю ему перестрелять друг друга. — Разве тебе нечего терять? — А тебе? Что есть терять психопату? Расскажи мне. Он просто кивнул, отложив яблоко, сложив руки на груди и посмотрев на пол. — Так ты хочешь убить вице-мэра, так? Отца своего дружка? — Он не его отец. Как и Джефф не мой отец. — Джефф? — Арни. — А. Вот это имя мне уже знакомо, — он посмотрел на потолок. — Вовсе не обязательно было сообщать мне это таким способом. Вранье. Обязательно. Иначе бы ничего не вышло. — Пару раз, — почему-то начал он, и я понял, что он начал говорить не по теме. Я обомлел, потому что он никогда не говорил не по теме. Я подумал, что мне показалось это в его интонации. Он продолжал: — я общался с людьми, которые близко были знакомы с твоей работой. Они называли тебя «танцующий макабр». Я не понимал, почему. Даже когда я стал изучать тебя, я не понимал. Теперь я понимаю. Каково это ощущение — когда даже смерть отшила тебя? Я посмотрел ему в глаза и криво усмехнулся. — Она не отшила. Она позволяет мне вести. Я ни разу не слышал о таком своем прозвище. На самом деле, ты не особо задумываешься до определенного момента о том, что тебя вообще обсуждают. Есть анкеты с набором характеристик, с моим описанием, как товара на е-беи. Они обсуждают меня, прежде чем сделать заказ. — Маленький бонус для тебя, дорогой. Истинная причина твоего заказа не то, что там тебе сказали — если тебе что-то сказали, а я в этом уверен. Ещё я уверен в том, что эта была ложь. Знаешь, что мне указали? «По личным причинам». Знаешь, откуда я знаю все про Азирафеля? Про его наркозависимость? Про то, когда вы с ним встретились? — Я не хочу знать. Он усмехнулся: — Потому что сначала мне заказали его. Меня пробрал холод. — Его отец. Меня затошнило. Вот ублюдок. — Ладно, так и быть. Бери свои двадцать четыре часа. Только потому, что если мне не придется дальше за тобой таскаться, то я смогу выдохнуть спокойно. От тебя — одни проблемы. Ты меня достал. — Почему он решил убить меня из-за Азирафеля? — Ты сам понимаешь, — он пожал плечами. Правда. Я понимал. — Могу только сказать, что, я так полагаю, он жалел, что так и не утащил Азирафеля в тюрьму, когда мог. — Он как-то ему мешал? — Такую информацию я сообщаю только за деньги. Я и так сказал тебе слишком много. И просто… Он запнулся. Я понял, почему он её сообщил. Все нервничают, когда остаются в комнате с сумасшедшим. Я пожал плечами. У меня нет плана, нет идей, нет ни единого представления о реакции того, против кого я иду. Но есть импульс, интуиция и моё сумасшествие. Никому не нравится общаться с психами. В замкнутых пространствах. — Тогда до встречи, — я отсалютовал ему, идя к выходу. — Жди новостей к вечеру. Я спокойно открыл дверь, затылком ощущая, как у него вытягивается лицо. Я посмотрел через плечо и сказал: — А, да, это просто шутка. Я ничего не устанавливал. Просто не было времени. Я пожал плечами и вышел. Это то, как работает на меня репутация. Я могу просто говорить, и мне поверят, потому что раз я завалился к нему домой, то я могу сделать все, что угодно. Он это знал. Поэтому он поверил мне. Я написал Боссу о том, что я жив. Конечно же, я не уточнял, что единственный способ отвязаться от этого — убить вице-мэра. Снова пошел дождь и я посмотрел на небо. Надеюсь, Азирафель не особо расстроится, если его папаша скоропостижно скончается. В любом случае, я даже могу ему не говорить этого. Никто даже не поймет, что это было моих рук дело. Я посмотрел на телефон. Я успевал на ужин. На самом деле, было бы неплохо, если бы я нашел второго соучастника, но я осознал, что у меня абсолютно нет сил. И я подумал о том, что Азирафель действительно обрадуется, если я успею на ужин. Завтра тоже отменяется, у меня этот гребаный ужин. Значит, послезавтра. Надеюсь, за это время ничего не случится. Возможно, мне нужно было начать действовать с организатором. Но я всё ещё слепо наделся на то, что мои догадки неправда. И у меня до сих пор абсолютно точно не было даже сраного плана.***
