I'll be seeing you again I'll be seeing you in Hell Я увижу тебя снова, Я увижу тебя в аду.
«Die Die My Darling» Metallica.
— Ну, что, море волнуется раз, давай-давай, активнее, может, и получится куда доползти, — я вытягиваю ноги, откидываясь головой на кресло. — Море волнуется два. Кокаин не спасает от флешбеков, поэтому я просто сижу. Если встану по-любому зашатаюсь и упаду. Приходится ещё и дышать под контролем, иначе точно задохнусь. Ну, кокаин хотя бы помогает мне держаться в форме. Пришлось снова отказаться от мета, ага. «Снова». Я делал это три или четыре раза, потом были жесткие срывы, я уходил в марафоны, терял сознание, приходил в себя и снова сидел на нем. От него у меня, в общем-то, и начались галлюцинации и паранойя. Принимать сейчас мет, после произошедшего, значит потом ловить панические атаки одна за одной и не видеть в Азирафеле его. Анафема посоветовала реабилитационный центр, но она знала, что это значит. Я уже проходил это. Полгода ходил чистенький, потом срыв. В любом случае, — утверждал ей я, — без наркотиков я работать просто не смогу. Она предложила хотя бы перейти на что-то более лояльное. Смешно, конечно, звучит, когда слово «лояльное» и «наркотики» стоят рядом, но я решил остановиться на кокаине. Эффекта в два раза меньше, но есть один маленький плюс, который перевесил мне всё — скорее всего, потом я ничего не вспомню. У меня такое было, когда я месяц после смерти родителей на нем сидел. Месяц прошел за три дня. Я просто ничего не помнил (догадываюсь, что все те четыре дня я на нем тоже плотно сидел). Ещё в больнице от одной мысли о том, что я пойду кого-то мучить меня схватывала паника. Потом эта мысль снова уютно обосновалась. Но когда дело дошло до практики я осознал, что сам не справлюсь. Прошло слишком мало времени. В глазах снова мелькали моменты, воспоминания, ощущения. Поэтому кокаин. Главное какой-нибудь дряни не наделать, а то под ним можно поставить жертву на табуретку, повесить на неё веревку и уйти с мыслями о том, что она сама спрыгнет. Серьезно. У меня такое уже было. Вообще-то, самое адекватное предложил Азирафель: «забудь про это, давай просто уедем». Вариант хороший, но я знал, что один хер не смогу спокойно жить. Даже если пойду в завязку. Сорвусь потом, и будет ещё жестче. Разобью машину, потрачу херову тучу денег, а потом будут лежать и бояться пошевелиться. Знаем, плавали. В один из вечеров вообще сорвусь и пойду застрелю кого-нибудь. Я посмотрел на кольцо. Ну и правильно ли он поступил, связав свою жизнь с кем-то вроде меня? Запуганное убивающее существо. Ага. Круто. Раньше просто агрессивным наркоманом был, а теперь то от кошмаров просыпаюсь, то задыхаться начну, то во время разговора в стену начну втыкать. Мне уже просто элементарно стыдно. Вернемся к морю. Я говорю: — Море на месте замри. Ничего он не замер. — У тебя плохо с точными науками, да? Ну, где нужна логика, всё такое? — я устало выдохнул, пялясь на свой пистолет. Он может думать, что я его жалею, или мучаю, или ещё что. Ни один из вариантов не верный. Я просто пытаюсь сам не обрубиться. Жду, когда мозг полностью расслабиться, и вся эта дрянь перестанет выжирать мои силы. — Как думаешь, как далеко ты отползешь со сломанными ногами? Я смотрю на него. Он и не особо-то и ползет. Просто дергается и плачет. Когда я смотрю на слезы, меня снова пробирает. Я снова вижу себя. С вывихнутыми руками, с исполосованной спиной, с сорванным голосом и зареванного. Я моргаю и тру лицо руками. Надо ещё немного. Каким-то чудом я встал, чуть не споткнулся об него и он заскулил. Я достал из кармана мешочек и просто протер поверхность рукавом рубашки, сделал тонкую дорожку своей кредиткой. Скрутил из долларовой купюры трубочку и вуа-ля. Осталось подождать ещё немного и на хотя бы полчаса, но должно быть нормально. Я добью ублюдка и пойду спать. И ничего об этом не вспомню. Первые двадцать минут, когда эффект ещё был, я переломал ему ноги, избил ногами, разбил нос и сломал зубы. А потом все кончилось, и вот он — в двух метрах от меня, почти нихрена не понимает, и вот я — и меня скоро стошнит. А Босс говорил: «Ты уверен? Может, не надо? Я могу послать своих, снять всё на камеру, а ты потом посмотришь, если сможешь?». Но нет, конечно же я поплелся сюда. Нет, нахрена слушать умного человека, я ведь тут самый умный. Под коксом и вправду кажется, что самый умный. На самом деле сейчас я ещё в норме, если быть честным. Ещё неделю после больницы я пил каждые два часа обезболивающее, а потом антидепрессанты, а потом снотворное. Ну, как я думал. Это было обезболивающее с транквилизаторами. И так всю неделю. В общем-то, именно поэтому я и проспал всё это время. — Не купил бы винтовку — и всё было бы нормально, — говорю я своей кредитке, трубочке из купюры с остатками кокса. Я шморгаю носом. На пальцы капает кровь. О, да ладно тебе. Кто вообще кокаин придумал — можно было бы что-то и практичнее. Мет можно просто растворить в воде и выпить — быстро и надежно! А тут, блять… тьфу ты. Я сложил все обратно в карман пиджака и снова уселся на кресло, уставившись в потолок. — Ну так что, ты точно не знаешь, кто у вас заказывал? Послышалось неясное мычание, но, вроде, оно означало отрицание. Он пытался говорить, но не особо. Я ему все зубы переломал. Может, челюсть вывихнул, поэтому он так и мычит. Не знаю. На каких-то ударах я просто потерял контроль. Серьезно. Я просто бил, не думая ни о чем, все сильнее и сильнее. От одной мысли, что он мог бы попасть в Азирафеля, а я бы остался один, я стал бешеным. Никто бы не сидел со мной неделями после больницы, не разговаривал, не успокаивал ночами. Что из-за одного ублюдка все бы разрушилось окончательно. А я бы просто спрыгнул с крыши в той больнице. Не самый плохой финал, если быть честным. А потом я прихожу в себя и у него вместо лица кровавое месиво, рука вывихнута и ноги в неестественные стороны выдернуты. Он потерял сознание конечно же. Ещё и ковер заблевал, но я привел его в себя через десять минут после того, как я отдышался и пришел в себя. Меня почти что накрыла паническая атака от мысли, что я вот так же валялся, но я быстро пришел в себя. Под кокаином сложно ловить такие штуки, но мое сознание старается. А потом он старался уползти. Я знал, что он делал это бездумно. Точно так же, как я пытался выбраться из цепей от ударов кнута. Я не мог это сделать, но я делал. — Ладно. Красная или синяя? Красная — поджог заживо. Синяя — яд, от которого он захлебнется в собственной блевоте или, если не сдохнет, то останется инвалидом. Да он и так им останется, даже если я сейчас уйду. Ответа не последовало. Только мычание. Я решил оставить поджог для другого ублюдка. Мой Босс сказал, что он был причастен к убийству моей сестры. Остальных, кстати, найти пока не получилось, но я, честно говоря, и не особо пытался. Я затолкнул в него маленькую капсулу, залил водой и проследил за тем, чтобы он сглотнул. Я старался не смотреть ему в глаза, а потом, на шатающихся ногах, вышел. Ну, хотя бы домой приду под кайфом. На капот машины, рядом с моей, опирался какой-то курящий мужик. Увидев меня он кивнул сам себе и просто взял и уехал. Я моргнул. Ага. Понятно. Босс снова перестраховывается. На самом деле, я даже ему благодарен за это, потому что я сам не знаю, скрутит ли меня что-то или нет. Например, ко мне вернулись головные боли. Она болела ещё там, в больнице, но я подумал, что от того, что в один не самый прекрасный момент меня головой били чаще, чем кнутом или ремнем. Потом, правда, стали только кнутом, но сейчас не об этом. Но потом, за ужином у Азирафеля, меня просто скрутило такой дикой болью, что я выронил вилку. Не помню, как я нашарил обезболивающее, как вообще не потерял сознание и не зарыдал, но я каким-то образом очнулся от этого и обнаружил себя в руках Азирафеля. Он что-то говорил про то, что скоро должно пройти. Прошло. Не знаю, как скоро, но я хотя бы мог дышать. В общем, жуть. Я потер нос, посмотрев на время. Через десять минут должно вдарить по голове. Я бы не отказался от мета, но я обещал, что не буду на нем сидеть. По крайней мере, пока у меня полностью не пройдет депрессия. Я закончил курс только неделю назад, и мне уже многим легче, но Анафема говорила, что просто ушли симптомы, надо мной надо ещё поработать. Когда я припарковывал машину, то понял, что вот оно — наконец, схватилось. Сразу повышается настроение, сразу жить легче. Не так, конечно, как под метом, но… Так, ладно, никакого мета (если бы эти мысли мне ещё помогали). — Как всё прошло? — Азирафель спросил из гостиной, ещё когда я только успел зайти в прихожую и начать разуваться. — Я почти не запачкался! Я зашел к нему в комнату, сняв с себя запачканный пиджак и грохнулся рядом с ним. Он посмотрел на мое лицо. Выдохнув, он сказал: — Ты ещё дорожку снюхал, да? — С чего ты взял? — У тебя красные веки и нос, видно, заложен ещё сильнее, чем обычно, — он помассировал глаза, отложил ноутбук, на котором работал и потянулся вперед, подав мне спрей для носа. Я благодарно кивнул. — Ты очень был жесток? — Ага, — я потянулся к нему, обняв и уткнувшись подбородком о плечо. — Сначала