Хрустальный дворец, хрустальный гроб

Первым другом Ричарда стал мальчик Литти. Верным, веселым, всегда с новой игрой на уме, готовый проказничать — о таком можно было только мечтать. Ричард не знал, кто его родители. Не встречал Литти ни у кухни, когда пекли земляничные пироги и от вкусного запаха подводило живот, ни в кузнице, когда подковывали боевых жеребцов. И возле колодца он не крутился, поджидая, пока мать наберет воды и вволю насплетничается со служанками. Литти появлялся тайком, будто хотел, чтобы видел его только Ричард. Потихоньку высовывал из-за кустов лохматую голову с шишками, которые до смешного походили на бугорки, откуда у телят прорезаются рожки. Махал рукой, и Ричард несся со всех ног навстречу другу — он быстро понял, что няньки его за это знакомство не заругают. Литти, как по волшебству, выбирал время, когда Дженна и Бесса садились перемывать косточки холостым парням или задремывали на солнцепеке. Тут уж начиналось раздолье. Ричард и Литти наперегонки бегали к реке, купались, ловили слизких угрей, а выбравшись на берег, отряхивались, как две большие собаки, и хохотали до упаду. Играли в охоту и в рыцарский турнир — Ричард сам вырезал себе копье из сухой ветки, а Литти подарил ему наконечник, ржавый, зато острый, откопанный где-то в лесу. Ричард вооружался и взбирался верхом на спину приятелю, который безропотно соглашался быть рыцарским конем. А потом они скакали быстро-быстро, мимо плакучих ив, мимо вереска, мимо кустов ежевики, словно Литти отталкивался от земли настоящими копытами, а не коленками и ладошками. С ним было не страшно заплывать на середину озера, где бил ледяной источник. Не страшно блуждать по лесу, где водился медведь, волк и дикий кабан. Не страшно взбираться на скалы, где спали сытые змеи. Откуда-то Ричард знал, что рядом с другом его не тронут. Перед сном, сжимая в кулаке под подушкой кварцитовый осколок, Ричард мечтал, чтобы семья Литти служила в замке, и они могли видеться по ночам. Лазать по старым башням, где обитали совы и летучие мыши, спускаться в подземелья с пауками и искать тайные ходы, сооруженные на случай осады. Вот весело! Не с Айрис же ему обманывать нянек? Мало того, что девчонка, а значит — плакса и ябеда, так еще и мелкая! Нет, Айрис совершенно не годилась в спутники, хоть она и ныла, как хочет, чтобы братик с ней поиграл. Но когда Ричард предложил Литти поговорить со старым стюартом, чтобы его родителей наняли на службу, тот покачал шишковатой головой. «Сирота я. Лесничиха меня кормит из милости». Ричард промолчал. У него самого умирали родичи, например, матушкин кузен генерал Грегори, но все они жили далеко, и он их не знал. Поэтому, когда Надора достигала печальная весть, он с домочадцами отстаивал заупокойную службу, не чувствуя скорби. «Отец мой был воином. Он ушел защищать людей на Рубеж, да там и погиб, — Литти ковырнул землю босой пяткой. — А знаешь что, тан? Ты меня в свой замок приглашал, теперь моя очередь». У Ричарда чуть глаза на лоб не полезли от такого предложения. Вообразить, что в лесу есть замок, и лесной мальчик Литти, самый замечательный, самый веселый в мире, покажет туда дорогу, — могло ли приключиться с ним большее счастье?! Разумеется, он согласился. И по пути подгонял своего проводника. Литти привел его к полуобвалившемуся, поросшему мхом фундаменту. Крышей замку служил густой покров плюща, а сторожевыми башнями — стволы дубов-великанов. Внутри, в сыром полумраке, лежали статуи людей с бычьими головами, все в щербинках и трещинах, будто их пытались расколотить, но не преуспели. Жучьими панцирями под ногами похрустывали желуди, мерцали спутавшие день с ночью светлячки. Литти вручил Ричарду скребок, и они вместе принялись очищать мозаичный пол. Ричард сразу понял, что очутился в непростом месте. Может быть, раньше здесь жила его семья? Ведь других правителей, кроме Окделлов, у Надора не было! Лараки не в счет. Сотню лет, что потомки безродного Гвидо владели этой землей, в