Азирафель действительно приготовил стейк. Он приготовил его для меня, даже понятия не имея, приду ли я вообще. Когда я зашел в дом, и он увидел меня через кухонную арку, он улыбнулся. Черт, да он буквально засиял. И я ощутил, что улыбаюсь ему тоже. — Даже без крови? Ты начинаешь осваивать дипломатию? — Учусь у тебя. На самом деле, там все оказалось слишком легко. Если, конечно, меня не наебали. — Юсуф? — Ага. Он такой, знаешь, с дерьмецом. Вроде, что-то и воняет, а что — непонятно. — Отлично, самое время для сравнений с подобным, ага, — он закатил глаза, выключая вытяжку. Я подошел к нему со спины, обняв и уткнувшийся носом в макушку. — Удивительно, ты пришел как раз вовремя. — Я торопился. — Врешь. — Ага. Я люблю тебя. — Опять врешь, — он шморгнул носом, потянувшись рукой к ящику с посудой. — Я тебя тоже. Иди мой руки. Я нехотя отлип от него, идя в ванну и закатывая рукава, откинув пиджак на диван, подумав о том, что он снова помнется, а я снова буду ругаться на себя из прошлого. Себя из прошлого. Я нахмурился. Я не вспомнил больше ничего, не было каких-то сторонних факторов, которые могли бы казаться подозрительными. Почему-то сейчас мне показалось, что я что-то упустил. Тот чемодан. Для кого он был? В любом случае я не обратил на это должного внимания и быстро об этом забыл. Через минуту зазвонил телефон, отсвечивая уже забитый мной с утра номер. Адам. Довольно поздний звонок, но я надеялся, что он все успеет. Иначе… а что иначе я не знал. Плана нет. Есть надежда и примерное понимание ситуации. Я зажал телефон между ухом и плечом, намыливая руки. — Мистер Кроули? Могу сказать, что это будет дорого. — И долго? — Нет, к четырем утра закончу. Я присвистнул. Он был похож на человека, который мог в действительности работать на нас. Это было похоже на меня — полностью забивать на свой сон, потому что работа увлекает, это бодрит, и потому что, на самом деле, ты не можешь спать. И не можешь лишь потому, что всё это многим увлекательнее. Это несправедливо, что сон такой нудный. — Вы знаете, как работает этот яд? Ну, я про то, что его не в любой напиток или еду подсыпешь. — Честно говоря, нет. Какие-то предпочтения? — Он скорее всего будет иметь ярко выраженный вкус, если добавлять его в еду. Немного жечь будет. Но если добавлять его в алкоголь, крепкий алкоголь, то вкус почти нейтрализуется. Может оставаться легкое жжение, но, сами знаете, почти любое виски жжет. — Ох, спасибо за… такую информацию. Я могу утром заехать? И сколько мне это обойдется? — Около двух тысяч. — За?.. — Ампулу. Этого хватит, чтобы нейтрализовать яд при случае, если у жертвы будет лояльная доза. Сами знаете, при нелояльной ничего не поможет. И ещё одна новость. Даже после противоядия лучше сходить сразу же в больницу. После того, как организм проведет первую интоксикацию. А он проведет. Возможно, не раз и не два. Потом желательно прочистить с помощью врачей. — А если выпить противоядие без принятия яда? Ну, для перестраховки. — Интоксикация всё равно будет. Может, даже легкое отравление. Потому что яд сам по себе мощный. Так вас устраивает цена? Я выдохнул. Нет, нихрена она меня не устраивала, потому что это было охеренно дорого, и я уже начал думать, какова возможность того, чтобы не пить и не есть там. Почему-то я подумал о том, что он психанет и затолкает в меня это силой. С другой стороны я понимал, что если я просто не приду на ужин, то и убить мне его будет куда тяжелее. Мне тут буквально все возможности в руки дают, я не мог отказаться. Поэтому я сказал с очень выразительным грустным выдохом: — Ага. Напишите номер счета, куда перевести. Со скольки вы работаете? — Восемь утра. Всего хорошего. Он сбросил. Я наконец выключил воду, стряхнул руки и засунул телефон в карман. Ну и ценник! С