не хотел палку перегибать. Я его просто связал, думал, либо сожгу, либо отравлю. А он потом сказал что-то про «твой дружок» и меня как перемкнуло. Серьезно. Я просто выпал из реальности, а когда пришел — он на полу. Подробности нужны? — Нет, — он поморщился, подтягиваясь к ноутбуку и что-то пытаясь там доделать. — Не было панических атак? — Чуть одна не началась, но ты знаешь, под кокаином с этим сложнее. — Третьего… — Ага. Его тоже. Я не смогу спать спокойно, если я этого не сделаю. Может, как раз меня отпустит это всё. Мне просто снова нужно прийти к философии о том, что это они мучаются. Не я. Скоро уровень эмпатии снова на минус пять упадет, и будет как прежде, и… Что-то не так, ангел? Азирафель тяжело выдохнул, покачал головой и, что-то вбив, сохранил документ и прикрыл крышку ноутбука. — Я думал, что после всего ты… Ну, завяжешь с этим. Я отпрянул от него, покосившись. Он сказал это таким загробным голосом, будто бы я с трупом разговариваю. — Рафаэль наоборот похвалил это. Сказал, что не думал, что я вернусь к этому. — Вы с ним… — Мг. Ночью от кошмаров проснулся, тебя почему-то не было. Я пошел на свет, смотрю на тебя и понимаю: это не ты. Я сначала испугался, думал, ну все, опять паранойя обострилась, сейчас пойду двери баррикадировать или в подъезд выбегу в одних трусах. А это он был. У него даже голос другой. — Большую часть ты живешь со мной, а не с ним. — Он сказал, что… — Я тоже думаю, что ты очень сильный, раз справился с этим и смог дальше… продолжать это. Я просто думал, что всё это кончится. Ты когда ушел, я себе места не находил. Я знал, что тебе Анафема разрешила какую-то дозу кокаина, что у тебя жучок и твой Босс следит за тобой. А если тебе ноги переломают? Или ещё что? — Раньше же не переломали. — Раньше же тебя… ладно. Я просто волнуюсь. — Зачем? Всё хорошо же! Смотри, я живой, все снова как всегда. Я снова самый быстрый, самый хитрый ублюдок! — это говорил не я, это говорил кокс внутри меня, и я не знаю, понимал ли это Азирафель. — Ты не понимаешь. Я после этого… после того, что с тобой было, неделю нормально не спал. Всю ту неделю. А как увидел тебя на парапете. Пришел домой и просто всю ночь пил. Врачам звонил каждый час, просил проверить, что с тобой всё нормально. Я-то думал, что ты после этого поймешь, чем ты рискуешь. А ты... ты просто приходишь к Анафеме и спрашиваешь, можно ли тебе мет, и если нельзя, то на что заменить. Я люблю тебя, а ты продолжаешь… вот это делать. Такое чувство, что ты меня ненавидишь. — Я тебя вообще не просил сходиться за мной. Мог бы дальше морозиться. Мог бы вообще реально меня в чс добавить. Я тебя не принуждаю. Этот диалог повторялся почти каждый вечер после того, как я почти что пришел в себя. Он повторял это каждый вечер, и каждый вечер мы не приходили ни к чему. Я сидел под кокаином и мне просто было на всё насрать, а он пытался в меня что-то там вбить. Без кокаина я обычно просто слушал это, кивал, говорил что-то лояльное и уходил в другую комнату. Сейчас под коксом я сказал это. Я злился, закипал, меня всё это бесило. Да, я знал, что всех подвел тем поступком, ну а теперь что мне делать?! Просто взять и кинуть дело моей жизни?! Черт, я хочу увидеть Гавриила или Рафаэля, только они мне верят, верят в меня. Только они. — Ты не понимаешь, Кроули, это… — Это ты не понимаешь. Из меня это не выбили кнутом, битым стеклом, сломанными пальцами, вывихнутыми руками, членами, блять, не выбили, так что… — Чем? Стекло? Члены? — он медленно моргнул, смотря на меня с истинным ужасом. Я так ему и не рассказал про то, что конкретно со мной было. Он догадывался только о пальцах, о шрамировании и кнутах. Про все подробности знал только Босс. Как оказалось, я сам всего не знал. Он как-то заикнулся про тушение сигарет, а я этого не помнил. Я попросил его все мне описать, но он отказался. Я так понимаю, и правильно сделал. Что-то, возможно, было хуже. В конце концов, как я догадывался разодранные щеки и разрез на моем языке — это не от членов. — Они тебя… — Я не хочу об этом говорить. Они меня. Всё. Дальше слов нет. Я хочу спать. Я резко встал и пошел в ванную. Я всегда туда ухожу. Не ванная комната, а какой-то карцер, честное слово. Будто пытаюсь наказать сам себя. Бритву, кстати, мне дали только недавно. До этого Азирафель пристально следил за всем процессом. Сколько я провел там — хрен знает. Около часа, наверное. Кокаин отпустил, теперь не было эйфории. Честно говоря, я думал, что по приезде домой как возьму, как обниму его, как начну стягивать одежду — что он сам удивится! Под кокаином мне почти не было противно от своего тела, от мыслей о сексе (по крайней мере от петтинга точно), а потом все возвращается. И где-то именно первый час я просто мог пялиться в одну точку, не думать ни о чем и ощущать рвотные позывы. Мне забили уже всю левую руку. Половину спины тоже. Там уже не было полной картины, просто разные эскизы. Какие-то предлагал Азирафель, какие-то я сам зарисовывал, какие-то предлагала Пеппер. В конце концов, я вышел из ванный. Азирафель сидел в спальной, что-то читая, укрывшись одеялом до бедер. Я аккуратно зашел и сел к нему спиной. Я сказал: — Прости. — Не за что, дорогой, всё нормально. Это я просто… снова себя как идиот веду. — Нет, ты просто волнуешься за меня, а я не могу просто взять и бросить это. Даже наркотики не смогу. Я пробовал. Несколько раз. Всё равно срывался и уходил в марафоны. Одно и то же каждый раз. Одно и то же, — я покачал головой. Иногда мне казалось, что мы просто не подходим друг другу. Без подобных ссор всё было только сразу после больницы, когда я ещё не перестал пить эту дрянь. Как только я смог более-менее осмысленно говорить и даже что-то делать — всё сначала. Протянулась пауза, а потом Азирафель спросил: — Ты… из-за этого, да? Поэтому тебе не нравится, когда мы целуемся? — Мне нравится, когда мы целуемся. Мне нравится обниматься с тобой. Я не виноват, что у меня что-то в голове воротит от этого и я постоянно вздрагиваю. Под коксом нормально становится, а так — нихрена. Это и после моего отца было… — Твой отец тоже тебя... — Ага. Два года подряд. Вместе со своими друзьями. Я потом привык. Просто привык. Типа ну насилуют и насилуют. Члены и члены. Может, так оно и надо. Потом до двадцати вообще ни на кого смотреть не мог. В двадцать впервые занялся сексом добровольно. Под алкоголем и экстази. Потом всё наладилось. И вот, опять эта дрянь. Я даже порно посмотреть не могу. Даже на подрочить уходят адские усилия! Только под душем один раз вышло, и то потом чуть не задыхаться начал и не заревел. Пиздец. Я как думаю, что мне опять с этим жить надо, так не по себе становится. Я так жил уже. Тоже кошмары, тоже панические атаки. Только тогда-то, черт с ним, после пятнадцати лет террора. А сейчас и шести дней хватило, чтобы кукухой поехать. Ага. Круто. Я ведь тоже думал, что как только все кончится, я со всем завяжу. Ага, конечно. Первый месяц я так реально думал. Потом одним утром просыпаюсь, и кажется, что это всё было не про меня. Последствия не ушли, но я все думал, что это неправда, это не я. У меня так со всем всегда было. Так и живу. Каждый день новый я. Новые грехи, а старые ко мне не относятся. — Это не после шести дней террора, Кроули, это всегда с тобой было. Просто всё обострилось. Ты не слабак и ничего такого. Я бы вообще, наверное, реально скинулся с крыши, если бы такое было со мной. А ты нет, держишься. — Ага. Так держусь, что сколько у меня было попыток суицида? Десять? Пятнадцать? — В смысле? Я только две знаю, когда ты себе руки порезал и в больнице на парапете. Я повернулся к нему и дергано улыбнулся. С волос упала капля холодной воды, и Азирафель непонимающе моргнул. — Я же говорил, что никогда не был с тобой честен. Азирафель замер, смотря на меня, будто думая, что ему сделать следующим. И он сказал: — Ты… ты пытался раньше? — Ага, в основном в отходняк от наркотиков. Или после срывов. В основном таблетками. Один раз попытался себе шею перерезать. Меня Лигур откачал. Азирафель медленно моргнул и сказал на одном дыхании: — Пиздец. — Ну что, я по-прежнему сильный, да? — От наркотиков не считается. — А когда я ещё у себя дома пытался повеситься? У своего биологического отца. Послушай, я просто слабое депрессивное мудло, никто больше. Я давно должен был перерасти это дерьмо, ничего страшного со мной не случилось, есть вещи и похуже, но вместо этого я сел на наркотики и мучаю вас всех так же, как меня мучил мой отец. И тебя, и Босса, и Анафему. Кошку заведем — её тоже мучить буду. Я найду способ. — Ага, в этом и проблема. Ты всегда находишь способ. Послушай, Кроули, ты мне это говорил уже сто раз, что якобы я должен тебя бросить и всё такое, что едва ли я не жертва абьюза и просто не понимаю, что происходит, но знаешь, что? Нет, не пойду я никуда. Вообще, мне больше не с кем не получиться сойтись. Рафаэль только тебя принимает как своего собеседника или того, с кем я могу быть близко. Из-за него меня девушки все бросали, это он их доводил. А тебе, гляди, говорит, какой ты у него молодец. Ты пользуешься мной? Хорошо, тогда я пользуюсь тобой тоже. Просто беру и