провинции не утихало недовольство. На плиты, которые Ричард заботливо отскребал, ступали его предки — гальтарские воины и чародеи. Он будто бы слышал отзвук их голосов... Шепот, шелест, тихий смех, перезвон браслетов, шаги мягких сандалий — громче и громче шумит в ушах, быстрее и быстрее движутся руки, освобождая от грязи узор, и неистовее бьется сердце, тело пульсирует, дрожит, нет, содрогается, колотится в судорогах и падает на пол, а потом и сквозь него. Когда Ричард очнулся, в лицо светило солнце, а Литти, придерживая его за спину, лопухом стирал хлещущую из носа кровь. «Прости, тан, не знал, что ты такой хиленький», — он беззлобно оскалил большие зубы. Оскорбление было ужасным, но у Ричарда не хватило сил обидеться. Он едва стоял на ногах, мокрый от холодного пота, а то и чего похуже, и перед глазами у него все расплывалось. Кровь из носа текла и текла, отчего во рту сделалось солоно. Когда Литти, обняв, волок его домой, Ричард думал лишь о том, как покажет отцу это место. Не замок — храм! Теперь Ричард четко понимал разницу. Ведь он не видел ни спален, ни трапезных, и мозаика на полу казалась слишком красивой, чтобы по ней ступали ноги истопников и поломоек. Настоящий храм, а не круг валунов с веприными мордами на фамильном холме. Но с отцом они, сколько ни искали, не нашли лесной секрет. Ричард вспоминал приметные камни, овражки, да где там — храм прятался от них, будто мышь в стоге сена. Литти, как назло, запропастился на целую вечность, и спросить у него совета не получалось. Глуховатый лесник, знавший наперечет каждый куст в герцогских угодьях, тряс головой, переспрашивал, а его молодая жена перекидывала косы на грудь и лукаво посматривала на отца из-под густых ресниц. «Не нашли, зато провели день вместе, — отец клал большую ладонь Ричарду на макушку и ерошил волосы. — Отличная вышла прогулка. Поедем завтра еще». На Осенний Излом Литти вернулся в Надор под руку с сестрой. Славная девочка с такой же шишковатой головой и короткими каштановыми волосами, что задорно курчавились, с дымчато-сизыми сливами-глазами, крупным ртом и языком широким, как у коровы. Ее звали Литта. Дни, когда Ричарду удавалось улизнуть от нянек и менторов, проходили у них втроем. Литта не привередничала и не жеманилась, как заведено у девчонок, а дурачилась наравне с братом. Она лазала по деревьям, не жалуясь на усталость и оцарапанные пальцы, выворачивала из речного песка огромные глыбы, чтобы посмотреть, как прыснут во все стороны мальки. Если бы Айрис выросла такой! Но нет. Вот и нечего обижаться, что он от нее убегает. Прибывала и убывала луна, с дубов облетали листья, а Ричард упрашивал, чтобы ему снова показали чудесный лесной храм, но Литти отказывал: «Видно, пока не время тебе, тан. Подрасти надо». Исполнить обещанное пришла пора, когда ему миновало двенадцать. Ричард помог матушке подняться по лестнице, хоть она и не жаловалась на слабость в ногах. Провел до светлых покоев, где сидела над шитьем старушка Агнесс, горничная, последовавшая за хозяйкой из Карлиона, и пожелал хорошо отдохнуть в послеполуденный час. Матушка одарила его взглядом пророчицы, которая ничем не может предотвратить катастрофу. Ричард привычно пережил укол жалости — горько было видеть, как она страдает из-за собственных заблуждений. Мирабелла Карлион приняла браслет Повелителя Скал, но не смогла принять силы, унаследованные их ребенком. «Зря хозяйка сокрушается, — приговаривала Старая Нэн, когда Ричард с матушкой ссорились, и он, двенадцатилетний герцог, по детской привычке прибегал за утешением к няньке. — Знает же, что сын у нее не простой. Когда вы родились, тан, далеко на севере упала красная звезда и землю тряхнуло». Стена остудила висок. Серо-розовая, атласная под пальцами, с переменчивым узором прожилок, — научившись управлять камнями, Ричард первым делом изменил собственный дом. Приказал известняковым блокам стать сплошной гладью, чтобы не осталось зазоров, кроме окон и печных труб. Очистил