такой работой не надо работать ни в каком криминале, раз за ампулу такие деньги просят. Хотя может там один состав у него на половину суммы. Я решил просто об этом не думать. Кажется, за последние семь дней я потратил больше, чем за полгода. Вытерев руки, я вышел из ванны. У арки в кухню стоял Азирафель, скрестив руки на груди и пялясь на меня. Смотря так, что я понял: он чем-то не очень доволен. — Яд, да? — Уверен, что тебе послышалось, — я устало выдохнул, пройдя к нему. — Давай не сейчас? Я ведь успел на ужин. — Да, так что отличный повод поговорить. Говорить не хотелось. Определенно точно, говорить не хотелось. Я посмотрел на него, взглядом едва не умоляя. Он не изменился в лице, и я понял, что он действительно хотел услышать правду. Сидя друг напротив друга, было слышно только то, как столовые приборы стучат о тарелку. Кусок в глотку не лез, пока он сидел и смотрел на меня так, что мне умереть хотелось. — Раньше ты так этим не интересовался, — все-таки сказал я, тянясь к упаковке с соком. Алкоголь я старался не пить, и Азирафель покупал этот гребаный апельсиновый сок. — Потому что ты ничего не говорил. Ни одной зацепки. Мы просто встречались, и ты всегда был будто самым живым и самым счастливым. А в последнее время ты… я вижу, что у тебя серьезные проблемы. — Ага. Называется депрессия. Слушай, я пью таблетки, делаю все возможное. — Таблеток мало. Ты перестал ходить к Анафеме. — У меня нет времени сейчас, — пожал плечами я, пережевывая кусок мяса, глядя на Азирафеля. — Мне осталось немного. Сутки или двое. И тогда все станет нормально. — Тебе это нравится? — Что? — Врать самому себе. Ничего не будет нормально. Кроули, я знаю тебя больше десяти лет, ты, на самом деле, никогда не бываешь в норме. В смысле, раньше мы не особо часто виделись и, кроме того, у меня не было возможности так близко тебя рассмотреть. Ты никогда… не позволял. Если бы ты видел себя со стороны, если бы слышал — ты очень мало о себе рассказывал. Предпочитал слушать меня, и я просто не знал, куда деваться от той неопределенности. Но теперь я всё вижу. И начинаю понимать, что когда ты улыбался — ты не был счастлив на самом деле. Ты просто радовался моменту. — Я до сих пор радуюсь моментам с тобой, — сказал я тише нужного, препарируя свой стейк. Я хотя бы ел в отличие от Азирафеля, который просто сидел и, кажется, вместо этого стейка, жрал взглядом меня. — Азирафель, депрессия неизлечима полностью. Я просто вот депрессивное мудло. Знаешь ли, очень сложно сочетать его с наркоманом, но я… — Продолжаешь копать себе могилу, ага. Ты можешь пойти в реабили… — Я не хочу. Я не сказал. Я отрезал. Я знал, что он хотел сказать. Он хотел, чтобы я слез с этого, но от одной мысли, что я не буду сидеть на мете мне страшно становилось. Я думал о том, что просто не выживу, просто умру. Это единственное, что позволяет мне быть энергичным и не спать. Это то единственное, что дает мне силы радоваться. Я не мог слезть с этого. Ни за что. не сейчас. — Когда ты разговариваешь со мной, я ощущаю сожаление о том, что начал это. Нет, не в смысле, что я не хочу тебя, я хочу, я о том, что мне дурно от мысли, что все это заводит уже тебя в невроз и волнение. Я прихожу сюда и чувствую, что отдыхаю. И чувствую, что ты приходишь из одного напряжения в другое. Ты приходишь с работы и видишь меня. Ты-то чувствуешь хоть что-то кроме волнения, когда смотришь на меня? Всё это время, пока я говорю это, я не смотрю на него. Боязливо поднимаю взгляд, потому что за эти слова я могу получить по лицу, или, ещё страшнее, я могу обидеть Азирафеля, но он просто смотрел на меня — растерянно. Я оказался прав. Мне захотелось рыдать. так часто хочется рыдать. — Чувствую, что хочу запереть тебя здесь, обнять и никуда не выпускать. Он сказал это. Сказал так тихо, что я едва услышал. — Я хочу, чтобы ты был счастлив. А ты… ты хочешь мет, оружие