пользуюсь. Я уставился на него, медленно моргая. Потом ещё раз, будто соглашаясь с его словами. — Ну что, так тебе легче? Я медленно кивнул. — Иди ко мне, всё же сейчас нормально, да? Он потянул ко мне руку и я слепо уткнулся в неё щекой. Неловко подтянулся к нему и уткнулся лбом в его плечо, обнимая. Гляди, скоро и не будет тошнить от поцелуев ниже губ. — Хочешь попробуем? — спросил я. — Снюхну ещё дорожку, но сейчас половины хватит, и попробуем. — Не хочу. Хочу с тобой в нормальном состоянии. — Смотри. Я же дважды предлагать не буду. — Ага. Смотрю. Смотрю, что я тут не ради того, чтобы с тобой трахаться под коксом. Да и ты сегодня и так дозу больше нужного принял. Спи давай. Завтра опять пойдешь? Третьего, да? — Мг. Я быстро. Слушай, а дай мне адрес Александры той? Кстати, её посадили, нет? — Условное дали. Про любовника её и тебя шутки шутят, мол, ты совсем головой пошел, теперь будешь рубить тех, кто якобы зло творит. — Ага, я бы тогда себе первым голову перерубил. Ещё там, в детском доме, если бы у меня были такие предпосылки. Но нет, не было. Затянулась пауза, и я понял, что Азирафель хотел что-то сказать. Он не выключал свет, только отложил книгу. Сжав мое предплечье, он аккуратно, будто боязливо, поглаживал его. А потом он сказал: — Ты всё время говоришь об отце. Биологическом. А мама что? Я не ответил. Уткнулся взглядом вниз, на свою руку, рассматривая тело змеи, вытатуированное на ней. Я даже набрал три килограмма каким-то чудом — ладно, не каким-то, просто наркотики стал меньше употреблять, вот есть и спать стал лучше. Азирафель выдохнул и выключил свет. Поцеловал меня в лоб и пожелал спокойной ночи. Через минуту я заговорил: — Она меня не трогала никогда. Сестру тоже. Кушать нам готовила всегда, одежду покупала, игрушки тоже. Я на неё злился, конечно, но не так, как на отца. Я не понимал, почему она не сделает что-нибудь, но я часто думал о том, что, возможно, она просто тоже боялась отца. Я помню, меня когда в приют отдали, она как-то пришла к нам. Оказывается, отец как-то подделал от неё документы, и ей сказали, мол, либо вы все подтверждаете, либо суд, полиция, вся подобная херня. Она пришла. И мы увиделись, когда она с кем-то говорила из работников. И на меня посмотрела. Посмотрела так, будто любила всегда, вообще всегда, что вовсе не хотела меня отдавать, что это все отец, не она. Улыбалась мне, я даже увидел, что у нее глаза влажные были. Перед её уходом я её догнал во дворе. Она с работником шла, на меня шикнули, чтобы я не мешал. А она головой покачала и обняла меня. Я тогда расплакался. Стоял, дрожал и рыдал. А потом и она заплакала. Я думал, что это всё отец, что это неправда, что она меня любит и сейчас заберет, уйдет от отца и все хорошо станет. Нет, не забрала. Но мне долго потом снилось её заплаканное лицо. И взгляд. Такой, будто она и впрямь меня любила. Я тяжело выдохнул, чуть поерзав. Сощурился, проверив, не собирался ли я рыдать. Нет, глаза сухие. — Ты думаешь, что она любила тебя, да? — Ничего я не думаю. Вообще не хочу о ней думать больше. Может и любила, но все равно кинула меня там гнить, а потом, оказывается, ещё и приходила к моим тем родителям. Ага, наверное, они заплатили ей и она тут же отстала от нас. Любила, ага, как же. Если бы любила, то не кинула меня гнить в том аду. — Может, ей отец угрожал? — Поэтому она с ним заодно насиловала тех девушек в подвале? Мг, наверняка, такой же психопат, как и мой отец. Как и я. — Хреновый ты психопат, Кроули. — Нормальный. Ты просто замечать не хочешь. — Ага. Не хочу. Я люблю тебя. — Я тебя тоже. Спокойной ночи.***
— Почти аккуратно, — Босс что-то читал в планшете, вздернув бровь. Вообще, когда он вызвал меня с утра пораньше, я подумал, что сделал действительно что-то ужасное. — Ты оставил отпечатки и кокс на столе. — А что, дело расследовали? — я повернутся к Боссу, отвлекаясь от фикуса. На самом деле он почему-то всё ещё не сдох и даже выглядел неплохо. Я знал, что цветы тут поливают раз в неделю, но некоторые периодически все равно дохли, а этот нет — нормально выглядит. — Ну типа того. Вообще, после того, как Альфред скончался, полиция на ушах стоит. Ну, ещё из-за всех документов, мною опубликованных. Там ещё и с властями связано… — Зачем вы их опубликовали вообще? — Разозлился, — он хмыкнул. — Как машина? — Классная. Я, правда, на ней ездить боюсь. Поцарапать или ещё то. Так что в основном вечерние прогулки на ней устраиваю, за городом. Вот тут вообще бесспорно, особенно, когда на трассу без машин выезжаешь, разгоняется за две секунды. — Три, вроде, — задумчиво протянул он, всё ещё пялясь в свой планшет. — Вы меня что, позвали ради того, чтобы сказать, что я не особо аккуратно работу выполнил? Хастур вообще без перчаток работал. — Да я на самом деле… насчет третьего жмурика не уверен. Я вскинул бровь и подошел к нему, заглядывая через его плечо в планшет. — Может вбить где-нибудь, если не уверены? — Ага, что мне вбить? Ебало ему? — Можно, — я усмехнулся. — Так а что не так-то? — Во-первых, я не уверен, что он вообще причастен, во-вторых, он… ну, знаешь. Не Лондонский. Германский. Ещё он не просто рядовой сотрудник. У него какая-то очень уважаемая позиция. Типа тебя, знаешь, только менее шумный. Просто вломиться в дом и дать по морде не выйдет. — Я могу проверить всё. Удостовериться. Да я и справлюсь со всем, думаю. И не с такими справлялся. Босс не ответил. Он тяжело выдохнул, заблокировал планшет и помассировал виски. — Не верите? — Извини, но нет, — он развернулся ко мне, уставившись мне прямо в глаза. — Я пришел в себя. — Азирафель говорил мне, что у тебя случилась паническая атака, когда в сериале кто-то разбил бутылку. Предатель. Я поджал губы и уставился в пол. Ну словил, ну и что теперь? Под кокаином же всё будет в порядке! Потом, правда, хреново будет, утром снова сдохнуть захочу, но всё же будет нормально! — Я думал, он вас недолюбливает, — кинул сквозь зубы я, все пялясь в пол, на наши ботинки. — Как и я его. Энтони, тебе плохо от вида стекла, а если там случайно что-то разобьется? — Ну я поеду не один. — Если тебе прострелят голову, то никто тебя от этого не спасет. — Ага, ну и что теперь? Давайте я вообще всё это брошу! Пойду в клуб любителей вязать крючком. — Я думал об этом. Я закрыл глаза и выдохнул. И еще раз. Да-да, круто, это будет правильно, если меня отсюда выгонят, потому что я облажался. — Это для твоей же безопасности. — Вы что, сговорились с ним, да? Энтони, тебе так будет лучше, бла-бла-бла. Да без этого я вообще головой пойду! Просто сторчусь или сопьюсь. — Послушай, ты ведь уже сам убедился, что я тебе зла не желаю. — Может мне вас ещё поблагодарить за то, что вы решили меня просто выгнать, а не пристрелить? — Я могу, но не делаю этого, так что… — Так что мне упасть к вам в ноги? Потом отсосать может, м? Помыть вам машины за такую благодать? Да лучше бы вы меня застрелили. Что мне делать без этого? Что? Я сопьюсь, просто сопьюсь. Или покончу жить самоубийством. Или от ломки сдохну. Или от передозировки. Что угодно. Босс посмотрел на меня с нескрываемой жалостью, выдохнул и покачал головой. «ты не вызываешь жалость». Теперь я понимаю, о чем тогда говорил Гавриил. Мы испытываем жалость к тем, кого заведомо считаем слабым. К безнадежным. Гавриил верил в меня. Мой Босс — нет. У меня в голове не укладывалось, просто не верилось. Нет, если меня выгонят отсюда, я точно сдохну. И в этот раз мне ничего не поможет. Поеду на самый отшиб и по дороге в себя выстрелю. Или сожру ту штуковину в моей аптечке. А, черт, она же осталась лежать где-то у Альфреда! Черт, столько денег и все в пустую! Даже тот яд я покупал отдельно. Ладно, выстрелю. Я в себя выстрелю. Точно. Я сделаю это сразу после того, как найду организатора. Мне тут ничего не всралось, если меня выгонят. — Ты выглядишь так, будто думаешь о суициде, — настороженно сказал Босс. — Нет, я думал о том, как начищу им морду. И всё. Ничего. Ничего интересного. Это я сделаю в любом случае, даже если вы меня отсюда и выгоните. Мне срать. Мне казалось, что каждый раз, когда я задумывался о своей смерти, все вокруг это видели. Даже Азирафель по утру, после отходника, видел это, и всё пытался говорить со мной, всё шутил, все за руку держал. Я же по-любому это сделаю, черт возьми. Таблетки всегда были лишь способом это отсрочить, ничего более. Я зашагал к выходу, услышав, что мне что-то сказали в спину, но что именно я так и не расслышал. Я быстрым шагом шел вперед, по коридорам, к лифту. Врезался в Лигура и поднял на него удивленный взгляд. Он вскинул бровь. Хотел открыть рот, вроде, даже что-то сказал, но я просто пошел вперед, к лестнице, бегом спуститься ниже на два этажа, вызвал лифт и уехал. — Блять, дерьмо. Всё не как у людей, — я ударил ногой по органайзеру для обуви в прихожей и потер лицо. Азирафель был на работе. Я понял, что очень хотел бы поговорить с Рафаэлем или Гавриилом. Казалось, что только они одни меня и понимают, а другие только и желают мне добра, тьфу ты. Я через их добро только быстрее к суициду приду. Я потер лицо руками. Хотелось закинуться метом. Или хотя бы кокаином. Было так мерзко и