черноту векового мха. Расширил узкие бойницы, впуская солнце. Вырастил крепостные стены и углубил ров. Теперь пушкам врага придется бить не один месяц, чтобы от гранитных укреплений откололась хотя бы крошка, а саперам — рыть подкопы и раз за разом упираться в скалу. Ричард сам это придумал и гордился собой. Но все военные трактаты писали, что наиболее уязвимы в замке — ворота. Именно через них Рокэ Алва вошел, точно желанный гость. Что было у него на уме? Неужели не понимал, какой прием его ждет в Надоре? Конечно, понимал, не блаженный же он. Тогда почему заявился? Настолько верил в свою удачу? Или считал, что его, Ричарда, возможности сильно преувеличены? Армия Талига шестой год не может покорить мятежный Надор — вот что красноречивее всяких слухов. Где уж уразуметь южан... Ричард мысленно коснулся отвесных скал, которые по его воле (и по совету матушки) выросли на границе Надора. Одной, другой, третьей — коротко, лишь чтобы убедиться: их не штурмуют, усыпив внимание. Хотя кто бы начал штурм, отправив в руки врагу Первого маршала? Пленника ценнее трудно себе представить. А если учесть кровные счеты Ричарда к Рокэ Алве, Фердинанд Оллар все равно что похоронил главную опору своего трона. Зачем? Закатные твари, зачем?! На что они рассчитывали? Может быть, свести его с ума своей нелогичностью? Подарков от вражеских королей без подвоха не бывает. Бойтесь уэртов... Ричард закатил глаза, губы расползлись в улыбке. На его плечи легли теплые ладони. — Литта. Он развернулся, привлек ее к себе. — Пойдем, тан, я помогу тебе отвлечься. Ее голос журчал ручейком в талом снегу, а объятья манили нежностью. Не платье — мягкая туника из небеленой шерсти обволакивала тело, словно струйки воды. Кто-то назвал бы Литту дурнушкой, но Ричард помнил, как застиг ее, выходившей из озера с лилиями: грудь мягко покачивается, на белой коже блестят капельки влаги, и так ярко алеют два вздетых соска, глаза мечтательно прикрыты... В пятнадцать он уже знал, что сестра и брат, выросшие вместе с ним, — не люди. Иного это отпугнуло бы, только не его. Нечеловеческие красота и уродство соединились в Литте, будто ртуть и свинец в тигле алхимика, чтобы породить золото. На траве у озера Ричард познал ее в первый раз. — Не могу, — он бережно отвел ее руки. Литта распахнула дымчато-сизые глаза шире. Отпрянула. — Из-за того, кто во дворе? — Да, — Ричард ответил бездумно и лишь потом осознал, что сказал чистую правду. Он действительно не мог забыться, пока совсем рядом умирал (или не умирал? он даже не хотел проверять) мерзавец Рокэ Алва. — Я пока почитаю письма. Он отлип от стены и направился к Гербовой башне, кивком позволив Литте следовать за собой. По черному мрамору пола друг за другом зашагали две тени: тень мужчины и девушки, у которой отрастал то собачий хвост, то коровьи рога. На дубовом столе высилась стопка прошений. Купец Эндрюс из Горика, купец Ольсен из Липпе, достопочтенный Герберт Блаунфилд и его трижды оспоренная межа, опять купец... Как глуп Ричард был в двенадцать. Как мало заглядывал вперед! А подавленная скорбью матушка пуще всего боялась, что королевские драгуны разграбят Надор и отнимут детей. Дабы успокоить ее, Ричард, еще осоловелый от своих новых сил, окружил провинцию отвесными скалами с юга, востока, запада и севера. Превратил ее в крепость. В ловушку. Месяц они с матушкой разъезжали по герцогству: объясняли людям, что власти Олларов пришел конец, обещали защиту, принимали присяги. А едва смыли с себя дорожную пыль, в замок явились купцы, чтобы просить о свободном проходе сквозь кордоны. Матушка долго колебалась, но торгаши ее переубедили. Ричард проложил шестнадцать перевалов напротив крупнейших трактов. Надор снова стал уязвимым, но к тому времени Ричард свыкся с повелительскими способностями и понял, что остановит врага, как бы далеко тот ни зашел. Однако матушка решила, что мудрее будет поддерживать иллюзию боеготовности. Ричард поставил охранять перевалы по сотне бойцов, а