и повышенный адреналин. Это и вправду делает тебя счастливым? Его голос дрогнул. Лицо не изменилось. Глаза не блестят, губы не дрожат. Это всё полицейские штучки и самообладание. Я чувствую, что должен засунуть этот нож, в его руке, себе в грудь. Я прямо чувствую, что это должен давит мне на виски. — Нет. Правда. Это было правдой, и Азирафель это понял. — Это помогает мне быть счастливым с тобой. Без контраста — любого — я слишком приучусь к этому. И это начнет затираться. А что тебя делает счастливым? Я впервые это спросил. За такое долгое время я это спросил. И я ощутил на себе какое-то немое обвинение. Не от Азирафеля. От этого «должен», давящее на мои виски. — Я был счастлив, когда три дня ты сидел дома. Когда ты нормально спал. Когда я просыпался по будильнику и видел, что ты спишь. Ты не проснулся, потому что у тебя крепкий сон. Я был счастлив, пока ты долбил пальцами по кнопкам джойстика и злился, что не можешь пройти уровень. Он был счастлив, когда я жил нормальный жизнью. Я был счастлив, когда осознал, что успею на ужин. Вопрос в контрасте. Я не смогу радоваться этому, если это станет нормой. Никакая норма не сделает тебя счастливым, если она будет длиться вечность. — Я сам в этом виноват. Когда Азирафель сказал это, он будто подвел итог. Я не понял, в чем он был виноват. — Я знал, на что шел. В этом и была проблема: как бы то ни было, я знал твой образ жизни, я не мог требовать того, чтобы ты резко стал другим. Я просто… хотел бы, чтобы ты был в безопасности. Знать, что тебе ничего не угрожает, и я бы так много отдал, чтобы твое «блять, мне в ногу попало» относилось к игре, а не к реальной жизни. Я не могу этого просить, не имею права. Потому что ты всегда был таким. — Поэтому я не понимаю, почему ты решил прийти к этому. Ты знаешь, я даже не буду пытаться. Не буду демонстративно ходить по врачам, чтобы слезть, не буду пытаться отойти от своей работы, потому что у меня начнется ломка, если не будет убийств и издевательств. Я с ума сойду. Снова. Тогда, зачем? Я думал о том, что в любом случае смог бы ждать. Ждать до самой смерти, потому что смысл был не в нашей общей постели, смысл был в тебе. Чтобы ты был рядом. — Это сложнее, чем кажется. Мы просто люди, и мы хотим быть ближе к тем, кого любим. Я рад, что могу проводить с тобой намного больше времени, но иногда я злюсь. Например, в такие моменты. Когда понимаю, что я снова не знаю всего, что ты не говоришь мне этого, что я не знаю, всё ли с тобой будет в порядке. Меня так невероятно это злит, и я просто забываюсь. Потом прихожу в себя, и понимаю, что я самого начала это всё знал. Я ни в чем тебя не обвиняю, я просто хочу знать. — Меня хочет отравить вице-мер, — я сказал это, ощутив себя мудаком. Не так преподносят правду людям, которые трясутся над тем, что ты палец порезал, кретин. — Твой отец тебя заказал. Потом снял этот заказ и перевесил на меня. И чтобы нас не трогали мне надо будет… устранить его. Настолько безопасным способом, что никто ничего не поймет. Что там ещё? С Гавриилом мы познакомились еще три недели назад, когда я творил всякую херню. Как? Не помню. Он мне помогает с работой по поводу череды убийств. Вроде, всё. Я запихнул последний кусок стейка за свою щеку и поднял взгляд на Азирафеля. Он пялился нечитаемым взглядом в сторону окна за моей спиной. — Поэтому ты заказал противоядие? — Ага. Это единственное, что тебя волнует? — В смысле? — Ну, смерть твоего отца. То, что он тебя заказал, например. Азирафель посмотрел на меня, и он выглядел так, будто эту часть он вообще прослушал. Будто бы его мозг отключился после моей фразы про то, что меня хотели отравить. — Он сделал что? Он прослушал. Он в самом деле прослушал. — Тебя заказывал твой отец. Я не знаю, почему. Я так полагаю, что можно заплатить Юсуфу, и он тебе всю информацию даст в таблицах, схемах и мемах, зависит от цены, но