тяжело. Неужели это то, к чему я пришел? Вот это вот? Серьезно? Дьявол, это же смешно, просто смешно. Я думал, что быстро со всем этим закончу и продолжу жить своей жизнью. Кататься по миру, покупать новые костюмы, приезжать домой и обнимать Азирафеля. Нет, нихрена подобного, теперь ты покореженный механизм. Не хочу я счастья. Человеческого тупого счастья. Не нужно мне это. Не любви мне ни надо, ни прощения. Только мет, оружие и деньги. Руки тряслись от злобы, паника вгрызлась в глотку. Я плюнул на все это и поехал к себе домой. Я был там два или три раза. Я приехал куда быстрее, чем обычно. Закрыв дверь на ключ я глубоко вдохнул. Даже пахло мной. Алкоголем, лекарствами и немного наркотиками. Наркотики почти не пахнут, но я чувствую этот запах. Запах кокаина и мета. Дьявол, а ведь месяцами ранее меня рвало от этого запаха, я был уверен, что всё это — просто какой-то кошмар и наказание. Но сейчас, о, черт, нет, это было сущей благодатью. Я прикрыл глаза и шагнул вперед, осматриваясь. Моя квартира. Серая, холодная, аскетичная. Никакого тепла, разбросанных книг и угроз сделать меня нормальным. Я сел за стол, включив ноутбук. Залез в ящик и сходил на кухню. Растворил в воде мет и выпил. Снова усевшись перед ноутбуком, откинулся на кресло и улыбнулся. Да, вот мое место. «Нормальное» счастье только заставляет меня хотеть расцарапать свое лицо, сожрать себя изнутри, не дать себе думать. Это только сначала это всё прикольно и хорошо, но в итоге я всё равно возвращаюсь сюда. В этот холод, запах антисептиков и наркотиков. Ничего мне больше не надо. Никакая любовь и чужая помощь. Нет-нет, это тупо. Всё было куда лучше, когда Босс был со мной строг, когда Анафема технично выписывала таблетки, когда Азирафель не подпускал меня к себе близко. Всё было так хорошо, черт возьми, почему я и это проебал?! Нет, не сиделось мне спокойно, надо было мне прийти к этому. Теперь все меня жалеют, все меня любят, а меня от этой любви тошнит. Не нужно мне это. Хочу приходить весь в крови сюда, отмываться от нее, мазать себя антисептиками, а потом пялиться под ЛСД в стену. Так же все было хорошо, надо было мне всё испортить. Я так хочу назад, Дьявол. Обратно в Лос-Анджелес, проснуться в крови, обдолбанный, под галлюцинациями. Я просто хочу, чтобы этих трех месяцев не было, чтобы люди перестали видеть во мне человека, который должен любить их в ответ так, как они захотят. «ну мы же любим тебя». А толку с этой гребаной любви? Поздно, всегда было поздно. Я не понимаю языка жалости и любви. Я знаю только язык боли, и только на нем со мной надо разговаривать, иначе всё катится не в то русло. Я глубоко вдохнул, ощутив, что мет начинает схватываться. Ладно, за работу. Я так давно не работал по-настоящему.***
Может, Босс и Азирафель якобы и обрели какую-то часть от матери Терезы и теперь меня жалели как побитую псину из-за произошедшего, но кое-что было неизменным. Например, Гавриил. Например, Лигур. Например, Юсуф. Люди без принципов, храни их Сатана. и добро пожаловать в клуб, кстати, по четвергам тут наливают виски. С последним я связываться, конечно, не собирался. Знал, что наебет рано или поздно. Пока что мне просто нужна была перестраховка на случай, если меня реально захотят пристрелить. Лигур вообще рад прибежать на что угодно, где пахнет кровью и пистолетами. Не за бесплатно, конечно, но деньги у меня были. Этот парень и вправду связан с довольно крупной организацией в Германии, хотя там, насколько я понял, что-то вроде дочерней, основной штаб и командование в Америке. В Лос-Анджелесе. Я присвистнул и откровенно засомневался, что кто-то вроде него стал бы заниматься подобным. Лично я бы не стал. Определенно точно нет. Прямых доказательств не было, но он точно знал этих двоих, и они его — тоже. Более чем возможно, что они просто нужны были ему для каких-то своих действий, нет? Тогда где настоящий третий? Я в любом случае могу подстраховаться Лигуром или узнать как-нибудь с помощью третьего лица, но он показался мне интересным. Мне будто в горло вгрызлось чувство, что я должен был с ним связаться. "Такой же, как и ты, только менее шумный". Гений. Такой же гений, как и я, только не сошедший с ума. Тот, кем бы я хотел быть. Нет, он тут явно ни при чем, но кто он тогда? Ричард Ван Хорн. Кто ты? Я просидел так до позднего вечера, а потом мне позвонил Азирафель. Если он узнает, что я закинулся метом — а он узнает — то мало мне не покажется. Я сказал ему, что задержался по работе и скоро буду. Не то чтобы мне реально хотелось к нему. Это снова. Всё как тогда, когда я узнал все это о нем, о его связи с Босом и все такое. Не хотелось оправданий. Сейчас мне почему-то казалось, что они с Боссом будто бы сговорились о том, чтобы заставить меня уйти отсюда. Это даже звучало смешно — без паранойи такие подозрения были странными — но я просто не понимал, почему Босс пришел к этому. Он же сам мне говорил, мол, возвращайся и все такое. Я выдохнул и закрыл ноутбук. Через пару дней Рождество. На улице холодно, снег и все такое. В прошлом году мы праздновали вместе с Азирафелем. В позапрошлом тоже. Сейчас мне казалось, что в этом мы ничего с ним праздновать не будем. Нет, я не собирался идти и расставаться с ним, но стойкое ощущение того, что праздновать вместе мы не будем не покидало меня. Точно так же, как и понимание, что я должен был найти того парня. Вообще-то интуиция меня подводила подозрительно часто в последнее время, так что я не особо на это обращал внимание. Я приехал к нему через полчаса после звонка, и сначала он улыбнулся мне, я улыбнулся ему. И вот, вместо приветствия: — Ты что, обдолбаный? Захотелось развернуться и пойти обратно. Раньше он этого не спрашивал. Я обдолбаный через вечер, а что мне ещё остается делать? Без них я с ума сойду в этом всем. Сам я ни с чем не справился, так что, полагаю, я просто облегчал свою боль. — Ага. Что теперь? Сплю на диване? Азирафель покачал головой. Мы молча ужинали, даже не смотрели друг на друга. А потом снова этот диалог. То, что мы все уже знаем: его волнение, моя наркозависимость, сто аргументов за то, чтобы я все это бросил и мы зажили спокойной жизнью. — Азирафель, ты специально меня не слышишь? — я нервно стряхнул пепел с сигареты в окно. Дул холодный ветер и моя рука окаменела, но мне надо было курить. Я всегда курю, когда злюсь или нервничаю. В данный момент я и злился, и нервничал. — А ты меня? Тебе так будет лучше, даже Анафема подтвердит! Ты только подвергаешь себя дополнительному стрессу! Твоя психика просто разрушается от жестокости, агрессии и наркотиков. Дай себе отдохнуть! — Дам, и что дальше? А дальше то, что я сорвусь и снова сяду на наркотики, и снова пойду мучить людей. Черт возьми, я же не мучаю тебя, что тебе ещё надо?! — Не мучаешь? А как это ещё назвать? Я каждый день смотрю, как ты закапываешь себя все глубже и глубже, Кроули, так нельзя. — Так — можно. В спокойствии я сойду с ума. Просто не найду, чем себя занять. Кем мне пойти работать? По образованию, да? Экономистом? Ага, да я их всех в один день просто перестреляю. А потом себя. Я с ума сойду без этого. — Ты сам себя в этом убедил. Кроули, сам посмотри, последний месяц, ты… Он внезапно запнулся и посмотрел в пол. Я нахмурился и кинул окурок вниз, закрыв окно и засунув руку в карман, пытаясь согреть. Обычно Азирафель не стесняется выражений, готов использовать любые аргументы и слова, а тут затушевался? Что ж, это интересно. — Я? Что я? — Ты… не так работаешь, как прежде. Работал бы ты как прежде — я бы и слова не сказал, как и не говорил раньше. А сейчас… сейчас ты попал в этот кошмар, и теперь у тебя панические атаки. Пожалуйста, послушай меня. Послушай здравый смысл. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Чтобы мы были счастливы. Он встал и подошел ко мне достаточно близко, чтобы расстояние было неприличным, но не так, чтобы дышать мне в шею или ещё куда. Я смотрел ему в глаза. Рьяно, рассержено. Ага, хуево работаю, ясно. — Мне нужно время. — Нет больше времени, Кроули. У тебя каждый шаг сейчас — в пропасть. Я боюсь, что однажды ты просто не вернешься домой. Как в прошлый раз. Ты не знаешь, что со мной было… — Ах, страдал ты, блять? А я, наверное, там как на курорте отдыхал, да?! — Мы оба страдали. А знаешь, почему? Из-за твоей работы, черт возьми. Мы можем избежать этого, если ты бросишь это. — Я не буду это бросать. Нет-нет, не стану. Я сойду с ума, сторчусь, сопьюсь, выстрелю себе в висок! Меня столько раз откачивали после попыток суицида ради того, чтобы я выстрелил в себя из-за того, что ты мне столько добра нажелал, что мне пришлось это сделать?! — Послушай сам себя, ты говоришь бред. Ты говоришь как просто зависимый человек. Ты не можешь смотреть на ситуацию здраво и… — Да, черт возьми, вот в чем проблема! — я рявкнул ему в лицо и резко отошел куда-то в другой конец кухни, желая хоть что-то делать, потому чем больше я злился, тем сильнее мои руки хотели найти что-нибудь и врезать этому что-то. Я не могу ударить Азирафеля. Никогда. — Ты смотришь своим этим здравым взглядом! Желаешь мне нормального счастья, а мне это не нужно! Иди, блять, убеди