пересекать границу позволил лишь обладателям верительной бирки — пластинки из багряной шпинели с черным гербом. Никто в целом мире не смог бы ее подделать. С тех пор купцы — местные и иностранные — осаждали его, желая получить заветный пропуск. Перевалы штурмовали. Ричард сбился со счета сколько раз. Сотня таможенников — плевый заслон, когда на стороне врага кавалерия, артиллерия, пехота; застрельщики и минеры, инженеры и оружейники. Наверное, они бы и флот привели, если бы только смогли. Но Ричард завел привычку по нескольку раз в день мыслями касаться приграничных скал, спрашивать у них, мирно ли вокруг. И если слышал, что нет, Литти или Литта, обернувшись кабанами, несли его к месту стычки быстрее ветра. Поэтому от бойцов требовалось одно — продержаться считанные часы, пока не прибудет подмога. В кабинет Литта вошла огромной собакой и легла у ног Ричарда на шкуру седоземельского медведя. Пока они с секретарем читали прошения, рассматривали поручительства, составляли отказы и отбирали тех, кому отошлют шкатулку с биркой, его рука время от времени сама тянулась пригладить густой каштановый мех и почесать ее за ухом. А перед мысленным взглядом то и дело вставали глаза, ясно-синие, как подкрашенное кобальтом стекло. На что все-таки надеялся Рокэ Алва, отправляясь в Надор? Почему он позволил Ричарду поймать себя в западню? Не призвал ветер? Камни потянулись к нему. Значит, в его жилах течет кровь Ушедших. Может, Алва не помнил своего наследия, как и отец Ричарда? Как и его вассал, граф Рокслей, кого после присяги на крови Ричард сам отвел в лесной храм. Должно быть, ему претит признаваться в своем невежестве. Святилище Анэма, если оно сохранилось, стоит в степях Варасты, в той одичалой пустоши вокруг замка Борраска, где, болтают, никто не селится по сей день. Альбин, сбежав к морискам, отрекся от веры предков — так учил Ричарда старенький ментор Дайен. Откуда же Рокэ Алве с наскока всем овладеть? «И к лучшему, — отрезала та часть Ричарда, которая была безжалостна к врагам и преступникам. — Он убил отца. Подло заколол хромого на дуэли. Не хватало, чтобы вольный ветер служил негодяю». Накатила тошнота. Знакомая пилюля, он почти привык глотать ее без отвращения. Рассудок Ричарда соглашался с этой мыслью, но в сердце беспокойно покалывало. Разве он сам сейчас не поступает бесчестно? Ведь Рокэ Алве нечего противопоставить силе Повелителя Скал. Стоит ли уподобляться? «Конечно стоит. Пощадил бы он меня, если бы я, семнадцатилетний юнец, пришел вызывать на дуэль его, первого фехтовальщика Талига? Или размазал бы по стенке, как муху, а после пересказал бы приключившийся курьез подхалимам?» Литта упреждающе зарычала, обнажив клыки. Ричард очнулся. Он настолько живо представил себе глумливую усмешку Алвы, что сжал в кулак пальцы, ласкавшие ее загривок. — Прости, задумался, — пробормотал он, и Литта застучала по полу хвостом. Секретарь почесал веснушчатый лоб, потер глазза и выровнял стопку нераспечатанных писем. — Пусть подождут до завтра, тан? — Да, Томас, — пробормотал Ричард. — Пожалуй, сегодня я слишком рассеян. Он остался в кабинете с Литтой. Уперся локтями в дубовую столешницу и сжал виски ладонями, вперился невидящим взглядом в отцовский портрет. А вдруг Рокэ Алва жалеет о смерти Эгмонта Окделла, потому и приехал? «Место обычного вояки занял неуязвимый монстр. Кто бы не пожалел?» Ричард запретил себе ехидничать. Поступок Рокэ Алвы был абсолютно безрассуден по любой мерке. А если он хотел показать, что раскаивается и вверяет судьбу благородству мстителя? Дидерих воспел бы этот подвиг в стихах. И что же теперь, Ричарду подобает впечатлиться его смелостью и простить? Ну нет уж! Ричард встал рывком, только грохнули по мрамору ножки кресла. Что за наваждение?! Почему, верша справедливость, он чувствует себя мерзавцем? Ричард подошел к окну и глянул вниз: двор перед воротами тонул в тенях, а глаза слепило закатное солнце. Ничего не рассмотришь, придется спускаться.