я с этим ублюдком ничего общего иметь не хочу. Могу тебе номер его дать. — Почему ты… почему ты сразу не сказал?! Объясни мне своё молчание! Я тупо уставился на него. — Иногда у меня появляется желание что-то сказать, но потом я вспоминаю, что всем либо все равно, либо они ни хрена не поймут. Почему? Ах, потому что им все равно. — И ты думал, что мне тоже? Ты думал, что мне всё равно? — Я привык молчать. — Со своим психотерапевтом ты тоже молчишь? — прошипел сквозь зубы Азирафель. Почему-то, чем больше он злился, тем спокойнее мне становилось. Я понимал, что я заслужил эту злость. Что Азирафель имел право злиться. Я просто придурок и не знаю собственных мотивов, так что пускай он просто будет злиться на меня, и это, по крайней мере, будет близко к истине. К правде. К правильности. — Нет. Но я ей говорю то, что нужно. — А что нужно говорить мне?! Какую информацию ты оставил для меня?! Я не ответил. Гонял по тарелке кусок макаронины, едва не размазывая его вилкой. Тишина. Мерзкая, напряженная, давящая мне по мозгам. Я не знал, почему я не говорил. Не хотел. Мне и так хватает этого всего, и если добавить это еще и сюда, то контраст просто начнет затираться. Не будет контраста, не будет счастья. Хоть какого-нибудь, хотя у меня были явные проблемы с определением этого слова. Мы молчали. Так долго, что мне казалось, за это время можно было бы успеть развязать войну. На самом деле, наверное, не прошло даже минуты. — Ну и что дальше? По сценарию ты должен уйти в спальную, а я буду драматично курить тут один, на кухне. Потом мы встретимся утром на кухне и… и я не знаю, что бывает дальше. Я не досмотрел ни одного такого фильма до конца. Я вообще мало фильмов смотрю, если честно. Ну, если порно не считать. Вообще-то, я только его и смотрю. Я пожал плечами. Азирафель знал, что я пытался сделать. Хоть как-то разбавить атмосферу. Сделать вид, что всё было нормально. Что мы были в порядке. И все-таки из моей глотки вырвалось: — Мне жаль. Вранье. Мне совсем не жаль. Он сказал: — Единственное порно — это ты и все твои попытки того, чтобы казаться нормальным. Я застыл, пялясь в свою тарелку. Азирафель знал, как обидеть. Он умел обижать. «Запах всех твоих ебаных встреч с людьми, когда они делали вид, что считают тебя за нормального, а не гребаного психа». Мне не обидно. Враньё. Снова пауза. Мне действительно захотелось остаться здесь на кухне одному и курить. Долго, без перерыва. Одну за другой. Это всё из-за неумения говорить с людьми. Я не привык говорить, поэтому я молчу. Никому не интересно на самом деле. Я не верю в отсутствие пофигизма. Как мне говорить, если хочется кричать? Я думал — правда, думал — что когда мы вступим в нормальные отношения, всё сразу как-то наладится. Всё станет ещё лучше. Но стало ещё хуже. Потому что я не способен в нормальные отношения, я не знаю, как надо себя вести и что говорить. Я не приучен к такому. Я просто не умею. У меня не было серьезных отношений, потому что я так не умел. Я не волнуюсь о человеке, не спрашиваю, как у него дела. Ничего не рассказываю о себе и принимаю всё, как должное. Завтрак в постель? Хорошо. Приготовить ванную? Ага. Плюнуть мне в лицо? Ладно, это тоже сойдет. — Было вкусно. Спасибо. Я встал и под растерянный взгляд Азирафеля пошел вперед. А потом схватил свой пиджак и захлопнул за собой дверь. Всю оставшуюся ночь я провел у лаборатории Адама, слушая его рассказы про то, как создаются яды, как реагирует организм на те или иные компоненты. Если Вам интересно, то он действительно сын Люцифера. И нет, он совсем на него не в обиде. Я тоже ни на кого не в обиде. Вранье. Мой телефон остался лежать на раковине в ванной, а я снова не спал всю ночь. Зато я узнал столько интересного. (например то, что ничего не стало лучше)Я буду лгать самой себе На зло врагам, на зло судьбе Любить и ненавидеть вновь Пока бежит по венам кровь