рыбу, что ей надо жить на суше, ведь под водой она задохнется! Вот что ты мне сейчас говоришь: Кроули, давай, выныривай, тут все дышат, и ты должен. Нет, блять, не все. Дай мне, блять, плавать там, где я должен плавать. Хватит думать, что ты знаешь лучше меня! Я не слезу с наркотиков, не слезу с этого! Раньше так жили, и дальше сможем! У меня сбилось дыхание от злости, грудь тяжело вздымалась, руки дрожали от ярости. Я даже сбивался и запинался из-за того, насколько сильно меня трясло. Возможно, если бы не мет, я бы отреагировал спокойнее, но нет, меня буквально рвало этим. Всем, что накопилось. — Даже ради меня? — Даже ради тебя. Мне не пришлось брать паузу, чтобы подумать. Не пришлось смотреть ему в глаза. Я знал этот ответ заранее. Кто бы у меня это не спросил — ответ один и тот же. — Ты… ты так просто выбираешь между этим и мной кучу мозгов, пистолет и мет в крови? Да? — Я не говорил, что выбираю что-то. Я ничего не выбирал. Мне нужно это. — Нужно что? Убивать людей, издеваться над ними? Издеваться надо мной? Я нормально не сплю, у меня постоянно тремор, мне вечно страшно из-за тебя. Тогда, Энтони, ты ничем не лучше своего отца. Я выпал на секунду или две. Потом звуки все заглушились, даже мир пропал. Всё пропало после этой фразы. Растворилось, перестало иметь смысл, значение, вес, все стало глупо, тупо и бессмысленно. Не лучше своего отца. тебе это сказал Азирафель. тот, кто знает тебя лучше, чем любой другой человек. Когда я пришел в себя, я услышал уже продолжение его фразы: —…гда сделай этот последний выбор. Останься здесь, дай мне шанс показать тебе нормальную жизнь, и все будет хорошо… Кроули? Я поднял на него отяжелевший взгляд. Моргнул. И улыбнулся. Улыбнулся так, как улыбаются люди перед часовой истерикой. Но истерики не последовало. — Ага. Правильно. Я как отец. Я психопат. Поэтому я и мучаю тебя. Мне это нравится. Так давай ты сделаешь выбор, м? Свое спокойствие или я?! А?! Я не отстану, не успокоюсь, буду заставлять волноваться, бояться, буду провоцировать ссоры! Потому что я гребаный психопат, и я, блять, умею, управлять людьми. Как бы больно я тебе не сделал, ты всё ещё здесь, ты все ещё не хочешь меня оставлять, черт тебя дери! Потому что да, я как мой гребаный отец, такой же выродок и ублюдок, и что теперь?! Ты сам меня выбрал! Так что, давай пошлем все это на хер?! Давай, скажи, что хочешь спокойствия, и я свалю в эту же секунду! Сделаю тебе гребаное одолжение! — я сделал два широких шагах, оказавшись к нему вплотную, буквально гаркнув ему в лицо: — Выбери спокойствие, и я уйду! Никогда больше не приду. Буду дальше торчать и убивать людей, а что будешь делать ты, мне интересно? Ты же никак меня отпускать не хочешь! Видишь, как тебе херово, спать не можешь, и все не отпускаешь! Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Его дыхание тоже сбилось, и я буквально мог потрогать его страх. Настолько, казалось, осязаемым он был. Плотный, жгучий, он обжигал легкие, кусал и щипал. Не меня. Его. — Что ты такое говоришь, Кроули?.. Ты не делал это специально, ты… — Делал. Ещё как делал! Знал, что ты меня любишь, что ты на что угодно ради меня пойдешь, что никто не будет так со мной носиться, поэтому я выбрал тебя! заставь его ненавидеть себя. заставь его тебя выбросить. докажи ему, что ты урод. дай ему все аргументы для того, чтобы он сам вышвырнул тебя. открой, наконец, ему глаза. себе. всем. — Нет, неправда… Я никогда не выберу между чем-то и тобой что-то другое. Я выбрал тебя. Давно. — А я выберу. Выберу наркотики и пули. Выберу все это, но не тебя. Если ты поставишь мне этот выбор. — Ты врешь. — Не вру. Я психопат. Гребаный убийца, псих, сумасшедший! Маньяк, мать твою! Я не умею любить. Мои чувства — всего лишь шутка! Мишура и бутафория, чтобы вы верили в то, что мне это якобы нужно! Не нужно, блять. Уйдешь ты — найду другого, кто будет давать мне всё! Слезы, радость, любовь, крики и боль! Кого, блять, угодно, мне все равно! Когда все это кончится, когда я уйду, тогда ты, может, поймешь, что ты — всего лишь еда для меня. Ты и твои чувства. Для меня это просто утоление моего садимза! Я тебе с самого начала сказал, что нет, не люблю тебя, а ты все равно на это подписался. А теперь ставишь мне выбор?! Мой голос в моей голове говорил: покажи ему его ненависть. покажи ему его страх. Мой выбор в моей голове говорил: покажи ему, как надо выкидывать людей из жизни. Не нужны были попытки в нормальную жизнь, не надо было строить радужные замки. Я видел, как всё рушилось. Меня трясло, и только секундами позже я обнаружил, что буквально вдавил его в стену, не давая отступить, не позволяя уйти от скандала. Не в этот раз. Сегодня все должно решиться. — Кроули, это просто наркотики, ты завтра сам пожалеешь об этом. Давай просто забудем этот диалог, а потом… — А потом ты снова скажешь мне: Кроули, выбирай. Кроули не будет выбирать. Кроули хочет мет, кокаин и совсем немного свинца в чужой голове. Сколько ты будешь это повторять? Я не уйду отсюда. — Даже если тебя отстранят? Просто не позволят работать? — Не отстранят. Босс знает, чем это чревато. — Ты и себя загубишь, и их! Сам посмотри! В Лос-Анджелесе ты всех перестрелял, потом банк, потом ты устроил резню, когда был в забытье, потом тебя вообще словили и пытали, а если бы мы тебя не нашли, то ты бы там умер! Мы тебя спасли, Кроули, и снова хотим это сделать! — А я просил? Просил меня спасать?! Лучше бы сдох там, честное слово! Мне казалось, что Азирафель сейчас разрыдается, но он по-прежнему держал лицо. Делал вид, что всё нормально, что он серьезен, что он не собирается отступать. Но я ощущал, как его всего трясло, кажется, изнутри. Полицейские штучки. Они умеют строить эти каменные лица до последнего, но свой взгляд Азирафель прятать так и не научился. Не со мной. — Ты не понимаешь, Кроули, неужели ты не видишь, к чему… — Да-да, вот-вот, правильно! Смотри, к чему мы пришли! Просто без красивых эпитетов: ты меня заебал. — Кроули, ты же сам пожалеешь об этих словах минутами позже. — Да нихрена мне не жаль. Никогда не было жаль. — Просто успокойся. Поспи. Отойди. Мы можем нормально это все обсудить, дай себе привыкнуть к мысли, что... — Ах, привыкнуть?! То есть уже не решить, да?! Привыкни, блять, ведь я псина, у меня нет выбора. — Да Кроули, не оставят тебя там! Тебя уберут оттуда, рано или поздно, ты не окупаешься! Я отшатнулся от него. к черту. Ага, к черту, согласен с тобой. Я посмотрел ему в глаза. У меня будто онемели все мышцы на лице. Я не узнал свой голос, когда выплюнул: — Да пошли вы. Я не помню, как выходил из его квартиры, пытался ли он меня остановить и как я сел за машину. Я очнулся только тогда, когда наворачивал круги около свой квартиры. Потом припарковался в паркинге и уставился на руль. Сердце билось в глотке. Нет, все-таки это какой-то сговор. Ей-Богу, Босс давно хотел меня как-нибудь аккуратно убрать отсюда, но не знал, как. Поэтому Азирафель попросил своего папашу меня приструнить, сломать к черту, чтобы я боялся пистолета, а когда поняли, что даже это меня не убило, решили пойти радикальным путем. Пока Босс намекает на то, что я должен уйти, Азирафель подготавливает меня своими вечерними каждодневными диалогами. Ах, вот оно что. вот как. Не нужен я значит больше им. Не окупаюсь. Тогда зачем мне вообще жить? Меня выкинут, обрубят все мои связи и возможности, запрут в клетке якобы нормальной жизни. Я буду просыпаться в семь утра, идти на работу, ужинать и идти спать. Меня будут гонять по реабилитационным центрам, а я буду только сильнее впадать в депрессию. Ага. Круто. В конце я сдохну. Ой, извините, это же спойлер. Это всё просто прогресс того, как мое право на жестокость превратилось в право на аутоагрессию, наркозависимость и суицид. О, дьявол-дьявол-дьявол, что-то идет не так. Нет, всё идет не так. Мне нужно время, которого нет. Я понял, что вряд ли это та ссора, которую мы забудем. Не после всего. В любом случае, я пошел домой и снова просидел за ноутбуком половину ночи. Я не решил ничего обнародовать из того, что было у меня на Босса. В конце концов, он действительно пытался до последнего быть хорошим… отцом?.. Ну, почти. У него это неплохо вышло. Я даже повелся на это. В три ночи мне позвонил Азирафель. Я не хотел брать, абсолютно точно не хотел, но в меня снова вгрызлось чувство, что я должен. Меньше всего хочется слушаться свою интуицию после всего произошедшего, но я поднял. И тут же понял, что это был не Азирафель. Это не его голос. Я обомлел, потому что, на самом деле, Рафаэль никогда не пытался со мной не связываться, чаще всего даже неплохо делал вид, что это не он (хотя он пользовался простой тактикой: вести себя отстранено: не холодно и не горячо), но сейчас я понял, что это был он. Раньше все эти переключения я списывал на то, что Азирафель просто сам по себе такой, и в один момент это все рвется наружу, но теперь я стал понимать. Он предложил поговорить. И я согласился. Не знаю, зачем. На улице было холодно, руки мерзли в перчатках, тело — в пальто. Шарф не грел. Мы договорились встретиться в центре. Просто прогуляться, хотя сейчас я понял, что не особо-то и хочу гулять. У меня глаза полезли на лоб, когда я увидел машину, из которой он выходил, припарковав её недалеко от моей. — У Азирафеля есть машина? — У меня есть машина. У него — нет. Он чихнул в ладонь и поморщился, оглядевшись. Я все смотрел на него, и все никак не мог понять, что в нем такого, что я понимаю сейчас четко, что это не Азирафель. А потом понял. Взгляд. Даже в голосе можно было уследить нотки от Азирафеля, но взгляд — нет, это чужие глаза. Будто бы я смотрю в зеркало. Это с ума меня сводило. — И что это ты даже не шифруешься? — Пошли в машину, а? Холод дикий. Я будто говорил сам с собой. Честное слово. Вот это меня и пугало. Сдержанно кивнув, я предложил свою машину. Он не был против. — Что Азирафель такого писал, что ты аж подхватился? — спросил я, захлопывая дверь. Я ощущал, как он оглядывает меня всего, присматривается, прищуривается. — Просто об очередной ссоре. Проблема в том, как он это писал. Почерк дерганый, бумага мокрая. Да и я с трудом встал. Снотворного выпил кажется много. Руки воняют успокоительным. В общем, сразу понял, что дерьмо какое-то. А где у него дерьмо, там и ты. Для психопата похвально. — Ага. Спасибо. Так что ты хочешь? — Слушай, я ж не дебил. У тебя на морде написано, что ты сделать что-то хочешь. Я уставился на витрину магазина передо мной. Падал снег, и в свете фонаря можно было увидеть каждую снежинку. Я медленно моргнул и сам не заметил, как сильно сжимал руль. Разговаривать с ним — невозможно. Со мной будто говорит мой внутренний голос. Четко и по делу. Никаких метафор. — Ага, хочу покончить с этим. Не могу уже выдерживать это. Просто не могу. Он разочарованно выдохнул и потер руки. Вообще-то я старался на него не смотреть, потому что как бы он себя не вел у него было лицо Азирафеля, фигура Азирафеля, даже голос — Азирафеля. И от каждого взгляда во мне что-то противно-противно сжималось от мысли, что я действительно решил, что все это бессмысленно. Взгляд все падал на мое кольцо, и от этого становилось ещё хуже. Черт возьми, мы сделали это. Надели друг на друга кольца, но ничего из материального не смогло спасти то, что с самого начала не склеивалось. Это просто что-то на эфемерном уровне. — Он тебя любит, ты знаешь? — Любил бы — не вел себя как мудак. — Он бы не делал этого, если бы не любил. Слушай, я вообще чего позвонил… Я же слежу за этим, знаю много, даже больше, чем Азирафель. Ты же в курсе, что ты, ну… как игрок себя изжил? — Если ты не заткнешься, то я тебя ударю, — прошипел сквозь зубы я, ещё сильнее сжимая руль. Азирафеля я ударить не мог, но вот конкретно Рафаэля — более чем. Я не мог этого уже слушать. Просто не хотел. — Да, я проиграл, все, я не такой крутой, я не могу работать так, как раньше. Поэтому я должен сдохнуть, и что теперь? — Кто-то говорил про сдохнуть? Слушай, Тони, я знаю о тебе много. Достаточно много. У тебя когда-нибудь был любимый футбольный игрок? — Нет, но я представлю, что это. — Ну вот. Представать, что он только и делает, что проигрывает. Постоянно. Ты желаешь ему смерти? — Нет. — А чего ты хочешь? — Чтобы он, блять, встал с колен и вспомнил, кто он, — прошипел сквозь зубы и, клянусь, я снова не узнал свой голос. Будто тот голос из моей головы сказал это за меня. Будто бы он как-то вырвался из моих связок. — Ты знаешь, что тебе нужно делать. Это не твоя смерть. Давай, вставай. Я поджал губы. Сердце снова билось бешено, и у меня распирало в висках каким-то внешним давлением, и мне хотелось орать. Разорвать собственное лицо, сделать новые шрамы. Задушить самого себя. А потом я узнал это чувство снова. Желание убежать из собственного тела. — Знаю, но… — Ну так в чем проблема? Ты психопат, Тони, я знаю. Ты… — Напиздел всем, кому можно. Даже самому себе, а теперь страдаю от этого. — Ага, взгляни правде в глаза и поймешь. Я не совсем знаю, что там тебе говорил Азирафель, он не описывал, но судя по его состоянию что-то не то, что он должен был. Я не желаю тебе добра, прости. Я хочу, чтобы ты вспомнил, кто ты. Я смотрю на тебя, и вижу пожирающего самого себя Бога. Разве это ты должен делать? — Ты что, только ради этого меня позвал? Ты знаешь, что ты этим Азирафелю жизнь сломаешь? — Ты можешь сделать то, чего он хочет. Кстати, чего он хочет? Я просто в курсе, по слухам, что тебя Босс хочет… ну… — Ага. И этого же хочет Азирафель. А что, даже слухи есть? — Есть. Давно уже. Ты знаешь, что это значит. И ты знаешь, что ты должен делать. Вены на моих руках напряглись ещё сильнее от того, как плотно я сжимал руль. (Ази)Рафаэль смотрел на это простым равнодушным взглядом. Без всякого сожаления и желания спасти меня. Может, немного презрения за то, что я проигрывал раз за разом. Позволял себе это. — Отпусти, — он потянул меня за руку, и я с трудом оторвал её от руля. На самом деле он говорил не про руль. Он говорил про другое. — Мы не помиримся, — как в трансе сказал я, пялясь в пространство перед собой не видя буквально ничего. — Не помиритесь. Не из-за ссоры. Ты знаешь, про что я. На удивление, я до ужаса его понимал. Он не говорил прямо, но то, что он говорил — будто бы это его голос всегда звучал в моей голове. Будто он как-то там словил телепатию или типа того. Я бы даже не удивился, узнав, что так оно и было. — Мы так много чего не сделали… — Тони, позволь напомнить тебе, что ты психопат. Твои чувства не существуют. Ты чувствуешь что-то час или два, под утро это пропадает, да? — Да. Но сейчас так больно. Так чертовски больно. Не могло так все кончится. Почему, черт возьми, все кончается именно так. Может, утром действительно станет легче? Может, все пройдет? Я не знал. — Блять. — Это всегда так кончается. Поезда сходят с рельс, когда ты едешь домой, а ты ничего не можешь с этим сделать. — Почему ты всегда… избегал меня? — Никто не хочет общаться со своим кумиром, чтобы не разочароваться в нем. Да и мне по статусу не положено было. Узнай ты про это все раньше, и хрен знает, во чтобы это всё вылилось. Фактически, мне было запрещено. Твоим Боссом, чтоб ты понимал. Один из самых тяжелых вопросов стоял у меня в глотке и я не мог его спросить. Я не хотел его озвучивать. Не хотел даже о нем думать. От одного ответа зависела вся моя дальнейшая жизнь. Один ответ. Возможно, поэтому я и боялся узнать правду. Если мои догадки подтвердиться, то это подкосит меня окончательно. У меня не будет выбора. Я это сделаю. Наверное, именно поэтому я все-таки спросил: — Ты ведь знаешь, да? Ты был у Альфреда после всего? Ты знаешь все обстоятельства? Он замер. Посмотрел на меня так напряженно, что мне снова захотелось вцепиться в руль. На этот раз зубами. Секунду погодя он кивнул. — Знаю. — Скажи мне правду. Он прикрыл глаза и покачал головой. Потер лицо руками и тяжело выдохнул. Это был совсем не Азирафель, это был другой человек, но даже этот другой человек не хотел говорить этого. Черт возьми, я уже догадался, и по мне мороз гулял от мысли, что все это было не случайностью. Это не было ошибкой. Не было шуткой. Мне хотелось рыдать, но я лишь смотрел на его измученное лицо и понимал то, как сильно он устал. Рафаэль был ещё более уставшим, чем Азирафель. Суровее, злее. Он был одиноким. Он был самым одиноким человеком, которого я знал — я понял это за несколько секунд, пока смотрел на него на фоне падающего снега. — Я скажу тебе все, что знаю, ладно. Ты уверен, что хочешь знать? Я не хотел этого знать. Я кивнул. — Я знаю только обрывки, это просто мои догадки. Азирафель тот ещё лгун, даже когда дело касалось меня. Я знаю, что это было задолго до Лос-Анджелеса, Босс, когда начал какую-то проблему с тобой устранять, наткнулся на Азирафеля. Насколько я помню, у тебя тогда срыв был по наркоте, и паническую атаку ты словил. При Лигуре. Такие слухи были. Ещё тогда Босс засомневался. И спросил у Азирафеля. И он рассказал ему всё о тебе. Я ощутил, что у меня напрягались даже мышцы на лице. Азирафель рассказал Боссу. Задолго до того, как я реально свихнулся. Рассказал. Вот ублюдок, как он только… Рафаэль продолжал: — Лос-Анджелес был запланирован ими. Мое сердце опустилось в пятки. Руки были ледяными, мысли мутными. Я ощутил, что воздух, которым я дышу — плотный и холодный. — Возможно, ты бы и не сошел с ума так, как сошел, если бы не это всё. Ты хорошо держался, знал дозы и средства, методы и цели. Но твой Босс забоялся держать что-то настолько неустойчивое. Альфред тоже был их идеей. Помнишь свое состояние перед всем этим? Как тебя шатало и вело? Азирафель добавлял тебе в чай какую-то дрянь, но не учел, что ты сидишь на мете слишком плотно, и это дало такую реакцию. Это было сделано для торможения процессов выработки серотонина и дофамина. Но при мете оно тебя долбануло ещё на повышенную эмоциональность, страх и паранойю. Суть этого была в том, чтобы дать тебе шанс уйти без особых потерь. Тебя отговаривали, помнишь? Это было вроде что-то защиты от дурака. Мол, краш-тест на то, что ты ещё на том этапе откажешься от всего этого. Но они не учли того, что ты скорее умрешь, чем позволишь себе уйти отсюда. А ещё они не планировали так много. Должны были быть всего сутки, но он увлекся. Когда я говорил с ним, он признался, что ты ему понравился. Что ты был красивый, послушный, и он не смог удержаться от соблазна, хоть и знал, чем это ему чревато. На самом деле, за время нашего диалога, я только убедился, что он шизофреник, а ты стал его навязчивой идей. Он умолял меня о встречи с тобой. Ну, я тогда разозлился славно конечно. Я тогда вообще на всех злой был: на Азирафеля, на тебя, на себя, а сорвался на нем. Про таблетки после ты и так знаешь. Гавриил должен был тебе помочь с этим. И причины, думаю, понимаешь. Пассивное усыпление. Раз ты не стал овощем до этого, то после такой встряски должен был. Тут пошло уже от противного: раз ты не хочешь отказаться сам, они заставят твой мозг перестать работать. Под тяжелой депрессией ты бы далеко не убежал. В этом есть и моя вина. Я решил, что ты сам все поймешь, что ты сам все можешь, ты же умный, ты же ебаный Бог с пистолетом, но ты... ты не смог. Ты поверил им, в их любовь. Может, они и любят тебя, но эта не та любовь. Азирафель просто сдвинулся из-за всего этого по фазе. Из-за навязчивой идеи жить с тобой нормальной жизнью и из-за нервов. Поэтому он убедил твоего Босса в этом. Мне кажется он преувеличил твои проблемы со здоровьем, потому что... Тони, твой Босс тобой восхищается. Как я. Как Гавриил. И я не знаю, что он должен был ему сказать, что Босс захотел спасти тебя таким способом. Азирафель просто сошел с ума. Я выдохнул и закрыл глаза. Это звучало... пугающе. Я испугался всего услышанного. Это все всего лишь очень жесткая схема газлайтинга. И ничего более. Нет никакой сраной любви, есть только навязчивая идея. Всё во мне упало. Мысли, чувства, надежды. Всё просто упало куда-то в ноги. Мне стало сложно дышать, стало холодно, стало никак. Будто весь мир внезапно исчез. Выгорел. Окончательно. Кто-то выключил свет и выдернул из-под ног стул. Так всё это ощущалось. Мы молчали какое-то время. Мне не верилось. Не хотелось в это верить. Они действительно затеяли все это. Провернули такую сложную схему. И ради чего? Ради того, чтобы убрать меня отсюда, дать мне шанс на якобы нормальную жизнь. А в итоге? В итоге я сижу здесь и понимаю, что теперь у меня нет выбора. Дьявол, какой же Юсуф говнюк. Он же знал, что у них не получится все сделать по плану — не со мной. Но он и слова им не сказал, позволил вести мне в этой игре, а сам наблюдал со стороны. И остался в выигрыше. Он единственный, кто выиграл во всем этом. Получил бешеную сумму денег и забыл про это все. Наверное, сейчас сидит весь такой самодовольный и думает о том, какой он умный и молодец. Ну да, умный и молодец. Серьезно. Он все знал заранее. Всё понимал. Своего не упустил. А мы все проиграли. Они хотели дать мне нормальную жизнь, сломав мне позвонок и ноги, но даже так я смогу убежать. Никто меня не догонит. Никто не словит. И Юсуф это знал. он никому не скажет. Я знаю. Казалось, что даже в этот миг облик Азирафеля мне казался единственным светлым пятном. Мудаком последним, той ещё мразью, но таким излюбленным образом и средством. Таким удобным методом, таким выученным жестом. Удобство, покой и выгода. С ним было так хорошо. Все эти дни были прекрасны. Мерзкими, ужасными, тяжелыми, но прекрасными. В этом моя сущность. В этом сущность Азирафеля. Наша. Нашего больше не было. Я уставился на Рафаэля. Пытался не смотреть в глаза, хотел сконцентрироваться на его лице в целом. Увидеть в нем Азирафеля. Мне нужно было его увидеть, хоть я и понимал, что я просто обманывал сам себя. — Смотришь так, будто жрешь глазами. Слушай, у меня нет… вот этого всего. У меня вообще ориентации особо нет. Так что поцелуи на прощания здесь не прокатят. — Жаль. Я тяжело выдохнул. Когда мы вообще в последний раз целовались? Утром он поцеловала меня в лоб. Вечером в макушку. А, кажется, три дня назад. Перед сном. Ага. Да. Точно. Так вот значит, какой он — поцелуй на прощание. Сонный, ленивый, с ощущением, что все неправильно, но мы наслаждались этим до последнего. Насладился он, зная, что сделал это все со мной. Свел с ума, и хотел теперь усыпить. Наслаждался даже я. Я, который сейчас хотел сомкнуть свои руки вокруг его. Вокруг его шеи. Я был бы к тебе милостив, дорогой. Ты бы почти не мучился. В отличии от меня тогда. От того, как я мучился по твоей вине, ты, маленький ублюдок, мой славный Азирафель, совсем бы не мучился. Ты... Я одернул себя. — Обнять можешь. — Не надо. Я не уверен. Мне некуда. Нечего. — Но ты ведь ещё и не со всем окончил? Ну, ладно, я пойду, а то утром поймет, что не спал нихрена, да и меня рубит под этой дрянью. Это ж сколько он её выпил, блин, думал, что сдохнуть хотел, — он продолжал бубнить, когда выходил, а я всё пялился в его спину. Он захлопнул дверь и даже не посмотрел на меня. Просто засунул руки в карманы, сгорбился и пошел к своей машине. С Азирафелем было бы по-другому. Был бы и поцелуй, и слезы, и всякая другая отчаянная хрень. И я бы попытался его придушить к чертовой матери в своих объятьях. Ты бы, сука, умер в моих объятьях. А так ничего не было. Я с каменным лицом завел машину и уехал. Пришел домой, достал из бумажника фотографию Азирафеля и сжег ее. Я нашел сильнодействующие снотворное, надеясь, что оно перерубит действие мета, и пытался заснуть. И всё пытался вырезать из своей памяти лицо Азирафеля. Его любящий взгляд и теплые руки. Руки, которые пичкали меня ядом и били плетью. Руки, которые я ломаю. Я знал, что скоро все должно кончиться. Я это чувствовал.***
Когда все действительно идет по плану, я чувствую себя неуютно. Отвык. Просто отвык. Я не звал Лигура. Не писал Гавриилу. Я понимал, что через день-два Босс официально заявит, что я никто и звать меня никак. Конечно же, исключительно для моего блага. А потом меня попытаются скрутить сторонние силы, если я попытаюсь дергаться. Ведь если тебя выперли таким способом, то ты должен только сказать "спасибо" и больше не дергаться. Так всем легче заживется и все такое. По их сценарию я должен буду пойти в реабилитационный центр, найти себе хобби и устроиться на работу. Я был благодарен Рафаэлю. Не смотря на то, что после него у меня осталась тяжелая голова и перебитые останки сердца, он сделал то, что должен был сделать. Он не говорил со мной так ни разу. Единственное — в ту ночь, в доме Азирафеля, но он ограничился одной фразой. Если он копил слова для этого диалога, то он использовал их правильно. Я всё понимал. С некоторого времени я понимал всё. Я купил себе новую симку на время. Если и будут мне звонить, то хотя бы не подумают, что я их игнорирую. Пускай думают, что валяюсь в наркотическом трипе и жалею себя. Это будет правильно. Это будет верная прелюдия. Завтра ночью все кончится. Я решил это для себя. Для них — точно. Я остановился около уже знакомого мне дома. Александра, вроде, да? Отчего-то её имя мне запомнилось. Мерзкие воспоминания о том, как мы стояли на этом крыльце рядом с Азирафелем и все было хорошо лезли мне в голову. Что-то все ещё болело внутри меня, упиралось, не давало выпрямиться полностью, заставляя сгибаться от боли, но в целом я чувствовал себя немного лучше. Не знаю, насколько был прав Рафаэль, но если верить его словам, то всё должно было пройти. И я совсем не должен был страдать. Я ведь просто обманывал всех. Всегда это делал. Я посмотрел на часы. Оставалось чуть больше тридцати часов. Я позвонил, и около минуты никто не подходил к двери. Я уже хотел развернуться, как дверь аккуратно приоткрыли, и я глянул на неё, заметив цепочку я вскинул бровь. — Дополнительная защита? — спросил я со смешком. — Опять вы? — не очень-то и доброжелательно спросила она, и я подумал, что она говорила о том моем последнем визите осенью. Сейчас же я стоял на фоне заснеженной улицы в теплом пальто и с шарфом. — Я вам уже все сказала, что вам ещё нужно? — Полагаю, чтобы вы повторили это ещё раз. Давайте без глупостей, хорошо? Думаю, вы знаете, кто я, и если я захочу, я вас вытащу своими силами, и эти силы вам не понравятся. Дверь закрылась, а через секунду снова открылась. Она отошла, пропуская меня вперед, и я кивнул ей, проходя вперед. Я потянулся к ручке двери, закрывая её обратно и сказал: — Не хочу растягивать это все, так что, сразу к делу. Я приходил к вам ранее? Без своего друга? — Ага, пьяный и с зрачками во всю радужку, — зло рыкнула она, складывая руки на груди и вся сжавшись. Кажется, в тот самый раз я был не особо вежлив с ней. Это единственное воспоминание, которое так полностью не восстановилось. Но я сложил два и два. Тот чемодан — я готовил его для убийцы моих родителей. И я узнал, кто это, через неё. И тот медальон был не моей галлюцинацией. — Прошу прощения за возможные неудобства, я был не в себе. Полагаю, вы можете мне максимально сжато рассказать наш диалог? Она насторожилась, не скрывая удивления, оглядывая меня. Однако, решив, что для неё же будет лучше, если она будет послушной, она сказала: — Вы спрашивали про отца. И да, я знала его. Он был другом моего мужа. И он знал Альфреда. Насколько мне известно, со слов Альфреда, упокой Господь его душу, он просил его узнать о неком Кроули. Говорил, что у него есть какие-то счеты с ним или типа того. Ну, то есть с вами. Альфред дал ему нужную информацию за хорошую сумму денег, и, насколько мне известно, он… он работал на него в дальнейшем. Я не знаю подробностей. Правда, не знаю! Я склонил голову вправо. Это было так очевидно, Господи. Ещё когда он сказал, что их заказчик говорил, что боролся со злом — я понял, что это всё время был мой биологический отец. Только он считал себя борцом со злом. И только он всегда называл меня таким же психопатом, как и он. Абсолютно таким же Дьяволом. — Вот как. Спасибо. Вы выглядите несчастной, с дочерью всё хорошо? — Ага. Осталась без отца, как думаете, всё хорошо? Я улыбнулся ей. Открывая дверь, чтобы уйти, я кинул ей через плечо: — В сравнении со мной — у вас всё хорошо. Я захлопнул за собой дверь только и успев услышать, как она возмущенно вдохнула. Засунув руки в карманы я быстрым шагом дошел до своей машины. Сейчас не было ни шока, ни злости, ничего. Я понял это ещё тогда, стоя в курилке. Я понял, что это был он. Только он мог такое сказать. Его почерк есть даже в его словах, которые мне предавал этот чувак. Я выдохнул, прикрыл глаза и улыбнулся. Я решил, что мне надо будет качество обдолбаться прежде чем наведаться к своему отцу в гости, чтобы не словить панической атаки. Его адрес я выяснил ещё пару дней назад. Он сменил место жительство. Вроде, менял его пять или шесть раз. Моя мать, насколько мне удалось узнать, мертва. Её убили. И не нужно много мозгов, чтобы понять, кто её убил. Что ж, из нашей семейки остались только я и отец. Самые живучие. Самые бешеные и ненормальные ублюдки. Мужчины. Вот вам иллюстрация того, за что борются феминистки. Чтобы мужчины перестали думать, что нам все позволено. Естественный отбор. Побеждают сильнейшие. Поэтому я собираюсь доказать ему, что зря он задержался здесь. Я ему не рад.***
Если вы думали, что для какого-то гения из Германии или Лос-Анджелеса, черт его знает, мне нужна подмога, то вы явно плохо поняли все происходящее. Я без всякой помощи завалился к Юсуфу домой, о чем мы говорим вообще? А с Юсуфом-то куда опаснее иметь что-то общее. Даже если мы говорим о воздухе. Я не особо сильно закидывался в этот раз. Обычной дозы мета вполне хватило, чтобы ощущать себя на веселе, хотя недостаточно для того, чтобы выбросить все недавно произошедшее. Нервы просто не выдерживали. Он — его звали Ричард — сидел, привязанный к стулу, со скотчем на рту и пялился на меня. Я не знал, кому ещё излить душу, поэтому решил, что он — лучший слушатель. Ну, не считая Вас, конечно же. Если Вы до сих пор здесь, то я хотел бы лично выразить Вам свое восхищение. Я бы сошел с ума, пока все это читал. Но надолго я Вас не задержу, нам осталось немного, и я буду Вам благодарен, если Вы пройдете этот путь вместе со мной. Иногда так важно знать, что с тобой был хоть кто-то. Даже если Вы узнаете об этом спустя очень долгое время после произошедшего. Я сидел в кресле напротив него, и все рассказывал про это. — Слушай, я знаю, ты в психологи не навязывался, но ты — последний человек с ушами, которому я мог все это рассказать и не услышать осуждения. Хотя бы потому, что на тебе скотч. Так вот, и после этого всего Босс такой: а пошел ты на хуй, ты прикинь? Просто выкинули. Нет, ну ладно, признаюсь, последние месяца я реально был, ну, так себе, но мне можно было дать время, чтобы восстановился! Да черт возьми, они меня любили! Обожали! Обо мне слышали в других организациях, каждый политик хотел мне руку пожать, а теперь? А теперь?! Посмотри, что они со мной сделали! Дьявол, это же уродство! А я ничего не могу с этим сделать. Я так устал, — потерев лицо руками, я тяжело выдохнул и уставился на его. Я не видел в его глазах испуга или шока. Скорее, он был удивлен или типа того. Да после такой истории любой был бы удивлен. Я встал достав из карман коробок спичек. Стул и пол уже были предварительно облиты керосином, так что дело было за малым. — Ну, гори яс… Он активно замычал. Просто замычал. Не пытался вырваться. Я вздернул бровь, задул спичку и подошел к нему. Прежде чем сдернуть скотч, я сказал: — Ладно, последнее слово так последнее слово. В конце концов, не одному же мне пиздеть. Скотч поддался легко, быстро и, наверное, почти не больно. На меня уставились глаза. Не бешеные. Вполне разумные. Такие глаза у тех, кто знает как правильно работать. Он явно не был посредником во всем этом дерьме. Такие люди таким не занимаются. Но я просто пытался как-то избавиться от стресса. — Так ты что, больше не с ними? Тебя реально убрали? — Ты что, знаешь меня? — Наслышан. Слушай, дай мне пять минут, я могу тебе кое-что предложить. — Ага, мне уже столько разных предложении сделали, что после одного я в больнице валялся месяц. Спасибо, не надо. — Я дам все гарантии. Просто дай мне пять минут и выслушай, ладно? Достань свое доверие в последний раз. Не ради кого бы там не было. Ради себя. Я склонил голову. Затянулась паузу. Он не дышал сбито — кажется, что даже не волновался. Он что-то понимал, и мне нужно было понять это тоже. По крайней мере, так хотела моя интуиция и мет во мне. Хотели, чтобы я выслушал гения. Того, кем бы я мог стать, если бы не наркотики и болезни. Я сказал: — Ладно, давай. Я решил, что выслушаю его. И, знаете, я абсолютно точно не пожалел об этом.***
— Какими судьбами? Выглядишь хреново, кстати, — Гавриил пару раз крутанулся на стуле, а потом повернулся ко мне, посмотрев в глаза. — Зато ты как всегда выглядишь как божество, поздравляю тебя с этим. —О, брось, просто генетическая лотерея, — по одному его лицу я понял, что подобные комплименты ему наскучили лет пять назад. Сраный везунчик. Гребаное божество. Что, думаешь, если Бог дал тебе идеальное мужское лицо, то тебе сразу все можно? Ладно, ты прав. — Хочешь тебя удивлю? Ты никогда не нравился своему отцу. — Ага, не зря ж он к себе в подвал водил ребенка нашего садовника. Я замер и уставился на него. Гавриил пожал плечами, хмыкнул и резко встал, подходя ко мне. — Ты ведь не разочаруешь меня тем, за чем ты сюда пришел? Сюда. Мы находимся не в отделе полиции, я бы сюда не пошел, зная, что могу увидеть Азирафеля. Не мог ручаться за то, что не придушу его. Я немного посидел ночью и нашел, что у Гавриила есть собственная организация. Целая толпа бешеных спин. Теперь я сомневаюсь, что он не срывал ту операцию. Ну а если все-таки срывал, то, что ж, я могу только пожать ему руку. Хоть кто-то подгадил моему Боссу. Единственный, кому хватило сил. — Мне нужна помощь с документами. Гавриил медленно кивнул и улыбнулся мне. Нет, серьезно. Не усмешка, не оскал. Улыбка. — Сколько ты хочешь? — Нисколько, — он пожал плечами и хмыкнул. — Если ты забьешь последний, выигрышный гол, то я не собираюсь брать с тебя ни одного цента. — Ты... почему ты такой хороший? — я поморщился, скривив рот. — Типа, я видел твоих сотрудников только что. Они будто буквально пять минут назад выползли из ада и от них воняет пеплом. Какого хера, Гэб? Я тебе даже не отсасывал! Или... — я нахмурился, посмотрев в сторону, — или я чего-то не помню со своего марафона? — я потер подборок, посмотрев на пол. Гавриил рассмеялся и хлопнул меня по плечу. Он сказал: — Сомневаюсь, что ты так хорошо отсасываешь, чтобы я что-то делал бесплатно. Хотя, можем проверить, — я уставился на него во все глаза и он продолжил, все ещё улыбаясь показывая эти свои идеальные зубы, которые стоили, наверное, около шестнадцати тысяч долларов: — это просто мой для тебя прощальный подарок. Не уверен, что мы встретимся с тобой снова. — Ты сказал это так, что мне даже стало грустно, — я усмехнулся ему, все ещё ощущая тяжесть его ладони на моем плече. — Думаю, мы ещё увидимся. — В аду? — Именно там. Гавриил посмотрел мне в глаза с какой-то гордостью, кивнул головой и снова отошел. Я ощутил какую-то тоску. Это тоска усилилась, когда Гавриил сказал, глядя мне в глаза: — Я рад, что ты смог... вырваться из этого. Я не знаю, к чему ты пришел, но я уверен, что это лучшее, что ты смог бы сделать для себя. Для всех. Наконец, и я улыбнулся ему. Так давно не улыбался, что аж мышцы на скулах как-то свело странно. И я сказал: — Я пришлю тебе открытку. — Из ада? Я посмотрел в окно и глубоко вдохнул. Неважно, куда я пойду, там действительно начнется ад. Поэтому я только сказал: — Да, из ада. Я залип на несколько минут, глядя в окно, а потом подошел к Гавриилу, обрисовывая, что мне нужно и для чего. Я достал сигарету, прерываясь на половине рассказа, и он щелкнул своей зажигалкой, поднося ко мне. Я закурил, кивнул ему и продолжил, пока он параллельно начал что-то искать в компьютере по поводу моего дела. Хоть с кем-то я осознаю, что это, скорее всего, наша последняя встреча. И я так был рад, что этот хоть кто-то смог меня понять. Было так чертовски много подводных камней в моем плавании. Но вода камень точит, поэтому я здесь. Это мое последнее путешествие. Путешествие в один конец. У меня оставалось около двадцати четырёх часов. И последнее, что я увидел в своей старой жизни — как чужая рука щелкала предо мной зажигалкой, давая мне огонь. Что бы это, нахрен, не значило.Я в жертву принесу себя Я стану казнью для тебя Тот сон мне правду рассказал Меня ты предал, ты мне лгал